Текст книги "Земля и море"

Автор книги: Вилис Лацис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

6

Рассвело туманное утро. После бессонной ночи наконец-то Аустра услышала за стеной шаги Рудите. В это пасмурное утро, какого еще не было никогда в ее жизни, так хотелось почувствовать возле себя живое существо и узнать, каким ей видится окружающий мир. Этой ночью что-то случилось, роковое и ужасное. «Скоро вернется Лаурис, его взгляд загорится страстью: „Он остался в море. Теперь ты моя“».

Одевшись, Аустра вышла в кухню.

– Еще не вернулись? – спросила она.

– Они, наверное, ожидали рассвета, – ответила Рудите. – Благоразумнее всего было бы выехать утром. Что ночью увидишь?

– Теперь уж скоро должны бы прийти, – Аустра взглянула в окно на дюны.

– Я схожу на берег, посмотрю, не видно ли, – сказала Рудите.

– Сходи. Я пока растоплю плиту.

В трубе завывал ветер. С треском загорелась сухая лучина. В это воскресное утро поселок еще спал. С окаменевшим лицом и скорбно сжатыми губами расхаживала Аустра, прибирая кухню. Голова не болела, но была тяжелой; веки покраснели, только не слезы были тому причиной. Она поминутно заглядывала в окно. На дюнах было безлюдно.

Наконец послышались торопливые шаги. Вздохнув, Аустра наклонилась над плитой. Хлопнула дверь.

– Произошло несчастье! – закричала с порога Рудите. – О боже, зачем они пошли!

– Значит, все же… Что случилось? – нашла в себе силы спросить Аустра.

Сейчас она услышит страшное… Нечеловеческими усилиями она заставила себя поднять глаза на Рудите и не отводить взгляда, пока это не будет сказано. И Рудите прокричала;

– Лед унесло в море! За третьей отмелью нет льда. Их нигде не видно!

Кровь прилила к щекам Аустры.

– Ты думаешь… с ними что-нибудь случилось? – спросила она. – Разве это опасно… в море на льду?

– Их может спасти только чудо, – заплакала Рудите. – Если бы у них была лодка. Такой ветер… Льдина разломится на волне… Как они об этом не подумали?

– Нельзя ли, Рудите, им помочь?

– Не знаю, надо посоветоваться с мужчинами.

…Это был тревожный день. Всполошился весь поселок. Братья Лауриса позвонили по телефону в город и во все соседние поселки. Две моторки отправились в открытое море и до вечера искали охотников. В полдень о случившемся сообщили по радио. Плачущая Байба с причитаниями ходила из дома в дом и рассказывала о пророческом сне, который она видела прошлой ночью. Но беда коснулась не только ее, поэтому она зашла к Зандавам и громкими воплями и причитаниями еще больше расстроила и без того угнетенных Аустру и Рудите.

– Что мне теперь делать, как жить! Господи боже, теперь моя жизнь кончена. Люди милые, подумайте только, что будет, – плакала Байба.

Она ждала успокоения и сочувствия от тех, кто сам нуждался в этом. И, как всегда в подобных случаях, искала виновника несчастья. Но это был не Дейнис, о нет, он только пошел и рассказал. Алексис с Лаурисом сманили его на эту охоту. Где у них был ум?

– Не говори так! – возразила Рудите. – Это все затея Дейниса. Да что теперь судить! Этим дела не исправишь.

– Разве вы не знаете Дейниса? – стонала Байба. – Разве можно его слушать? Пусть бы он тут болтал сколько влезет, зачем было ему верить.

Дом Зандавов наполнялся соседями. Их сочувствие и любопытство, запоздалые советы не облегчали положения. И они пытались выяснить, кто виноват: одни обвиняли Алексиса («Рассудительный человек, неужели он не понимал, что собирается буря?»), другие – Лауриса («Ему не впервые охотиться на тюленей, и он мог бы подумать о том, что не след ночью идти на лед»), большинство все-таки винило Дейниса.

Аустре хотелось спрятаться куда-нибудь и переносить свои страдания в одиночестве.

К вечеру люди стали расходиться. Последней ушла Байба. Оставшись наедине с Аустрой, Рудите дала волю своему горю.

– Как ужасно, если это случится… – шептала она. – Вы с Алексисом только начали жизнь, все впереди… У нас с Лаурисом весной ожидалась свадьба. Они оба были такие хорошие, я даже не знаю, кого мне больше жаль… – Ее душили слезы.

– Успокойся, Рудите! Еще ничего не известно. Может случиться, что они вернутся…

Искреннее горе Рудите точно острым ножом кололо сердце Аустры: «Это я во всем виновата, из-за меня все это случилось».

Уже около полуночи по радио передали: «Поиски рыбаков из поселка Песчаного до настоящего времени безуспешны». Рудите и Аустра разошлись по своим комнатам, легли, но заснуть не могли.

Оставшись одна в темной комнате, Аустра, наконец, могла размышлять о случившемся. «Может быть, Лаурис не сделал ничего плохого… не успел или не смог». Какое облегчение доставляла ей эта надежда! Она ухватилась за нее и, уткнувшись лицом в подушку, страстно шептала: «Если ничего дурного не случилось, пусть не свершится, не свершится! Я не хочу, я умоляю! Лаури, прошу тебя, не делай ничего страшного, и я буду признательна тебе всю жизнь… Останься честным, каким был до сих пор, пока не узнал меня. Боже, почему я приношу людям несчастье!»

Стояла непроглядная ночь. За окном выл ветер. Склонив голову к коленям, Аустра сидела на кровати, погруженная в тяжелые думы. Под утро она все же заснула.

7

Ночью штормило, и льдина раскололась. Снежное укрытие оказалось совсем близко от клокочущей воды, и его пришлось переместить на середину ледяного острова. К счастью, ветер стал ослабевать и к вечеру утих. Волнение улеглось, и пока можно было не опасаться, что льдина разломится еще раз. Но появилась другая опасность: теплая морская вода медленно и настойчиво размывала лед снизу. Теперь охотники, пожалуй, мечтали о морозе, это было из двух зол меньшее. Словно сжалившись над ними, небо прояснилось – будет мороз.

– Скоро мы приедем домой? – как-то безразлично спросил Лудис.

– Скоро, мальчик, скоро. Потерпи еще одну ночку, – ответил Алексис.

Смерть отчима потрясла Лудиса своей внезапностью, и он был не в силах даже осознать до конца всю глубину несчастья, но понимал, что случилось что-то страшное, непоправимое и, может быть, в этом есть какая-то доля и его вины. Детское сердце заполнила смутная тревога.

– Утром я должен быть в школе, – сокрушался мальчик. – А я даже не выучил уроков, заданных в субботу. Что скажет учитель?

– На этот раз он ничего не скажет, – заговорил Лаурис. – Мы ему объясним, как все произошло. А может быть, и не придется рассказывать…

Алексис бросил на него недовольный взгляд, и Лаурис умолк. Ими овладели апатия и усталость. Их тошнило от вонючего тюленьего мяса, они не могли его есть и ослабевали все больше и больше.

Не хотелось ни разговаривать, ни думать. В мозгу беспорядочно мелькали обрывки каких-то видений, на которых не успевало сосредоточиться внимание. Рокот моря, вой ветра и хлюпание воды подо льдиной сливались в непрекращающийся гул. По временам перед глазами появлялись причудливые образы, казавшиеся совсем реальными и близкими. И вдруг они исчезали, растворялись на фоне серого пространства, а на их месте возникали другие, еще более фантастические и сказочные, их появление сопровождалось звуками: «Бом… бом…» Звонил колокол. Но это только казалось. Лаурис лежал в забытьи. Иногда его губы шептали что-то, а если Алексис переспрашивал, Лаурис вздрагивал, точно просыпаясь. Его теперешнее состояние действительно походило на сон: он грезил с открытыми глазами.

– Лаури, возьми себя в руки!.. – кричал ему в самое ухо Алексис. – Не поддавайся слабости. Ты болтаешь всякую ерунду. Это нехорошо.

– Что? – с удивлением спросил Лаурис, очнувшись. – Разве я что-нибудь говорил?

Алексис, пытаясь вывести его из опасного состояния, заговорил о доме, о том, что их там ждут Рудите и Аустра. Наверное, их уже разыскивают и скоро найдут. Говорил он спокойно, уверенно, будто знал, что с часу на час кончится их опасное плавание.

– Ты настоящая ломовая лошадь, – сказал Лаурис. – Как ты можешь так спокойно ко всему относиться?..

Алексис только пожал плечами. Он не так легко возбуждался, как Лаурис, поэтому и воспринимал все происходящее не так обостренно, оно не подавляло его. Сила воображения и способность к фантазии в иных обстоятельствах могли стать преимуществом Лауриса, а сейчас были его слабостью.

Вечером, когда стемнело, Алексис сказал:

– Постарайся уснуть часик-другой. Я покараулю.

Лаурис присел между ледяных стен и сразу же опять впал в бредовое состояние. Вначале в его мозгу мелькали какие-то неясные образы, иногда исчезали совсем, но постепенно из беспорядочного хаоса они возникали – ясные и целеустремленные видения. Он уже не находился на льдине в открытом море. Вокруг него возвышались деревья, он, улыбаясь, шагал по лесу, и навстречу ему шла женщина.

«Ты меня ждал…» – произнесла она голосом, в котором было столько задушевности и сочувствия; на ней знакомая овчинная шубка, голова повязана белым ситцевым платочком – это Аустра.

Вот она подошла ближе, посмотрела ему в глаза, а кругом уже лес исчез, не бушует пестреющее льдинами море. Грустно улыбнувшись, она погладила лоб Лауриса:

«Боже, какие мы оба несчастные…»

«Аустра, дорогая, что я должен сделать, чтобы ты была счастливой?» – страстно шептал он.

Лукаво глянув ему в глаза, она шепнула, прильнув к нему:

«Ты сделал то, что обещал?»

«Нет еще, видишь, он там ходит».

Они оба посмотрели на Алексиса, который, погрузившись в раздумье, шел мимо, не замечая их.

«Чего же ты ждешь? – спросила Аустра. – Сделай это, и уедем».

«Но он ходит вокруг нас и следит».

«Ты боишься? У тебя есть оружие. Решайся. Тогда мы сразу сможем уехать».

«Нет, нет! – испуганно вскрикнул он. – Только не это. Ты же знаешь, мы друзья».

«Но я тебе больше чем друг», – засмеялась она и вдруг закружилась в танце.

Лаурис смотрел на нее жадно, с отчаянием тянулся к ней.

«Иди ко мне! Я так долго ждал тебя… – умолял Лаурис, протягивая навстречу ей руки. – Иди… Иди…»

«Сделай то, что ты обещал, тогда приду», – дразнила она.

Она опять приблизилась к нему, прижалась к его груди и поцеловала в губы. Но едва он захотел обнять ее, она, по-змеиному ловко извиваясь, ускользнула.

Состояние Лауриса не походило ни на сон, ни на фантазию наяву. Он сидел на салазках с широко раскрытыми глазами и смотрел в темноту. Рука его ощущала приникшую к его плечу голову мальчика. До него доносились его тихое дыхание и медленные шаги Алексиса.

«Да… ночь… как Аустра была прекрасна, она на самом деле такая…»

– Алекси… – тихо позвал Лаурис. – Иди теперь ты поспи. Я посторожу.

– Ты думаешь? Ну, хорошо. Понаблюдай за той стороной, мне показалось, что мелькнули огни какого-то судна. Впрочем, возможно, что это были звезды.

– Да, да, я послежу.

Алексис сел, втянув голову в плечи, а Лаурис стал ходить, всматриваясь в темноту. Но мысль о судовых огнях не давала Алексису уснуть, он по временам открывал глаза и поглядывал на запад, но ничего там различить не мог. «Наверное, все-таки померещилось, – подумал он. – Надо заснуть…» Вдруг его внимание привлекло странное поведение Лауриса. Он стоял неподалеку и пристально, неотступно смотрел на Лудиса и на него, Алексиса, потом на цыпочках стал подкрадываться к салазкам.

– В чем дело, Лаури? – спросил Алексис.

Тот, вздрогнув, попятился назад.

– Ничего. А ты что, не можешь заснуть?

– Ты что-нибудь увидел?

– Нет, ничего.

Лаурис пошел прочь, отошел к кромке льдины. У Алексиса сон как рукой сняло. Что с ним? Опять галлюцинации? Надо последить, чтобы не случилось беды… Может упасть в море.

Прикрыв лицо поднятым воротником полушубка, Алексис незаметно наблюдал за Лаурисом. Он тихо ходил по льдине, изредка украдкой поглядывая на Алексиса. Алексис притворился спящим, захрапел. Лаурис приблизился к салазкам. Склонившись, он прислушался к дыханию Алексиса.

– Уснул… – прошептал он и, крадучись, подошел к мешкам с убитыми тюленями.

«Есть захотел, – подумал Алексис, улыбаясь. – Чудак, зачем же украдкой? Ведь мяса достаточно…»

Но улыбка мгновенно сбежала с его лица. Он с напряженным вниманием стал следить за Лаурисом. Лаурис взял топор и, крадучись, двинулся назад к салазкам. Он остановился в нескольких шагах от Алексиса, сжимая в руках топорище. Алексис приготовился вскочить на ноги; он для этого, словно спросонья, опустил руки вдоль тела и уперся ими о края салазок.

«Не помешался ли он? Это становится опасным», – размышлял Зандав, не спуская глаз с Лауриса. Лицо его выражало душевную борьбу. Но вот он тяжело вздохнул, и рука, державшая топор, бессильно повисла. Зандав услышал шепот: «Нет, не могу… Этого сделать я не могу…»

Разбитой походкой вернулся Лаурис обратно к мешкам с тюленями, положил топор на прежнее место. У него был совершенно обессиленный вид, голова поникла, ноги заплетались, как у пьяницы.

Напружинившись всем телом, Алексис следил за каждым движением Лауриса. Чувствовалось, что он очень устал. Он засыпал на ходу, вздрагивая всякий раз, когда натыкался на какое-нибудь препятствие. Наконец, подойдя к Алексису, он дотронулся до его плеча.

– Алекси… Слышишь, Алекси…

Алексис, словно спросонья, что-то проворчал, поднял голову и протер глаза.

– В чем дело?

– Покарауль немного. Спать хочется.

Алексис зевнул, прикрывая рот руками в рукавице, и поднялся.

– Ладно. Я, кажется, здорово всхрапнул?

Не дождавшись ответа, он стал разминать затекшие ноги. Лаурис мгновенно заснул и сразу же что-то забормотал во сне. Обрывки слов, выкрики, тихий шепот. Алексис прислушался. Отголоски недавно пережитого еще звучали в сознании Лауриса, и он продолжал жить своими мечтами и видениями.

– Мы уйдем. Будем счастливы. И он не найдет нас. Я люблю…

А потом прерывистый невнятный шепот, перемежающийся редкими ясными фразами. Зандав долго ничего не мог понять, пока не услышал произнесенное страстным шепотом имя своей жены. Слова любви Лаурис шептал не Рудите. Он любил другую, и эта другая была Аустра… жена Алексиса Зандава.

8

Место, где лежал накрытый мешком Дейнис, было огорожено несколькими ледяными глыбами. Это, конечно, уже не имело значения, но охотники решили, что так будет лучше: глыбы задерживали брызги волн и оберегали покойника от снежных заносов.

В ту ночь Зандав просидел остаток ночи на одной из ледяных глыб возле мертвого Дейниса. Зандав был спокоен и недвижим. Он скорее даже напоминал каменное изваяние, чем живого человека. А вот в душе его все бушевало, и в глазах по временам вспыхивали злые огоньки – как отблески внутреннего пожара.

«Дейни, старина, видишь, как оно получилось. Не тебе бы лежать на этом месте, а мне, и все было бы в порядке. Никто бы меня не оплакивал, кроме Рудите, но и у нее было бы более тяжелое горе. В Эзериешах появился бы новый хозяин. Там росло бы молодое поколение – голубоглазые мальчуганы и светловолосые девочки, и когда-нибудь они спросили бы у отца: „Папа, откуда ты достал эти шкурки для полости на сани?“ – „Мы охотились в море на тюленей“, – ответил бы отец и заговорил о чем-либо другом. Потом мать предупредила бы детей, чтобы они не беспокоили отца подобными вопросами. Со временем все забылось бы и все стало бы так, как должно быть. Цвела бы рожь, жужжали пчелы, и крестьянин радовался бы, глядя на свои стада. Да, все было бы правильно и хорошо, именно так, как должно быть. Но чтобы все это осуществилось, нужно не тебе, Дейнис, старина, лежать здесь на льду, а мне. Судьба допустила крупную ошибку, из-за которой теперь пострадают многие». Грудь его затрепетала от беззвучного нервного смеха, но лицо оставалось по-прежнему неподвижным.

Сжав кулаки, он ударил ледяную глыбу, кулак встретил острую шероховатую поверхность, на косточках пальцев показалась кровь. Но Алексис ее не видел, у него появилось такое ощущение, будто он ударил противника. Нет, нелегко пересилить себя, в особенности человеку простому, цельному, каким был Алексис. Узнав правду, он в первый момент был ошеломлен и невидящим взором вперился в темноту. А потом вдруг вся сила ненависти, на какую только способен человек, ринулась наружу. Если бы Лаурис не спал, Алексис бросился бы на него, но сейчас он был беззащитен, и это останавливало Зандава.

«Спокойно, Алекс!.. – сказал он себе, почувствовав, что все тело его напряглось. – Время еще терпит, ты все наверстаешь… если понадобится».

У Алексиса было достаточно времени для того, чтобы все обдумать и избрать наиболее совершенный способ мести. Уничтожить – это слишком мелко: кратковременная физическая боль, и после этого убитого ничто не касается. «Нет, я его не стану убивать… Мы только поменяемся ролями. До этой минуты я не знал ничего, что происходит вокруг меня. Они играли со мной, обманывали, лицемерили, а за моей спиной смеялись. Теперь я знаю, а вы ничего не подозреваете. Простак будет дурачить тех, кто его дурачил! Над вами всегда будет висеть петля западни, а вы будете воображать себя в безопасности. Я заставлю вас обоих унижаться, лгать, стать ничтожными и грязными, и вы увидите себя во всей своей неприглядности… Вы начнете догадываться, почувствуете себя неуверенно, будете дрожать и покрываться холодным потом от страха. Я буду долго мучить вас, пока ваше счастье не сделается горьким, как яд. Тогда с Лаурисом что-то случится… и ты, Аустра, останешься одна и засохнешь, как трава на дюнах».

Он наслаждался своей будущей местью, озлобляясь все больше и больше, пока сам не испугался низости своих замыслов.

Возвышенное и низкое боролось в его душе, и хорошо, что Алексису некуда было спешить. То, что в иных условиях перешло бы сразу в активные действия, теперь лишь терзало душу; размышляя, он, наконец, пришел в себя. Буря утихла, волнение успокоилось, и он опять стал тем, кем был прежде. Наконец-то Алексис мог выпрямиться во весь рост и показать миру свое настоящее величие, о котором не знал никто, и меньше всего он сам. Великие люди отличаются от мелкотравчатых тем, что думают не о результатах события, а о его причинах. Они не боятся оглянуться назад на свои ошибки и, оглянувшись, не превращаются в соляные столбы.

Результаты случившегося, как он видел, были страшные, но как Аустра могла дойти до этого? Кто до неузнаваемости изуродовал эту чистую душу?

По мере того как Зандав думал об этом, он становился спокойнее. Перебирая мысленно события прошлого, он увидел их в новом свете. «Если она могла так сильно возненавидеть меня, значит она меня любила, и как много ей пришлось перенести и перестрадать! Как болезненно сносила она обиды, которые я причинял ей, думая лишь о своих интересах!»

Чем больше он размышлял, тем сильнее сознавал свою вину перед женой. В ушах Алексиса вновь прозвучала ее кроткая мольба. «Обещай, что ты не обидишь меня никогда», и его самоуверенное обещание: «Будь я проклят, если когда-либо причиню тебе страдания!» Все это забылось. Он не сдержал своего слова. И она могла считать себя свободной от обязательств по отношению к нему. Ведь только после того, как он стал с ней груб и жесток, она начала бороться за свои права.

Теперь Алексис знал, что ему делать.

Он медленно поднялся, окинул взглядом темные воды морского простора с отраженными в них звездами, и прислушался к рокоту волн. Он подошел к спящим. С колен Лауриса соскользнул мешок, обшлаг рукава задрался кверху, и из-под него белела рука. Алексис прикрыл его. Когда он взглянул вдаль, там, в волнах, он заметил два огонька. Они медленно двигались к льдине. Сперва он подумал, что это звезды, потом понял, что звезды не могут двигаться.

Лаурис беспокойно зашевелился, открыл глаза и спросонья непонимающе уставился на Алексиса.

– Что случилось, Алекс? – спросил Лаурис.

– Взгляни туда, в море…

Повернувшись на запад, Алексис протянул руку в направлении судовых огней и хрипло произнес:

– Приближается судно. Мы спасены. Я хотел разрубить салазки и зажечь костер, чтобы они увидели, где мы находимся.

– Но ведь мы можем сжечь что-нибудь другое, а не салазки, – пробормотал Лаурис.

– Ты прав, Лаури. Мне сразу не пришло в голову. У меня пиджак на вате.

Сняв пиджак, Алексис отпорол подкладку, вырвал из-под нее пучок ваты, зажег его и стал размахивать над головой наподобие факела. Когда огонь обжег пальцы, он подбросил горящую вату вверх и вытащил еще клок.

С судна замелькали ответные сигналы.

– Слава богу… – прошептал Лаурис. – Теперь мы поживем.

Взглянув на него, Алексис усмехнулся, но промолчал.

Стоя на льдине, они смотрели на судно, которое, умерив скорость, приближалось к ним. В седой полутьме уже можно было различить капитанский мостик и желтую трубу со звездой в белом круге.

Глава восьмая

1

Норвежский пароход, принявший на борт охотников за тюленями, держал курс на Ригу. До порта оставалось идти несколько часов, и охотники могли немного привести себя в порядок. Капитан предоставил им возможность как следует попариться и вымыться в судовой бане; стюард, помимо основательного завтрака, принес бутылку рома; позавтракав, Лаурис попросил у одного из матросов бритву и тщательно побрился.

– Тебе бы тоже не мешало, Алекси, – заметил он. – А то у нас, совсем дикий вид.

Алексис молчал. С ним творилось что-то неладное. Он продрог, был голоден не меньше других, но почти не прикоснулся к еде, а великолепный ром пришлось выпить почти одному Лаурису. Зандав сидел в каюте за столом, глубоко погрузившись в раздумье, будто все происходившее вокруг не касалось его. Когда Лаурис заговорил с ним, он даже сразу не понял вопроса, и Лаурису пришлось повторить его. Наконец все же удалось заставить и его побриться. От длительной бессонницы глаза у всех воспалились, губы обветрились и покрылись коростой.

– Что будем делать с тюленями? – спросил Лаурис.

– Не знаю, – пожал плечами Алексис. – Может быть, норвежцы захотят их взять?

– А как же маленький? – воскликнул Лудис. – Отец сказал, что он будет моим.

– Хорошо, ты его получишь, – сказал Зандав.

На корабле Лудис приободрился. Смерть отца по-прежнему казалась ему событием тяжелым и вместе с тем уже далеким. Рассеянно бродил он по палубам корабля, осматривая все с печальным любопытством. Норвежцы относились к нему дружелюбно, похлопывали мимоходом по плечу и что-то говорили на своем языке, подбадривая мальчугана. Все знали, что мальчик потерял отца, поэтому были ласковы с ним. Кто-то повел Лудиса на капитанский мостик и показал, как управляют кораблем. А в порту стюард подарил на прощанье Лудису набор открыток с видами какого-то иностранного города и игрушечного павиана на резинке, которого можно было подвешивать к потолку, и он там забавно вертелся. Пришли еще какие-то люди, служащие порта и молодой человек с фотоаппаратом. Спасенных сфотографировали вместе с командой корабля, расспросили о случившемся и велели подписать протокол. Лаурис сказал, что все это делается из-за Дейниса. Потом их оставили в покое. Умершего свезли в покойницкую, а живым дали билеты и разрешили ехать домой.

Поезд отправлялся после полудня. Поездка была недолгой, всего несколько часов. Вначале вагон был почти полон пассажиров, но многие сошли на ближайших станциях. Оставшись втроем в своем отделении, они смотрели на бегущие мимо окна, заснеженные поля, крестьянские хутора и ряды ровно подстриженных елей. Зандав упорно молчал. Лаурис несколько раз пытался начать разговор, но угрюмое оцепенение товарища останавливало его. Хорошо, что хоть Лудис беспрестанно болтал. Чем ближе подъезжали они к дому, тем сильнее волновался мальчик, думая о том, как отнесутся мать и учителя к его продолжительному отсутствию. Тщетно Лаурис успокаивал его.

– Да, был бы жив отец, тогда ничего – мать поругалась бы с ним, – сказал мальчик. – А отец остался в Риге, и я уже несколько дней пропускаю уроки.

– Ты расскажи все матери, – Лаурис положил руку на голову Лудиса. – Тебе нечего тревожиться. Мы, взрослые, ответим за все.

Невольно он поймал взгляд Алексиса, тот спокойно и серьезно смотрел на Лауриса, затем медленно отвернулся.

– Ты прав, Лаури, нам придется отвечать за многое.

Холодный блеск в глазах Алексиса смущал Лауриса, он не мог выдержать этого жесткого, сверлящего взгляда. Каждый раз казалось, что он видит человека насквозь и знает больше, чем говорит. Насторожившись, Лаурис ждал, что скажет Алексис, но он опять замолчал, взгляд его сделался усталым и рассеянным.

Лаурис, не выдержав, спросил:

– Послушай, Алекси, я там, на море, не бредил ли?

– Да, Лаури, ты бредил, – ответил Алексис.

– Что-то нелепое я говорил… Страшное? Я видел сон…

– Возможно…

Снова наступило молчание.

Лудиса не интересовала беседа; он смотрел в окно на незнакомые пейзажи и тоже о чем-то думал.

Зандав сказал:

– Теперь-то мы доберемся до дому.

– Да, Алекси… – пробормотал Лаурис.

– Только Дейнису пришлось остаться, – продолжал Алексис.

Лаурис промолчал. Алексис пристально взглянул на него.

– Дома нас, наверно, заждались…

– Вероятно, да… Рудите…

– И Аустра…

– Да, конечно, и Аустра. Она ждет… тебя.

Зандав некоторое время барабанил пальцами по краю сиденья.

– Может быть, она ждет кого-нибудь другого? Уж ты-то должен знать об этом.

Лаурис бросил быстрый взгляд на Зандава, но тот отвернулся и безразлично уставился в пол. Лаурису показалось, что в вагоне вдруг стало холодно и темно.

«Он все понимает, и у него что-то на уме… Что он предпримет? А мы… она и я?»