Текст книги "Охота на кентавра (сборник)"

Автор книги: Виктор Тарасов

Внезапно мужчина изменил позу. Он сплюнул и медленно удалился, довольный произведенным эффектом.

Марк перевел дух и покатился дальше.

Вскоре он был на небольшой площади. На ней никого не было, только куры копались в мусоре около разбитого фонтана. Здесь были все административные здания города: почта и полиция в деревянном сарае, кабак в подвале каменного здания с разрушенными верхними этажами. Марк должен был немедленно по прибытии в любой населенный пункт отметиться в полицейском участке. Но на почте-полиции висел замок, и он направился к кабаку. Остановился, посмотрел на вывеску, на которой изза ржавчины не было возможности ничего прочесть, на небо через пустые проемы окон верхних этажей и решительно толкнул дверь.

Крутая каменная лестница уходила вниз, в сумрак. У длинного стола сидело несколько посетителей, кабатчик что-то делал, наклонившись за стойкой. Марк остановился и произнес, громко и нараспев, стихи собственного сочинения:

 
Наш кабатчик с доброй славой,
Нет спасенья никому.
Нас напоит всех отравой
По рецепту своему!
Чтобы пьяниц пробирало
До самой печенки,
К рюмке водки подмешает
Пипту самогонки.
 

Крестьяне засмеялись, первый шаг к сближению был сделан.

 
Чтоб народ гулял бодро,
Чтоб на стены лез,
Дармовой мочи ведро
Выльет в эту смесь.
 

– Что? – кабатчик показал свое белое лицо обитателя подземелья.

 
Чтоб деньжонок был надой,
Чтоб жиреть достойно,
В бочке с тухлою водой
Разбавит это пойло!
 

– О, господи! Никак лягушатник? Живой, и к тому же – ублюдок!

«Лягушатниками» кнопсы называли всех «объединенных». То, что Марк конфедерат, безошибочно читалось по клейму на его лице.

Он невозмутимо продолжал:

 
Но срок прошел,
Но минул срок.
Лежит кабатчик
И молчок!
Не повернуть ему ноги.
Кабатчика-козла
Моча ударила в мозги,
Водянка развезла!
 

Смех стал громче, лицо кабатчика стало багроветь. Бедняга, тобой пришлось пожертвовать для общего веселья. Марк запрыгал вниз по лестнице:

– Ал-ло, бармен, виски! Для начала согласен на твое изготовление!

– Виски ты захотел? Для начала я тебя прикончу, – бармен достал из-под стойки обрез двустволки. – Ребята, он же беглый каторжник! Смотрите, у него знаки на лице…

– Не шурши, Шоршалка, правильно он сказал про твое пойло, – молодой крестьянин предупреждающе встал. – Выставь-ка ему выпить. А ты, парень, кати сюда, не бойся.

– Вечно у меня недоразумения с кабатчиками. Для того чтобы получить рюмку, приходится предъявлять паспорт, – говорил Марк, подкатывая к столу и подмигивая. – Нет на Шедаре патриотов больших, чем кабатчики. Ведь патент на продажу спиртного так легко потерять. Верно?

Марк подкатил к свободному стулу, никто не двинулся, чтобы помочь ему. Но Марк, схватившись одной рукой за край стола, а другой за стул, титаническим усилием приподнял свое тело с тележкой, бросил его в сиденье, и вот он уже вровень со всеми: – Прыг-скок на шесток, Обойдемся мы без ног!

Крестьяне засмеялись: – Ну и прыткий же ты, парень!

Никто их них не понял, каких мускульных усилий стоил ему этот прыжок. С тех пор как он потерял ноги, мышцы плеч и спины у него сильно развились.

– Эй, Шоршалка, где же виски гостю?

– Что? Какой позор! Поить в своем заведении «лягушатника»! Да не будь я Шор-Шаром…

– Не шурши, мы платим, – сказал молодой и повернулся к Марку. – Его зовут Шор-Шар, он из натуральных землян и страшно этим гордится. А тебя как Марк? Как ты сюда попал? Последнего «лягушатника» мы здесь сожгли лет десять назад.

– Я бродячий поэт и собиратель песен, Марк одним глотком выпил виски. – А за то, что был «лягушатником», давно расплатился в ледяных пещерах.

Крестьяне уважительно промолчали. Потом один спросил:

– А на что ты живешь? Я понимаю, ты сочиняешь песни и поешь их, но это же не дело. Кто ты по профессии, чем занимаешься?

– Я малюю вывески в трактирах, пишу портреты, пою на площадях за деньги.

– Песни – это весело, – сказал молодой. Спой нам, Марк, пока тебя кто-нибудь не прикончил. Спой нам что-нибудь альмекское, мы это любим.

Ну что же, он им споет. Марк взял лиолу и ласково провел по ней рукой, шепнул: «Выручай, девочка». Он решил спеть песню альмеков-каторжан, которую сам перевел и переложил на музыку, более привычную для землян.

Марк стал перебирать струны все быстрее и громче, его надтреснутый голос зазвучал вначале глухо:

 
О, матерь матерей, властительница снов,
Рожденная в ночи,
Опять нас будит звон оков,
Торопят палачи.
Покинуть ночь и сон скорей.
Спасительную тень.
Бледнее смерти у дверей
Нас караулит день.
Чернее ночи крылья птиц,
Умчались, не вернуть.
Как пережить нам этот день?
Как нам окончить путь?
Пропели трубы над тобой
В метнувшуюся ночь.
Весь эскадрон унесся в бой.
Друзья умчались прочь.
Лишь ты был выбит из седла,
В крови скользит рука.
Ты жив, пока она тепла,
День не настал пока.
В ночи остались друг и брат,
А свет уж давит грудь.
Как пережить нам день, солдат,
Достойно кончить путь?
Они явились к нам с небес,
Как демоны войны.
Как маски смерти лица их,
Белы и холодны.
Несладко проиграть войну,
Солдат – и быть рабом.
Ратти бурьяну, пеплу стыть,
Где был твой отчий дом.
Мы – семена, что не взойдут,
Следы, что скроет мрак.
Как пережить нам этот день?
Дождаться ночи как?
 

Его резкий голос взметнулся и упал. Отогнав страшные виденья ледяных пещер, он осмотрелся. Кабак был переполнен, собралось, наверное, все мужское население поселка. Рядом стоял старик, седой и жилистый, и внимательно смотрел на Марка. За ним маячил уже знакомый чернобородый с двустволкой и еще множество народа.

– Все альмеки – лентяи и лгуны, – сказал кто-то в настороженной тишине. Они ленились работать и поэтому пошли на нас войной.

– Да, они бодрствовали ночью и спали днем. Период их физиологической активности приходился на ночь. Их кожа не переносила прямых лучей солнца и ветра. В резервациях их заставляли работать именно днем, когда они еле таскали ноги, – ответил Марк.

– Они были гадкие и скользкие, как лягушки. Недаром всех вас, «объединенных», называют «лягушатниками».

– Да, кожа их имела темную пигментацию и была покрыта предохраняющей слизью. Поэтому им так нравились прохладные, влажные ночи и дождь. Не меньше их удивляла и казалась уродливой наша белая и сухая кожа.

– Как можно жить с такой нежной кожей в сухом климате? – спросил седой старик. Я хотел сказать: откуда у них могла взяться такая кожа в условиях полупустыни?

– Пустыни на Шедаре появились всего лишь сотню лет назад. До прихода землян по всей планете был ровный и влажный тропический климат. Первые наши звездолеты, садившиеся на Шедар в форсированном режиме, нарушили климатический баланс планеты, привели к необратимым погодным изменениям. Более половины воды планеты распалось, разложившись от действия ионных двигателей. В результате упала влажность воздуха и вся планета была разделена на зоны пустынь и зоны мерзлоты с узкими промежуточными поясами. Альмекам казалось, что их боги гневаются на них. Они считали более важным занятием молиться и приносить жертвы, чем оказывать сопротивление первым переселенцам. А когда разобрались, было уже поздно…

– Ты, наверное, Добрый Марк? – перебил его старик. – Я знаю тебя. Расскажи нам, как нужно жить. Мы послушаем. Ха-ха! – старик сел на лавку напротив Марка, раздвинув сидевших. – Нам так редко удается поговорить с умным и знающим человеком, мы здесь совсем одичали. Заткнитесь, вы! крикнул он зашумевшим было возмущенно мужчинам и продолжал. – Он для нас ценный человек. Понятно? Упаси вас бог прикончить его без моего разрешения! Берегите его, носите на руках. Пока. Ха-ха! Ешь, Марк, ешь и рассказывай. Нам нужно знать про бога Юэля. Когда он появляется?

– К сожалению, я знаю немного и сам бы хотел расспросить вас, – говорил Марк, принимаясь за еду. – Это очень странный бог. Он, как монета, имеет оборотную сторону, он – двуедин. Юэль-оборотный – это жестокий бог засухи и войны, который любит жертвоприношения. Если эта сушь у вас давно, то, может быть, вы уже наблюдаете его явление. Юэльлицевой – добрый бог плодородия и любви. Периодичность появления бога не установлена, но происходит это так. Вслед за четырьмя годами Юэля-оборотного, засухи и бесплодия, бог поворачивается добрым лицом, дождем и семью годами плодородия.

– Все это мы знаем, – капитан был явно разочарован. – Но четвертый год засухи миновал, а дождя все нет. Мы хотели знать, чем нам задобрить этого бога, как его перевернуть другой стороной. Мы ничего не пожалеем. Какие нужно приносить жертвы?

– Какие жертвы? – Марк был сбит с толку. – Не знаю. Наверное, животных.

– Может быть, людей?

– Нет, нет, – запротестовал Марк. – Это установлено точно, альмеки никогда не приносили человеческих жертв. Им это приписывали первые переселенцы, когда искали повода для захвата земель альмеков.

– Ты не знаешь текст хоть одной молитвы богу Юэлю?

– Нет, никогда этим не интересовался. Никакого бога нет и быть не может.

– Четыре года от засухи у нас не родится урожай, – задумчиво говорил старик. – Срок миновал, но перелома нет, Юэль не оборачивается к нам. Мы на краю голодной гибели. В долг нам больше никто не даст ни денег, ни продовольствия, мы все здесь перемрем с голоду.

Тяжелое молчание нависло над людьми.

Марк знал, что шедарский хлопок исс-люфа – двуполое растение, что мужские особи мигрируют летом на север, а осенью возвращаются.

Если им мешают встречный сахлеб и засуха, они погибают по дороге, растение, оставшись не оплодотворенным, не дает хлопка и засыхает. Марк хотел сказать этим людям, что гроза где-то рядом, но тогда они могли догадаться, что у него есть рация, и он промолчал. Пусть разбираются с засухой сами.

– Ну, хорошо, время еще есть, что-нибудь придумаем, – капитан поднялся с решительным видом. – В конце концов, испробовать последнее средство никогда не поздно. Верно, ребята? – обратился он к крестьянам.

Несколько человек засмеялось. Они ожили, задвигались.

– А пока пусть наш гость катается как сыр в масле, не обижайте его. Шор-Шар, открывай погреб, я угощаю всех. Сделаем праздник в честь бога Юэля. Напьемся все. Если Юэль – мужчина, он поймет нас, – старик ходил по кабаку, хватая за одежду и тормоша мужчин. – Веселее, друзья. Я решил, я знаю, что нужно делать. Где Анита? Давай ее сюда, пусть окажет честь нашему гостю. А ты пой, Марк. Пой так, как ни разу не пел, напойся на всю жизнь!

Из подвала вылез, обвешанный бутылками, Шор-Шар. Крестьяне расхватали их, и пир пошел горой. Марк спел им про Гераля, человекобота, очистившего Шедар от чудовищ и лишенного своего бессмертия за предательство.

Появилась Анита – местная нимфа, полная женщина лет сорока. Их с шутками посадили рядом, и Марку стало жарко от ее близости.

Он спел о богине любви Ноле, а крестьяне помирали со смеху, глядя на них.

Марк давно отвык от вина и женского общества. Он быстро опьянел, в голове у него весело закрутились большие цветные колеса, которые он видел когда-то в детстве на ярмарке. Лица крестьян стали казаться ему давно знакомыми и добрыми. Он думал: «Какие хорошие люди! И как они любят меня, Анита – прекрасная и грешная». Маленький уродливый человечек плясал на столе, а Марку казалось, что это муха кружит у него под носом, и он все пытался отогнать ее.

Только однажды крошечная песчинка попала в механизм веселья, колеса чуть не остановились. Тоненький голосок сказал ему на ухо: – Бегите отсюда, они задумали плохое.

Марк удивленно поискал глазами. Испуганные глаза, носик пуговкой. Девочка, которая первой встретила его сегодня.

– Что? – Марк пробовал подняться.

Но Анита навалилась на него грудью и толкнула колеса. Песчинка выпала, колеса скрипнули и закрутились снова, еще быстрее.

Последнее, что он помнил, – это как чернобородый стрелял из двустволки в потолок.

Марк рывком сел Hat кровати. Только что он страшным усилием ноли вырвался из детства, где без устали кружился в полном одиночестве на карусельной лошадке. Пот застилал глаза, его мутило. Рядом спала женщина, старая и растрепанная. При виде ее Марка замутило еще больше. Он с трудом добрался до окна, открыл его и стал дышать прохладным ночным воздухом.

Он проснулся от сознания, что пропускает очередной сеанс и от страшной догадки, которая вспыхнула в его сознании. Все мелочи, на которые он сразу не обрат ил внимания, – слова кнопсов, их смешки и косые взгляды, – сложились в одну картину. Он был обречен!

Сеанс пропущен, но на всякий случай он включил рацию и стал ее настраивать. Сплошной треск стоял на всех диапазонах, гроза была близка, большая гроза, может быть, сам Юэль бродил где-то рядом, но не мог найти города. Если он появится до утра, это спасет Марка.

Внезапно сквозь треск он услышал голос: – Плотин вызывает Марка, Плотин вызывает Марка…

– Плотин, я слышу тебя. Марк отвечает. Прием.

– Что с тобой, Марк? Ты пропустил время сеанса. Я вызываю тебя каждые полчаса. Что случилось? Прием.

– Не знаю, Плотин. Это чересчур страшно, чтобы быть правдой. Я не могу сказать. Прием.

– Но что? Ответь, Марк, что случилось? Прием.

– Я хочу во всем убедиться и скажу потом. Прием.

– Подожди. Откуда исходит опасность, от природы? Нет? От властей, нет? Тогда от кнопсов? Прием.

– Я вступил с ними в контакт, и вначале все шло хорошо. Но здесь засуха и голод. Понимаешь? Прием.

– Подожди, я почти ничего не слышу изза разрядов… (треск)… Ты должен… (треск)… Береги рацию… (треск)… Я их всех подорву за тебя…

Больше Марк не расслышал ни слова. Он выключил рацию и посмотрел на звездное небо. Невидимая фигура Юэля встала между друзьями. Марку казалось, что у горизонта какая-то тень, передвигаясь, заслоняет одну звезду за другой. Но это только казалось, он знал: боги альмеков умерли.

Он очнулся. Жить! Он будет бороться за себя! Они думают, что он просто кусок мяса, который можно бросить кому-то на съеденье. Но нет! Он был в корпусе «невидимок» и в эскадроне «мстителей», он многому там научился. Одна школа каторги чего стоит.

Марк быстро оделся и прочно прикрутил себя ремнями к тележке. Дверь была заперта снаружи массивным засовом. Марк разорвал простыню на полосы и связал их. Спускаться придется на одних руках, но его руки выдержат. Он прочно привязал и сбросил вниз самодельную веревку. Всего лишь второй этаж!

Раньше он бы просто спрыгнул. Но сейчас ноги не спружинят, и он убьется даже с такой высоты. Марк перекинул лиолу за спину, выключил свет и осторожно полез вниз. Когда он оперся на ржавую вывеску, она громко заскрипела. Он повис в темноте, но как будто все спокойно. Наконец колеса тележки прочно встали на каменные ступени, и он с облегчением оттолкнулся, откатился в сторону.

Марк катился уже по улице, когда на него упал свет и послышался голос: – Стой, ублюдок!

Не колеблясь ни секунды, Марк метнул на свет и голос свою правую «толкушку». Раздался треск, и свет погас, но в ответ бухнул выстрел, и над Марком просвистел заряд дроби.

Он замер, готовый защищаться, пытаясь угадать в темноте противника. Снова вспыхнул свет, и Марк увидел в освещенном проеме двери Шор-Шара с обрезом в руках. Марк мог убить его на месте второй «толкушкой» – железным рычагом, которым он отталкивался при движении. Это было его тайным оружием, он научился бросать их далеко и метко, так, что убивал волка на расстоянии в пятьдесят метров.

Шор-Шар, стоя сейчас в полосе света и полагаясь на дробовик, был сейчас перед ним' беззащитен. Но было поздно. В домах зажигались огни, к ним бежали люди. Марк не успел бы скрыться, он покатился на свет.

– Что случилось? Кто стрелял? – спросил крестьянин, подбегая с фонарем.

– Приятель решил прогуляться чересчур далеко от дома, – охотно объяснял Шор-Шар. Я его попросил вернуться, а он чуть не угодил мне в лоб своим железным толкачом. Ружье у меня и выстрелило само собой.

– Само собой? Капитан же приказал тебе охранять его, а ты стреляешь при первой возможности, – возмущенно сказал кто-то в толпе. – Наверное, специально сидел с ружьем и ждал.

– Подумаешь, важная птица! – возмутился Шор-Шар. – Я бы и не убил его вовсе, у меня дробь в ружье. Попортил бы шкуру «лягушатнику» – только и делов!

Марк выехал на свет и молча приблизился к лестнице. Толпа молчала, кабатчик посторонился в дверях, пропуская его. Толпа еще некоторое время возмущенно шумела, потом разошлась.

Марк и Шор-Шар спустились в подвал. Там царил полный беспорядок. Жена Шор-Шара Клара выметала объедки и осколки посуды.

Кабатчик предложил Марку выпить, и они сели у края стойки. Ружье Шор-Шар прислонил к стене у себя за спиной.

– Подумать только, они негодовали, что я хотел застрелить тебя! возмущался Шор-Шар, разливая вино. – Словно то, что они собираются проделать с тобой, лучше. Может быть, ты должен просить меня, чтобы я тебя прикончил? Давай выпьем, Марк. Будем пить, пока мы оба живы!

– А что они хотят от меня?

– Не прикидывайся! Уж ты все сообразил, ш поэтому и бежал. Как ты их так быстро раскусил? Никто не ожидал от тебя такой прыти. Капитан говорил: он будет дрыхнуть с бабой целые сутки. А я думаю: дай, проверю, обойду вокруг дома. Смотрю, из окна веревка болтается…

– Почему он называет себя капитаном?

– Почему капитаном? Потому, что ему так захотелось. А отцом – потому, что он здесь вроде духовного пастыря. Только не знаю, какой религии он их учит, этих дикарей.

– А ты не из кнопсов? – спросил Марк.

– Нет, я из пионеров. Разве не видно? – обиделся Шор-Шар.

– Воевал?

– Еще бы! Тяжелый огнеметный дивизион «Вулкан». От начала до конца. Получил жалование за восемь лет, вернулся на родину, думал: заживу по-человечески. А здесь – это воронье, пожиратели падали!

– Я тоже воевал, корпус «невидимок» и эскадрон «мстителей».

– Вот как? – Шор-Шар поднял бледное отекшее лицо, обрамленное черными кудрями. – Ты и у нас побывал? И нашим и вашим. Наверное, встречались где-нибудь. Ох, и сжег же я вашего брата «лягушатника». Бывало так и обугливаются, как головешки. И тебя бы не пожалел, если встретился. Но одно дело – в бою, и другое – то, что они задумали…

Кабатчик осекся и стал пить из стакана.

– И я бы тебя не пожалел, Шоршалка. Альмеки имели обыкновение медленно топить своих пленников, в течение суток. Но послушай, если тебе так яе по душе, что они задумали, не мог бы ты отпустить меня?

– Нет, не мог бы, – кабатчик низко опустил лицо, наливая вино. – Что они со мной за это сделают, что им в голову придет – одному богу известно. Ты же слышал! Другое дело, если ты мне хорошо заплатишь. Тогда бы я мог бежать с тобой. Выпей, Марк.

– Как? Я не верю своим ушам! Ты согласен бросить свое дело и бежать!

– Это дело ничего не стоит. Два года я их пою и кормлю в долг. Они мне все должны, но что из этого? Они привыкли смотреть на мой кабак как на дармовую столовую. Единственное, что осталось мне, – эта каменная коробка. Шор-Шар постучал кулаком по стене. – Оплати мне стоимость кабака, чтобы я мог начать все на новом месте, и я уйду вместе с тобой. Посажу тебя на закорки, и они нас не найдут.

– Откуда у бродячего певца, который питается милостыней, деньги? Подумай.

– Брось, не скромничай. Я вижу тебя насквозь, – кабатчик поднял на него свои черные пронзительные глаза. – Ты был важной шишкой, все «объединенные» были богатеями и инженерами. Что ты здесь ищешь, клад?

– Я попал сюда случайно, денег у меня нет, – твердо сказал Марк.

– Жаль, – кабатчик сник, глаза его утратили блеск. – Не хочешь… Разве жизнь твоя дешевле, чем мой кабак? Знал бы ты, Марк, как мне здесь гадко.

– У меня есть друг, он бы нам помог…начал Марк и запнулся.

– Друг? – встрепенулся Шор-Шар. – Где он?

– Мы бы расплатились с тобой военным электронным оборудованием «объединенных», ты бы десять раз окупил свой кабак.

– Вот это дело! Я же говорил: у тебя чтото есть. Но где твой друг, как мы с ним свяжемся?

– Он сейчас далеко, на северной стороне. До него надо еще добраться.

– Черт! Ничего не выйдет. Мне нужно иметь большую гарантию, чем твой треп. А если твой друг откажется?

Марк хотел сказать про рацию, но промолчал.

– Кроме того, у нас нет времени, – продолжал Шор-Шар. – Зеленая пятница уже послезавтра.

– Какая пятница? – спросил Марк, чувствуя, как страх просыпается в нем.

– Зеленый – у кнопсов цвет надежды. А Зеленая пятница – это день, когда появляется это чучело, бог дождя.

– Так он уже появлялся? – Марк был поражен. – Зеленые пятницы уже были? Как это происходит?

– Было несколько, а дождя нет. Что они ему только не совали на пробу: и свиней, и собак. Он их возьмет, а через день, глядь, они носятся по поселку здоровее, чем были. Только взбесившиеся, всех пришлось прикончить. Дождя нет – значит не пришлись по вкусу. Вот они и решили… Тьфу! Дикари! Жаль, что у тебя нет денег…

Шор-Шар пробормотал что-то невнятное.

Глаза его остекленели, пот катился по бледному лицу. Марк наконец понял, насколько тот был пьян.

– Ты мог бы поверить мне на слово, Шоршалка. У тебя, насколько я понял, тоже нет выхода.

– Как бы я хотел, Марк, слышишь! Хотел сжечь всю эту грязь благородным и чистым огнем. Гниль – она накапливается. Понимаешь? Только после огня можно начать все сначала. Они улетят на крыльях огня…

– Постой, Шор-Шар, ты понимаешь, что готовится преступление, сам являешься соучастником… – начал было Марк, но увидел, что кабатчик уже ничего не понимает.

– Клара, – тихо позвал Шор-Шар, пытаясь подняться. Женщина подошла, наклонилась, чтобы он мог опереться, увела его.

Марк остался один: прямо перед ним, прислоненное к стене, стояло ружье. Марк был свободен и вооружен. Он мог бежать. Не взяв ружья, он направился к выходу.

Выбравшись наружу, он устроился на деревянной лавке у входа и расслабился. Рассвет был близок. На улице клубился туман. Что-то сверкнуло. Наверное, дождь был близок.

Бежать он не мог. Куда бы Марк ни бежал, повсюду за ним потянется тонкая, но прочная нить, которая его не отпустит – колея от колес его тележки. По ней его быстро найдут.

Вот если бы нашелся человек, который отнес его на спине, как говорил Шор-Шар. Марк забыл, не подумал, когда пробовал бежать, что, передвигаясь, оставляет на челе планеты глубокие морщины. Их можно было бы назвать морщинами горя, если бы земля не была так равнодушна. Нет на свете преступления, которое она бы не укрыла, оставаясь безучастной, – так подумал Марк и заснул.

Когда он открыл глаза, солнце стояло высоко, на небе не было ни облачка. Всюду двигались люди, деревенская жизнь была в разгаре. Прямо перед ним на одной ноге стоял маленький человечек. Заметив, что Марк проснулся, он встал на обе ноги и закудахтал: – Кудах-тах, вот ты и проснулся.

Марк помнил, что этот человечек плясал на столе, и снова все происходящее показалось ему кошмаром. Коротышка подошел к нему:

– Здравствуй, путник. Меня зовут Горбушка, хотя у меня и нет горба, можешь пощупать. Только одно плечо выше другого. Хочешь курить?

Марк закурил едкий самосад и промолчал.

– Мне велели повсюду ходить за тобой. Ты не против?

– Ходи, какое мне дело?

– Я ужасно рад, что ты появился. Тут уж было решили меня принести в жертву, как ты словно с неба свалился.

Вот слово и произнесено: жертвоприношение.

– Кто решил?

– Они все, люди. Мол, все равно у меня нет жены и детей. Но что из этого? Я тоже жить хочу, хотя и курицын сын. Кудах-тах.

О боже! Деревенский дурачок. Они решили, что Марк менее достоин жизни, чем деревенский дурачок.

– Ты не сердишься на меня? Я не виноват, это была моя, но сейчас это твоя участь.

Что? Его участь – быть принесенным в жертву? Дикая злоба на мгновение вспыхнула и ослепила его. Марк протянул свою длинную руку и схватил Горбушку за горло.

– Ку-ка…р, – пропел тот и забил руками, как крыльями.

Марк мог его придушить, но это ничего бы не изменило. Он с отвращением отбросил человечка в сторону: – Держись от меня подальше. Не попадайся мне на глаза.

– Ну вот, ты и обиделся. Почему? – захныкал Горбушка.

Марк осмотрелся, сейчас в сельской идиллии ему чудилось что-то зловещее. Каковы эти люди, что вынесли ему смертный приговор?

Он хочет посмотреть им в лицо.

Оттолкнувшись, он выкатился на улицу и не поверил собственным глазам. По улице шел полицейский, в форме и с пистолетом, представитель власти и законности. Вот его спасение!

– На два слова, сержант.

Полицейский рассматривал его озабоченно, но без всякого удивления.

– Это ты? Я все знаю. Пошли в участок.

Участок был открыт. Единственная комната делилась барьером на две части. В одной стучал на телеграфе молодой человек с унылым лошадиным лицом. В другой располагался полицейский участок в виде одного голого стола. Сержант прошел к нему, снял фуражку и основательно уселся. За его спиной, на стене висели портреты пяти диктаторов Шедара. Они никогда не были особенно милы Марку, но сейчас они были символами законности.

– Так что ты от меня хочешь? – спросил сержант.

Марк был слегка огорошен этим вопросом, но заговорил:

– Во-первых, я должен зарегистрировать свое прибытие в ваш город. Вот документы. Во-вторых, здесь происходит что-то странное, готовится преступление.

Полицейский помолчал, не взял протянутых документов: – Начнем с «во-вторых». Ничего преступного на моем участке не происходит. А вопервых, регистрировать я тебя не буду.

– Как не будете? – Марк был поражен, Вы обязаны это сделать, таков закон.

– Законы я знаю. Но мне говорили, что ты собираешься следовать ДАЛЬШЕ. Можно сказать, что уже проследовал? Что тебя уже нет? Чекки, – обратился он к унылому телеграфисту, – ты не видел, тут никто со мной не приходил?

Телеграфист поднял длинную физиономию и удивленно посмотрел на дверь: Нет, сержант, ты один пришел. Никого с тобой не было.

– Видишь? – полицейский смеясь обратился к Марку. – Если никого не было, кого же регистрировать?

– Понимаю, – Марк видел, что его надежда рушится. – Вы все здесь в сговоре.

Снаружи к пыльному стеклу приникла острая мордочка Горбушки. Марк некоторое время смотрел, как тот моргает и водит выпученными глазами, ничего не видя в комнате.

– А ты не боишься, сержант, что я прикончу несколько человек или тебя, чтобы ты меня заметил?

– Попробуй, – улыбнулся тот и показал Марку дуло пистолета. – Не думаю, что это помогло бы тебе в твоем положении.

Марк мог бы убить его, не трогаясь с места, и пистолет не помог бы сержанту, он ничего не успел бы понять. В корпусе «невидимок», где их долго пичкали различными способами убийства, он научился приему, который назывался «жало». Под верхней челюстью у Марка всегда хранилась сжатая и скрученная тонкая пластина из особого сплава. Ему было нужно лишь сделать неуловимое движение языком и губами, чтобы она, с силой выпрямившись, «выстрелила» в противника. Угодив в веко под глаз, острая и тонкая, как игла, она прокалывала мозг и мгновенно убивала. Происходило это незаметно для окружающих, противник, как говорили в корпусе, «засыпал» без всяких признаков насильственной смерти. Оставалась лишь капелька крови под глазом. И этот смешливый полицейский мог быть ужален сейчас и умер бы. Но он прав, что это даст Марку? Дело не в полицейском.

– Я здесь все расколочу у вас, – продолжал Марк, – потребую, чтобы меня арестовали.

– Этим ты добьешься того, что просидишь под замком все оставшееся тебе время, и только! Советую погулять, развлечься, – сказал сержант и хмыкнул. Хлопнула дверь, вошел капитан. Полицейский и телеграфист встали и почтительно поздоровались.

– Что ты привязался к нашему гостю? – сказал капитан, здороваясь с сержантом. – Не нарушай наших обычаев гостеприимства. Ты что же, решил его арестовать?

– Нет, он сам пришел и потребовал, чтобы я его арестовал, – полицейский оправдывался. – А я ему доказываю, что полиция не богадельня.

– Да, и в этом ты прав. – Капитан хитро посмотрел на Марка. – Оставь это, Марк, здесь ты проиграл. Пойдем, прокатимся по улице, поговорим.

– Я проиграл, когда попал в этот сумасшедший город к людоедам! – со злостью выпалил Марк и покатился к выходу.

Некоторое время они молча передвигались по улице. Марк катился, капитан вышагивал.

Встречные обходили их стороной.

– Ты назвал нас людоедами и этим, конечно, нас обидел. Но знаешь ли ты, что три четверти своего существования человечество занималось людоедством и человеческими жертвоприношениями? Это я так, к слову. Мы не дикари. Просто мы чересчур долго жили в тяжелых климатических условиях, когда из десяти выживали трое. Вся наша мораль сводилась к вопросу выживания. Мы не боимся расчленять свои представления о мире на элементарные понятия. Например, что лучше: один или много, чужой или свой?

– Вы дикари!

– Нет, мы люди, новые люди. Ты не понимаешь нас. Каждый из нас не колеблясь принес бы себя в жертву. Поэтому мы с легким сердцем требуем того же от тебя. Жертвовать – это для нас естественно.

– Разбирались бы сами. При чем здесь я?

– Каждый из нас связан семьей, мы не можем делать детей сиротами. Каждый занимает свою ячейку, потеря одного отразится на всех. А ты – другое дело, ты чужой.

– Как можно верить в дикарских богов и в жертвоприношения? В них даже не все альмеки верили. А вы – земляне!

– Как можно верить? А ты спроси, как можно дышать. Вера, пусть даже примитивная, всегда помогала выжить. Если ты не веришь и никакого Юэля нет, бояться тебе нечего. Животные возвращались живые и здоровые.

– Только взбесившиеся?

– Из людей там не был никто, – уклончиво заметил капитан. – Мне не хотелось бы связывать тебя и подкладывать туда, как свинью. Я надеюсь, что ты пойдешь сам.

– Скажите еще, что это мой долг.

– Нет не долг, а выше – предназначение. Ты сделаешь это для нас. А мы сделаем для тебя все, что захочешь. До полуночи город твой, распоряжайся нами. Мы сложим о тебе песни, ты станешь для нас вестником богов.

– Бред какой-то! Заколют как свинью, а потом будут славить в песнях. У меня это в голове не укладывается.

– Никто тебя закалывать не будет. Ты просто пойдешь на встречу с Юэлем и постараешься столковаться с ним, попроси у него дождя. Вот и все.

– Сущие мелочи! Все очень просто, вот только никакого Юэля нет и быть не может. А есть какой-нибудь древний, всеми забытый зверь, который обитает здесь где-нибудь.

– Может быть, – согласился капитан. Обойди наш поселок, Марк, посмотри на наших детей и стариков, сейчас они у нас появились, а раньше их не было. От голода они всегда погибают первыми.

– Черт возьми! Пойду я или нет, это вам не поможет, не спасет от засухи. Если пойду, наткнусь на зверя и погибну, то жертва будет напрасной. Дело не в Юэле, не в звере и не во мне, а в том, что земляне нарушили климатический баланс планеты и Шедар высыхает, его природа погибает. Вам нужно переселяться отсюда, а не приносить, в жертву первого встречного.

– Возможно, ты и прав, Марк. Мы над этим подумаем. А пока – доведи дело до конца. Готовься, в полночь Горбушка отведет тебя куда нужно. Прощай, капитан резко повернулся и ушел, оставив Марка стоять посреди улицы.