Текст книги "В тени граната"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Это несправедливо, она уверена в этом.
Нет, как бы ей ни хотелось избавиться от Франчески, она не собирается давать ей рекомендацию для кого-то еще.
– Нет,– сказала Катарина,– это слишком опасная женщина. Я не дам ей рекомендации, о которой она просит. Для Франчески можно сделать только одно: ее следует отправить обратно в ее родную страну. Когда вернется Томас Уолси, я поставлю перед ним эту задачу и не сомневаюсь, он найдет способ отправить ее обратно в Испанию.
– Именно туда она так хотела вернуться в прошлом,– сказала Мария.– Бедная Франческа! Помню, как она бывало вздыхала об Испании! Но теперь... если ей не захочется уезжать, она приедет опять.
– Моя дорогая Мария, она авантюристка. Она хотела уехать в Испанию, потому что считала это выгоднее, чем оставаться в Англии. Помнишь, когда я уезжала из Испании, как ей хотелось поехать в Англию, потому что она думала, что в Англии у нее будут большие возможности. Такие как Франческа заслуживают свою судьбу. Не печалься о ней понапрасну. К тебе пришло счастье с твоим Виллоубаем, моя дорогая Мария, потому что ты не стремилась для этого обскакать других. Так будь счастлива.
– Я буду счастлива, пока знаю, что и Ваше Величество тоже счастливы,– сказала Мария.
Обе женщины тогда улыбнулись друг другу. Их веселость была немного принужденной. Каждая думала о короле, от кого зависело счастье Катарины. Что будет, когда он вернется?
* * *
Генрих прискакал в Ричмонд.
Как только он сошел с корабля, он потребовал коня, заявив, что не собирается ждать церемониальную кавалькаду.
– Это счастливый момент,– вскричал он.– Я вновь ступаю на английскую землю. Но не могу быть совершенно счастлив, пока я не вместе с женой. Поэтому коня мне... и в Ричмонд, где, знаю, она ждет меня с нетерпением.
Во Фландрии он изменял ей десятки раз, но из-за этого стал лучше относиться к Катарине. Эти связи ничего для него не значили, уверял он себя. О них не стоит и думать. Он любит Катарину, свою королеву. Никакая другая женщина для него ничего не значит.
Такие пустячные прегрешения ничего не значат, о них просто следует упомянуть на исповеди и их отпускают, заставив прочитать «Аве, Мария» и «Отче наш». Катарина услышала внизу шум.
– Король здесь.
– Так скоро! – Руки у нее задрожали, когда она поправляла прическу. Ноги стали как ватные.
– О, Мария, как я выгляжу?
– Прекрасно, Ваше Величество.
– А... ты так говоришь!
– В моих глазах Ваше Величество прекрасны.
– Потому что ты любишь меня, Мария.
«А как я буду выглядеть для него? – подумала Катарина.– Будет ли он, как Мария, смотреть на меня любящими глазами?»
Она спустилась вниз, чтобы приветствовать его. Он спрыгнул с разгоряченного коня. Как мелодраматично все, что он делает.
Лицо у него без единой морщинки, как у мальчишки, щеки разрумянились от быстрой езды, голубые глаза доброжелательно сияют. Благодарю Бога за это.
– Кейт! Ну, Кейт, ты забыла, кто я такой?
Она услышала, как он смеется над неуместностью такого предположения, увидела, как к ней протянулись сверкающие драгоценностями руки. Это не церемониальная встреча. Он сейчас добрый супруг, вернувшийся домой и жаждущий увидеться с женой.
Генрих подхватил ее на руки на виду у всех, кто прискакал с ним, опережая кавалькаду, и тех, кто поспешил из дворца, чтобы приветствовать его.
Два звучных поцелуя.
– Ей-богу, какая радость увидеть тебя!
– Генрих... о, мой Генрих... ты так замечательно выглядишь!
– Успешная кампания, Кейт. Я возвращаюсь не как побитая дворняжка с поджатым хвостом! Я приехал как победитель. Клянусь честью, Кейт, в это время на будущий год ты будешь со мной в Париже.
– Хорошие новости.
– Да, замечательные. Он обнял ее.
– Ну же, пойдем в дом,– сказал он.– Выпьем за победу, Кейт. А потом мы с тобой поговорим... одни... обо всем, что случилось и там и здесь.
Обнявшись, они вошли в большой зал, где их ждал пир.
За едой он говорил не умолкая, главным образом, об этих больших победах под Теруанном и Туренью; из его слов следовало, что овладел ими только он и он один. Да, там был и Максимилиан... но во второстепенной роли. Разве тот не встал под знамя Генриха, разве ему не заплатили за услуги?
– А ты в наше отсутствие хорошо присматривала за нашим королевством, Кейт. Ты вместе с Сюрреем и с помощью всех этих добрых и верных солдат, что я здесь оставил. Так значит, Джемми-шотландца больше нет в живых. Интересно, что чувствует Маргарита, потеряв супруга. Тяжело без супруга, Кейт. Ты скучала обо мне?
– Очень скучала, Генрих.
– И мы потеряли ребенка. К тому же мальчика. Увы, моя Кейт. Но ты потеряла его из-за доброго дела. Я слышал, как ты потрудилась для Англии... когда тебе было нужно отдыхать...– Его глаза немного остекленели: он вспоминал о своих любовных встречах во Фландрии. Эта лукавая придворная дама, фрейлина герцогини, и та судомойка. «Ей-богу, я получил от моей фландрийской кампании намного больше, чем об этом подозревает Кейт»,– подумал он.
– Меня это печалит, Кейт. Но мы еще молоды...
Катарина подумала: во Фландрии он перенял солдатские привычки.
Глаза у него разгорелись, руки блуждали по ее бедрам. Но она не чувствовала себя несчастной. Она боялась, что он, как и раньше, будет винить ее за потерю ребенка.
Генрих много пил и хорошо поел.
– Пойдем, путь в Ричмонд был длинным,– сказал он.– Пора нам в постель, Кейт.
Глаза у него горели, так что всем было ясно, что он уводит ее не отдыхать.
Катарина не возражала, она была полна оптимизма. Будет и другой раз, и тогда все выйдет удачно.
* * *
В то Рождество при дворе царило веселье. Нужно было так много отпраздновать. Генрих предвкушал кампанию в следующем году. Его сестра Маргарита заботилась о его интересах в Шотландии, а в Ричмондском дворце для удовольствия Генриха устраивались маскарады, балы и банкеты.
В один из дней лорд Маунтджой, разговаривая с королевой, упомянул о своей родственнице, семья которой хотела, чтобы она получила место при дворе.
Уильям Блаунт, лорд Маунтджой, был одним из самых больших друзей Катарины. Он был ее камергером и одним из немногих серьезных людей при дворе. Катарина очень его уважала и старалась настроить короля в его пользу. Друзья Маунтджоя не были при дворе, это были ученые мужи, такие как Коле, Линейкер, Томас Мор.
До сих пор король проявлял мало интереса к своим более серьезно настроенным подданным. Его ближайшими друзьями были те, кто хорошо танцевал или отличался на турнирах – такие люди, как Уильям Комптон, Франсис Брайан, Николас Кэрью, Чарльз Брэндон.
Но иногда Катарине казалось, что на ее глазах Генрих взрослеет. Он довольно долго оставался юнцом, но, в конце концов, была уверена Катарина, из него выйдет мужчина, и тогда он заинтересуется этими учеными.
– Я думаю об этой моей родственнице,– говорил Маунтджой.– Ей пятнадцать или шестнадцать... хорошенькая девочка, и ее родители хотят, чтобы она получила место при дворе Вашего Величества.
– Вы должны привести ее ко мне,– сказала Катарина.– Не сомневаюсь, мы найдем здесь для нее место.
Итак, на следующий день Маунтджой привел с собой маленькую Бесси Блаунт к королеве.
Девушка присела в реверансе и, скромно опустив глаза, покраснела под испытующим взглядом Катарины. Милое создание, подумала та, и если умеет танцевать, вполне подойдет для участия в рождественском маскараде.
– Вы умеете танцевать придворные танцы? – спросила Катарина.
– Да, Ваше Величество.
– И вы хотите у меня служить. Ну, я думаю, это можно устроить.
– Благодарю вас, Ваше Величество.
– Вы умеете играть на музыкальных инструментах или петь?
– Я играю на лютне, Ваше Величество, и немного пою.
– Тогда, пожалуйста, дайте мне вас послушать.
Бесси Блаунт взяла инструмент, предложенный ей одной из фрейлин Катарины, и, усевшись на стул, принялась перебирать струны лютни и петь под этот аккомпанемент. Пела она песню собственного сочинения короля:
Нет выше наслаждения,
Чем дружеское общение.
Хоть это и не нравится кому,
Однако, отрицать никто не станет.
Так буду, с божьей помощью,
Всю жизнь так наслаждаться
Охотой, песнями и танцами.
Пока она сидела там, распевая, с ребячески распущенными по плечам золотисто-рыжеватыми волосами, дверь распахнулась и вошел король.
Он услышал слова и музыку песни, увидел девочку, которая их пела, и слова замерли у него на губах. Он остановился и стоял очень тихо, и те, кто с ним был, поняв по его позе, что это команда к молчанию, тоже очень тихо стояли за ним. Когда песня подошла к концу, король выступил вперед.
– Браво! – закричал он.– Замечательно. И кто же наш исполнитель?
Бесси встала, и румянец на ее щеках сравнялся с цветом ее волос.
Она упала на колени с опущенными глазами и ее длинные золотистые ресницы, более темного по сравнению с волосами оттенка, скрыли ее большие фиалковые глаза.
– Ха! – воскликнул Генрих.– Не нужно стыдиться, дитя мое. Это было достойно похвалы.– Он обернулся к присутствующим.– Разве не так?
Раздался хор утвердительных голосов от тех, кто стоял с королем, а Катарина сказала:
– Это малышка Бесси Блаунт, Ваше Величество, родственница Маунтджоя. Она получит у меня место.
– Рад это слышать,– сказал Генрих.– И раз она так поет, то украсит ваш двор, Кейт.
– Я так и думала.
Генрих подошел к девушке и взял ее за подбородок. Та подняла свои испуганные глаза к его лицу.
– Если вы будете при нашем дворе, мы должны просить вас об одном, госпожа Бесси. Вы знаете о чем?
– Нет, Ваше Величество.
– Тогда мы вам скажем, Бесси. Не нужно нас бояться. Нам нравятся наши подданные, которые играют нашу музыку и поют ее хорошо, как вы. Вам незачем нас бояться, Бесси. Помните это.
– Да, Ваше Величество.
Он слегка подтолкнул ее и повернулся к королеве.
Маунтджой дал дрожащей девушке знак удалиться. С видимым облегчением она быстро вышла, а Генрих начал разговаривать с королевой о каком-то номере в представлении. Но на самом деле он об этом не думал, перед глазами у него стояла эта хорошенькая девушка, которая, сидя на стуле, так сладко пела его собственную музыку.
* * *
Никогда король не был так полон энергии, как в то Рождество. В тот год проводились самые веселые представления, а банкеты обильнее, чем когда-либо раньше. Катарина скрывала свое утомление от этой бесконечной череды удовольствий, затягивавшихся далеко за полночь, так как король, казалось, никогда не уставал. Весь день напролет он охотился или же сражался на турнире; его великолепная фигура в своих сверкающих доспехах с золотыми украшениями все время была на виду. При звуке столкнувшихся копий раздавался его смех, и один за другим перед ним падали его противники.
Часто он сражался якобы в другом обличье. Он был неизвестным рыцарем из Германии, Фландрии, Савойи, даже из Турции. В полной тишине на арену выходила массивная фигура, вызывала на бой чемпиона и, одержав над ним победу, поднимала забрало своего шлема. Тогда, узнав хорошо знакомые черты и шапку золотых волос, люди разражались неистовыми криками радости.
Катарина всегда ухитрялась изобразить удивление, которого далеко не испытывала. Он подходил к ней, целовал ей руку и говорил, что все его подвиги совершены в ее честь. После чего она целовала его в ответ, благодарила за удовольствие, а потом немного укоряла за то, что он рисковал своей жизнью и причинял ей беспокойство.
Генрих наслаждался каждым мигом. Ничего он не желал больше, как быть популярным, ослепительным, благородным королем Англии.
Казалось, он опять стал мальчишкой, думала Катарина. Но появилось и нечто другое.
Временами он сидел, задумчиво глядя перед собой; исполняемая им на лютне музыка звучала жалобно. Он стал добрее, мягче к Катарине, чем когда-либо, и, казалось, очень старался ей угодить.
Генрих неуловимо изменился потому, что влюбился.
Она была худенькой шестнадцатилетней девочкой с рыжевато-золотыми волосами почти такого же, как у него самого, оттенка. Несмотря на свою застенчивость и невинность, она все же не могла долго оставаться в неведении относительно его интереса и того, что это означало. В танцах, устраиваемых для удовольствия королевы, она часто оказывалась его партнершей, их руки соприкасались, и королевские черты освещала медленная улыбка. Краснея, Бесси смущенно улыбалась; один ее вид, такой юной, такой непохожей на нагловатых придворных, придавал королю еще больше пылкости.
Он наблюдал за ней на банкетах, на маскарадах, в покоях королевы, но редко заговаривал с ней.
Собственные чувства удивляли его. Раньше он полагал, что стоит ему возжелать, как он поманит, и девушка охотно пойдет с ним. С Бесси все по-другому. Она так юна, так невинна, и она вызывала в нем такие нежные чувства.
Он даже начал задавать себе вопросы, а стоит ли? Это было бы так легко... как сорвать нежный цветок. И все же она готова для этого. Однако, она была такой хрупкой и, как ни странно, он не стал бы счастливее, если б причинил ей боль.
Может быть, ему следует подыскать для нее хорошую партию и отослать ее. Удивительно, что он, кто желал ее так пылко, мог о таком подумать; однако, об этом ему нашептывала его совесть, которая никогда его так упорно не беспокоила, как теперь с Бесси Блаунт.
Во время бала-маскарада они танцевали вместе.
Он был одет в турецкий костюм из белой парчи, и лицо его скрывала маска, но его всегда выдавала фигура, и все в зале очень почтительно относились к неизвестному знатному турку.
Королева сидела на помосте, окруженная несколькими фрейлинами; на ней был великолепный наряд из серебряной парчи, расшитый разноцветными сверкающими драгоценностями. Она легко утомлялась, хоть и не признавала этого; так много выкидышей уже начали сказываться на ее здоровье. Часто после ужина она под каким-нибудь предлогом удалялась, в ее покоях ее быстро раздевали, чтобы она могла забыться измученным сном. Катарина знала, что в это самое время Генрих прыгает и танцует в зале. На нем это не сказывалось. Их попытки обзавестись детьми не доставляли ему таких страданий, как ей. Ей было под тридцать и она стала все больше осознавать разницу в их возрасте.
Сейчас Катарина наблюдала, как он прыгает и скачет среди танцоров. Разве он никогда не устает? Он должен всегда напоминать им о своем превосходстве. Она представила себе сцену, когда все снимают маски, удивленные возгласы при виде того, кем на самом деле был знатный турок, как будто хоть один человек в зале не знал этого. Ей самой придется несказанно удивиться, так как он наверняка подойдет к ней и скажет, что все это в ее честь.
«Насколько приятнее мне было бы немного побыть в покое»,– подумала она.
Генрих прокладывал себе путь среди танцующих, потому что знал, что Бесси здесь и что он должен ее найти. От него ее не скроет никакая маска. Она была такой же нежной, как цветок, и от одной мысли о ней у него начинало сильнее биться сердце.
Генрих нашел ее и увлек к проему в стене. Здесь они чувствовали себя отгороженными от танцующих, здесь Катарина не могла их увидеть с помоста.
– Госпожа Бесси,– начал он. Она начала дрожать.
Его огромная рука легла ей на плечо, потом опустилась вниз по ее спине.
– Ваше Величество...– пробормотала она.
– Значит, вы увидели через маску, Бесси.
– Каждый должен узнать Ваше Величество.
– У вас проницательные глаза. Быть может, потому что вы
так уважаете своего короля, что узнаете его, как бы он ни прятался?
– Все должны узнавать Ваше Величество. Нет никого похожего на вас.
– Ах... Бесси.
Он жадно схватил ее и прижал к себе на несколько секунд. Потом наклонился к ее уху, и она почувствовала его горячее дыхание на своей шее.
– Вы знаете о моих чувствах, Бесси. Скажите мне, что вы чувствуете ко мне?
– О... сир! – Большего было не нужно, этого было достаточно.
Пульс у него бешено стучал, его желание проявлялось в густой синеве глаз, сверкающих сквозь прорези маски. Генрих оставил все мысли о сдержанности. Еще только сегодня вечером он думал о хорошей партии для нее. Это и должна быть хорошая партия, но только потом.
– Я пытался сдержать свой пыл, но это сильнее меня, Бесси,– сказал он.
Она ждала, слегка раскрыв губы и прерывисто дыша, чтобы он продолжал; и пока он глядел на нее, его желание стало мучительным, требуя немедленного удовлетворения.
Но они были в бальной зале, едва скрытые от взоров остальных.
Сегодня вечером? – подумал он. Но как он сможет покинуть бал? О, эти путы королевского этикета! За всеми его действиями наблюдают и начинают толковать, слишком многие слишком заинтересованы в каждом его действии.
Скандала не должно быть – ради Бесси и него самого.
Он быстро принял решение. Ради приличия его желание должно подождать... сегодня вечером.
– Послушайте, Бесси,– сказал он.– Завтра я буду охотиться, и вы должны участвовать в охоте. Вы будете оставаться со мною рядом и мы от них улизнем. Понимаете?
– Да, сир.
Он дал волю своим рукам и несколько секунд ласкал ее тело, но при этом в нем пробудились такие эмоции, что он испугался, немного подтолкнул ее и пробормотал:
– Возвращайтесь к танцам, милая. – И она ушла, оставив его в проеме стены, в тщетных попытках утихомирить растущее возбуждение, принудить себя к терпению.
* * *
Генрих ехал верхом, рядом были Комптон и Франсис Брайан, остальные ехали сзади. В группе всадников он мельком увидел ее. Она хорошо ездила верхом и это было приятно. Он сказал Комптону:
– Сегодня мы не должны забывать, что с нами леди. Охота не должна проходить слишком неистово.
– Конечно,– ответил Комптон,– раз Ваше Величество так внимательны к леди, так же должны поступать и мы.
От Комптона невозможно было утаить секреты. Он был один из тех знающих людей, кто, казалось, мог прочесть секреты Генриха еще до того, как тот решится ими поделиться. Брайан был таким же. Его друзья часто намекали, что королю следует вести менее добродетельный образ жизни.
– Потому что если Ваше Величество немного согрешит, мы все с нашими собственными грехами будем чувствовать себя легче,– сказал тогда Комптон.
Он может положиться на их помощь, и так как они уже догадались о его чувствах к Бесси и ждали кульминации этого романа, Генрих решил, что воспользуется их помощью.
– Когда я подам знак,– сказал он,– я хочу, чтобы вы вместе со мной оторвались от остальной группы... держались около меня, чтобы прикрыть мой уход.
Комптон кивнул.
– И проследите, чтобы госпожа Блаунт была в нашей группе.
Комптон подмигнул Брайану, зная, что Генрих этого не увидит. Среди охотников не было ни одного, кто бы не понял. Но Генрих всегда считал, что окружающие видят только то, что он желает, чтобы они видели.
– Ваше Величество,– сказал Комптон,– я знаю в лесу беседку, где можно прекрасно укрыться.
– Он сам там развлекался,– вставил Брайан.
– Да, сир, это очень уютная беседка. Она прямо просит, чтобы ею воспользовались.
– Мне бы хотелось взглянуть на эту беседку и, возможно, показать ее госпоже Блаунт.
– Ваши покорные слуги будут стоять на страже на приличном расстоянии,– сказал Комптон.– Хотя и достаточно близко, чтобы не дать кому-нибудь помешать Вашему Величеству и леди.
Генрих кивнул. «Увы,– подумал он,– предаваться любви таким постыдным образом. Как будто я пастух, а она деревенская девушка!»
Эта мысль привела его в восторг. Побыть днем один часок пастухом!
И такой уж был у него характер – у него, кто ревнивее других относился к своему рангу и достоинству,– что когда он посетовал, что ему придется побыть пастухом, он уже верил, что таково его желание.
Среди женщин он увидел ее – свою деревенскую девушку. Она грациозно сидела на лошади; и в глазах у нее было ожидание. Я оказываю ей огромную честь, уверял себя Генрих. Я найду ей приличную партию. Это должен быть уступчивый супруг, который будет счастлив таким образом услужить своему королю.
Генрих грубо схватил ее в свои объятия, начал целовать, потом его поцелуи стали более искусными, ибо он научился всему этому во Фландрии, и он овладел ею. Она немного поплакала – от страха и радости. Ее переполняло изумление, что на нее обратил внимание этот великий король. Ее скромность показалась ему очаровательной; он знал, что научит ее искусству страсти, и поразился тому, какие кладези нежности она в нем открыла.
Ему хотелось понежиться в этой беседке; но даже король не может всегда делать то, что пожелает, сказал он.
Генрих поцеловал свою Бесси. Он найдет способ прийти в ее покои в ту же ночь, обещал он. Это будет нелегко, но это нужно сделать. Он будет любить ее вечно, он будет лелеять ее. Ей нечего бояться, так как ее судьбой займется король и она увидит, как он о ней позаботится.
– Ничего не бойся, моя Бесси,– сказал он, проводя губами по мочке ее уха.– Я здесь... я твой король... люблю тебя навсегда.
* * *
В последующие недели Генрих был блаженно счастливым мальчишкой. В беседке прошло много встреч; кроме Катарины при дворе не осталось никого, кто бы не знал о романе короля с Элизабет Блаунт. От нее ухитрялись все скрывать, ибо, как сказала Мария де Салинас, ныне леди Виллоубай, в один из своих приходов, это только причинит королеве страдания, да и что она может с этим поделать?
Итак, в течение этих недель Катарина наслаждалась обществом более нежного Генриха; она говорила себе, что его внимательность к ней означает, что он мужает, что он вернулся из Фландрии не беспечным мальчиком, что он научился быть предупредительным.
Он стал более нежным любовником и часто говорил:
– Ну, Кейт, ты выглядишь усталой. Хорошенько отдохни сегодня ночью. Я не буду тебя беспокоить.
Казалось, он даже забыл о своем отчаянном желании иметь детей. Катарина была рада отдыху. Последний выкидыш, а также то, что она все свои силы отдала шотландскому конфликту, изнурили ее больше, чем что-либо раньше.
В один из дней король, казалось, был в редком тихом настроении, и она заметила, что у него больше обычного сияют глаза и пылают щеки.
Она сидела за шитьем с фрейлинами, когда он вошел к ней и тяжело опустился рядом с ней на стул. Леди встали, присели в реверансе, но он махнул им рукой, и они остались возле своих стульев. Он больше не взглянул на них, и это странно, потому что среди них было несколько очень хорошеньких девушек, и Катарина помнила, как в прошлом его взгляд невольно обращался к той, что обладала такой красотой.
– Ты вышиваешь очаровательную картину,– сказал он, указывая на гобелен, но Катарина не поверила, что он его видит.
После небольшой паузы Генрих проговорил:
– Сэр Гилберт Тейбуа просит руки одной из твоих девушек, Кейт. Кажется, он хороший малый, и семья Маунтджой, полагаю, рада такой партии.
– Ты, должно быть, имеешь в виду Элизабет Блаунт,– сказала Катарина.
– А, да...– Генрих поерзал на стуле.– Так зовут эту девушку.
– Разве Ваше Величество ее не помнит? – простодушно спросила Катарина.– Я припоминаю тот случай, когда Маунтджой привел ее ко мне, а вы зашли и застали нас. Она пела одну из ваших песен.
– Да, да, прекрасный голос.
– Она очаровательная, скромная девушка,– сказала Катарина,– и если ваша воля выдать ее за Тейбуа, уверена, мы все будем рады. В конце концов она почти достигла брачного возраста, и я полагаю, прекрасно, когда выходят замуж молодыми.
– Так быть по сему,– сказал Генрих. Катарина озабоченно поглядела на него.
– Ваше Величество хорошо себя чувствует? Генрих приложил руку ко лбу.
– Странное дело... Кейт, когда я встал сегодня утром, у меня немного закружилась голова. У меня никогда не было такого ощущения.
Катарина быстро поднялась и положила руку ему на лоб.
– Генрих,– пронзительно вскричала она,– у тебя лихорадка.
Он не возражал и продолжал неподвижно сидеть.
– Немедленно ступайте в покои короля,– приказала Катарина женщинам, все еще стоящим возле своих стульев.– Скажите любому из королевских камергеров... любому слуге, кого найдете, чтобы немедленно пришли сюда. Король должен лечь в постель и нужно вызвать врачей.
* * *
По дворцу распространились новости.
– У короля сильный жар.
У его постели собрались врачи, у них был серьезный вид. Казалось невероятным, чтобы этот здоровый, полный жизни молодой король мог заболеть.
Никому не была известна причина его болезни, знали только то, что у него, несомненно, сильный жар. Некоторые утверждали, что это оспа, другие – какая-то форма сифилиса, распространенная в Европе.
Катарина осталась в его опочивальне и сидела возле постели день и ночь; она отказывалась уйти, даже когда фрейлины сказали ей, что она сама заболеет, если так не сделает.
Но Катарина не желала слушать. Она должна сама менять холодные компрессы, которые регулярно клала на его горячий лоб, должна сама отвечать на его бессвязные вопросы.
Было ясно, что он бредит. Казалось, он не уверен, где находится – при дворе в Лилле или в какой-то беседке в лесу. Очевидно, подумала Катарина, это какое-то место, где он бывал во время поездки на континенте. Она терпеливо просиживала возле его постели, успокаивая, присматривая за тем, чем его кормят, готовя специальные оздоровительные настойки, совещаясь с его врачами и выгоняя всех других из комнаты больного. Менее чем через неделю великолепное здоровье Генриха взяло верх над болезнью, он смог сесть и замечать, что происходит вокруг.
– Да, Кейт, ты хорошая мне жена,– сказал он.– Не таким уж несчастливым оказался тот день, когда я сказал, что женюсь на дочери испанского короля, несмотря на то, что все они старались удержать меня от этого.
Это и было ей наградой. Но сидя возле его постели и улыбаясь, она не знала, что он думает, какая она старая и бледная, какой у нее болезненный и заурядный вид. Причина была в том, что он сравнивал ее с другой, которую не осмеливался просить привести к его ложу больного, но которая, тем не менее, постоянно царила в его мыслях.
Он верил, что был рядом со смертью; его немного встревожила мысль о том, что он мог умереть в разгар незаконной любовной связи, совершив, как скажут ему священники, большой грех.
Но так ли это? Он начал спорить со своей совестью, чем теперь все чаще и чаще занимался с тех пор, как у него начался роман с Бесси.
«Но она в меня влюблена, эта малышка Бесси,– размышлял он.– Ее маленькое сердечко разбилось бы, если бы я ее не любил. Это было ради Бесси,– уверял он себя.– И я нашел ей хорошего супруга».
Тейбуа станет для нее хорошей партией и у нее появится повод для благодарности своему королю. Что касается него самого, разве он причинил зло своей жене? Она быстро стареет. Под глазами у нее темные круги, когда-то упругие щеки и шея обвисли, волосы потеряли свой золотистый отблеск, стали тусклыми, мышиного цвета. Она нуждается в отдыхе; когда же он в постели с Бесси, Катарина может отдыхать, разве нет?
Она благодарна за передышку. Пусть поправляет здоровье, пока они вновь попытаются иметь детей.
Значит, он не причинил никакого вреда. Да и как он мог это сделать, если Бесси счастлива и Катарина счастлива? Только он сам вынужден бороться с этой своей упрямой совестью. Это он сам пострадал.
Он сказал:
– Моя добрая Кейт, ты хорошо за мной ухаживала. Я этого не забуду. Теперь скажи мне: прежде чем я слег в постель больной, я дал согласие на брак Тейбуа с твоей девушкой?
Катарина была изумлена.
– Пока Ваше Величество были больны, не могло быть и речь о браке.
– Но я уже выздоровел. Я не желаю, чтобы мои подданные говорили обо мне так, как будто меня вот-вот положат в гроб. Скажи им, чтоб устраивали этот брак. Скажи им, что это желание их монарха.
– Ты не должен беспокоиться о свадьбах, Генрих. Тебе нужно о себе думать.
Он взял ее руку и погладил.
– Я король, Кейт, и у короля первые мысли о его подданных.
Катарина нежно его поцеловала и в этот момент счастья, казалось, почти вернула свою утраченную молодость.
Он не мог просить, чтобы к нему привели Бесси, поэтому решил через день-два встать на ноги. Однако, он мог принимать своих старых друзей, его посетили и Брайан, и Комптон, Брэндон и Кэрью – вскоре из комнаты больного стал доноситься смех.
Впервые в жизни Генрих заинтересовался болезнью и захотел заняться приготовлением настоев. Во время болезни он страдал от каких-то язв, появившихся по всему телу, и одна из них – на ноге – не зажила как другие. Ее лечили мазями и пастами, и он проявил большой интерес к их приготовлению, хотя, как знала Катарина, посмеялся бы над этим несколько месяцев назад.
У Комптона оказалась такая же язва, и это послужило дальнейшему сближению между этими двумя. В один из дней, когда Катарина зашла к больному, оказалось, что Комптон положил свою голую ногу королю на постель, а Генрих сравнивает язву своего друга со своей.
В результате лечения язва у Генриха начала заживать, и гот, полный энтузиазма, решил залечить язву у Комптона. Чтобы не думать о Бесси, он вместе с Комптоном составлял мази, в которые, как он верил, нужно добавить истолченный жемчуг, чтобы они стали целебными. Прежде чем появиться в обществе, он решил подождать, пока окрепнет, потому что на балах, маскарадах и банкетах он должен выглядеть, как прежде – в танцах королю следует прыгать выше других, никогда не уставая.
Так проходили дни выздоровления, и Генрих продолжал с тоской думать о своей Бесси, которая стала леди Тейбуа.
* * *
Пришла весна и теперь, когда король поправился, у него было два больших желания – быть с Бесси и подготовиться к войне с Францией.
Он отослал Чарльза Брэндона во Фландрию, даровав ему титул герцога Саффолкского. Он сделал это по двум причинам – чтобы тот продолжал ухаживать за Маргаритой Савойской и чтобы составить планы прибытия армии весной или в начале лета.
Генрих испытал облегчение, когда Чарльз исчез с глаз, так как страстная влюбленность юной Марии в этого человека начала его тревожить. Марию следовало подготовить к тому, чтобы она приняла Карла, внука Максимилиана и Фердинанда; но когда Генрих думал об этом бледном юноше с глазами навыкате и, по-видимому, замедленным развитием, его охватывал ужас за свою смышленую и красивую сестру. Ему нужно будет напомнить ей, что королевские браки заключаются по политическим соображениям. Я женился на моей жене потому, что она дочь испанского короля, частенько напоминал он себе и ему нравилась эта мысль, так как служила еще одним оправданием его неверности. Как можно ожидать верности от королей, когда они женятся не по любви, а в интересах государственной политики? Он уже забыл, что сам решил жениться на Катарине и сделал это вопреки сопротивлению.
Катарина все еще оставалась в неведении, хотя у нее было печальное предчувствие.
Дни проходили очень приятно, и Генрих продолжал относиться к своей королеве с предупредительностью и добротой.
Они с Бесси часто встречались, и их излюбленным местом встречи была охотничья сторожка, которую Генрих прозвал Иерихоном. Она находилась в Эссексе близ поместья Нью-Холл, принадлежащего семейству Ормонд. Время от времени Генрих наезжал в это поместье, которое нравилось ему из-за близости к Иерихону. Томас Болейн, всячески старающийся завоевать расположение короля, был сыном одной из дочерей графа Ормонд; честолюбивый Болейн был всегда готов к королевскому визиту и обеспечить тайну посещений королем Иерихона вместе с леди Тейбуа.
