Текст книги "В тени граната"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Я так понимаю, что Ваше Высокопреосвященство теперь снимает свои возражения и твердо поддерживает Наварру?
– Принимая во внимание эти документы,– ответил Хименес, который никогда не позволял, чтобы между ним и его долгом вставала его личная гордость,– мы с полным основанием можем выступить против Наварры.
ПРОВАЛ ФРАНЦУЗСКОЙ КАМПАНИИ
В штабе своей армии в Сан-Себастьяне Томас Грей, второй маркиз Дорсет был в страшном смятении; он чувствовал себя больным, у него кружилась голова. Он уже давно сожалел о том дне, когда король поставил его во главе десяти тысяч лучников и направил в Испанию, как головной отряд армии, которая под предводительством короля должна была присоединиться к Дорсету, когда страна будет к этому готова.
С самого начала он был поставлен в тупик. Помощь, которую ему следовало ожидать от испанских союзников, не пришла. Армия Фердинанда ничего не делала, чтобы помочь ему. Боев почти не было за исключением нескольких столкновений с отдельными группами французских войск; его солдаты бродили по деревням, пили слишком много испанского вина, ели слишком много чеснока, к которому они не привыкли, и который был им совсем не на пользу, подхватывали от цыганок болезни и вшей.
«Если бы я сам не был так болен, что, боюсь, никогда уже не покину эту проклятую страну,– думал Дорсет,– я бы был встревожен, очень встревожен».
Дом казался таким далеким. Гнев короля не имел значения. Мухи здесь были такой напастью, а вид и запах мужчин, страдающих от постоянной дизентерии, таким отвратительным, что все происходящее в Англии казалось незначительным.
Он чувствовал апатию. Она была вызвана дизентерией. Он перестал тосковать по дому только потому, что слишком устал. Дорсет понимал, что не справится со своей миссией и что его ждут неприятности, если только он когда-нибудь вернется в Англию, но был слишком изнурен, чтобы об этом беспокоиться.
Ему предоставили эту честь не из-за его воинского мастерства, а потому, что король был к нему дружески настроен. Дорсет прекрасно сражался на турнирах, и этого оказалось достаточно, чтобы король стал им восхищаться. Дорсет проявил большую ловкость, так как почти соперничая с королем, он никогда не оказывался сильнее; именно это и привязало к нему короля, который сделал его своим другом.
– Послушай, Дорсет,– сказал он тогда,– не вижу причин, почему бы тебе не отправиться вместе с первым контингентом войск в Испанию. Эти министры теперь высказались за войну. Фокс, наконец, сдался, хотя столько упрямился. Но ты отправляйся, друг мой, и покажи этим французам, что такое доблестные английские лучники.
Розовые щеки так и пылали, а глаза сверкали.
– Хотел бы я быть на твоем месте, Дорсет. Хотел бы я повести армию в сражение. Но они говорят мне, что мне еще не время покидать страну. Через год я, быть может, буду готов.
Так что в Испанию отправился Дорсет. И Дорсет теперь лежал больной, заразившись болезнью в чужой стране.
Жизнь была для него нелегкой, ведь он жил в нелегкие времена. Дорсет являлся ближайшим родственником королевской семьи – дома Йорков, а не Ланкастеров. Его дедом был сэр Джон Грей, сын Элизабет Вудвилл (королевы Эдуарда IV) от се брака с лордом Феррерс из Гроуби. На такое родство Тюдоры смотрели довольно косо, и хотя он был принят при дворе, он быстро попал под подозрение у Генриха VII и был заключен в Тауэр.
Дорсету припомнились теперь те дни в заключении, когда он лежал в своей камере, ежечасно ожидая, что его поведут на плаху. И это непременно случилось бы, не умри Генрих VII. Тогда, в первые месяцы после прихода к власти, его сыну хотелось продемонстрировать, что он избежал влияния отца. Он снял головы с Дадли и Эмпсона – фаворитов отца, но даровал прощение Дорсету.
На службе у золотого мальчика маркиз весьма преуспел. Грубовато-добродушный, крепкий молодой спортсмен предоставил пленнику отца пост управляющего Соси-Форест, включил Дорсета в свое окружение, ибо такая фигура была украшением турниров.
И после этого ему были дарованы и более высокие почести. Как был бы счастлив Дорсет, если бы ему позволили ограничиться сражениями на турнирах!
Он лежал в своей палатке, мечась из стороны в сторону и чувствуя слишком большую слабость, чтобы беспокоиться о том, что с ним происходит. Вошел один из его людей, чтобы сообщить, что здесь ожидает английский посол в Испании.
– Впустите его,– сказал Дорсет.
Посол вошел. Дорсет сделал попытку встать, но был слишком слаб для этого.
– Сэр Джон Стилл, я нездоров,– сказал он.
– Я этим огорчен.– Посол нахмурился, как будто тоже испытывал тревогу, как и все, кто был связан с этой кампанией.– Я приехал проверить, нужно ли вам что-нибудь еще кроме тех двухсот мулов и ослов, которые я вам направил.
Дорсет криво улыбнулся:
– Что нам нужно, так это возможность вернуться в Англию,– мрачно сказал он.
Сэр Джон Стилл был поражен, а Дорсет продолжал:
– Мулы и ослы, которых вы прислали, не могли работать. Они были истощены и многие из них по прибытии умирали. Те, что выжили, не были обучены, и мы не можем использовать их в работе.
– Но я заплатил испанцам громадную сумму за этих животных.
– А, еще одна испанская уловка.
– Уловка?
– Сэр Джон, вы же, наверно, знаете, почему мы здесь. Испанцы не собираются быть нашими союзниками и помогать нам возвратить наши территории во Франции. Мы здесь затем, что бы французы, сомневающиеся в нашей численности и ожидающие, что мы, возможно, огромная армия, приняли необходимые меры для защиты своих земель. Таким образом, они отвлечены, а тем временем герцог Альба по приказу Фердинанда вступает в Наварру.
– Вы имеете в виду... что нас, англичан, обманули?!
– Не удивляйтесь так, посол. Обмануты все, кто пытается иметь дело с Фердинандом Арагонским.
– Я привез вам инструкцию из Англии,– сказал посол.– Армии предстоит остаться здесь на зиму. В будущем году король будет готов к вам присоединиться.
– Остаться здесь на зиму! – воскликнул Дорсет.– Это невозможно. Мои люди валятся от болезни, от которой, вы видите, я тоже страдаю. Они не переживут зиму.
– Таков приказ из Англии.
– Они в Англии могут не иметь представления о том, что здесь происходит. Нам дают чеснок... все время дают чеснок. Чеснока больше, чем настоящей еды. Люди к этому непривычны, они от него страдают. От вина они перегреваются. Уже умерло тысяча восемьсот человек. Если мы пробудем здесь еще несколько недель, среди нас не останется ни одного здорового.
– Вы не можете вернуться. Это бы означало, что вы потерпели поражение. Что вам удалось с тех пор, как вы здесь?
– Фердинанд завоевал Наварру. Мы выполнили цель, ради которой сюда пришли.
– Вы говорите, как изменник, милорд Дорсет.
– Я говорю правду. Эти люди умрут, если здесь останутся. Если их не прикончит болезнь, это сделают французы. Нет никакой пользы в том, что они останутся.
– Однако, приказ короля, чтобы они остались. Дорсет заковылял к двери палатки.
– Пойдемте со мной,– сказал он.– Я скажу этим людям, что король приказал им остаться в Испании.
Свежий воздух, казалось, слишком сильно повлиял на Дорсета. Он неуверенно покачнулся как подвыпивший человек, и послу пришлось поддержать его, чтобы тот не упал. Согнувшись вдвое от боли, исказившей его желтое лицо, Дорсет попытался выкрикнуть, но голос его был слишком слаб.
– Люди! Новости из дома.
Слово «дом» произвело на лагерь волшебное действие. Люди выползали из палаток, таща за собой тех, кто не мог ходить. На лицах у них отражалась несказанная радость. Они верили, что этот ужас позади и что их командир позвал их, чтобы приказать готовиться к возвращению домой.
– Приказ короля,– сказал Дорсет.– Мы остаемся здесь на зиму.
Послышалось недовольное ворчание.
– Нет! – раздался возглас, и другие подхватили этот крик: – Домой! Мы возвращаемся домой!
– По приказу нашего всемилостивейшего монарха...
– К дьяволу нашего всемилостивейшего монарха. Пусть сам сражается в своих войнах. Домой! В Англию! Мы возвращаемся домой в Англию.
Дорсет поглядел на посла.
– Видите,– сказал он и устало заковылял обратно в палатку.
Теперь ему стало страшно. Он понял, что оказался между двух огней – тем, чего хотел король, и тем, чего хотели его люди. Ему предстоял выбор – неповиновение королю или всеобщее дезертирство.
– Я должен написать Его Величеству,– сказал он.– Я должен раскрыть ему истинное положение дел.
Посол ждал, пока он писал, а тем временем в лагере все громче становились крики возмущения. Дорсет знал, да и посол знал, что для этих людей королевский приказ не имел никакого веса.
* * *
Король наблюдал возвращение своих войск. Он стоял, широко расставив ноги, стиснув руки и так сильно сощурив глаза, что их почти не было видно в складках век.
Рядом стояла королева, которая при виде плачевного состояния этих людей была готова заплакать. Они были одеты в лохмотья, многие еще страдали от лихорадки, некоторых пришлось выносить на берег. И все же, проходя мимо, они издавали несвязные крики радости, потому что ступали по английской земле; по их впалым щекам катились слезы.
– Какое печальное зрелище,– пробормотала королева.
– Меня от него тошнит! – прорычал король.
Но он смотрел на это возвращение другими глазами нежели Катарина. Он не испытывал жалости, только один гнев. Это была армия, которую он послал во Францию и которой так гордился.– Я не видел армии лучше! – писал он Джону Стиллу. А теперь... они были похожи на свору бродяг и нищих.
Как они посмели причинить ему это! Он золотой король, баловень судьбы. До сих пор он получал все, что ни пожелает, за исключением сына. На мгновение он вспомнил об этом и бросил на жену недовольный взгляд. На глазах у нее были слезы. Она может плакать об этой банде пугал, когда ей следовало бы плакать, потому что она его подвела и, хотя и может забеременеть, не в состоянии родить здорового мальчика. Катарина повернулась к нему.
– Вон милорд Дорсет, Генрих. О, бедный Дорсет. Как он болен. Посмотри на него. Он не может идти. Его несут на носилках.
Король проследил ее взгляд и подошел к носилкам, на которых лежала истощенная фигура человека, некогда бывшего чемпионом турниров. При виде больного Генрих почувствовал отвращение.
– Дорсет! – вскричал он.– Что это значит? Я послал тебя с армией и приказом сражаться до победы. Ты возвращаешься с этими... пугалами... и позорным поражением.
Дорсет попытался увидеть, кто это возвышается над ним и кричит на него. Он сказал:
– Где я? Сейчас ночь?
– Ты в присутствии твоего короля,– проревел Генрих.
– Они поднимут мятеж,– пробормотал Дорсет.– Они больше не вынесут. Что, сейчас еще утро?
– Унесите его,– закричал король.– Не хочу больше видеть его предательское лицо.
Носилки подхватили и пронесли дальше.
– Он болен, очень болен,– попыталась сказать Катарина. Генрих взглянул на нее, и она заметила этот характерный прищур его глаз.
– Он еще не так заболеет, когда я с ним разделаюсь!
– Ты не можешь винить его за то, что произошло.
– Тогда кого же еще! – огрызнулся Генрих. Он нетерпеливо огляделся вокруг.– Ну-ка, поставьте виселицы,– прокричал он.– Не одну, а двадцать... сто! Клянусь Всевышним и всеми его святыми, я покажу этим презренным трусам, как поступаю с теми, кто не выполняет моих приказов.
Его лицо исказила ярость. Сквозь сдерживающие путы появился тиран. Эта метаморфоза происходила прямо на глазах королевы. Тщеславный добродушный мальчик становился жестоким эгоистичным мужчиной.
Наблюдавшую за ним Катарину охватили мрачные предчувствия, которые касались не только этих людей, небрежно приговоренных им к смерти.
* * *
Катарина стала перед королем на колени. Страшная ярость, которую она видела на его лице, еще не совсем исчезла. Она проявлялась в его слишком сильно разгоряченных щеках, в пронзительной синеве глаз.
Он с интересом наблюдал за ней, и Катарина внезапно поняла, что могла бы превратить эту трагедию в один из номеров маскарада, которые так его забавляли.
– Генрих,– воскликнула она,– я умоляю тебя пощадить этих людей.
– Что! – прорычал тот.– Да они опозорили Англию! Наши враги смеются над нами!
– Все было против них...
Это оказалось ошибкой. Слабые проблески добродушия, которые она уловила до этого, пропали, и синие глаза вновь грозно глядели.
– Ты хотела бы участвовать в наших государственных советах, Кейт? Ты хотела бы сказать нам, как вести войны?
– Нет, Генрих. Это дело твое и твоих министров. Но климат... и эта болезнь, которой они заболели... как ты или твои министры могли знать, что их постигнет такая катастрофа? Это просто невезение.
– Невезение,– согласился он, несколько успокоившись.
– Генрих, молю тебя, окажи им свое милосердие. На этот раз забудь насмешки твоих врагов. Вместо этого подготовься и покажи им свое истинное мужество. Пусть они знают, что Англию нужно бояться.
– Клянусь Богом, да! – воскликнул король.– Они это узнают, когда я сам отправлюсь во Францию.
– Так и будет. Ваше Величество пойдет с целой армией, а не только с одними лучниками, как отправился Дорсет. Тебя ждут огромные победы... поэтому в своем милосердии и своем величии ты можешь себе позволить посмеяться над своими врагами... и пощадить этих людей.
– У тебя среди них друзья, Кейт. Дорсет твой друг.
– Также и друг Вашего Величества.
Он посмотрел на ее склоненную голову. По плечам рассыпались волосы, эти изумительные волосы, глаза с мольбой устремлены на него.
Она играла свою роль в маскараде, но он этого не знал, ведь маски всегда казались ему настоящими.
Ему доставляло удовольствие видеть ее в такой позе, смиренную, молящую о снисхождении. Он любил ее. Пока что у нее ничего не получалось, но она все еще молода. Когда она подарит ему здорового сына, он простит ей все эти выкидыши. А пока нужно было играть в эту игру.
– Кейт, – проговорил Генрих дрогнувшим голосом,– я отдаю тебе жизни этих людей. Встань, моя дорогая супруга. За измену мне и Англии они заслуживают смерти, но раз ты просишь... такой, как я, разве могу я отказать прекрасной леди в ее просьбе!
Катарина склонила голову, взяла его руку и поцеловала. То, что приходилось играть маскарадную роль в реальности, вызвало у нее тревогу.
ВЕРОЛОМСТВО ФЕРДИНАНДА
В своей штаб-квартире в Логроно Фердинанд, в радостном настроении, совещался с кардиналом Хименесом. Казалось, король сбросил свою немощь – он был опять молодым человеком. Быть может, думал, наблюдая за ним, кардинал, он поздравляет себя с тем, что хотя тело его и слабеет, но разум остается таким же острым и изобретательным, каким был всегда, даже, возможно, стал еще изобретательнее, так как его опыт подсказывает ему все новые пути двурушничества, плетения интриг против своих друзей в то время, как он открыто заявляет о своем к ним уважении.
Хименес, может быть, и посочувствовал бы молодому королю Англии, если бы не был убежден, что все случившееся с ним произошло из-за его собственного недомыслия. Король Англии был, несомненно, хвастун, ищущий легкой славы. Во всяком случае, в Испании он ее не нашел, и один из первых уроков, который ему пришлось получить, заключался в том, что никто кроме глупцов не станет заключать союз с самым алчным и вероломным монархом в Европе – с Фердинандом Арагонским.
Генрих был все еще чересчур сентиментальным; он полагал, что раз он зять Фердинанда, с ним будут обращаться с особым уважением. Как будто для Фердинанда существовало что-то еще кроме его золота и его славы.
– Итак, Ваше Преосвященство, кампания закончена, остается только закрепить наш выигрыш. Жан д'Альбрэ и Катарина бежали во Францию. Пусть там и остаются. Что до меня... у меня больше нет желания продолжать конфликт, и я не вижу, почему бы мне, если Людовик согласен, не заключать с ним перемирие?
– Я ваш зять?
– Пусть этот молодой фат сам ведет свои сражения... если сможет, Ваше Преосвященство. Если сможет!
– Он не получил помощи от союзника, Ваше Величество. Фердинанд прищелкнул пальцами.
– Моему зятю нужно знать, что если он надеется побеждать в сражениях, то не должен посылать в чужую страну армию без соответствующего снабжения.
– Он рассчитывал на обещанную помощь от своего союзника.
– Ее не обещали, уверяю вас. Но мы теряем время. Я слышал, он устроил суд над своими доблестными офицерами и те должны были давать показания, стоя на коленях! Вот, должно быть, было зрелище, а? Он судит их за некомпетентность и за свои ошибки и ошибки своих министров. От виселицы их спасла моя дочь.
– Королева Англии, видимо, не забыла, чему учила ее мать.
Упоминание об Изабелле отрезвило Фердинанда, затем он отогнал от себя это воспоминание, сказав себе, что Изабелла, не покладая рук, радела о благе Испании. Она наверняка осознала бы значение Наварры и поняла бы, что не так важны средства, с помощью которых ее получили, поскольку все удалось завершить с минимальным для Испании кровопролитием и расходами.
– Я посылаю моему зятю депеши, Ваше Преосвященство. Вот они. Просмотрите их и дайте свою оценку!
Хименес взял предложенные документы.
В них Фердинанд разъяснял Генриху, что из-за слабой подготовки армии Дорсета было невозможно овладеть Гиенью. Это не намек на то, что Дорсет истинный англичанин. Он полагает, что при соответствующей подготовке и оснащении из английских солдат получатся довольно приличные солдаты; может быть, тогда они не будут так проигрывать в сравнении с европейскими солдатами. В настоящее время он не может просить Генриха прислать еще людей в Испанию, даже если он их возглавит. Он был вынужден заключить шестимесячное перемирие с Людовиком, поскольку опасался, что если этого не сделает, то французы могут подумать – принимая во внимание то печальное зрелище, какое представляют собой английские войска в действии, чему они недавно были свидетелями,– что было бы глупо не начать вторжение в Англию, где их могла ожидать легкая победа, поскольку они видели образцы английской доблести и отваги в бою. Фердинанд весьма сожалеет, что англичане не смогли добиться своей цели – овладеть Гиенью – и, если его дорогой зять все еще желает, чтобы эта провинция была завоевана для Англии, он, Фердинанд, по истечении шестимесячного перемирия, завладеет ею для Англии. Ему в помощь потребуется десять тысяч немецких наемников, поскольку, как легко может понять его дорогой зять, он не может просить английских солдат, принимая во внимание их недавние проделки. Наемники будут стоить очень дорого, но ведь его зятю не хватает не денег, а доблестных солдат и мужества в бою. Фердинанд ожидает известий через своего посла дона Луиса Кароса, а более важных и личных – через свою возлюбленную дочь, которая также является супругой дорогого и уважаемого сына, короля Англии.
Прочтя этот документ, Хименес поднял глаза.
– Это скорее послужит раздражающим, а не успокаивающим средством для вашего дорогого зятя, к которому вы так привязаны,– сказал он.
– Именно этого я и хочу,– ответил Фердинанд.– Разве вы не понимаете, что этот молодой фат придет в такую ярость, что немедленно захочет развязать войну с Людовиком. Именно это нам и нужно, чтобы отвлечь Людовика, пока мы будем отдыхать от сражений и наслаждаться плодами нашей победы.
Хименес подумал о дочери Фердинанда. Он почти не помнил, как она выглядит, так как прошло столько лет с тех пор, как он ее видел. Ее мать нежно любила ее, даже слишком нежно, как он часто говорил, так как ее привязанность к семье часто мешала ей выполнять свой долг перед Богом.
Все же ему было жаль дочь Изабеллы. Она представлялась ему, как беспомощный барьер между юношеским безрассудством ее супруга и жестоким честолюбием ее отца.
Как он мог быть недоволен, если все, что делал Фердинанд, было во славу Испании? Это последнее завоевание без сомнения принесло стране славу.
Хименес передал бумаги обратно Фердинанду. Он должен их одобрить; но как он тосковал по мирной атмосфере Алкалы, по этой комнате, где они вместе с учеными работали над многоязычной библией.
Он тогда понял, что был бы счастливее, если бы вел свою затворническую жизнь вдали от власти и амбиций.
Счастливее! – упрекнул он себя. Мы приходим на эту землю не для того, чтобы быть счастливыми!
Довольно улыбаясь, Фердинанд опечатал свои документы, забыв при этом о подступающей старости, одолевших его тело болях, о постоянной необходимости пользоваться мазями и возбуждающими средствами, чтобы как-то добиться видимости юности.
Он не мог побеждать в битвах, но мог перехитрить своих врагов даже более ловко, чем в дни своей юности. Опыт дорогого стоит; бывают минуты, как эта, когда он ценил его еще больше и не променял бы на мужскую силу своего юного зятя в Англии.
* * *
Катарина сидела перед зеркалом и ее женщины укладывали ей волосы. На нее смотрело ее отражение в зеркале и совсем ее не разочаровывало. Генрих так восхищался ее волосами; он просил ее распускать их на ночь, отчего они становились спутанными. Но часто, в виде компромисса, она носила их заплетенными в две тяжелые косы.
Генрих вновь стал пылким любовником. Он и она были полны надежды; он приказал, чтобы в следующий раз при первых признаках беременности она была особенно осторожной. Ему стало ясно, что его преследует злой рок. Взять, например, кампанию в Испании. Их неспособность произвести ребенка, который бы смог выжить, просто еще один пример их невезения.
Катарина улыбнулась. Если бы только у меня был ребенок, сын, подумала она, я была бы совершенно счастлива.
– Мария,– сказала она своей фрейлине Марии де Салинас,– у тебя сегодня счастливый вид. В чем причина?
Мария смутилась.
– У меня, Ваше Величество? Но я не знала...
– У тебя довольный и удовлетворенный вид, как будто произошло что-то, чего ты страстно желала. Это имеет отношение к милорду Виллоубай?
– Он собирается просить моей руки, Ваше Величество.
– Ах, Мария, раз от этого у тебя такой счастливый вид, то разве могу я ответить иначе, чем да?
Мария упала на колени и поцеловала Катарине руку. Когда она подняла свое лицо, в глазах у нее стояли слезы.
– Но ты плачешь,– сказала Катарина,– а я думала, что ты счастлива.
– Это означает, что я больше не смогу оставаться на службе Вашего Величества.
– Он захочет покинуть двор и увезти тебя в имение?
– Это так, Ваше Величество.
– Что ж, Мария, мы должны с этим смириться.– А сама подумала: «Как я буду по ней скучать! Из всех девушек, что приехали со мной из Испании, Мария была лучше всех и самая преданная. Это ей я могла доверять, как никому другому. А теперь она уедет».
– Мне самой хочется плакать. И все же, это, должно быть, счастливое событие, ведь ты любишь этого человека, Мария?
Мария кивнула.
– И это хорошая партия. Знаю, король тоже охотно даст свое согласие, так что нам не о чем печалиться, Мария. Ведь лорд Виллоубай не увозит тебя в чужую страну. Наступит время, когда вы станете появляться при дворе, и тогда бы будем вместе.
Мария утерла глаза платком, а Катарина, глядя в зеркало, видела свое отражение после бесконечно печального прощания с матерью, свой приезд в Англию в сопровождении дуэньи доны Эльвиры Мануэль, которая оказалась вероломной, и своих фрейлин, выбранных за свою красоту. Даже среди этой группы прелестниц Мария была самой красивой. Теперь они все разъехались кто куда, большинство вышло замуж... Инес де Венегас – за лорда Маунджоя, а Франческа де Карсерес – за банкира Гримальди и весьма неподобающим образом.
– Мария, скажи мне, ты в последнее время видела Франческу?
– Она все еще ожидает аудиенции. Ваше Величество желает ее видеть? Быть может, теперь, раз я уезжаю...
У Катарины застыло лицо.
– Один раз она меня покинула, потому что считала, что так для нее выгоднее. Я никогда не приму обратно ту, что изменила мне и своей семье.
– Ваше Величество, я слышала, что банкир искренне ее любит.
– Если ее так любят, в таком случае она должна довольствоваться тем положением в жизни, которое сама себе избрала. В моем доме для нее никогда не будет места.
Когда Катарина говорила таким твердым тоном, как сейчас, Мария знала, что решение ее непоколебимо. Катарина сменила тему.
– Надеюсь, ты не собираешься сразу же покинуть меня, Мария.
Мария вновь встала на колени у ног королевы и уткнулась лицом той в юбки.
– Я так сожалею, что не смогу прислуживать вам постоянно, Ваше Величество.
Внезапно за дверями послышался шум. Двери распахнулись, и в комнату величавой поступью вошел король. Лицо у него было краснее обычного, а то, что он разгневан, было заметно по его неестественно величавой походке. В руке он держал бумаги, и одного быстрого взгляда, который она метнула на эти бумаги, обернувшись от зеркала, было достаточно, чтобы Катарина поняла, что причиной гнева были новости из Испании.
Мария встала и вместе с другими женщинами в комнате присела в реверансе. Король не одарил оценивающей улыбкой какую-нибудь особенно красивую женщину, попавшуюся ему на глаза, что по обыкновению делал. Генрих всегда был прямодушен, и сейчас все его мысли были сосредоточены на принесенных документах.
Он сделал повелительный жест рукой, весьма красноречивый. Он означал: «Оставьте нас». Женщины поспешили повиноваться, а у Марии при виде разгневанного королевского лица упало сердце, потому что, будучи ближе к Катарине чем любая из ее сверстниц, она знала, что королева начала бояться короля.
Когда они остались одни, Генрих уставился на жену свирепым взглядом, первые несколько секунд слишком разгневанный, чтобы заговорить. Та ждала, по опыту зная, что когда король в таком состоянии, любое небрежно сказанное слово может еще больше раздуть его гнев.
Генрих помахал бумагами, как знаменами при наступлении на врага.
– Новости от твоего отца! – резко бросил он ей в лицо.– Он, видимо, определенно решил меня оскорбить.
– Генрих, уверена, что этого не может быть. Он так тебя уважает.
– Видимо, это не так. Он пишет мне, что мои армии бесполезны. Предлагает воевать для меня, если заплачу ему за наемников!
– Не может быть.
– У тебя есть глаза. Прочти это,– прорычал он.
Она взяла бумаги и проглядела их. Своего отца она могла видеть лишь в том свете, как ее научила мать. Изабелла никогда не жаловалась своим детям на поведение Фердинанда и всегда выставляла его как идеального короля и отца. Только случайно Катарина узнала, что отец много раз изменял Изабелле, чему подтверждением были дети. Даже поняв, что он был неверным супругом, по ее мнению, самой святой и великой из женщин, она все же не могла поверить, что он не был благородным и честным человеком; поэтому она слепо поверила всему, что он написал.
– Ну? – грубо потребовал Генрих.
– Мой отец обдумал, что случилось с нашими людьми в Испании. Он хочет помочь тебе.
– Поэтому он насмехается надо мной и моими армиями.
– Ты понял это не так, как здесь написано, Генрих.
– Я... я? Полагаю, я глуп, мадам. У меня нет вашего понимания. Однако, ты и твой отец забываете об одном.– Он подошел к ней поближе, сощурив глаза, и Катарина отпрянула, потому что увидела неприкрытую злобу на его лице.– Если бы не я, что бы с тобой было? Я поднял тебя наверх до нынешнего положения. Будет лучше не забывать об этом. Многие против нашего брака. Кем ты тогда была? Жалкой изгнанницей. Твой отец не оказывал тебе поддержки... ты жила в бедности.– Генрих заложил руки за спину, не сводя с нее сердитого взгляда.– Мне говорили, что такой монарх как я может выбрать себе супругу среди величайших наследниц в мире. А что сделал я? Я выбрал тебя. Вас, мадам, бывшую жену моего брата, о которой не вспоминал отец и которая жила в жалкой нищете в Дарем-хаус. Я поднял тебя наверх. Я посадил тебя на трон. И вот моя награда...
Катарина пыталась противостоять охватившему ее при этих словах ужасу. Она побледнела, судорожно дергающиеся пальцы вцепились в складки ее одежды.
– Генрих,– сказала она,– мне это хорошо известно. Даже если бы я не любила тебя за многие твои прекрасные качества... я была бы благодарна и готова служить тебе до конца моих дней.
Он немного успокоился. Она подумала: «О Боже, как легко его умиротворить, как легко его рассердить».
– Это хорошо, что ты помнишь о своих долгах,– проворчал Генрих.– А твой отец! Что ты скажешь в его защиту? Он тоже должен быть благодарным за то, что я для тебя сделал. Вот пример его благодарности!
– Генрих, он предлагает помочь тебе...
– Силами немецких наемников! Потому что мы, англичане, не в состоянии сами сражаться!
– Он не имел в виду, Генрих, Я уверена в этом.
– Не имел в виду! Тогда почему он это говорит?
– Потому что он считает, что ты страдаешь от острого разочарования, потому что он сожалеет, что наша армия не достигла цели.
– Он не желает английских войск на испанской земле! Клянусь Богом, я бы повесил этого изменника Дорсета. Если бы не прислушался к твоим мольбам сохранить эту никчемную жизнь.
– Нет, Генрих, ты не должен винить Дорсета.– Внезапно ее залила нежность к этому огромному мужчине, который иногда, как ей казалось, чувствовал и думал как ребенок.– Поглядим в лицо правде. Мы потерпели неудачу. Мы потерпели неудачу, потому что не обеспечили продуктами наших людей, и мы послали их с плохим снаряжением. Конечно, ты не можешь принять предложение моего отца, хотя он делает его из чувства дружбы, уверяю тебя. Но для тех, кто подшучивал над нашей неудачей, есть один ответ. И это ответ моему отцу.
– Что это за ответ?
– Что ты должен собрать армию, которая будет непобедимой, что ты станешь во главе нее и нападешь на французов, но не с юга, а с севера. Там климат не очень отличается от нашего, там не будет таких трудностей со снабжением армии, которую от Англии будут отделять только двадцать одна миля морского пространства. А если ты встанешь во главе нее...
На лице короля медленно расплылась улыбка. Несколько секунд он ничего не говорил, потом выпалил:
– Клянусь Богом, Кейт, это ответ. Именно так. Мы отправимся от Кале... и пойдем оттуда дальше. И на этот раз командовать будет не маркиз, а король.
Все следы дурного настроения исчезли. Он схватил ее и крепко обнял, но мысли его уже были далеко – он вел солдат в победное сражение. Это будет почище веселых маскарадных эскапад, очаровавших придворных и простых в Виндзоре, Ричмонде и Вестминстере.
Он был доволен – доволен жизнью, доволен Кейт.
Генрих потанцевал с ней по апартаментам, поднимая ее на руках, выжидая, чтобы она подивилась его силе – что она и делала, одновременно перебирая пальцами ее волосы и лаская ее тело.
– Одно только мне не по нраву. Я буду разлучен с моей Кейт. А что она будет поделывать в ожидании победителя, а? – Маленькие глазки заискрились от смеха и самоуверенности.– Быть может, она будет нянчить наследника Англии... наследником всех тех земель, что я верну английской короне!
