Текст книги "По обе стороны океана. Записки зеваки. Саперлипопет"
Автор книги: Виктор Некрасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)
23.10.86
Дорогие мои Рая и Лева!
Как выяснилось, мне важно, чтобы меня читали не только на Брайтон-Биче[86]86
Брайтон-Бич – улица в Нью-Йорке, где живут главным образом эмигранты из СССР (сост.).
[Закрыть], но иной раз, допустим, и в Кельне. Поэтому и посылаю вам то, что посылаю[87]87
В. П. Некрасов. Маленькая печальная повесть. Overscas Publications Interchange. London, 1986 (впервые в «Гранях», 1985, № 135).
[Закрыть].Целую и люблю.
Из писем в Москву.
16.12.86
Мы сговариваемся о приезде Виктора Некрасова три года. В Париже мы видимся накоротке. А он принадлежит к тем немногим, кого видеть очень хочется.
В. приехал 1-го января 87 вечером с большими трудностями: во Франции две недели – забастовка железнодорожников. Он добирался автобусом в Брюссель, оттуда на машине друга в Амстердам и оттуда поездом в Кельн. Мы его встретили и привезли сюда, в Бад Мюнстерайфель.
5.1.87
Все перебираем, опять и опять вспоминаем. Главное несовпадение – у него нет интереса к здешней жизни. Не хочет читать и про войну, – ну, это понятно.
«Об Асе[88]88
Анна Самойловна Берзер.
[Закрыть] – ни одного дурного слова не допущу» (заметил почти зло). «Я принадлежал нижнему этажу»[89]89
На «нижнем» этаже были редакторы, наверху – Твардовский, Лакшин и другие члены редколлегии.
[Закрыть] (это в разговоре о Лакшине).«О том, чтобы снова жить в нашей стране, думаю только с ужасом», – повторил несколько раз.
Мы с Викой друг друга просто любим, так что когда не согласны в чем – обходится благополучно…
На чем мы сошлись?.. Ильф и Петров – бессмертны… «Новое назначение» А. Бека – книга серьезная… «Девушка моей мечты» Б. Окуджавы – блистательный рассказ. Этот рассказ вызвал у Некрасова немедленное желание написать о своей встрече с матерью, когда впервые попал в Киев после освобождения, что он сейчас и делает. Он хочет в наши московские кухни. Но спрашивает с горечью – кого я там застану?
6.1.87
Гуляли с Викой, он подарил альбом Матисса, сидели в кафе. Хорошо говорит о многих – об И. Саце, об А. Дементьеве, о Б. Заксе[90]90
И. А. Сац (1903–1980) – критик, переводчик, член редколлегии «Нового мира», близкий друг В. П. Некрасова.
А. Г. Дементьев – критик, литературовед, заместитель главного редактора «Нового мира».
Б. Г. Закс (род. 1908) – журналист, редактор «Нового мира», с 1979 г. в эмиграции (сост.).
[Закрыть].«У меня возникло несколько платонических романов с немолодыми женщинами – Катя Эткинд, Наталья Столярова, Таня Литвинова…[91]91
Е. Ф. Эткинд (1918–1986) жена Е. Г. Эткинда.
Н. И. Столярова (1912–1984) переводчица, секретарь И. Г. Эренбурга.
Т. М. Литвинова переводчица (сост.).
[Закрыть] Меня нигде не знают. Я как писатель не существовал и не существую».
10.1.87
Первые десять дней этого нового года очень хорошо прожили с Виктором Некрасовым. До обеда каждый у себя работает, а потом гуляем, болтаем, вспоминаем…
…Вика уезжает послезавтра, мы все понемногу работали, но и разговаривали подолгу. Самое радостное – он не говорит ни о ком дурно, стремится найти хорошее…
Все же в Париж приезжает гораздо больше наших, чем в Кельн. Он видел за это время многих. Ему это так же необходимо, как и нам. Рассказывает о Чуриковой и Панфилове, передаст от них неожиданный привет.
12.1.87
Такие встречи сейчас неминуемо ведут к воспоминаниям. А у меня, пожалуй, за этот год… не было больше человека, с которым я могла бы подолгу говорить о прошлом, про общих друзей, приятелей, иногда – мелькнувших знакомых. Меня всегда в Вике подкупало полное отсутствие злословия, желание – и умение – вспомнить о каждом нечто милое. «А у Наташи Горбаневской[92]92
H. Е. Горбаневская – поэт, критик, активный участник правозащитного движения, сотрудник «Континента» и «Русской мысли».
[Закрыть] зажигалка висит на ленточке такой детской…» – это к тому, что Лева беспрерывно теряет очечник, мы ему привесили шнурок. Ни малейшей нежности к Наташе у меня нет, я, редко читая что-нибудь за ее подписью, неизбежно наталкиваюсь на пышущую злость. Нежности к ней и он не испытывает. Но, вот ленточка…
13.1.87
Милые мои Лева с Раей!
Посылаю Вам Коктебель (надо ж умудриться выпустить альбом без Волошинского дома) и свое фото 49 года… В Москве вчера было −47 гр.!
О нашей совместной жизни вспоминаю с нежностью. Когда-нибудь повторим. Без соплей и кашля…
«Пиши – не забывай!» Спасибо, Лева! Закончил[94]94
Воспоминания о встрече с матерью во время войны.
[Закрыть], выправил и несу Витьке печатать.Целую. Вика.
21.1.87
Вика, родной, все сразу набросилось здесь на нас, свои и чужие горести, неприятности (и немного радостей). Как бы там ни было, но идиллия в Бад Мюнетерайфеле отошла в область дорогих сердцу преданий.
Самое большое спасибо – из твоих даров – за твою фотографию Коктебеля… И за сегодня полученную фотографию Леры[95]95
Калерия Николаевна Озерова – в 1960-х годах редактор отдела прозы «Нового мира».
[Закрыть] очень и очень… Лев разговаривал с Рене Беллем, в принципе он не против издания под одной обложкой двух книг: «Где ты был, Адам?» и словно в ответ: «В окопах Сталинграда». И чтобы ты написал новое послесловие.…Мы оба просто счастливы, что нам удалось на самом деле побыть вместе с тобой наедине…
26.1.87
Позабыт, позаброшен…
Ну, что поделаешь? А я помню и даже читаю. На смену «Монтекристо» пришли «Двери»[96]96
Р. Орлова. Двери открываются медленно. Benson, VT. 1984.
[Закрыть]. И представь себе, Раечка, взял в боковой карман для метро (благо маленькая), потом зашел в свое кафе и… дочитал до конца. В моей биографии это невиданно.Раз так – значит, не зря писала. А когда прочел про 60 писем от немцев – просто обалдел. Я за всю жизнь столько читательских писем не имел… А я-то думал, что это только нас интересует.
Конечно, это не литература высшего класса, а треп (свои «Взгляд и нечто»[97]97
Очерки «Взгляд и нечто» – напечатаны в «Континенте» № 10–12, 1976–1977.
[Закрыть] я, кстати, тоже считаю трепом, не видя в этом ничего худого). И треп интересный, застольный, кухонный. А ты же знаешь, что я вовсе не осуждаю. Это наше коренное. И треп этот оказался моим.И представь себе, что я это предпочитаю стилистическому блеску «Дара»… Ей-Богу!
Твоя первая – «Воспоминания», конечно, больше хватает за душу, но там и жизнь, и события поважнее. Короче – приветствую и поздравляю.
Все остальное в нашей жизни – более-менее – тягомотина. Радио, редкие встречи с редкими друзьями. Иногда – с неожиданными. Например, с Виктором Конецким[98]98
Об этом В. Конецкий рассказал в «Последней встрече» («Огонек», 1988, № 35).
[Закрыть]. А недавно – с Володей Войновичем[99]99
См. воспоминания В. Войновича «Виктор Платонович Некрасов» («Страна и мир». Мюнхен, 1987, сентябрь-октябрь) (сост.).
[Закрыть]…Витя, в общем-то, парень приличный, не серун, но почему-то после двух кафе третьего не захотелось. О Горбачеве говорит, что все они боятся одного – что убьют или уберут. Так-то.
А Лену Ржевскую[100]100
Е. М. Ржевская. Знаки препинания («Дружба народов», 1985, № 6). В. Некрасов напечатал статью об Е. Ржевской «Классика нашего поколения» в «Новом русском слове» (Нью-Йорк, 1987. 1 марта) (сост.).
[Закрыть] читаю с наслаждением. Прелесть!Целую В.
15.3.87
Дорогие Лева и Рая!
А в общем-то, вовсе не дорогие. Разлюбил я вас. Встречались с Булатом, с Любимовым и хоть бы позвонили, хоть бы три строчки написали. Очень вы не хорошие.
Тем не менее возвращаю вам Лену Ржевскую. Очень и очень! Сделал о ней передачу, опубликовал в «Н(овом) р(усском) с(лове)». Хочу ей с оказией переслать…
Трубецкая звонила, обещала переслать Раину вещь. Жду. Засим обнимаю, хоть и ничтожества…
Вика.
20.3.87
Дорогая Рая!
И все же я – подвижник и хороший парень. Прочел твою руко-сь[101]101
Книга «Письма из Кельна о книгах из Москвы» была издана на немецком языке в 1987 г. (сост.).
[Закрыть]. Начну с того, что я вообще не люблю критических разборов. Будь то Белинский или кто-нибудь другой. А с тобой случилось так, что выбранные тобой писатели не из тех, которых я могу читать и перечитывать.Даже у Распутина, которого я чту и уважаю, я читал только «Живи и помни» и «Уроки французского». «Матеру» я сначала увидел, а потом прочел. И не могу сказать, что понравилось. В обоих случаях дико скучно, а в литературном варианте многословно. А вот «Живи и помни» в свое время так потрясло, что боялся взяться за следующее.
Ю. Трифонова я люблю и не люблю. Где-то меня утомляет неустроенность описываемых им жизней. Отдаю должное, но не перечитываю.
Искандера когда-то любил. Последние его вещи показались более чем слабыми.
А. Битов – вообще не мой, «Пушкинский дом» не осилил. Вина эта, думаю, не его, а моя.
Маканина же просто ни одной строчки не читал.
Так что критическая – основная часть прошла мимо меня. А все остальное – то, что мы с тобой называем «трепом», как всегда, интересно. Взгляды и отношение ко всему и манера изложения у нас схожи. Хотя любимые писатели разные. Разве что с «Войной и миром» совпадаем. А так люблю перечитывать Чехова, Генри! Из нынешних – Шукшина и С. Довлатова[102]102
С. Д. Довлатов (1941–1990) – писатель, журналист, с 1978 г. в эмиграции (сост.).
[Закрыть].Но так или иначе это детали моей биографии, а не писателей. Диккенса вот не люблю, а он писатель, по-видимому, все-таки великий.
Вот так-то, Раечка, как говорится, не взыщи.
Целую вас обоих, несмотря ни на что.
Ваш Вики.
Это его письмо оказалось последним.
28.3.87
Вика, родной, о себе не могу сказать какая я внимательная![103]103
«Какой я внимательный» – такой запиской Вика сопроводил фото Леры Озеровой.
[Закрыть] Во всяком случае – настоящего письма в ответ на твое – написать еще не могу. Боли у Левы[104]104
У Льва было тяжелое воспаление тройничного нерва.
[Закрыть] не прекращаются…Когда будет возможность, перешлем текст твоей передачи Лидии Корнеевне[105]105
Л. К. Чуковская. Речь идет о выступлении В. П. Некрасова о творчестве Л. К. Чуковской на «Радио Свобода» (сост.).
[Закрыть], но позволь пока сделать два замечания: «Софья Петровна» – это не «старое», а единственно правильное название. «Опустелый дом» – ахматовская строка была как название дана парижскими издателями – кем – мы и не знаем, в 1965 году. Тогда еще не было никаких связей. Л. К. очень гневается, когда ее книгу называют «Опустелый дом»…Главное, что в те годы соединяло ее с Ахматовой (кроме стихов!), – они вместе стояли в тюремных очередях. Или – Л.К. вместо А.А. В эвакуации же и произошел разрыв… Потому упомяни эти очереди, а не эвакуацию. Остальное нам близко и дорого.
Спасибо за то, что прочитал мою рукопись («Письма из Кельна о книгах из Москвы»), а вкусы у нас разные, и Бог с ними!..
Вспоминаю наши с тобой разговоры и твое пребывание, как нечто такое далекое и прекрасное…
20.5.87.
Бад Мюнстерайфель.
Еще в машине по дороге сюда думала: «Приеду и сразу напишу Вике, что едем в тот самый дом, сядем за тот самый стол, пойдем в то самое кафе, – где мы были вместе». И ждала, чтобы хоть чуть лучше стало настроение – передавать тоску дальше неохота. Вижу – не дождусь…
Читаю Леве вслух Бунина, – мы оба «Деревню» и рассказы того времени помнили плохо. Сейчас радуемся поразительному его таланту (уж и не знаю, как с твоей нелюбовью к стилистам, он-то безусловно стилист) и думаем о том, сколько лжи во всех этих новомодных рассуждениях про лад старой деревни. Уж такой разлад – временами трудно продолжать читать…
А «Смиренное кладбище»[106]106
Это произведение С. Каледина было напечатано в «Новом мире» (1987, № 5) (сост.).
[Закрыть] ты читал? А «Ночевала тучка золотая»?[107]107
Автор этой книги – А. Приставкин (сост.).
[Закрыть] Сейчас можно захлебнуться – столько надо и хочется прочитать из своего… невозможно все, надо еще и работать. Но и страх: а вдруг завтра все кончится?Твоя Р.
Это письмо оказалось моим последним.
В Бад Мюнетерайфеле Вика все время кашлял. Мы думали – хронический бронхит старого курильщика. В июне узнали, что он – в больнице: диагноз – рак легких. Ужас сменялся надеждой. Решили – наступило улучшение. Едем в Париж – побыть несколько дней с Викой.
По телефону сказал: «Встретить (так бывало обычно) не могу» – поручил своей приятельнице.
Из дневника Р. О.
30.7.87
Вика мрачно подтянут. Первое впечатление – не так уж изменился января. Может быть и потому, что в белой рубашке. Сидим в кафе «Конкорд», на углу бульвара Сен-Жермен.
Раньше сидели в кафе «Эскуриал», потом он сменил место встречи с друзьями на кафе «Монпарнас», а сейчас – «Конкорд». Согласие-Планов не строит. «Ехать расхотелось. Что я увижу? Очереди?..» Рассказывает, что получил письмо из Киева от друга-алкаша: после того как с огромным трудом раздобыли – первого мая! – поллитра, произнесли тост: «Выпьем за небанального генсека!»
Только увиделись, условились: «О болезнях не будем». Так он и не узнал о подозрениях у меня…[108]108
Подозрение оправдалось – рак.
[Закрыть] Было напряженно, между фразами – долгие паузы. Так – впервые.
Говорим о новых публикациях. Роман В. Войновича «Москва. 2042»[109]109
Этот роман вышел в изд. «Ardis» в 1987 г. (сост.).
[Закрыть] не понравился. О «приставкинской «Тучке» нельзя говорить в категориях «нравится – не нравится», это трагическая вещь…». С Конецким много пил…
В Париж приехал Павел Лунгин, сын друзей, «не виделись тринадцать лет, но словно вчера расстались…».
Из дневника Л. К.
31.7.87
Вчера ходили в новый музей на Ке д'Орсе, Вика с нами не пошел, ругается. Ему там все не нравится… Не пошел и в больницу к Игорю…[110]110
Речь идет об И. А. Кривошеине (сост.).
[Закрыть] Вика словно бы стал меньше ростом, очень похудел, погрустнел, потемнел. Тоска в глазах и в линии рта. Он пил только пиво. Сумрачен.
Тщетно ждали Вику до 8-ми, не дождались, пошли вдвоем на Монмартр.
Из дневника Р. О.
Вечером сказала Л.: «Не кажется ли тебе, что Вика не хочет нас видеть, избегает? Что это может значить?»
Л.: «Нет, не то. Он не хочет, чтобы мы его видели таким. Он хочет, чтобы друзья его помнили мушкетером – таким, каким он был всегда».
1.8.87
Опять в «Конкорде». Вика с двумя молодыми москвичами. Общий разговор. Они рассказывают литературные и киношные новости, говорят о новом молодежном сленге. Вика мрачно слушает, сам почти не говорит.
Расстаемся. Вика один медленно бредет к метро.
Больше мы его не видели.
На мгновение словно включились какие-то давным-давно затерянные пласты памяти: первая встреча. Молодой, улыбающийся. Уже лауреат, знаменитый, но ничуть не отягощенный славой. После «Окопов Сталинграда», до следующей – треть века.
Весна надежд…
Мы уехали отдыхать в Бретань. Туда пришло известие: скончался старый друг Игорь Александрович Кривошеин[111]111
И. А. Кривошеин скончался 7 августа 1987 г.
[Закрыть]. С Ефимом Эткиндом едем в Париж, на похороны.
Звоню Вике: «Я не могу с Вами поехать».
– Что ты, родной? Можно под некрологом[112]112
Некролог И. А. Кривошеину, под которым стояла и подпись Некрасова, был напечатан в «Русской мысли» 14 августа 1987 г. за две недели до смерти самого Некрасова (сост.).
[Закрыть] поставить твою подпись?
– Конечно.
– А мы думали, может, еще вечером увидимся?
– Нет, я не могу…
Так я услышала тихий, отступающий, далекий голос. В последний раз.
Третьего сентября 1987 года меня оперировали. Очнувшись от наркоза, увидела, что Лев сидит за столиком, что-то пишет, на глазах слезы. Подумалось: «Какое счастье, что он может хоть немного отвлечься на работу…» И снова забытье.
На следующий день Лев сказал: «Вика умер, ночью я писал некролог»[113]113
Некролог был напечатан под названием «Он живет в своих читателях, в книгах, в своих друзьях» в «Русской мысли» 11 сентября 1987 г. и подписан Львом Копелевым и Раисой Орловой (сост.).
[Закрыть].
…Много о нем говорил. Ведь он – один из немногих, кто здесь, на Западе, в совершенно ином мире остался самим собой, а здесь это не легче, по-другому, но не легче, чем дома…
Из письма Татьяны Литвиновой.
3.11.87
…Париж без Вики! – восклицаю я эгоистично и на первых порах решила, что не смогу туда ездить – так невероятна эта мысль. А сейчас думаю, что для меня Париж всегда будет наполнен Викой, и даже рвусь туда душой…
Голос его – в литературе – всегда был симпатичен, именно интонация, так что мне порою почти все равно – о чем он. И был в нем какой-то от девятнадцатого века, что ли – запас простой, полудетской, нелитературной человечности… Да и вообще ведь он был совсем нелитературный человек. Иной раз – даже досадно. Но зато с таким слухом, так непретенциозен. В изоискусстве мы бешено расходились, но это, когда назывались вещи. А когда шатались по Парижу, – ужас как близки были наши непосредственные реакции. И еще у меня было ощущение, что мы случайно не были знакомы в молодости. Мне легко было задним числом вписать его в «своих ребят», и позднее наша дружба была особенно утешительна для меня, как будто он посланец из моего прошлого, знает меня как облупленную и никогда не даст в обиду «чужим». И то, что был он южанин, какое-то «эхо» К.И[114]114
Корней Иванович Чуковский.
[Закрыть].Так что, в общем, – с благодарностию – были[115]115
Из В. А. Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили.
Не говори с тоской: их нет.
Но с благодарностию: были.
[Закрыть].Пишу тебе так эгоцентрично, что для меня эта потеря (но нет, не утрата) без стыда, ибо грош цена гореванию, если оно не личное…
А. Синявский, M. Розанова[116]116
Впервые напечатано в «Синтаксисе» (Париж, 1987, N» 19).
[Закрыть]
Прижизненный некролог
Некрасов… Светскость, как определяющее, как положительное начало. Все мы монахи в душе, а Некрасов светский человек. Мы закрытые, мы – застывшие, мы – засохшие в своих помыслах и комплексах. Некрасов – открыт. Всем дядюшкам и тетушкам, всем клошарам, всем прогулкам по Парижу… Светский человек среди клерикалов. Ему недоставало трубки и трости.
И посреди феодальной социалистической литературы первая светская повесть – «В окопах Сталинграда».
Странно, что среди наших писателей, от рождения проклятых, удрученных этой выворотной, отвратной церковностью, прохаживался между тем светский человек.
Солдат, мушкетер, гуляка, Некрасов.
Божья милость, пушкинское дыхание слышались в этом вольном зеваке и веселом богохульнике.
Член Союза писателей, недавний член КПСС, исключенный, вычеркнутый из Большой энциклопедии, он носил с собой и в себе этот вдох свободы. Человеческое я нем удивительно соединялось с писательским, и он был человеком пар эксэлянс![117]117
Par excellence (фр.) – по преимуществу.
[Закрыть] А это так редко встречается в большом писателе в наши дни.
Дядюшка в Лозанне… Как это подошло в Лозанне…
Преждевременный некролог? Я понимаю. Нехорошо, что преждевременный. Но и как воздать?! Если не преждевременно? Если все мы уходим и уходим, и никто не стоит за нами с подъятыми факелами в руках!
Потому и тороплюсь. Надеюсь. Не умрет… А его Хемингуэй? Наш российский, наш советский, наш дурацкий Хемингуэй! Как он был нам важен, необходим этот дядя Хэм. Почти как «Дядя Ваня», как «Хижина дяди Тома». В нашу сызмальства религиозную жизнь Хэм, дядя Хэм, вносил почти запретную, подпольную тему человека.
Ничего особенного: человек? Человек. Человек? – Человеку. Но это уже было так значительно, так осмысленно посреди толпы, принявшей либо звериный образ, либо еще страшнее – ореол напускной святости. Спасибо тебе, дядя Хэм…
Некрасов выше, Некрасов чище, чем кто-либо из всех нас любил Хемингуэя. Да ведь и то сказать он был старше нас, и старше и живее. Как я сказал был больше всего человеком среди писателей, а человек не с большой, а с маленькой буквы это много дороже стоит. Почему я все это сейчас пишу? Когда Некрасов еще не умер?
Чтобы, если он выживет, подарить ему эти странички, как очередную медаль за отвагу.
А потом, скажите, что мне делать сейчас, если о нем не писать?
Чем помочь ему, кроме такого вот прижизненного некролога? Толпиться в больнице? Звонить по врачам? Да всех врачей уже обзвонили, и они затыкают уши и не хотят больше слушать этих настырных, неизвестно о чем думающих русских.
«В окопах Сталинграда»… Нужно же было родиться и кончить свои дни в Париже, чтобы где-то посредине написать в око-пах Ста-лин-града… Да! Нужно. Нужно же было уехать из Киева, из России, чтобы, приехав в Париж, тебя разрезали пополам и выкачивали бы гнои из брюшины, из почек и из легких?
Не лучше ли было бы там, не проще ли было бы в Киеве и окончить дни, отмеченные «Литературной газетой»?
Куда лезешь? Зачем летишь?
Глоток воздуха. Последний глоток свободы…
1 июня 1975
* * *
1-го июня 1975 года умирал русский писатель Виктор Некрасов. 27-го мая его положили в госпиталь, очень хороший парижский госпиталь, и больше трех часов оперировали, пытаясь спасти от перитонита. Хирург сказал, что любой француз умер бы за пять дней до такой операции и что, хотя операция прошла хорошо, – положение безнадежно.
1-го июня врачи объявили, что положение резко ухудшилось, что надежды нет и что пора сказать правду жене. И что пора прощаться.
Был поздний вечер. Зареванные, мы сновали по коридорам госпиталя, перешептывались, обменивались длинными, горестными взглядами, кругами ходили вокруг бедной жены, которая еще ничего не понимала, а мы уже знали, что к утру ей быть вдовой. Иногда заглядывали в палату. Там, на очень высокой кровати, как на катафалке, лежал полуголый, почерневший Некрасов, обмотанный сетью каких-то трубочек и проводочков. Некрасов был без сознания…
И вот тогда Андрей Синявский (а они очень дружили в тот первый для Некрасова год эмиграции) сказал, что есть одно средство, крайнее средство, и что он попробует…
И Синявский написал Некрасову некролог. При жизни. Это была попытка хоть чем-то помочь, мысленно, словесно, заговорить Смерть в те роковые часы. Эти беглые строки – не очерк и не статья, не письмо и не дневник. Скорее это – полуплач, полузаклинание. Что-то вроде колдовства. И вместе с тем, попытка сказать самому Некрасову, что такое Некрасов, потому что всякому писателю очень важно знать, что же он написал в жизни свое, незаменимое, за что мы все и чтим, и любим, и помним его, как слово нашей эпохи. Не перечисление заслуг, а уяснение лица, стиля жизни и речи.
А к утру Некрасов очнулся: вопреки всем медицинским прогнозам и правилам, очень медленно он стал поправляться. Что его тогда спасло? Могучий ли организм, или антибиотики, или напряженная, сосредоточенная любовь друзей, которая тоже иногда не дает отлететь человеческой душе в иные дали, – не знаю… Но Некрасов выбрался из той могилы и прожил еще двенадцать лет.
Это были очень тяжелые для него годы – годы эмиграции, и скрашивались они, в основном, бесчисленными путешествиями (как он любил ездить!), встречами с друзьями из той, из прошлой жизни (А ты знаешь, кто приехал?»), а последний год – новой оттепелью дома. Как он надеялся на нее, как следил и как радовался каждому новому слову оттуда. Даже послал в один из московских журналов статью о Корбюзье…
А тогда, в том далеком 75-м году, 17 июня, в день рождения, когда Некрасову исполнилось 64 года, ему был преподнесен «прижизненный некролог», как очередная медаль «За отвагу». Некрасов прочел и сказал: «Как жаль, что такие про меня слова нельзя напечатать сегодня. Сделайте это после моей смерти…»
Он умер 3-го сентября 1987 года.
Иллюстрации
В. Некрасов. 1944
В. Некрасов с начштаба Митясовым. 1944 г.
В. Некрасов с матерью Зинаидой Николаевной. Киев. 60-е гг.
Мать В. Некрасова – Зинаида Николаевна. Фотография В. Некрасова.
В. Некрасов в своем кабинете. Киев.
В. Некрасов. Г. Шпаликов, внук Вадим на киевской кухне. Фотография В. Кондырева. 1974 г.
В. Некрасов. Киев. Фотография Шурубора. 1974 г.
Карикатура на В. Некрасова «И нашим, и вашим» в журнале «Перець» (Киев, 1963, № 10, май).
В. Некрасов с женой Галиной Викторовной. Марот, под Парижем. Фотография, 1974 г.
В. Некрасов в своем кабинете. Ванв, 1976 г.
В. Некрасов с Е. Г. Боннэр на присуждении А. Д. Сахарову Нобелевской премии мира. Осло. Декабрь 1975 г.
В. Некрасов, А. Галич, Вадим Кондырев. Париж. Фотография В. Кондырева. 1976 г.
Похороны А. Галича, кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, Фотография В. Кондырева. 1978 г.
В. Некрасов на похоронах А. Ахматовой. Комарово. 1966 г.
A. Д. Сахаров, Е. Г. Боннэр, B. П. Некрасов, В. Н. Войнович. Москва. Вестибюль больницы АН СССР. Фотография В. Кондырева. Декабрь 1973 г.
В. Некрасов и А. Вознесенский. Париж. Фотография В. Кондырева. 1978 р.
A. Гладилин, Б. Окуджава, B. Максимов и В. Некрасов. Париж. Фотография В. Кондырева. 1979 г.
В. Некрасов и Б. Окуджава. Париж. Фотография В. Кондырева. 1979 г.
В. Некрасов. Париж. 1980 г.
В. Некрасов. Фотография Н. Тепсе. 1980 г.
В. Некрасов. Париж. 1983 г.
В. Некрасов в парижском кафе. 1983 г.
M. Козаков и В. Некрасов Вена. Фотография В. Кондырева. 1983 г.
В. Кондратьев и В. Некрасов на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. 1984 г.
В. Некрасов. Ванв, 1985 г.
Встреча нового года – 31 декабря 1985 г. с С. Лунгиным. Фотография В. Кондырева.
В. Аксенов и В. Некрасов. У памятника Жанны д'Арк, Орлеан. Фотография В. Кондырева. 1985 г.
В. Некрасов с женой Галиной Викторовной. Фотография В. Кондырева. 1986 г.
Некрасов. Сан-Франциско. 1985 г.
Чаепитие у В. Некрасова. М. Геллер, В. Кондырев, В. Некрасов. Фотография В. Кондырева. 1986 г.
Семья В. Некрасова: В. Некрасов, Мила, Виктор, Вадим Кондыревы и Г. В. Некрасова. Париж. Фотография В. Кондырева. Февраль 1987 г.
Некрасов и Раиса Орлова Париж. 30 июля 1987 г.
Некрасов и художник Целков. 1986. Фотография В. Кондырева.
Одна из последних фотографий В. Некрасова (с Викой Загреба). 17 июня 1987 г. Фотография В. Кондырева.
