Текст книги "Сказки (с иллюстрациями)"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, каково тебе теперь? – спросил с улыбкой Михель.

– Верно, ты все-таки был прав, – отвечал Петер, осторожно вытаскивая из кармана крестик. – Никак не думал, что можно делать такие вещи.

– Не правда ли? Я умею колдовать, – ты убедился в этом; но давай, я опять вставлю тебе камень.

– Тише, господин Михель! – воскликнул Петер, делая шаг назад и держа перед собой крестик. – Попалась мышь в мышеловку! На этот раз ты остался в дураках! – И он стал читать молитвы, какие приходили ему в голову.

Тут Михель стал быстро уменьшаться и, в корчах, стеная и охая, упал на землю, а сердца вокруг забились и застучали, и это было похоже на тиканье часов в мастерской часовщика.

Петер испугался, ему стало нестерпимо жутко, он выбежал из каморки, из дома и, гонимый страхом, вскарабкался на скалу; он слыхал, как Михель вскочил, как он топал ногами и бесновался, посылая ему вслед проклятия. Очутившись наверху, Петер побежал к еловому холму; разразилась ужасная гроза – направо и налево от Него ударяли молнии, расщепляя деревья, но он невредимым добежал до царства Стеклянного Человечка.

Сердце его билось радостно, уже по одному тому, что оно – билось. Но потом он сокрушенно оглянулся на свою жизнь – она была как та буря, что только что опустошила вокруг него прекрасный лес. Он подумал о госпоже Лизбет, о своей доброй, прекрасной жене, которую он убил из жадности; он представлялся самому себе извергом рода человеческого и горько заплакал, подойдя к холму лесного человечка.

Хранитель клада сидел под елкой, курил трубку и казался немного, веселее прежнего.

– О чем ты плачешь, угольщик Петер? – спросил он. – Разве ты не получил обратно своего сердца? Или у тебя в груди все еще камень?

– Ах, господин, – вздохнул Петер, – когда во мне было холодное, каменное сердце, я никогда не плакал, мои глаза были сухи, как земля в июле; а теперь прежнее мое сердце рвется на части оттого, что я натворил! Своих должников я довел до полного разорения, больных и бедных травил собаками, и – вы сами это видели – я кнутом ударил ее по прекрасному ее лбу.

– Петер, ты был великим грешником, – сказал человечек. – Деньги и безделье довели тебя до того, что сердце твое обратилось в камень и не знало больше ни радости, ни горя, ни раскаяния, ни милосердия. Но раскаяние искупает вину и, если б я только знал, что ты искренне жалеешь о своей жизни, я бы мог еще кое-что для тебя сделать.

– Ничего мне больше не надо, – отвечал Петер и грустно поник головою. – Для меня все кончено. Никогда в жизни я не буду больше радоваться! Что мне делать одному на свете? Мать никогда не простит мне того, что я ей сделал, и, может быть, я, чудовище, и ее довел до могилы. А Лизбет, жена моя? Лучше убейте меня, господин хранитель клада, по крайней мере, этой постыдной жизни наступит конец!

– Хорошо, – возразил человечек, – если ты этого хочешь, пусть будет по-твоему; топор у меня под рукой. – И он спокойно вынул изо рта трубочку, выколотил ее и спрятал в карман. Потом он медленно встал и зашел за ель, Петер же весь в слезах опустился на траву; о жизни он ничуть не жалел и терпеливо ждал смертельного удара. Немного погодя, он услыхал позади себя тихие шаги и подумал: «Сейчас всему конец!»

– Оглянись напоследок, Петер Мунк! – крикнул человечек. Петер вытер глаза, оглянулся и увидал мать свою и Лизбет, жену, ласково глядевших на него. Он радостно вскочил на ноги.

– Так ты не умерла, Лизбет? И вы тут, матушка, и простили меня?

– Они простят тебя, – проговорил Стеклянный Человечек, – потому что ты искренне раскаялся, и все будет забыто. Отправляйся-ка теперь домой, в хижину отца, и будь по-прежнему угольщиком; если будешь честен и трудолюбив, ты окажешь честь своему ремеслу, и соседи твои будут больше любить и уважать тебя, чем если бы у тебя было десять тонн золота. – Так сказал Стеклянный Человечек и простился с ними.

Все трое они воздали ему хвалу и, благословляя его, отправились домой.

Великолепного дома богатого Петера больше не существовало; молния ударила в него и сожгла со всеми его сокровищами; но до родительской хижины было недалеко; туда вел теперь их путь, и потеря богатства не огорчала их.

Но как они удивились, когда подошли к хижине! Она превратилась в отличный крестьянский дом, и все внутри было просто, но добротно и аккуратно.

– Это сделал добрый Стеклянный Человечек! – воскликнул Петер.

– Как здесь хорошо! – сказала госпожа Лизбет. – Здесь гораздо уютнее, чем в большом доме с многочисленной челядью.

С тех пор Петер Мунк сделался трудолюбивым и достойным человеком. Он был доволен тем, что имел, неутомимо занимался своим делом и благодаря своему труду стал вскоре состоятельным человеком, и все в лесу полюбили и стали уважать его. Он никогда больше не ссорился с госпожой Лизбет, чтил свою мать и подавал бедным, стучавшим в его дверь. Когда через год госпожа Лизбет разрешилась красивым мальчиком, Петер пошел на еловый холм и сказал стишок. Но Стеклянный Человечек не показывался. «Господин хранитель клада, – крикнул он, – выслушайте меня! Мне ничего не надо, я хочу только позвать вас в крестные отцы к своему сыночку!» Но Стеклянный Человечек не отозвался, – только ветер коротким порывом пронесся по вершинам елей и сбросил в траву несколько шишек. «Ну, возьму хоть это на память, раз уж вы не хотите показаться!» – воскликнул Петер, подобрал шишки, положил их в карман и пошел домой; когда же он дома снял с себя воскресное платье и мать его перед тем как убрать платье в сундук, вывернула карманы, из них выпало четыре больших свертка с деньгами, а когда их развернули, то увидали, что все это были хорошенькие новенькие баденские талеры, и среди них ни одного фальшивого. Это был подарок от человечка в еловом лесу своему крестнику, маленькому Петеру.

Так жили они тихо и не унывая; и много лет спустя, когда у Петера Мунка были уже седые волосы, он говорил: «Лучше довольствоваться малым, чем обладать сокровищами и иметь холодное сердце!»

* * *

Прошло уже около пяти дней, а Феликс, егерь и студент по-прежнему сидели в плену у разбойников. Хотя атаман со своими подчиненными и хорошо обращались с ними, все же они с нетерпением ждали освобождения, так как чем больше проходило времени, тем больше боялись они, что их обман раскроется. К вечеру пятого дня егерь сообщил своим товарищам по несчастью, что он твердо решился бежать этой ночью, даже если это будет стоить ему жизни. Он старался склонить своих спутников к такому же решению и объяснял им, как осуществить бегство.

– Того, кто стоит на часах всего ближе к нам, я беру на себя, другого выхода нет, нужда не знает закона, он должен умереть.

– Умереть? – воскликнул в ужасе Феликс. – Вы хотите убить его?

– Да, я твердо на это решился, раз от этого зависит спасение двух человеческих жизней. Знайте же, я сам слыхал, как разбойники с озабоченным видом шептались, что за ними в лесу следят, а старухи в гневе выдали злое намерение шайки, они бранились и дали нам понять, что в случае нападения на разбойников, нам нечего ждать пощады.

– Боже праведный! – воскликнул в ужасе юноша и закрыл руками лицо.

– Так вот, пока они не приставили нам ножа к глотке, – продолжал егерь, – давайте-ка предупредим их. Как только стемнеет, я подкрадусь к ближайшему часовому; он остановит меня, я шепну ему, что графине внезапно сделалось дурно, и, в то время как он оглянется, я заколю его. Потом вернусь за вами, молодой человек, и второй не уйдет от нас, а с третьим мы втроем справимся и подавно.

Говоря это, егерь казался очень страшным, и Феликс испугался. Он хотел уговорить его отказаться от этой кровавой мысли, когда дверь хижины тихонько отворилась и кто-то быстро и осторожно вошел внутрь. Это был атаман. Он осторожно прикрыл дверь и сделал пленным знак не шуметь. Он уселся рядом с Феликсом и проговорил:

– Графиня! Вы в скверном положении. Ваш супруг не сдержал слова. Он не только не послал выкупа, но известил окрестное начальство. Вооруженные люди рыщут по всему лесу, подкарауливая меня и моих людей. Я грозил вашему супругу убить вас, если он сделает попытку схватить нас; но он или не дорожит вашей жизнью, или не верит нашим угрозам. Ваша жизнь в наших руках, и, по нашим законам, вы обречены. Что вы на это скажете?

Сраженные этой вестью, пленники глядели себе под ноги и не знали, что ответить, так как Феликс отлично понимал, что если он признается в своем обмане, то подвергнет себя большой опасности.

– Мне кажется невозможным, – продолжал атаман, – подвергать такой опасности даму, которую я уважаю, поэтому, чтобы спасти вас, я хочу предложить вам одну вещь – это единственный выход, который вам остался. Я хочу бежать вместе с вами.

Изумленные, обрадованные, они все взглянули на него, а он продолжал:

– Большинство моих сподручных решило бежать в Италию и примкнуть к одной очень распространенной там банде. Что касается меня, то меня не привлекает служба под началом у другого, и поэтому я не пойду с ними. Если вы только дадите мне слово, графиня, замолвить за меня слово, использовать ваши связи, чтобы защитить меня, то я берусь освободить вас, пока не поздно.

Феликс в смущении молчал; его честное сердце не соглашалось подвергать продолжительной опасности человека, который хотел спасти ему жизнь, и затем не суметь защитить его.

Пока он все еще молчал, атаман сказал:

– В настоящее время всюду вербуют солдат, я буду доволен, если получу хоть самое скромное место. Я знаю, что вы многое можете, но я не требую от вас ничего, кроме обещания сделать что-нибудь для меня в этом деле.

– Ну что ж, – отвечал Феликс, опустив глаза, – я обещаю вам все, что я смогу, все, что в моих силах, сделать для вас. Что бы с вами ни случилось, для меня утешительно уже то, что вы хотите добровольно бросить эту жизнь.

Растроганный атаман поцеловал руку добрейшей женщины, шепнул ей, чтобы через два часа после наступления темноты она была готова, и, так же осторожно, как и пришел, вышел из хижины. Когда он ушел, пленники облегченно вздохнули.

– Правда, можно сказать – сам господь надоумил его! – сказал егерь. – Как чудесно наше спасение! Мне и во сне не снилось, что такие вещи еще случаются на свете и что на мою долю выпадет такое приключение!

– Чудесно, и говорить нечего! – возразил Феликс. – Но имел ли я право обманывать этого человека? На что ему мое заступничество? Скажите вы, егерь, – не значит ли это заманить его в петлю, если я не сознаюсь ему, кто я?

– Но к чему такая совестливость, милый мальчик? – возразил студент. – И после того, как вы так блестяще сыграли вашу роль! Нет, пусть это вас не смущает, это вполне законная самозащита. Ведь он позволил же себе такую выходку, как увезти с дороги самым подлым образом почтенную женщину; и если бы не вы, кто знает, что было бы теперь с графиней! Нет, вы ничего плохого не сделали; впрочем, я думаю, он кое-что выиграет, если он сам, глава шайки, отдастся в руки правосудия.

Это последнее замечание студента несколько утешило молодого золотых дел мастера. Радостно оживленные, и все же с замирающим сердцем и тревожась, удастся ли их план, переживали они следующие часы. Было уже темно, когда атаман зашел на минуту в хижину, положил на стол узелок с платьем и сказал:

– Графиня, чтобы облегчить нам бегство, вам необходимо надеть мужское платье. Приготовьтесь. Через час мы выступим в поход. – Сказав это, он оставил пленников одних, и егерь с трудом удержался от смеха.

– Готов поклясться, – воскликнул он, – что это второе переодевание будет вам еще больше к лицу, чем первое.

Они развязали узелок и нашли в нем красивый охотничий костюм со всеми принадлежностями, оказавшийся Феликсу как раз впору. Феликс переоделся, и егерь хотел было забросить платье графини в уголок хижины, но Феликс не допустил этого, свернул его в маленький сверток и заявил, что попросит графиню подарить его ему на память об этих удивительных днях его жизни.

Вскоре пришел и атаман. Он был вооружен с ног до головы и принес егерю ружье, которое у него отняли разбойники, и рог с порохом. Студенту он также подал ружье, а Феликсу охотничий нож и попросил его, на всякий случай, привесить его к поясу. К счастью для всех троих, было ужасно темно, не то бы сияющие взоры, с которыми Феликс ухватился за оружие, открыли разбойнику, кто он на самом деле. Когда они осторожно вышли из хижины, егерь заметил, что бывший сторожевой пост на этот раз никем не занят. Им посчастливилось незаметно пробраться вдоль хижин, дальше атаман направился не по обычной тропинке, ведшей из ущелья в лес, а приблизился к совершенно отвесной и на первый взгляд недоступной скале. Подойдя к ней вплотную, атаман обратил внимание своих спутников на веревочную лестницу, которая свешивалась с вершины скалы. Он перекинул ружье за спину и стал подниматься первым, затем пригласил графиню, протянув ей руку, следовать за ним; егерь поднялся последним. За скалой оказалась тропинка, на которую они и вступили и быстро пошли вперед.

– Эта тропинка, – сказал атаман, – выведет нас на дорогу в Ашаффенбург. Туда мы и отправимся, так как я узнал наверное, что ваш супруг, граф, находится сейчас там.

Они шли молча, разбойник впереди, трое остальных вплотную за ним. Через три часа они остановились; атаман предложил Феликсу отдохнуть на пне. Он вынул хлеб, бутылку старого вина и предложил усталым путникам подкрепиться.

– Предполагаю, что через час мы наткнемся на кордон, растянутый войском по всему лесу. В таком случае, прошу вас, поговорите с начальником солдат и попросите его хорошо со мной обращаться.

Феликс согласился и на это, хотя и не рассчитывал на успех своего заступничества. Они отдохнули еще с полчаса и пошли дальше. Они прошли с час и приближались уже к большой дороге; забрезжил день, и по лесу разлился слабый свет, когда, заслышав окрик «Стой! Ни с места!», они принуждены были остановиться. Они остановились; пятеро солдат подошли к ним и приказали им отправиться к майору и дать ему объяснение, откуда и куда они идут. Пройдя пятьдесят шагов, они увидали со всех сторон в кустах сверкающие штыки; в лесу засело, по-видимому, изрядное количество солдат. Майор с несколькими офицерами и другими мужчинами сидел под дубом. Когда пленных привели к нему и он собрался допросить их, один из мужчин вскочил и воскликнул:

– Боже мой! Что я вижу, ведь это же Готфрид, наш егерь!

– Так точно, господин начальник! – отвечал егерь радостным голосом. – Это я, чудом спасенный из рук дурных людей.

Офицеры очень удивились, встретив его тут, а егерь попросил майора и начальника округа отойти с ним в сторонку и в нескольких словах рассказал им, как они спаслись и кто четвертый, сопровождающий их.

Очень довольный таким сообщением, майор тотчас принял соответствующие меры, чтобы переправить важного пленника дальше, а молодого золотых дел мастера отвел к своим товарищам и отрекомендовал его как доблестного юношу, своим мужеством и присутствием духа спасшего графиню. Все радостно пожимали Феликсу руки, хвалили его и никак не могли наслушаться его рассказов о приключениях в харчевне и у разбойников.

Тем временем совсем рассвело. Майор решил, что сам проводит освобожденных в город. Он вместе с управляющим графини повел их в ближайшую деревню, где был приготовлен экипаж, куда они и усадили Феликса и сели сами; егерь, студент, управляющий и еще многие другие люди поскакали верхами впереди и сзади них, и они с триумфом направились в город.

С быстротой молнии разнесся по окрестностям слух о нападении в лесной харчевне, о самопожертвовании молодого золотых дел мастера, и так же быстро, из уст в уста, передавалась теперь весть об его спасении. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в городе, куда они ехали, улицы были запружены народом, жаждавшим увидеть молодого героя. Толпа хлынула навстречу медленно подъезжавшему экипажу. «Вот он! – восклицали люди. – Это он сидит в экипаже рядом с офицером! Да здравствует смелый юный золотых дел мастер!» – И тысячеголосое ура огласило воздух.

Феликс был смущен и растроган бурной радостью толпы. Но еще более трогательное зрелище ждало его в городской ратуше. Роскошно одетый человек средних лет встретил его на лестнице и обнял со слезами на глазах. «Как мне отблагодарить тебя, сын мой! – воскликнул он. – Ты дал мне так много, когда я чуть было не потерял все, что у меня было. Ты мне спас жену, детям моим – мать, так как это нежное существо не вынесло бы всех ужасов такого плена». Произнесший эти слова был супругом графини. И как Феликс ни противился и ни отказывался от награды за свое самопожертвование, граф во что бы то ни стало хотел вознаградить его. Тут юноше вспомнилась злосчастная судьба атамана разбойников; он рассказал графу, как тот спас его и что, в сущности, это спасение предназначалось для графини. Граф, растроганный не столько поступком атамана, сколько доказательством благородного бескорыстия, проявленного Феликсом в этой его просьбе, обещал со своей стороны сделать все, чтобы спасти разбойника.

Граф в тот же день, в сопровождении достойного егеря, повез молодого золотых дел мастера к себе в замок, где графиня с нетерпением ждала вестей о молодом человеке, пожертвовавшем ради нее собой, и судьба которого ее очень тревожила. Как описать ее радость, когда супруг ввел к ней в комнату ее спасителя? Она все снова и снова заставляла Феликса рассказывать, без конца благодарила его; она приказала привести детей и велела им глядеть на великодушного юношу, которому их мать была так бесконечно обязана. Малютки взяли его за руки, и их трогательный детский лепет, их уверения, что отец с матерью для них дороже всего на свете, были для него сладчайшей наградой за многие лишения и за бессонные ночи, проведенные в лачуге разбойников. Когда первые мгновения радостной встречи прошли, графиня сделала знак слуге, и вскоре тот принес платье и хорошо знакомый ранец, которые Феликс в лесной харчевне предоставил графине.

– Здесь все, – сказала она, ласково улыбаясь, – что вы дали мне в те ужасные минуты; в этих вещах таились чары, которыми вы окружили меня, чтобы слепотой поразить моих преследователей. Все это опять в вашем распоряжении, но я хочу предложить вам оставить мне эти платья, я сохраню их на память о вас, а вы взамен примите сумму, назначенную разбойниками как выкуп за меня.

Размеры подарка испугали Феликса, – его благородная душа противилась принять награду за то, что он сделал по добровольному побуждению.

– Милостивая государыня, – сказал он с волнением, – этого я не могу принять. Платье пусть будет ваше, раз вам так угодно, но сумму, о которой вы говорите, я никак не могу принять. Но так как я знаю, что вы непременно хотите отблагодарить меня, то прошу вас вместо всякой другой награды сохраните ко мне вашу благосклонность, и если я окажусь в таком положении, что буду нуждаться в вашей помощи, разрешите мне обратиться к вам.

Долго еще уговаривали молодого человека, но ничто не могло заставить его изменить свое решение. Наконец графиня и ее супруг уступили, и слуга хотел было унести обратно платье и ранец, как вдруг Феликс вспомнил об украшении, о котором он в пылу стольких радостных событий совсем забыл.

– Стойте! – воскликнул он. – Разрешите мне взять кое-что из ранца, милостивая государыня, и тогда все остальное полностью и навсегда будет принадлежать вам.

– Берите, что хотите, – отвечала она, – хотя я охотно на память о вас оставила бы себе все. Итак, возьмите то, чего вы не хотите лишаться. Но все же, скажите, если можно, чем это вы так дорожите, и чего не хотите оставить мне?

Во время этого разговора юноша открыл ранец и вынул оттуда коробочку из красного сафьяна.

– Вы можете взять себе все, что принадлежит мне, – отвечал он, улыбаясь, – но это – собственность дорогой моей крестной; я сам сработал эту вещь и должен доставить ее по назначению. Это убор, милостивая государыня, – продолжал он, открывая коробочку и протягивая ее графине, – на котором я испытал свое умение.

Она взяла коробочку; но не успела и мельком взглянуть на украшение, как, пораженная, воскликнула:

– Как, эти камни? И вы говорите, что они предназначаются вашей крестной?

– Ну да, – отвечал Феликс. – Моя крестная послала мне эти камни, я вставил их в оправу и теперь намереваюсь отнести их ей.

Растроганная графиня опять взглянула на него; в глазах у нее стояли слезы.

– Так, значит, ты Феликс Пернер из Нюрнберга? – воскликнула она.

– Да, но каким образом вы так скоро узнали мое имя? – спросил юноша, с изумлением глядя на нее.

– О чудесный перст провидения! – обратилась она, растроганная, к удивленному супругу. – Ведь это же Феликс, наш крестник, сын нашей камеристки Сабины! Феликс! Ведь это же я, к которой ты шел. Так ты, сам того не зная, спас свою крестную!

– Так вы, значит, графиня Сандау, столько сделавшая для меня и моей матери. А это замок Майенбург, куда я направлялся? Как благодарен я благосклонной судьбе, которая таким чудесным образом свела меня с вами; значит, мне удалось все-таки, хоть и скромным образом, доказать вам мою великую благодарность!

– Ты сделал для меня больше, чем я когда-либо смогу сделать для тебя; однако пока я жива, я всегда буду стараться показать тебе, как конечно мы все благодарны тебе. Мой супруг будет тебе отцом, мои дети – твоими братьями и сестрами; я сама буду твоей верной матерью, эти драгоценности, которые привели тебя ко мне в час величайшей опасности, будут моим лучшим украшением, потому что они всегда будут напоминать мне тебя и твое благородное сердце.

Так сказала графиня и сдержала слово; она щедро поддерживала счастливого Феликса во время его странствий. Когда же он возвратился, став искусным мастером своего ремесла, она купила ему в Нюрнберге дом, тщательно обставила его, и немалым украшением его лучшей комнаты были прекрасно нарисованные картины, изображавшие сцены приключения в лесной харчевне и жизнь Феликса среди разбойников. Там и жил Феликс, искусный золотых дел мастер, и слава о его работах соединялась с молвой о его геройстве и привлекала к нему заказчиков со всей страны. Многие иностранцы, посещавшие прекрасный город Нюрнберг, приходили в мастерскую к знаменитому мастеру Феликсу, чтобы видеть его, удивляться ему, а иногда и заказать ему красивую драгоценную вещь. Но больше всего он любил, когда его навещали егерь, оружейный мастер, студент или извозчик. Каждый раз, когда последний ехал из Вюрцбурга в Фюрт, он всегда заезжал к Феликсу; почти ежегодно привозил ему егерь подарки от графини, а оружейный мастер, исходив все страны, обосновался окончательно у мастера Феликса. Однажды навестил их и студент. Он тем временем сделался важным лицом в государстве, но не стыдился отужинать раз-другой у мастера Феликса и у оружейного мастера. Они вспоминали тогда о приключении в лесной харчевне, и бывший студент рассказал однажды, что видел в Италии атамана разбойников, – он окончательно исправился и честно служил в войске неаполитанского короля.

Феликс очень обрадовался, узнав об этом. Без этого человека он, может быть, не попал бы в тогдашнее опасное положение, по без него у наверное не удалось бы и уйти от разбойников. Вот и вышло, что в душе доблестного золотых дел мастера возникали лишь мирные и приятные воспоминания, когда он мысленно возвращался к Шпеессартской харчевне.