Текст книги "Путь на Грумант"

Автор книги: Виктор Георги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Путь на Грумант. Георги Виктор

Фото В. Вешнякова

Предисловие

На моем столе разложены вырезки из советских и иностранных газет, красочные проспекты, сувениры, эмблемы, фотографии, пухлый блокнот обтрепанных листов путевых записей. Впечатления и наблюдения, накопленные за месяцы похода, еще предстоит осмыслить, сложить в связный рассказ об этой уникальной морской экспедиции. Пока же с очередным прожитым днем, отодвигающим благополучный финиш «Помора» и «Груманта» от сиюминутной действительности, все яснее осознаю масштабность и авантюрность предпринятого нами шага. Авантюрность в первоначальном значении этого слова от безобидного французского «приключение», «похождение». Ныне это значение устарело, обросло такими понятиями, как «сомнительный», «рискованный», «рассчитанный на случайный успех», «обреченный на провал». Увы, но двадцатый век заставляет быть реалистом. И на вопрос: как там, было ли страшно? серьезно отвечаю: «Поначалу было, а потом просто-напросто устал бояться…»

Что-то изменилось в психике тех, кто вступил на палубы деревянных скорлупок, осознанно или по неопытности решив достичь на них Шпицбергена. Еще памятны были газетные корреспонденции о спасении североморцев с затонувшей подводной лодки «Комсомолец», пресса сообщала об аварии второй подлодки в районе острова Медвежий, о столкновении со льдиной теплохода «Максим Горький», а мы тем временем готовились поднять паруса и взять курс к пресловутому «медвежьему треугольнику», как по аналогии с Бермудами окрестили этот район судовые острословы. Впрочем, до выхода в открытое море при переходе из Петрозаводска в Архангельск времени было предостаточно для окончательного выбора, который и сделал каждый.

Итак, путь на Грумант! Но когда и как он для нас начался? Только ли в ночь с 1 на 2 июля 1989 года после недолгого осмотра судов и заполнения участниками экспедиции таможенных деклараций, когда за кормой «Помора» остался Чижовский рейд архангельского пригорода Экономия? Или годом раньше, после очередной безуспешной попытки пробиться через беломорскую горловину в море Баренца? Или два года назад при спуске на воду первого и пока единственного в мире новодела старинного поморского коча? Или…

– Знаешь, почему мы до сих пор не слетали на Марс? – Дмитриев хитро прищурился и, не ожидая ответа на этот полуриторический вопрос, продолжил. – В свое время чиновники от науки не поверили в мой проект космических кораблей многоразового использования, не рискнули сломать утвержденную программу строительства традиционных «Союзов». А идея-то проста: топливные баки размещаем не сзади, а спереди отсека космонавтов. И, выводя ракету на орбиту, избавляемся от уже использованных пустых баков, не теряя при этом весь ракетно-двигательный комплекс очередной ступени. Таким образом значительно сокращаем вес корабля. Но главное в другом: как бусины на нитку ожерелья в космосе можно «нанизать» на ракету нужное количество топливных баков. И лететь к Марсу, где, оставив эти баки на орбите, сесть и подняться, а «нацепив» свое «ожерелье», возвратиться на Землю.

Впрочем, этот проект сегодня устарел. Может, и правильно поступила комиссия Госкомитета по науке и технике, отклонив его. Нынче же у меня есть новые идеи, но о них рассказывать пока рано…

Нет, не в кабинете научно-исследовательского института услышал я этот рассказ. И не от кандидата или доктора соответствующих наук. Моим собеседником был работник карельского клуба юных моряков Виктор Дмитриев. Он же – председатель петрозаводского клуба путешественников-исследователей «Полярный Одиссей», он же – капитан-кормщик коча «Помор». Коча, в крутой бок которого била тем временем короткая и злая беломорская волна, а грот-мачта постанывала от напряжения, играя упругими мышцами наполненного ветром паруса, И совершали мы, естественно, не космическое путешествие на Марс, а переход из Беломорска в Архангельск на самодельном деревянном судне. Но так уж, видно, устроен человек, что в своих мечтах он всегда хочет достичь невозможного, открыть еще никем не изведанное. Таков, на мой взгляд, и Виктор Дмитриев – увлеченный, непоседливый, умеющий зажечь своей идеей других людей и при этом отдающий всего себя без остатка достижению поставленной цели.

Так с чего и когда начался наш «Путь на Грумант», а именно это название получила экспедиция двух парусных судов для моделирования древнего плавания к Шпицбергену, который русские поморы окрестили батюшкой Грумантом? Наверное, каждый из четырнадцати участников перехода ответит на этот вопрос по-своему.

В норвежском литературном памятнике XIII столетия «Королевское зерцало» так сказано о мотивах, заставляющих путешественников лезть к черту на рога: «Хочешь ты знать, что ищут люди в той стране и почему они туда отправляются, несмотря на большую опасность для жизни, знай же, что три свойства человеческой натуры побуждают их к тому: во-первых, соревнование и склонность к известности, ибо человеку свойственно устремляться туда, где грозит большая опасность, благодаря чему можно приобрести известность; во-вторых, любознательность, ибо также свойством человеческой натуры является стремление видеть и знать те местности, о которых ему рассказывали; в-третьих, человеку свойственно любостяжение, ибо люди постоянно жаждут денег и добра и идут туда, где, по слухам, можно иметь прибыли, несмотря на грозящую большую опасность». Что ж, в целом я согласен с данными рассуждениями. Хотя применительно к нашей экспедиции третье, последнее «свойство человеческой натуры» отношения не имеет: многие вложили свои средства, чтобы отправиться на Грумант. И все же…

У каждого из нас есть мечта. И каждый своим путем к ней идет. Идет, продираясь сквозь бурелом сомнений в правильности выбранного пути; идет, отмахиваясь от назойливого комариного звона сверхосторожных современников; идет, не обращая внимания на бьющие по лицу ветви выросших над могилами предшественников берез… Не слишком ли большую цену мы платим за этот путь, который в конце концов становится смыслом жизни? О цели я не говорю – она недостижима, вернее, она всегда там; впереди, куда не суждено дойти, чтобы упасть головой в знакомый с детства пьянящий дурман багульника…

Значит – путь на Грумант!

1. Петрозаводск – Архангельск

«Уважаемые пассажиры. Через десять минут наш самолет произведет посадку в аэропорту города Архангельска. Температура воздуха в Архангельске 24 градуса тепла…»

Я откидываюсь на спинку кресла и рукой прикрываю глаза от бьющего в иллюминатор света. Часы показывают полночь. Растет – приближается земля, и вдруг, словно проснувшаяся кошка, встает и прогибается, стараясь дотронуться острыми шерстинками лесов до горящей вполнакала лампы-солнца. Но солнце скатывается к горизонту, становится все меньше, все краснее и одновременно с самолетом замирает, оставшись где-то там, в самом начале взлетно-посадочной полосы.

Десять минут заката.

Полтора часа лета от Петрозаводска до Архангельска.

И час ожидания редкого ночного автобуса в город…

Вот она, проза быстротекущей жизни. Лишь немного обидно за наш скоростной век, в котором, казалось бы, нет места раздумьям и сомненьям. Может, оно и правильно? Но все же я рискну не торопясь рассказать о переходе под парусами из Петрозаводска в Архангельск. И вспомню другой закат и другой восход в общем-то равнодушного к нашей суете светила…

На Онежском озере штиль. И если на широте Мурманска, а тем более где-то у туманного Шпицбергена, хозяйничает полярный день, то здесь в полночь раскаленный диск солнца на глазах сползает к едва различимому берегу, над которым провисли легкие длинные облака. И кажется, что это не солнце вошло в облака, а современный авиалайнер пошел на посадку и через минуту уже скрылся, оставив на горизонте лишь причудливо изогнутые облака-крылья. Интересно, с чем сравнили бы этот закат древние мореходы? С горящим в последних лучах светила крылом чайки? Или со спинным плавником сопровождающей судно белухи?

За кормой «Помора» остался Оленеостровский могильник, донесший до наших времен следы материальной культуры неолитических охотников Беломорья. Людей, которые несколько тысячелетий назад вот так же шли на байдарах по Онежскому озеру-морю от одного его берега к другому, запечатлев свои довольно-таки вместительные суда-пироги, украшенные головой лося, в каменных рисунках Бесова Носа. До 24-х гребцов можно насчитать на их судах, а нас на коче семеро. И вряд ли большим экипажем ходили поморы на матку Новую Землю, на батюшку Грумант – Шпицберген. Учитывали все: чтобы скорость была и в морях арктических не сгинуть, чтобы было куда добытые моржовый клык, рыбу и зверя сложить и самим отдохнуть – соснуть часок-другой…

Плещет за бортом онежская вода, мелким мусором унося прочь неизбежные в день отхода хлопоты и тревоги. Пока что они у каждого свои: один забыл дать телеграмму родственникам и рассчитывает сделать это в Повенце, другой беспокоится за свой отпуск, которого может не хватить на всю программу перехода, третий просто-напросто так и не принял окончательного решения, приглядываясь и прислушиваясь к соседу по жестким нарам общего кубрика. Но скоро на смену этим личным сомнениям и тревогам придет общая озабоченность судьбой экспедиции. И мы простим друг другу мальчишеский азарт бежать наперегонки с «Грумантом», ведь даже при попутном, ветре внезапный шквал может разбросать суда в открытом море и лучше не рисковать, рассчитывая на прочность буксирного каната и надежность сорокасильного движка нашей лодьи сопровождения. Усталые, исхлестанные ветрами, мы после вахты будем не раздеваясь валиться на нары и засыпать, прислушиваясь не к себе, а к рыскающему на волнах кочу. Кочу, который столь мирно и спокойно бежит в эти минуты по Онеге. И я, стоя на руле, прислоняюсь щекой и украдкой целую отполированное ладонями темное дерево румпеля. Назад хода нет. И самое время вспомнить, рассказать о том, что предшествовало этой экспедиции.

Не сразу, не вдруг решили ребята из клуба «Полярный Одиссей» построить коч. Поначалу была тяга к морским Путешествиям, так называемая романтика дальних дорог. А у кого, спросите вы, ее нет? Но чаще всего, совершив два-три перехода, самые ярые «романтики» оседают на берегу, и, остепенившись, лишь с тоской вспоминают давние мальчишеские забавы. Так было бы и на этот раз, если б не энтузиазм Дмитриева. Ему удалось приобрести списанный за ненадобностью малый рыболовный бот и сплотить вокруг себя надежных товарищей. Точкой же отсчета следует, наверное, считать 1978 год, когда первая группа энтузиастов вышла в море на восстановленном боте. С тех пор плавания проходили ежегодно. И постепенно пришла идея воссоздать коч – деревянное поморское судно для ледового плавания.

Петр I в свое время издал указ, в котором запретил строительство кочей – все новые суда сжигались, а ослушники выплачивали плюс к тому немалые штрафы. Царю, видите ли, нужно было за несколько лет обзавестись значительным количеством боеспособных фрегатов и галиотов… Так за два с половиной столетия были утеряны секреты древних мастеров. Почти навсегда – если бы не ребята из Карелии.

Обстоятельства диктовали древнему мастеру выбор формы. В стародавние времена в арктических походах почти неизбежно приходилось зимовать на необитаемых островах. И малая осадка, плоскодонность кочей позволяли выволакивать их на лед, однако при переходе по чистой воде выявляли и ряд неудобств – валкость, плохую управляемость при крупной зыби. Этот недостаток мореходных свойств, как утверждают специалисты, неизбежен для всех судов, приспособленных для ледового плавания.

В первых же походах по Беломорью поняли, что невозможно будет воссоздать коч, не уяснив до мелочей не только условия плавания, но и быт, жизнь поморов. Поначалу думали, что лишь в Сороке (нынешнем Беломорске) и Архангельске строились раньше большие морские суда. Но оказалось, что по всему побережью шились и шняки, и лодьи, и ёлы. И в каждой деревне мастер привносил свои, неповторимые элементы в это древнее ремесло.

Никаких чертежей коча не существовало, а рисунки этого судна помочь нам при его постройке не могли. Поэтому годами по крупицам мы постигали опыт старых мастеров, изучали технологию постройки лодок и карбасов в Поморье. С одним из народных умельцев, Григорием Ивановичем Белым, познакомились в Кеми. Он и рассказал об особенностях известных ему конструкций поморских судов, показал, как раньше сшивали корпус вицей.

Несколько лет назад, в походе по Беломорью, нам пришлось оставить свое парусно-моторное судно «Полярный Одиссей» в одной из бухт Терского берега Кольского полуострова и сушей добираться до поморского села Варзуга. На речной тоне Колониха задержались посмотреть, как колхозники выбирают из невода улов семги. Здесь и разговорились с рыбаком, который в то время шил себе карбас. Нас заинтересовали некоторые подробности строительства лодки. Дело в том, что у карбаса, как и коча, обшивка идет внакрой – кромка на кромку. И в конечном итоге вырастает судно с прочным яйцевидным корпусом и срезанными в виде салазок носом и кормой. Кроме того, и собственный опыт мореплавания помог понять и разобраться, каким же должен быть поморский коч. К его строительству ребята приступили, надеясь, что, как говорят поморы, «доска сама покажет, что делать». Так и получилось.

Разработали несколько вариантов чертежей. Остановились на одном. И на ученом совете в Институте археологии Академии наук СССР, где довелось выступать Виктору Дмитриеву, работа клуба получила высокую оценку специалистов.

Во-первых, удалось собрать воедино ценные для науки материалы, составленные из архивных данных, из воспоминаний старожилов, из анализа поднятых с морского дна останков судов. Во-вторых, был воссоздан облик старинного коча, сделан его новодел, а не просто модель. В-третьих, мы провели морские испытания, в сложных погодных условиях доказали отличные мореходные качества коча. Кстати, в отличие от технологии работ, оснастка его чрезвычайно проста. Даже мне, в общем-то далекому от практического мореплавания и не увлекающемуся парусным спортом человеку, удавалось вполне сносно выполнять команды кормщик;) при смене галсов, не путая шкоты с брасами. Скептикам же можно сказать одно: попробуйте повторить уже пройденный клубом путь. И только тогда, выйдя в море на двух новоделах старинных судов, можно будет сравнить – оценить: у кого получилось лучше.

Вплоть до XVIII века на кочах «бежали под парусом» и «ходили гребью» по неласковым северным морям карелы и русские – отважные мореходы, искусно строившие надежные суда. На Руси повсеместно знали о высоком потомственном мастерстве поморов. Они накапливали веками опыт вождения своих судов, постичь который за короткое время мы, естественно, не могли. Но надеялись на удачу.

…Вернемся на борт «Помора», пересекающего Онежское озеро, чтобы войти в шлюзы Беломорканала. Шлюзы, которые ранят душу гнетущим осадком. Уж слишком массивны, тяжелы и бессчетны загнанные в их стены деревянные брусы. Страшно подумать, как и каким трудом достался нам этот канал, построенный 55 лет назад. И подобное чувство испытал не я один.

«Все же Беломорканал был нужен стране и давно окупил затраты на свое строительство», – высказал кто-то, казалось бы, разумную мысль. «Перевози по нему еще сотню лет корабли, груженные только золотом, все равно ничем нельзя искупить загубленные здесь жизни тысяч людей в те бесправные тридцатые годы», – отвечу ему я. Так уж получается в наше переломное время: пишешь путевые, почти жанровые заметки, хочешь рассказать об увлекательных встречах и открытиях – ан все равно нет-нет, да затронешь актуальную, больную, как бьющие током оголенные провода, тему…

К концу первой ночной вахты, к четырем часам утра, над горизонтом вновь показался яркий, наливающийся краснотой диск солнца. К этому времени мы успели заполнить холодной онежской водой питьевой бак – водой свежей и вкусной, в чем не раз пришлось в дальнейшем убедиться. Развели и единственный на борту «паровой двигатель» – судовой самовар. Можно было будить следующую вахту, а самим спускаться в кубрик-кухарню, названную так поморами за устроенную в ней печь, используемую как для приготовления пищи, так и для обогрева команды, в уютную, пахнущую смолой и свежим деревом кухарню с подвешенным посередине на железных цепях общим обеденным столом. Нам всем еще предстоит убедиться в разумности даже таких мелочей – при качке кружка с горячим чаем стояла на столе как приклеенная…

Основной целью экспедиции было так называемое моделирование традиционного поморского маршрута на новоделе средневекового судна. Но каждый из нас, составивших его экипаж, имел и свои, более «узкие» задачи. И мне хотелось пройти Онежским озером и каналом до Беломорска, вновь побывать на Соловках, чтобы посмотреть на этот маршрут как бы глазами неолитических охотников, живших здесь несколько тысячелетий назад. Потому что в совместных походах по Русскому Северу с профессиональным археологом и писателем Андреем Никитиным я проникся верой в его, казалось бы, невероятную гипотезу о существовании морского народа Беломорья. Думаю, что и читателям небезынтересно будет вникнуть в суть этой гипотезы. Тем более, что маршрут «Помора» как раз проходит по местам стоянок древних мореходов.

…До сравнительно недавнего времени наши знания о морском промысле первобытных племен на европейском Севере страны были крайне скудны. Считалось, что человек здесь появился восемь-десять тысяч лет назад, но поселения его имели временный характер, а основу хозяйственной деятельности составлял сбор в полосе отлива рыбы и моллюсков. Однако в семидесятых годах нашего века археологи стали находить на Кольском полуострове следы неолитических стоянок, в «культурном горизонте» которых сохранились скопления костей ластоногих и китообразных Животных. О том, что они были добычей древних охотников, свидетельствуют отобранные во время раскопок лопаточные кости тюленей, пробитые в строго определенном месте. А также орудия охоты – костяные и каменные наконечники гарпунов. И тогда Никитин первым сделал вывод, что коренные жители – протосаамы – не могли заниматься столь трудоемким промыслом. Ведь для этого необходимо было строить надежные морские суда, владеть технологией обработки камня. Значит, где-то здесь могла сформироваться культура рыболовов и охотников. И существует связь между древними наскальными изображениями Бесова Носа под Пудожем и находками в Оленеостровском могильнике близ Петрозаводска. А контакт между этими двумя точками побережья мог поддерживаться только через значительные водные пространства со всеми привходящими сюда обстоятельствами: ветрами, высокобалльным волнением, опасностью плавания, отсутствием берегового горизонта.

Какими же средствами располагал древний человек, чтобы совершать продолжительные и сложные морские походы? Об этом рассказывают выбитые на красноватой скале рисунки «Бесовых следов» на реке Выг. Изображения лодок-байдар мореходов эпохи неолита более трехсот раз запечатлены в петроглифах Карелии. Особенно выразительны сцены морской охоты на наскальных изображениях Новой Залавруги, где показана охота на белуху. В лодке изображено 12 человек. Все они с гарпунами в руках, а один охотник, стоящий на носу байдары, уже вонзил свое орудие в тело животного. Ремень от наконечника гарпуна пока собран в «гармошку», но не трудно представить, как через минуту он натянется, как в зверя вопьется еще десяток гарпунов…

Так что же заставило морских охотников Онежского озера оставить обжитые места, податься на север, к морю? Очевидно, считает Андрей Никитин, этот народ потеснили более воинственные племена, пришедшие с юга, из района Волго-Окского междуречья, о чем свидетельствуют археологические находки.

Следует помнить, что тогда в Онежском озере водились тюлени, лососевые породы рыб, и оно по своему пищевому набору мало отличалось от Белого моря. К тому же, наверняка, древние мореходы выходили в море и гораздо раньше, так как все хозяйство первобытных охотников и рыболовов строилось на постоянном кочевании, на сезонном перемещении из одного места в другое. Средства добывания пищи, условия существования были слишком скудны, чтобы человек мог осесть на одном месте.

Возможно, на выход целого народа к берегам Беломорья подействовала и смена климата. Где-то в третьем тысячелетии до нашей эры наблюдается климатический оптимум, когда все условия ритмических изменений биосферы сложились настолько благоприятно, что на Севере значительно повысились среднегодовые температуры и до Ледовитого океана продвинулась зона широколиственных лесов. Резко повысилась и продуктивность Белого моря. Именно в это время на Соловецких островах создавались загадочные каменные лабиринты, в огромных количествах выбивались наскальные изображения в низовьях реки Выг…

Вот так, перемещаясь не только в пространстве, но и во времени, прошел для меня первый этап нашей экспедиции от Петрозаводска до Беломорска. Что ж, сделаем здесь небольшую остановку, вернувшись к делам и заботам сегедняшнего дня.

Ранним утром, пройдя многочисленные шлюзы 227-километрового Беломорканала, соединившего онежский Повенец и Сорокскую бухту Белого моря, коч пришвартовался к причалу торгового порта Беломорска.

«Передо мною селение Сорока, густонаселенное, разбросанное на значительном пространстве, с церковью, с красивыми, выкрытыми тесом и покрашенными краской домами…» – таким более века назад увидел с моря нынешний Беломорск писатель Сергей Васильевич Максимов. Увидел и добавил, пересказывая байки местных жителей: «В губу эту Сороцкую заходит такое несметное количество сельдей, что, по словам туземцев, вода густеет как песок или каша: шапку кинь на воду – не потонет, палку воткни туда – не упадет, а только вертится…»

Сегодня о запасах сельди в Белом море пишут уже не этнографы-путешественники, а чаще всего журналисты-публицисты да ученые-биологи. И шапки при этом кидают на пол, в жарких спорах доказывая свою правоту. И палкой тыкают, но опять же не в воду, а в сторону госпромышленности, вычерпавшей море океанскими тралами как сачком рыбу в аквариуме. Был создан даже целый флот – «Мурмансельдь», специализировавшийся в этом деле. В середине шестидесятых годов его скромно переименовали в «Мурманрыбпром», а теперь понемногу расформировывают из-за «наличия отсутствия объекта лова».

В первые же часы после швартовки в Беломорске состоялась одна незапланированная встреча – рядом у причала стояли два мурманских траулера «Юпитер» и «Меркурий». Как вскоре выяснилось, суда эти купили у «Мурманрыбпрома» одесские колхозники и теперь перегоняли их к себе на Черное море. Любознательные и общительные, одесситы стали первыми гостями на борту «Помора». Однако далеко не все они высказывали слова удивления и одобрения, совершив короткую экскурсию по кочу, длина которого чуть превышает расстояние от вратаря до бьющего пенальти футболиста, а ширина, согласно многовековому опыту поморских судостроителей, равна одной трети длины.

Слышались и такие речи: «И куда только государство смотрит, выбрасывая деньги на ветер? Это же надо – построить никому не нужную деревянную игрушку! Иной моряк годами работает, а крышу перекрыть в родительском доме все денег не хватает. А здесь – целое судно!»

Чем возразить на столь резкие высказывания? Если уж быть откровенным до конца, то государство очень неохотно идет на подобные расходы. Да, строительство коча велось на петрозаводском заводе «Авангард», руководители которого помогли достать необходимые для этой цели материалы. Спасибо им. Но практически все делалось руками самих ребят из клуба «Полярный Одиссей» в вечерние и ночные часы. И делали они действительно на совесть, не считаясь с личными затратами и временем. Для чего? Чтобы ответить на этот вопрос, надо, наверное, рассказать о каждом, кто вошел в состав экспедиции «Путь на Грумант». Пока же назову лишь Юрия Наумова – в прошлом работника специальных научно-реставрационных мастерских музея «Кижи». Как раз перед началом нашего похода общественность Карелии выступила против скоропалительного решения коллегии Министерства культуры РСФСР о немедленной переборке кижской Спасо-Преображенской церкви. Чиновники из Москвы посчитали этот способ единственно возможным для сохранения древнего храма. Активное участие в развернувшейся полемике принял и Юрий.

А вы б посмотрели, как он владеет топором! Во время одной из стоянок местные мужики специально приходили понаблюдать за работой современного кижского умельца. Он же знай себе приговаривал: «Топором тесать – не пером писать». То есть намекал, что сначала надо решить, подумать, а только потом всегда можно будет задуманное выполнить своими руками. Было бы желание.

Присказку эту Юрий повторил еще раз, услышав мой рассказ о том, как расшили – раздели горе-реставраторы уникальный памятник русского деревянного зодчества на Кольском полуострове – варзугскую церковь Успения. Расшили, да так и оставили гнить на берегу реки. Повторил и добавил: «Не знал я, что до сих пор, пусть даже на периферии, делается подобная глупость…»

Да, о многих, с кем сдружился я за месяцы плавания, можно было бы рассказать. Да боюсь утомить читателя на первый взгляд незначительными подробностями. Главное – не случайные ребята подобрались для участия в экспедиции. И не прогулочное путешествие по Беломорью предстояло нам совершить, как может показаться отдельным скептикам. Впрочем, пора от слов переходить к делу: отдавать швартовые концы и брать курс в открытое море, оставив за кормой воды Онежского озера' и шлюзы Беломорканала.

В день выхода на Соловки дул отнюдь не попутный для нас северо-восточный ветер. Поэтому решили пробиваться сначала на север Кемскими шхерами, где остановиться на ночевку на Кузовах – удивительных по своей красоте небольших островах между материком и заповедным архипелагом. Одна из поморских лоций, этих изустных книг древних мореплавателей, советует: «Заходить в становищо у каменя, салма проходная с Шуерецкую сторону (о правой наволок) в полуношник, а в Соловецкую сторону о правой наволок неблиско есть отмель. В те же Кузова с полуношничну сторону становище Чернецкое, салма проходная, заходить в него с Шуерецку сторону о правую луду гладко, а о леву есть корга, ити в север».

Что ж, попробуем последовать совету первопроходцев, переведя сначала писанное ими на современный язык. Не ручаюсь за точность, но звучать это будет примерно так: «Подходить к селению можно проливом (от камня?), продвигаясь при северном ветре от Шуерецкой губы и оставив справа по борту морской мыс, северо-восточнее которого есть мель. На севере тех же Кузовов расположено селение Чернецкое, пролив к которому тоже проходной, заходить в него можно с юго-запада, оставив справа голый остров, по другую сторону которого тянется каменистая мель; идти следует на север».

До этого не один раз суда нашего клуба останавливались на Кузовах. Вот и нынче мы расположились в сохранившейся просторной избе с печью (очевидно, оставшейся от становища, которое «у каменя»). Соловецкие монахи считали эти острова языческими, так как здесь сохранились капища саамов, установивших на одной из пологих вершин свои святилища – каменные сеиды. О них-то я и хочу сейчас рассказать.

Немецкий остров системы Кузовов, в уютной бухте которого бросил якорь наш «Помор», назван в память об одном из нашествий шведов в здешние края. Издалека он, остров, чем-то схож со знаменитой Аюдаг – крымский Медведь-горой. Там, у Черного моря, при большой доле фантазии можно представить себе хозяина лесов, вышедшего на берег испить соленой водицы. Здесь же, на Белом море, Немецкий остров сравним с тюленем, выползающим из воды погреться в лучах щедрого на свет, но скупого на тепло северного солнца.

Так вот по спине этого каменного «тюленя» мы и взобрались на его темечко-вершину, достигнув долины сеидов. И как ни готовил я себя к предстоящей встрече с древним святилищем, но внезапно открывшийся вид заставил остановиться, замереть от безотчетного чувства тревоги и восхищения.

Нет, не грандиозностью строений потрясает эта долина, а скорее многочисленностью, даже можно сказать скученностью усеявших ее сеидов. Наверное, и египетские пирамиды лишь сначала восхищают наших современников величием, а после первого восприятия все же угнетают взор своей бессмысленностью, напрасностью гигантского труда, затраченного на их возведение. Думаю, что по мысли создателей этого святилища долина с хаотично разбросанными по ней сотнями крупных и мелких камней должна была, прежде всего, заставить человека задуматься о бренности своего существования. И не верится, что камни эти смогли столетия простоять на открытом всем ветрам плато…

О сеидах, их культовом предназначении написано немало популярной литературы. Я же, побывав на Кузовах, склоняюсь к одной романтической, что ли, версии. Суть ее в том, что поставленные друг на друга в кажущемся беспорядке камни эти не что иное, как… театр теней. Что приходить в священную долину надо как в театр на вечерний спектакль, когда заходящее солнце тянет от камней четкие длинные тени. И только тогда, как утверждают старожилы, можно увидеть в оживших тенях фантастические фигуры – контуры прошедших столетий.

Не знаю. Может, мне. не повезло, но ничего особенного я в тех тенях увидеть не смог, даже дождавшись заката. А вот вид, который открывается с вершины острова, действительно великолепен: в лучах солнца шелестит – переливается ласковое штилевое море, а в колышущемся мареве, значительно приближающем отдаленные предметы, различимы купола кремля Соловецкого монастыря. Согласимся, хотя бы после празднования тысячелетия крещения Руси, что монахи были рачительными хозяевами, заботившимися не только о материальном, но и о духовном в человеке. И разве той заботой и той смекалкой, с которыми они вплетали в свою хозяйственную деятельность легкоранимую северную природу, нельзя не восхищаться? Это ли не упрек всем нам, на десятилетия упрятавшим соборные маковки в строительные леса и продолжающим варварски эксплуатировать природные богатства Соловков, выдирая со дна заповедных бухт морскую капусту вместе с налипшими на ее листья икринками морских рыб?

Небезызвестный для историков Севера шведский ученый первой половины XVI века Олаус Магнус, первым нанесший на свою морскую карту Кольский полуостров, сообщал в «Истории северных народов» о Белом море: «…Оно очень длинное и широкое и так богато рыбой, что даже, несмотря на огромное количество рыбаков, которые туда приезжают, оно не может никоим образом быть исчерпано». Где сейчас та рыба и те рыбаки? Да и не только в Белом – в Баренцевом море? За все утро до выхода «Помора» на Соловки лично мне удалось поймать лишь несколько керчаков – этих сорных лупоглазых морских бычков, годных разве что на корм скоту, да и то в вареном виде…