Текст книги "Месть королевы"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Виктория Холт
Месть королевы
ГАВЕСТОН
1. ЛЮБИМЫЙ ПЕРРО
Старый король умирал. Здесь, в деревушке Бург-он-Сэндс, откуда открывался вид на Солвей Фирт и на земли, которые он собирался завоевать, подходила к концу его долгая жизнь, полная деяний и свершений. Он вырвал свою страну из пучины несчастий, куда та погрузилась во времена гибельного правления его демонического деда, а после – немощного отца, и вернул Англии былую гордость. Его предки, и главный среди них великий Вильгельм Завоеватель, могли бы гордиться им.
Но Бог посчитал нужным забрать его к себе, прежде чем он закончил свое дело. Да, он сделал много, но недостаточно. Ему было предопределено сделать многое и стать легендой в потомках. Враги трепетали перед ним, и, когда бы король Эдуард ни бросался в бой, над ним сиял ореол победителя.
– Когда я умру, – сказал он, обращаясь к сыну, – пускай мои останки положат на походный плащ и пронесут перед войском. Чтобы противник знал: дух короля остается с его солдатами, на поле битвы.
Молодой Эдуард, которому исполнилось двадцать три года, не обратил особого внимания на слова умирающего отца. Мысли его были заняты другим.
«Перро! – беззвучно восклицал он. – Мой дорогой, мой самый любимый, несравненный Перро! Как только старик отойдет в мир иной, моим первым королевским указом будет указ о твоем возвращении».
Принц едва различал бормотание отца, в котором тот высказывал желание, чтобы его сердце отправили в Святую Землю с сотней тех рыцарей, кого посылают туда на годичную службу; принц же думал о том, когда он сможет отправить гонца к своему другу. Ведь Перро ждет его с таким нетерпением.
Уже давно врачи полагали, что король Эдуард I вот-вот умрет. Он прожил очень долго – целых шестьдесят восемь лет, но, поскольку так мало был похож на прочих людей, многие подданные считали его бессмертным. Он и сам порою считал себя таковым… до этой, до последней минуты.
В старом короле было и в самом деле нечто сверхъестественное. Он всегда знал, например, о чем думают те, кто находится возле него. Даже сейчас, на смертном одре, когда нужно думать лишь о том, как предстанет он пред очи Всевышнего, старик бросил вдруг острый взгляд на сына и произнес:
– Не смей призывать ко двору Пирса Гавестона без согласия людей.
Ну не чудеса ли! Как будто он точно знал, что этот высокий красивый юноша возле его постели, так похожий на него, каким он был в молодые годы – но, увы, только внешностью, – думает сейчас не о своем умирающем отце, но о любимом дружке Пирсе Гавестоне, о своем Перро!
– Хорошо, отец, – кротко проговорил принц, не видя никакого смысла спорить сейчас о том, что уже твердо решено и явится самым первым его волеизъявлением после восшествия на престол. Ведь старик все равно не сможет ничему воспрепятствовать, поскольку будет мертв.
Стоя здесь, у смертного ложа отца, он знал, что тот с отчаянием и безнадежностью думает сейчас о нем и о судьбе страны, но ничего не мог с собой поделать – его собственные мысли были только об одном: скоро, скоро уже мой дорогой Перро вернется ко мне!..
Конец был близок. Старый король лежал неподвижно, шевелились лишь губы, шепчущие о безграничной вере в Бога. Вскоре король умер.
И вот уже все окружающие взирали на молодого властелина с тем опасливым почтением, с каким вообще относились к королевской власти. Он был сыном своего отца, и, значит, они обязаны засвидетельствовать ему свою преданность.
Великое событие свершилось. Началось царствование нового короля. Его, Эдуарда II, царствование.
* * *
– Милорд, – прозвучало почтительно, и придворные преклонили пред ним колени.
Они целовали ему руку, эти грозные бароны, которые не раз проявляли упрямый нрав в прошлом. Он должен быть с ними начеку, не сразу показывать, какие перемены их ждут. Прежде всего надо покончить с этой навязчивой идеей насчет Шотландии. О, как ему ненавистны эти холодные северные места! Он истосковался по Виндзору, Вестминстеру, он хочет туда, на юг страны! Да, он уже решил, что оставит здесь армию, а сам вернется в Лондон. Но сделать это нужно с осторожностью. Он прекрасно понимает, что не следует лезть на рожон. Линкольн, Уорвик и его дядя Ланкастер… все они слишком высокого о себе мнения, считают Эдуарда юнцом и, несомненно, захотят руководить его поступками. Он должен позволить им думать, что так оно и есть, что они добились своего… До поры до времени.
Зато Уолтер Рейнолдс не такой, как они. Он был и остается его подлинным другом с того самого времени, как Эдуард начал жить собственным домом и умом. Именно тогда его полюбил Перро, а Рейнолдс зачастую принимал участие в их забавах и сам придумывал такое, что вызывало одобрение и восхищение друзей. Рейнолдс втайне посмеивался над старым королем, особенно над застарелыми традициями, которых тот так рьяно придерживался. Им троим доставляло огромное удовольствие перемывать всем косточки, и когда принц Эдуард выражал удивление, почему отец в свое время приблизил к себе Рейнолдса, тот лукаво объяснял своим дружкам, что и у самых благочестивых, почтенных и праведных людей бывает потребность в таких персонах, которые могут помочь им сохранить в целости и сохранности эти их качества в глазах других; умеют видеть и молчать, слышать и держать язык за зубами. Речь Рейнолдса была всегда полна намеков и полунамеков, отчего делалась еще интересней. Перро бывал в восторге от этих речей.
Но забавней всего то, что произносил все эти слова не кто иной, как священник. Ибо Рейнолдс был служителем веры. Он страшно любил театральные представления, знал, где отыскать лучших музыкантов, ему нравилось гримироваться, примерять разнообразную одежду и самому выступать в роли актера. Они славно проводили время, и, когда король упрекал сына в расточительстве и даже урезал денежное содержание, именно Уолтер Рейнолдс пришел на помощь – снабдил принца кое-какими вещами, а именно: целым набором литавр и тюками материи для театральных костюмов.
Да, Рейнолдс был истинным другом. Они вместе скорбили, когда Перро был удален от королевского двора. Именно Уолтер утешал Эдуарда, говоря, что, судя по всему, это ненадолго; при этом говоривший подмигивал, и кивал, и вышагивал так, словно следовал за похоронной процессией.
Уолтера можно было назвать вульгарным, даже пошлым. Но молодой Эдуард любил простых и вульгарных людей. Его сестры и родители никогда не понимали, отчего он предпочитает якшаться со слугами, а не со знатью. Хотя бывали исключения. И первый из них – Перро, человек вполне светский. Никто не умел танцевать так изящно, как он. Никто так не любил дорогие наряды и не выглядел в них так красиво. Однако он не был королевской крови, а всего-навсего сыном гасконского рыцаря, которого приветил в свое время король за какие-то услуги…
– Уолтер, – сказал молодой король, когда тот предстал перед ним, – подходит время действовать.
– Каковы ваши пожелания, милорд? – ответил Уолтер, улыбаясь, как всегда, таинственно и лукаво.
– Они все думают остаться здесь, где тело моего отца, еще надолго.
– Верно, милорд. И вам вроде бы следует быть тут, с вашей армией. Что печалит вас, не так ли?
– Я-то не задержусь. Покажу, что собираюсь выполнить волю отца, а потом…
Уолтер с пониманием молчал.
– А потом, – продолжал Эдуард, – как можно скорей вернусь в Вестминстер.
– Что вы хотите сказать, мой король? А войско? Останется здесь?
– Да. Этого, я думаю, вполне достаточно… Отец одержал в последнее время несколько побед, а чего добился? По-прежнему мы стоим лицом к лицу с шотландцами, как и год назад. Война безнадежна, Уолтер, и с меня хватит.
– Конечно, милорд, но ваш дядя Ланкастер…
– Он глупец! Вскоре я докажу ему это… Но я посылал за тобой, Уолтер, не для этих разговоров. Полагаю, ты знаешь почему.
Тот кивнул с улыбкой.
– Думаю, мне нужно, как можно быстрее отправиться в путь с посланием. Во Францию. Я угадал?
– Именно так. Передай моему любезному Гавестону, что он должен вернуться ко мне. Скажи, это приказ короля. Немедленно. Без отсрочки.
– Хорошо, милорд. Я скажу ему. Ручаюсь, он лишь ждет вашего сигнала. Считает минуты, когда сможет преклонить колени перед королем. Верьте моему слову.
– Король тоже не дождется мига, когда сумеет прикоснуться к его милому лицу! И телу…
– Я передам ему ваши слова, милорд. С той же интонацией, с какой вы произнесли их. А теперь, с вашего благословения, вперед, к Перро Гавестону! Ура!..
* * *
Как хорошо скакать на коне к югу. Что же, он выполнил свой долг. Отдал приказ армии – его армии, подумал он с самодовольной улыбкой, – отправиться к Фолкирку и Гамноку, хотя это было, наверное, не совсем то, чего бы хотел отец. И он продолжает руководить ею отсюда, из тыла, что гораздо безопасней и разумней и больше подходит человеку, который вообще считает пребывание на войне делом странным и бессмысленным. К тому же он получил заверения и клятвы в вассальной верности от одного-двух шотландских лордов и только после этого посчитал возможным и достаточно безопасным удалиться из Шотландии, оставив там значительные гарнизоны, и направиться в Лондон.
Именно в Лондоне будет захоронено тело отца, а затем последует его собственная коронация, а там и женитьба… да, женитьба, ничего не поделаешь. Он уже довольно давно помолвлен с дочерью французского короля Изабеллой, которая считается чуть ли не самой красивой принцессой во всей Европе.
– Покажи мне хотя бы одну некрасивую принцессу, – говаривал Перро. – И разве не удивительно, что красота их растет вместе со славой и богатством родителей?
– Из чего следует, что Изабелла очень богата, – отвечал Эдуард, – потому что сведения о ее красоте поступают со всех уголков континента.
Перро только пожимал плечами, каковой жест получался у него во много раз грациозней, чем у всех остальных мужчин на свете.
– Она отнимет тебя у меня, – говорил он тихо и печально.
– Никогда! – горячо возразал Эдуард. – Никто на земле не сможет добиться этого!
Перро делал вид, что сомневается в сказанном, но на самом деле верил. Он знал… оба они знали: их привязанность друг к другу так велика, что никто не в силах отнять ее у них. Соперников быть не может…
Эдуард не сумел сдержать нежной улыбки, думая сейчас о Перро. Его двоюродный брат Томас, граф Ланкастерский, скакавший на коне рядом с ним, пробормотал, что надеется, шотландцы не окажутся вероломными и не нарушат данного слова.
– Ох, эти шотландцы, – проговорил Эдуард, зевая, – утомительный народ. Ты пробовал когда-нибудь их овсяную кашу, Том?
Спутник ответил, что приходилось, но он ненавидит ее.
– Ты прав, – сказал король. – Согласен с тобой. Так возблагодарим Бога, что мы оставили за нашими спинами эту негостеприимную туманную страну.
– Незваные гости, милорд, не очень-то должны рассчитывать на гостеприимство, – заметил Томас Ланкастер.
Эдуард рассмеялся.
– Ты опять прав. Потому мы и отправились туда, где нас хотят видеть и ждут. Интересно, какой прием окажут мне жители Лондона?
– Уверен, великолепный. Вы истинный сын своего отца, и, глядя на вас, никто не посмеет в этом усомниться.
– Да уж, моя святая мать никуда не отлучалась от брачного ложа, несмотря на то, что отец так часто оставлял ее одну, отправляясь на очередную битву.
– Она сопровождала его, милорд, и на поля сражения! Была всегда с ним!
– Ах, сражение, сражение… Его жизнь была сплошное сражение.
– Он был великим королем, милорд!
– Не говори больше в таком духе, Том. Я запрещаю.
– В каком духе?
– Будто Англии никогда не увидеть короля, подобного ему… Но вот что я скажу тебе… Его сын не имеет ни малейшего намерения становиться тенью своего отца, и, чем скорее ты и остальные поймете это, тем лучше для вас.
– Вряд ли это обрадует тех, кто находится в вашем окружении, – проговорил Том.
– Это их дело. А сейчас предстоит устроить достойные проводы усопшего. Я сам займусь. Помогать мне будет Гавестон.
– Гавестон, милорд?
Эдуард искоса взглянул на двоюродного брата.
– Да, Гавестон. По-моему, ты его неплохо знаешь.
– Но он…
– Ожидает моего прибытия в Вестминстер. Так я думаю.
– Но волей короля…
– Тот король умер, кузен.
– Однако ваш отец…
Том говорил серьезным и решительным тоном. Он позволял себе такое поведение, считая, что в нем течет та же королевская кровь, что в Эдуарде, и так оно и было на самом деле, хотя его род не являлся прямым по наследственной линии.
Он был старшим сыном Эдмунда, родного брата покойного короля, и, когда умер его отец, Томас сделался графом Ланкастерским, Лестерским и Дерби. Весомые титулы, а также королевское происхождение поддерживали высокое мнение Томаса о собственной персоне и позволяли чувствовать себя почти на равной ноге с королем.
– Повторяю, кузен, – твердо сказал Эдуард. – Тот король умер. А этот, кто скачет рядом с тобой, жив.
– Да, это так, – уклончиво ответил Томас. – Понимаю…
Вам всем придется понять, мысленно проговорил Эдуард с едва заметной улыбкой.
– Не будь таким мрачным, Томас, – продолжал король через некоторое время. – Может, ты полагаешь, что Ричмонд и Пемброк недостаточно хорошо приглядят за положением на границе с Шотландией?
– Покойный король готовился к дальнейшим битвам. Ведь Роберт Брюс возвратился в свои владения. Он собирает армию.
– Я уже сказал тебе, Томас, не будем говорить о делах покойника, только о его погребении. Мы направимся сейчас в Уолтемское аббатство, где лежит тело отца, и заберем его прямо в Вестминстер. Похороны должны быть величественными. Полагаю, король пожелал бы лежать рядом с собственным отцом. Он его очень любил. Я хорошо помню рассказы о нашем деде.
– Король был семейным человеком, – пробормотал Томас.
– Он был образцом всяческих достоинств… для тех, к кому благоволил. Но были и другие, кто не находил в нем столько добродетелей. Однако… я не собираюсь плохо говорить об умерших. Смерть все списывает. Даже те, кто не обрел уважения при жизни, зачастую получают его после смерти… Мой отец, кого так почитали при жизни, обретет истинный триумф именно теперь. И потому, мой добрый Томас, мы будем хоронить его с великой помпой, чтобы ублаготворить всех жителей Лондона.
– А вы не забыли просьбу, чтобы кости его были вместе с армией?
– Я помню, кузен.
Король пришпорил коня и опередил Ланкастера. Он был не в настроении продолжать беседу. Хотел думать о Лондоне, о погребальном обряде, о собственной коронации.
О том, что Гавестон уже поджидает его.
* * *
Путешествие в Уолтем, что вблизи Лондона, длилось две недели, и все это время король пребывал в раздраженном состоянии. Ему не терпелось совершить торжественный въезд в столицу и поместить останки отца под своды Вестминстерского аббатства. Похороны должны быть непременно грандиозными. Как ожидает народ. Сам же Эдуард мог легко представить себе ярость отца, если бы тот лицезрел все это великолепие. «Как?! – воскликнул бы старый король. – Тратить столько денег понапрасну, когда на них можно приобрести еще больше оружия для продолжения войны с шотландцами и поддержания порядка в непокорившемся Уэльсе!»
«Великий» король! Более велик в смерти, чем при жизни, когда у него было полно врагов, которых он должен был все время остерегаться. Эти бароны вообразили о себе невесть что со времен Великой хартии вольностей, принятой около ста лет назад. Правда, Эдуард Длинноногий, как прозвали его отца, умел приструнить их и держать в узде, но ведь и силой не всегда можно все решить. В гробу будут лежать останки когда-то, может, и великого короля, который воображал, что даже его кости смогут внушить страх врагам… Кости… Больше от него ничего не осталось!..
И вот он в Лондоне, в своей столице! Ему нравится этот город. У него давно вошло в привычку часто бродить по нему инкогнито, тайком, вместе с Перро, переодевшись в другие одежды, сливаясь с толпой, играя роль купцов, обыкновенных дворян, бродячих музыкантов – что придет в голову. Но ему было нелегко замаскироваться под кого-то другого – при его огромном росте и густой гриве льняных волос он был точной копией отца, и его легко узнавали. Это придавало еще большую остроту их походам, и они каждый раз радостно поздравляли друг друга, если в результате ночных похождений никто из них не был узнан. Порой Эдуарду хотелось, чтобы он родился не сыном своего отца.
Как любил он бродить по неровным мостовым, вдоль сточных канав посреди улиц, мимо деревянных домов, лавок и конюшен, на которых качались подвешенные на веревках фонари и вывески. Какое это было наслаждание – выпить кружку эля в таверне «Русалка», влиться в толпу торговцев и нищих, продавщиц молока и менял, честных и жуликов – вот настоящая жизнь! Ночи, полные приключений и удовольствий!
А возвратясь во дворец, не менее приятно было смыть с лица чуждый ему грим, сбросить не свою одежду и снова надеть на себя шелка, и парчу, и драгоценности, а затем кликнуть актеров и музыкантов и под звуки музыки перебирать в памяти все, что с ним и с Перро недавно приключилось… И Перро мог станцевать, спеть и представить что-нибудь не хуже настоящих актеров.
Снова он стал думать о Перро. Только о нем…
Итак, теперь – Вестминстерское аббатство, где уже готовятся к предстоящим похоронам. Да, Ланкастер оказался прав, нравилось ему это на самом деле или нет: народ встречал Эдуарда как своего короля. Он ведь так похож на отца, который уже, кажется, вот-вот перейдет в разряд святых. Люди сейчас вспоминали годы его «справедливого, доброго правления» – те самые годы, которые только недавно они же называли жестокими и безжалостными. «Старый Эдуард не оставил нас, – говорили они, – он ожил в своем сыне». Самые пожилые припоминали, как покойный вернулся когда-то из очередного крестового похода, чтобы быть коронованным на царство. Как возвышался над всеми, кто присутствовал при этом, потому что у него были длиннющие нормандские ноги, из-за чего ему дали прозвище Длинноногий. Как рядом с ним была красавица-жена, которая сопровождала его перед этим в Святую Землю, чтобы ни на миг не расставаться с ним. Это выглядело так романтично!.. Словом, Эдуард I взошел на престол в романтическом ореоле, а уходит из жизни как святой. Его славные дела не забыты, о его плохих делах не вспоминают.
Его сына народ уже любит, приветствует на улицах, желает видеть его с короной на голове и с красавицей-невестой во дворце.
Так тому и быть.
Он бы предпочел вообще не жениться, но был готов к женитьбе, поскольку знал, что избежать женитьбы все равно не сможет – от него потребуют. Они с Перро часто говорили на эту тему. Изабелла – а именно ее ему прочат в жены – самая красивая девушка в Европе, дочь короля Франции, ей уже шестнадцать. Все, конечно, одобрят такой выбор.
Внезапно Эдуард расхохотался. Если он женится, Перро тоже должен будет подобрать себе невесту. Как же иначе? Он представил себе выражение лица своего друга, когда предложит ему сделать это…
Вестминстерский дворец. Эдуард знал, что его очень любили и дед, и бабка, они перестраивали его, достраивали, истратили целое состояние на фрески. И Перро здесь тоже нравилось. Именно здесь он заговорил однажды о своих амбициях, о том, чего ему не хватает в жизни.
– Ты принц, – сказал он тогда Эдуарду, – наследник престола, а я всего-навсего рыцарь. Тебе не пристало иметь такого друга, как я. Это тебя унижает.
Эдуард был ошеломлен подобными словами. И это говорил Перро, всегда такой уверенный в себе! Перро, чья походка уподоблялась королевской, кто мог, если проявлял хоть бы каплю недовольства, легко повергнуть Эдуарда в уныние, переходящее в презрение к самому себе. Принц не испытывал никакого чувства превосходства по отношению к Перро. Наоборот, благодарил Бога за то, что тот послал ему такого друга.
Через мгновение все стало ясно: Перро возжелал почета.
– …Чтобы я мог находиться рядом с моим другом, – объяснял он, – не как равный, разумеется… Нет. Такое невозможно. Но хотя бы как достойный его.
Чего же он хотел?
– Попроси короля. Скажи, что хочешь оказать мне хоть какую-то честь. Что я всегда был тебе самым преданным другом.
Эдуард почувствовал себя тогда неловко, хотя и был расположен оказать любую услугу своему наперснику. Он знал, что недоброжелатели смотрят искоса, с подозрением на их дружбу, и кое-кто нашептывает королю, что негоже принцу так часто бывать в обществе Пирса Гавестона. Это вызывает различные толки.
Но он увидел тоскливый огонек в глазах Перро и понял, как необходимо тому почувствовать себя равным среди тех, кто окружает принца. Чтобы Ланкастер и Линкольн не обращались с ним, как со слугой чуть более высокого ранга.
Желая выказать ему свое полное расположение, Эдуард осмелился заговорить на эту тему с отцом.
Что тут было! Лицо старика сделалось багровым. Неистовый норов Плантагенетов, проявлявшийся в семье, начиная с Генриха II, вырвался наружу. Все его потомки обладали подобным норовом, только Эдуард I больше других умел сдерживаться. А ярость его предка, короля Джона, проявлялась в том, что тот мог вырвать у человека глаза из глазниц или отрезать нос.
Эдуард увидел нечто похожее во взгляде отца, когда попросил за Перро.
Страх за судьбу королевства, разочарование в сыне – вот что еще было в этом взгляде, когда король схватил сына за льняные волосы и вырвал целый клок…
Вспоминая об этом сейчас, Эдуард невольно потрогал голову. Казалось, она болит, как тогда… И причиной всему отцовское отвращение, резкая неприязнь к образу жизни сына, тоска по такому наследнику, который следовал бы за ним на поля сражений, из кого он сделал бы достойного преемника, похожего на своего родителя.
Обращение к отцу было, конечно, ошибкой. Оно вылилось в отлучение Перро. Тут они оба – Эдуард и его друг – допустили промах. Король бывал терпим к различным срывам в поведении дочери. Когда сестра Эдуарда, Джоанна, была еще жива, она с легкостью обводила отца вокруг пальца. Но то – девушка: король до безумия любил своих дочерей. Что касается сына, тот не оправдал его надежд: не был храбрецом, кто отправился бы на войну и помог привести Шотландию под власть британской короны. Да, молодой Эдуард был красив, но не мужской красотой; умен, но ленив; у него не наблюдалось склонности к битвам, он предпочитал легкомысленное времяпрепровождение со своими бездумными дружками – болтаться по улицам, слушать музыку, танцевать и заниматься еще Бог знает чем. Младшие же сыновья короля от второго брака, Томас и Эдмунд, были еще слишком малы, чтобы заменить своего сводного брата и стать тем, о чем мечтал их отец…
«Итак… – продолжал размышлять Эдуард. – Сперва коронация, потом все-таки женитьба… Никуда от этого не денешься… Но еще раньше – погребение».
Гроб, в который положат тело, уже готовят. Он будет прост, как того желал король: из черного пурбекского камня. И его не запечатают – чтобы можно было в любой момент выполнить последнюю волю усопшего: вынуть у всех на виду оттуда кости и пронести перед войском, когда оно в очередной раз отправится на битву с шотландцами. И каждые два года, тоже по воле короля, усыпальница будет вскрываться, чтобы сменять навощенное покрывало гроба. До окончательной победы над шотландцами крышка не должна быть запечатана.
Конечно, все это будет выполнено. Никто не осмелится перечить воле короля и делать что-то по-своему. Мертвый Эдуард I так же страшен для многих, как и живой…
Легкий стук в дверь прервал тревожные мысли молодого Эдуарда. Вошел слуга, вид у него был испуганный. Король вздрогнул, когда тот низко поклонился и взволнованно произнес:
– Милорд, какой-то человек хочет видеть вас. Говорит, что прибыл с печальной вестью.
– Печальной? Какой еще печальной? Кто этот человек?
– Он сам скажет вам, милорд. Таковы его слова. Впустить?
– Пускай войдет немедленно!
Эдуард нахмурился. Что еще такое? Что за горестные вести? Нет, только не сейчас, когда он ждет лишь одного: прибытия Перро… Дорогого Перро…
Служитель открыл дверь и впустил в комнату человека, всю фигуру которого скрывал широкий плащ. Потом вышел и притворил дверь за собой.
– Кто ты? – вскричал король. – Почему явился ко мне в таком обличье?
Плащ взвился вверх и упал на пол. Эдуард издал крик радости и бросился в объятия вошедшего.
– Перро, Перро! – повторял он. – Ох ты негодный! Так напугать меня и на несколько секунд задержать нашу встречу!
– Тем сильнее должна быть радость, мой дорогой господин!
– Ах, Перро, если бы только ты знал, как мне было здесь все это время без тебя!..
– Я знаю, мой любимый господин. Ведь я тоже был в разлуке с тобой. Но сейчас все позади. Мы опять вместе, и ты – король. Ты хозяин положения, мой славный друг. Старик долго откладывал свой уход, но наконец это свершилось.
– Перро! Какое счастье, что я вижу тебя! Ты торопился ко мне, скажи?
– Я все время был наготове и только ждал сигнала. Знал, что твой отец при смерти, и высматривал, не идет ли посланец с известием о конце.
– О, дай мне наглядеться на тебя, милый Перро!.. Ты немного изменился, мне кажется. Так ли это?.. Другими стали твои умные глаза… По-другому вьются прекрасные кудри… Твой слегка надменный нос… смеющийся рот… Да, ты изменился, но ты стал еще лучше!
– Все дело в одежде, дорогой господин. Раньше ты не видел меня в таких шелках, они меняют внешность. Я покажу тебе другие наряды, которые привез с собой. Они прелестны! Ты придешь в восторг.
– Не надо о нарядах, Перро. Что мне до них? Ты… все же ты негодяй – так меня разыграть! «Печальная весть». Мрачная фигура в плаще… Как ты мог…
– О, милорд, я так страдал в разлуке! Это была моя маленькая месть.
– Забудем, забудем обо всем! Ты вернулся! Какими долгими казались мне эти дни без тебя! Без твоих шуток и розыгрышей! Меня окружали скучные, нудные люди. Они угнетали мою душу. Сравнивали все время с отцом… прикидывали – так или не так…
– Ты ни с кем не сравним, мой дорогой друг!
– О, Перро, любовь моя! Я думал, что умру, пока тебя не было со мной!
– Благодарение Богу, что так не случилось. Потому что я бы не пережил этого. Потерять моего Эдуарда было бы для меня большей трагедией, чем для Англии потерять короля!
Их радостные речи становились все более бессвязными.
– Умолкнем на этом, мой любимый, – тихо проговорил Эдуард. – Кончилось время слов. Завтра поговорим о многом…
* * *
Ланкастер стремительно ворвался в покои графа Уорвика. Увидев выражение его лица, тот немедленно отпустил всех, кто находился подле него.
– Господи, Уорвик! – вскричал вошедший. – Вы слышали новости?
– Нет, милорд. Но если выражение вашего лица соответствует вашим чувствам, то, боюсь, они чрезвычайно плохие.
– Он вернулся! Этот низкорожденный предатель! Злой гений нашего короля!
– Гавестон?
– Кто же еще? Как жаль, что мы не лишили его головы до того, как он был отправлен в ссылку!
– Уверен, король-отец не сказал бы «нет» такому решению. Если бы он только мог предположить, что сын нарушит его приказ, Гавестона не было бы в живых, и Англии бы не грозили неприятности с его стороны. Но что толку говорить о том, что могло быть… Он здесь, рядом с королем, будь он проклят!
– Не расстаются с момента его прибытия. И теперь уж не расстанутся. Гадко смотреть на них обоих! Рядом с королем – за столом… в постели… Король дал клятву никогда не отпускать его от себя.
– Королю не мешало бы помнить, что он правит страной по милости баронов. Даже его великий дед понял это в конце концов.
– Быть беде, Уорвик. Я чувствую это.
– Там, где Гавестон, всегда жди какого-нибудь подвоха. Так бывало, когда нынешний король был еще наследником. Но сейчас он стал властелином, и народ поддерживает его… До поры до времени.
– Хочешь сказать, нам не следует ничего предпринимать, Уорвик?
– Думаю, необходимо проявлять осторожность и терпение. Посмотрим, не изменится ли что-то после его возвращения из Франции. Король не скрывает своей любви к нему, а народ пока еще любит короля. Народ всегда любит новых правителей. Надеюсь, Гавестон предъявит такие требования, а король будет так рьяно все их выполнять, что люди вокруг сами поймут, какую опасность для них и для страны представляет этот человек. Не всем придутся по вкусу их нежные взаимоотношения. Так что, мой друг, все, что от нас теперь требуется, это ожидать.
Ланкастер был несколько разочарован. Ему хотелось действовать немедленно. Он слыл человеком импульсивным и не слишком мудрым, мягко говоря. Если отбросить тот факт, что он был одним из внуков по королевской линии, можно было бы его считать вообще малозначительной персоной. Так думал о нем Уорвик.
И поэтому счел необходимым еще раз подчеркнуть, что вести себя нужно крайне осторожно. Очевидно, новый король человек своевольный; еще очевидней, что его половые пристрастия, как бы это выразиться, не вполне естественны, попросту – порочны, но что сделаешь, не он один из королей обладает подобными недостатками. В конце концов, несмотря на них, он вполне может оказаться хорошим правителем. Кроме того, он еще молод и, быть может, чему-то научится в недалеком будущем. Тут могли бы сыграть свою роль все его бароны и лорды, если хотят видеть в стране мир и процветание – именно им предстоит привести его к пониманию своей истинной роли и ответственности.
– Итак, Гавестон вернулся, – повторил он. – Хотя покойный король запретил ему. А нам остается смириться.
– Но ведь старик объявил во всеуслышание, что этому не бывать! – крикнул Ланкастер.
– Теперь правит молодой. Не забывайте этого, милорд. Он и вернул Гавестона.
– Чтобы обрушить на него дождь подарков, наград и титулов! Как бы не стал наш новый король походить на Генриха III c его странными дружками, готовыми залить кровью всю страну.
– Тут есть кое-какое отличие, – спокойно возразил Уорвик. – Те были родственниками жены Генриха, и их было достаточно много. А этот один. Правда, он любовник самого короля… Я думаю, Ланкастер, нужно ускорить женитьбу Эдуарда. Полагаю, он и сам понимает необходимость этого шага. Страна должна увидеть наследника престола, а, судя по слухам, Изабелла хороша, как сирена. Итак, милорд, никаких рискованных действий. Пока мы лишь уведомим самых влиятельных баронов о возвращении Гавестона. Скажем, чтобы они были тоже начеку. Сами же примем участие в коронации и потом, когда он женится на этой красотке, посмотрим, как поступать дальше… Не возражайте, Ланкастер. Примите во внимание, что король молод, что отец был достаточно суров с ним. Сейчас сын свободен в своих поступках. Дадим ему шанс… и красавицу жену. Вполне вероятно, Гавестон перестанет для него что-либо значить уже через несколько месяцев.
– Думаю, вы чересчур легко смотрите на вещи, Уорвик.
– Возможно. Но мы сейчас мало что можем сделать. Он послал за Гавестоном, и тот явился… Повторяю, пускай состоится коронация, потом женитьба, а потом…
