Текст книги "Нет мне ответа..."

Автор книги: Виктор Астафьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Немножко тревожно с Германией. Улетаю я во Франкфурт 20-го в полночь, идут хлопоты, чтоб меня встречали, думаю, всё обойдётся. Программа моя легкая: начинается моя жизнь в Кёльне – оттуда я тебе постараюсь написать, говорят, у меня будут... – вот только расписался и звонок. «Здесь есть Георги Четолбашев, – говорят снизу, – сейчас поднимется на лифте».

Так что обнимаю тебя, милая, желаю быть здоровой! Георги уже поднялся, кланяется, целует, тоже желает тебе здоровья.

Целую. Твой Виктор

...Пишу тебе из Кёльна, из гостиницы, которая находится неподалёку от знаменитого Кёльнского собора. Гостиница не богатая, но опрятная и уютная.

Летел из Варшавы в Бонн – мне достали прямой билет. Встретил меня товарищ Юры Ростовцева, Виталий Соколов – корреспондент «Комсомольской правды», и определил на место. Я уже кое-что повидал. Выступал в местном университете, был дважды в гостях. Сегодня весь день пробыл в крестьянском хозяйстве – это самое интересное из того, что я пока видел.

Завтра до обеда у меня будет свободное время, и я хочу походить по городу, поглазеть. Ни в гостях, ни в крестьянах, слава богу, спиртного не пьют, но едят хорошо. Погода стоит прекрасная, плюс 8, кругом поля, зелёные от озимых. Ездили в этнографический музей, смотрели древнюю Германию и выставку современного ремесла. Чувствую себя хорошо, но всё не могу выспаться, постараюсь сделать это сегодня. Пишу вот тебе, работает телевизор – много рекламы, песен, по одному каналу идёт боевик. 25-го, в воскресенье поеду в Мюнхен и оттуда в Москву. Позвоню в Вологду. Что-то опять тоскую по всем.

Целую, Виктор

...Я уже в Мюнхене. Ехал на поезде (сам попросился). Долго ехал вдоль мутного, из берегов норовящего выйти Рейна, вдоль которого почти беспрерывно идут селения и городки с махонькими опрятными садочками и непременной ёлкой или стенкой ёлок среди и по краю зелёных полянок. Дома красивые, опрятные, они почти все по старой архитектуре выстроенные, но в городах есть уже и модерняга, и какая! Рядом с гостиницей «Мондиаль», где жил в Кёльне, на найденной древней мозаике воздвигли сооружение, о котором любой, даже не нашей страны житель, сразу подумает, что это тюрьма. И описывать далее это помещение я не буду, а то вдруг Валентина Михайловна [Ярошевская. – Сост.]при реконструкции своего музея соблазнится этакие новшеством. По-над домами, по Рейну – террасные сады и огороды, прямо в отвесных скалах и на клочках гор, а вверху всё замки, крепости и графские строения – все сохранены, ко всем сделаны подвесные дороги.

В Мюнхен я приехал под вечер. Меня встретила и сразу узнала моя переводчица, болгарка, замужем за немцем. Всей семьёй встречали. У неё две девчушки – 12 и 15 лет, охота им было «на своего» посмотреть.

Успели мы поужинать в ратуше. Я ел судака и салат, выпил водочки, и пошли мы смотреть руганый-переруганый нами и нашими идейными указчиками фильм «Рембо». Потрясающий фильм! Потрясающий! О том. как современного человека совратили, сделали солдатом – героем, а потом обыватели всех мастей загнали в угол и он был вынужден отбиваться. А отбиваясь, он превратился в страшного, мстительного получеловека-полузверя и гиганта сверхсилы, однако и при этом не теряя границы сознания и убивая только негодяев (ни одного солдата не тронув, мальчика, который его, как зверя, выслеживал, пощадил, даже не ударив, и шерифа, но потом уж изрешетил его и разгромил город. Целый современный городок, в который его не пускали пожрать, отдохнуть, побыть с людьми). А как снят! Как сыгран! Это современный Тарзан, только Тарзан-то с печальными постоянно глазами. И под конец он плачет, как мальчишка, на груди своего старого командира и даёт надеть на себя наручники. Играет Рембо американец итальянского происхождения, у нас такого артиста, увы, нет. Было жалкое подобие – Олег Видов, и тот за рубеж смылся. Пытался Абдулов, да жирен и морда тупая.

Сейчас идём в старую библиотеку – встречаться со славистами. Завтра встреча с издательшей, на последние три дня программа плотная. Был я на охоте соколятников и ястребятников под Кёльном. Во потеха! Невозможно смотреть на это без юмора. Выгоняют кроликов из чаши, из нор и завалов. Я топаю по чаще и кричу: «Вылазь, фриц! Гитлер капут!» – и сразу откликнулся радостный голос: «Капут! Капут! Хитлий капут!» Оказалось, охотник у нас воевал все четыре года. Прощаться стали – обнимает: «Не надо война! Не надо война!» – заклинает.

О Господи! Как сложен и прост этот мир! Сегодня видел тебя во сне и как-то плохо видел. Охота уж домой. Как вы там? Хотя я узнаю об этом раньше, чем придёт письмо. Но вот поговорил и вроде на сердце полегче.

Целую всех, а тебя отдельно. Твой Виктор

...Маня! А это я пишу тебе потому, что в гостиничном номере в папке обнаружилась красивая бумага.

День прошёл насыщенно: встречался с председателем Союза писателей в Мюнхене; был в фирме, торгующей нашими книгами и книгами восточных стран; был в конторе, в магазине, в гостях у хозяина Рихарда Вагнера – дело налажено, сам хозяин богат, хитёр, умён и в обращении доступен, как наш воспитанный трамвайный кондуктор. Вечером слависты местного университета устроили ужин в экзотическом ресторане, обкурили меня до того, что я взвыл, и тогда перешли в соседнюю пивную, огромную, экзотическую, шумную. На приёме была и Симмер – издательша, баба крупная, рыжая, по-русски, как я по-немецки, но очень трогательная в обращении. Однако с нею был «друг», этакий румяненький немец, вымытый в шампунях, затем облизанный, и она с ним скоро отбыла, пообещав завтра устроить мне «грос отдых». Куда-то за город поедем и даже на озеро с рыбой. Принявши меня за рыбака и охотника, они решили, что я и дня прожить не могу без этих занятий. А у меня одна забота: как бы не простудиться здесь, как немцы говорят – «сибирен мороз» – то есть вчера вечером было минус 5.

Сегодня встречи в библиотеках, аж в двух! Обед с библиотекарями, а вечером в театр. Осталось два дня. И в Москву! Пора гостям на место. Хоть немцы и развлекают меня и даже вроде рады мне от души, да всё же домой охота.

Целую тебя, родная. Твой Виктор

26 февраля 1986 г.

Г.Г.Горенскому

Копия в Союз писателей СССР

Мне переслали Ваше письмо из союза писателей СССР. Отвечать на него нет надобности. На все письма – отклики на публикацию моих скромных солдатских воспоминаний (нет там ни "самовозвышения, ни бахвальства" – я за этим, в отличие от Вас, внимательно слежу) – буду отвечать в обзоре через ту же газету «Правда», ибо не отвечать невозможно [речь о статье «Там, в окопах: воспоминания солдата», опубликованной в газете «Правда» 25 ноября 1985 г. – Сост.].

Есть письма – и их большинство, – преисполненные такого благородства, такой благодарной памяти, искренности и признательности, что держать их в столе нельзя. Есть письма и подобные тем, что написали Вы, и на них надо отозваться, а то ведь, в спеси своей утопая, Вы так и будете думать, что Ваше «благородное» возмущение тем, что какой-то солдатишко смеет иметь свое суждение, да и... «властей не признаёт!» (Фамусов), останется при Вас в самонадеянной, надменной тупости своей Вы вздумаете ещё кого-нибудь опровергать, отчитывать. Это стало Вашим ремеслом от безделья, у Вас уже подпись факсимильная заготовлена для этого. Или подумаете, что я струсил и потому не «реагирую».

Что Вы и кто Вы – мне объяснять не надо. Уже одно то, что живя в одном городе со мной, имея возможность сказать мне лично или по телефону (как фронтовик фронтовику): «Ты что пишешь, такой-сякой! Не так всё было!..» – Вы прибегли к посланию в форме доноса, что охарактеризовало Вас и уничтожило в моих глазах, да и только ли в моих? Донос Ваш не будет иметь никаких последствий, хотя Вы на это жадно надеетесь, как и всякий вконец исподличавшийся, самоупоённый борец за справедливость, ибо время доносчиков и стукачей всех рангов, к горю и сожалению Вашему, – закончилось.

Я – беспартийный, у Вас и с Вами, слава богу, не служу-с, исключать меня неоткуда, да и руки у Вас коротки. Уже после всех доносов и отповедей (в основном, от чинов, проливающих кровь, вроде Вашего вождя-вдохновителя Брежнева в политотделах армий, для которых пребывание в 70 км от фронта считалось передовой), меня избрали секретарём Союза писателей РСФСР. Досылом, в две недели напечатали мой новый роман в журнале «Октябрь», который несомненно вызовет у Вас бешенство (а он и писан для того, чтобы взбесить всю нечисть: демагогов, лжецов и мордоворотов), и уже есть на него отклики в прессе – «Литературной газете», «Известиях», «Неделе», «Советской культуре». И есть письма, в том числе от моего давнего и прекрасного друга-фронтовика окопного Василя Быкова. Вас Бог обидел и друзьями, иначе не были бы Вы тем, что есть, лжецы и подхалимы были вокруг Вас, а истинный друг всегда нужен для того, чтоб сказать другу всё, что он считав нужным сказать другу.

Вы цитировали «Литературку», где Василь, на радость Вам и таким как Вы, поправил одно мое высказывание. А я процитирую Вам начало письма Василя от 7.2.86 г. – «Витя! Виктор Петрович, дорогой дружище! Сегодня ночью дочитал твой роман и до утра не мог уснуть – взбудораженный, восхищенный, ошарашенный» – и т.д.

Вам непонятно? Не подходит! Вы схватились за голову: «Да как же так можно? Ругать, журить человека и называть его другом?..» Можно. Можно и нужно. Вы относитесь к числу несчастных людей, к тем, кто не знал истинной дружбы, не понял, что такое слово «сибиряк» и какой гордый смысл в это понятие вложен!

Мне Вас жалко! Мы действительно были на разных войнах и в разных мирах. Мой мир неизмеримо мучительней и прекрасней Вашего, ибо я всю жизнь, изо всех сил стремился к честному хлебу, жил, кормился и детей своих кормил бедным, но честным хлебом правды. Вы ели хлеб с маслом, добытый с помощью притворства и лжи. С тем и умрёте! На моей могиле будут плакать люди и расти цветы, на Вашу могилу будут плевать проходящие мимо «клиенты» и нижние чины.

Я только что вернулся с конгресса сторонников мира в Варшаве и из длительной поездки по Западной Германии. Устал. Болен. Не могу ответить на многие Ваши выпады, недостойные белой бумаги и того высокого звания, которое Вы носите. Да и невежественны Вы, нечестны, чтоб можно было с Вами говорить на равных и по-человечески, тоже не впадая в невежество и бесчестие, хотя бы о превосходстве нашей стратегии и тактики, о способностях наших военачальников. Вы, вероятно, имели в виду тов. Кирпоноса, который открыл целый фронт и погубил сразу несколько наших армий? Или Крым, где Манштейн силами одной (!) одиннадцатой армии при поддержке частей 2-й воздушной армии смёл с земли всё, что у нас там имелось. На глазах всего Черноморского флота, бросив осаждённый Севастополь, «сбегал» под Керчь и «кулаком», состоящим в основном из двух танковых корпусов, в прах разгромил три наши армии, руководимые любимым выкормышем боготворимого Вами вождя, Мехлисом, так что и «каблуков от них не осталось», как пишет мне в одном из откликов участник этих бедственных сражений. От имени сотен тысяч людей бойкие на слово и бездарные на деле, дорогие Вам наши полководцы заслужили вечную кару!..

Эх, Горенский, Горенский, Гавриил Георгиевич! Мы уж и ложь во спасение прошли, а Вы всё ещё «тама», всё ещё врёте себе и другим! А ведь тёзка Ваш, придворный поэт Гавриил Державин писал ещё двести лет назад: «Злодейства землю сотрясают! Неправды зыблют Небеса!..» И этого не знаете?! И Пушкина небось не читаете, а Лермонтова тем более?! В лени и самоупоении жить спокойнее, сытее и блаженней, да?!

Ну и живите! А я уж как-нибудь без Ваших нравоучений обойдусь. Я сам себе судья и командир. Работаю в великой русской литературе не ротным писарем. Я инвалид второй группы ВОВ, награждённый медалью «За отвагу» и Орденом Красной Звезды на фронте, тремя орденами Трудового Красного знамени, орденом Дружбы народов, за работу в русской литературе удостоен 0еУдарственных премий РСФСР им. Горького и премии СССР, секретарь Правления Союза писателей РСФСР, депутат Красноярского краевого совета, член редколлегий многих журналов и издательств.

Виктор Астафьев

1986 г.

(П.Николаенко)

Дорогой Петя!

Я получил твоё письмо, спасибо за него! Поклонись, пожалуйста, от нас с Марьей Семёновной Клаве, твоим детям и внукам, всем желаем скорой весны и доброго мирного лета.

Мы живём помаленьку, работаем, старимся, ждём тепла и лета. В эту зиму у меня было много поездок: был в Москве на съезде писателей, затем – на конгрессе сторонников мира в Варшаве, и сразу же поездка по Западной Германии, очень интересная была поездка, но утомительная. Затем вместе с Марьей Семёновной летали в Ленинград, оттуда к детям в Вологду, а я ещё и, в Горький заезжал по делам.

Сейчас отдыхиваюсь, пытаюсь разделаться с почтой. Особенно много писем пришло по поводу статьи в «Правде», надо их все прочесть, сделать по ним обзор опять же для «Правды» [речь о статье « Там, в окопах: воспоминания солдата», опубликованной в газете «Правда» 25 ноября 1985 г. – Сост.].

Нашёлся наш дорогой командир дивизиона Митрофан Иванович Воробьёв, ты его должен помнить. Его ранило под Каменец-Подольском, после него стал командиром дивизиона начальник штаба Бахтин. Я знаю, что в сентябре будет в Житомире встреча ветеранов нашей дивизии, хлопочу, чтоб пригласили Митрофана Ивановича с Капитолиной Ивановной. Заканчивается работа над трёхсерийным фильмом по моему сценарию, и я постараюсь, чтоб его показали нашим ветеранам.

Мы с Марьей Семёновной собираемся уехать подальше от дома – устали от телефонов, от людей, надеемся отдохнуть в тёплой стране – Болгарии. Кланяюсь и обнимаю. Твой Виктор

12 марта 1986 г.

В отдел пропаганды Житомирского обкома КПСС

Дорогие товарищи!

К вам от имени ветеранов 17-й артиллерийской дивизии – Киевско-Житомирской – обращается бывший боец её, ныне – писатель, лауреат Государственных премий, инвалид войны Астафьев Виктор Петрович. Ветераны нашей славной дивизии решили провести встречу в городе Житомире в сентябре 1986 года и пишут мне о том, что житомирские власти не только не идут навстречу нашим сборам, но и препятствуют этому мероприятию, как могут.

Я понимаю Вас, даже очень хорошо понимаю – осень, время уборочной кампании, а со стариками много возни и хлопот: надо их встречать, устраивать, приветствовать, организовывать встречи и т. д. Но скоро мы уж никого не будем обременять и Вас тоже, дорогие товарищи житомирцы. Старость наступает гораздо неожиданней и стремительней, чем этого желаешь и ждёшь. Думаю, встреча наших ветеранов будет одной из последних, но вполне вероятно, что и последняя. – уже и самым молодым из участников войны перевалило за шестьдесят. Наберитесь сил и мужества потерпеть нас ещё немножко.

Тем более что, будучи недавно в Ленинграде. Я договорился с нашими ветеранами и просил сообщить всем, что на встрече должны торжествовать сухой закон и самодисциплина.

Со своей стороны обещаю провести несколько встреч с читателями и ветеранами, посетить места боёв, а также показать фильм по моему сценарию «Где-то гремит война» (три серии), работу над которым по заказу Гостелерадио заканчивает на студии им. А. Довженко режиссёр Войтецкий.

Прошу Вас мне коротенько отписать по указанному адресу.

Заранее Вас благодарю и кланяюсь. Виктор Астафьев

12 марта 1986 г.

(К.И. и М.И.Воробьевым)

Дорогие Капитолина Ивановна и Митрофан Иванович!

Я давненько получил Ваше письмо и всё его откладывал в сторону, чтоб ответить Вам подробней и толковей. Но время всё бежит, бежит, суета и текучие дела не убывают, и я решил хоть коротенько пока Вам написать, а жена перепечатает письмо на машинке.

Я после ранения на Букринском плацдарме так и не вижу правым глазом, а от многописости и почерк испортился, так что извините, ответ мой на машинке.

Я Вас, Митрофан Иванович, и Вас, Капитолина Ивановна, очень хорошо помню и часто вспоминаю, чему добрый свидетель жена моя, Марья Семёновна. Она у меня тоже участник войны.

Я после ещё одного ранения, полученного уже в Польше, и долгого пребывания в госпитале, в нестроевой части встретил М. С. Мы поженились в 1945 году, уехали жить на её родину в г. Чусовой, на Урал, вырастили дочь и сына, а одну дочку от послевоенной нужды потеряли. Сейчас у нас уже трое внуков: двое парней – Витя и младший Женя, и внучка Поля, ей исполнилось три годика, а Витя уже ходит в школу. Женя – в садик. Жена моя тоже снимается литературным трудом и, конечно, домом.

Насколько мне известно, Вы, Митрофан Иванович, ни разу не были на встрече ветеранов нашей дивизии. Сообщаю Вам, что нынче подобная встреча назначена на сентябрь в городе Житомире. Я сообщу в комитет ветеранов дивизии Ваш адрес с просьбой, чтобы Вас пригласили.

Сам я из-за занятости и затурканности редко бываю на подобных встречах и был всего на двух: в Киеве и в Ленинграде, где встречался с бойцами нашего взвода – Петей Николаенко, Ваней Гергелем, Жорой Шаповаловым и Славой Шадриновым, который, если помните, вышел из окружения на наш наблюдательный пункт на плацдарме. Сейчас он работает замдиректора Нижнетагильского комбината по транспорту. Бахтин Евгений Васильевич, Дидык Алексей Кондратьевич умерли в Ленинграде. Волкенштейн Сергей Сергеевич раньше их умер в Москве. Живых осталось уже очень мало, да и больные все, старые. Вы, если и помните нас – меня, Николаенко, Гергеля, Жору Шаповалова, то помните мальчишками, ведь мы все с 24-го года рождения, все уже на пенсии, на отдыхе, я тоже получаю персональную пенсию по 2-й группе инвалидности, но отпуска и отдыха в нашей проклятой и прекрасной работе не бывает.

Мне очень хочется с Вами встретиться и поговорить. Очень! И если Вы не сможете приехать в Житомир, я бы напросился заехать к Вам в Новохопёрск. В Воронеже я бывал, там издавались мои книги, есть друзья, так что крюк на денёк-другой я бы сделал. Ну, а если соберётесь в Житомир, тем лучше – там побываем на местах боёв, я постараюсь показать Вам новую трёх-? серийную картину «Где-то гремит война», снятую по моему сценарию.

Литературой я занимаюсь с 1951 года, а до того был рабочим, учился в школе рабочей молодёжи, ныне – уж похвалюсь Вам как бывшему моему командиру и очень родному человеку – дважды лауреат Госпремий. Выходила у меня собрание сочинений в четырёх томах. Считаю, что жизнь прожил нё напрасно, хотя не во всём и не так, как хотелось. В № 1 журнала «Октябрь за 1986 год напечатан мой новый роман. Шуму о нём уже много, даже больше, чем я ожидал.

Следом за письмом посылаю Вам однотомник, изданный к моему 60-летию с фотографией, по которой Вы меня, возможно, чуть и припомните. Кланяюсь низко и целую Вас. Ваш Виктор Астафьев

12 марта 1986 г.

(Адресат не установлен)

Дорогие Наталья Михайловна и Павел Михайлович!

Вас приветствует бывший боец 7-го корпуса, которым Вы, Павел Михайлович, имели честь командовать во время войны, а ныне – писатель Астафьев Виктор Петрович. Желаю Вам доброго здоровья и тёплого, мирного лета.

Из Краснодара мне написал о вас Тупиха Михаил Антонович, и я очень рад, что Вы живы. Он же написал, что у вас устарело жильё и его не ремонтируют. Я слышал о Вашей скромности ещё на фронте, хотя видеть Вас мне не довелось – я был рядовым бойцом в 92-й артбригаде 17-й дивизии, несколько раз был ранен и сейчас инвалид 2-й группы, но продолжаю работать.

Скоро я буду делать обзор писем, поступивших на моё выступление в газете «Правда» в ноябре прошлого года, и постараюсь через газету «надавить» на одесские власти и постараюсь, как смогу, помочь Вам с ремонтом жилья. Кланяюсь. Ваш бывший боец Виктор Астафьев

21 марта 1986 г.

(Б.В.Никитину)

Дорогой Борис Фёдорович! Всё чаще и чаще укладывают меня постель старые фронтовые раны, и с годами прибавляются болезни. На такой случай у меня скапливается куча рукописей, и я, значит, «не скучаю».

Ваша рукопись, конечно же, не добавила мне здоровья, но и не убила до конца – видел я всё это, и по Уралу достаточно пошлялся, и в качестве рыбака, и в качестве журналиста, и в качестве просто шатающегося любителя природы. Бывал и в Лабытнанге, а на пути к ней в знаменитой Сеиде, где пересекаются пути многих страшных судеб, дорог, истории нашей и современности ясноокой. Ездил и поездом – из Воркуты, Ухты, Сыктывкара и проч, попадал в вагоны с амнистированными и вербованными. Наверное, из-за ранения в лицо (у меня подбит на Днепре и не видит правый глаз), из-за глубоких морщин и из детдома, ФЗО и фронта полученного умения держаться с подобного рода публикой, меня никогда не трогали, и оттого, что я держал вещи на виду, ничего ни разу и не взяли, а наоборот – своё, последнее, предлагали. А вот стрелки, оперативники, «попки» замели один раз. Вёз я грамоту, значки и награждения в Верх-Язвенскую школу от журнала «Уральский следопыт» – за тяжёлую работу по перегону скота на Кваркуш, ребятам вёз. А голова стриженая – тяжёлая контузия у меня, и мне казалось, когда волос снимешь – голове легче. В это время – побег из лагерей, а «попки» храбры у себя в дежурке, в лесу же боятся и набились в катер, искать беглецов. Я как раз с упоением читал впервые вышедшего Платонова, а они, бесстрашные стражи, на корме с девками поигрывали и, чтоб покуражиться, но скорее от тупости, давай мою личность сравнивать с фотками беглых, и, показывая на одного, девица с ужасом прошептала: «Похож!» Один, в прыщах, изношенный крестьянством дома, изнурённый онанизмом в казарме блюститель порядка ко мне: «Ваши документы!» – «Какие?» – спрашиваю. «Как какие? Ты чё?!» – «Ну, какие, какие – паспорт, депутатский билет, журналистское удостоверение? Чего надо-то?» – «Пашпорт».

Дал я ему паспорт, долго он на меня, на карточку смотрел – сличал. А на карточке я без морщин, выгляжу моложе и красивей. «Насмотрелся? Налюбовался?» – спрашиваю. «Бу-бу», – в ответ. «А ну-ка, теперь покажи свои документы!» – «Как? Зачем? Ишь ты, документы ему». – «Покажешь, покажешь! Чего боишься-то!» – «Я – боюсь? – и на девок взглядом победителя: – Гы-гы! Боюсь!» – сунул мне плоское удостоверение. Я, ни слова не говоря, к себе его в карман и говорю: «Председатель Красновишерского райисполкома передаст эту ксиву твоему начальнику и поведает попутно о том, как вы храбро втроём искали на катере беглых арестантов».

Э-эх, что было! Картина! За капитаном бегали. А капитан меня узнал и на стрелка на этого: «Недоносок! Пакостник! Забрался на катер, бздун, да ещё и власть показываешь!.. Отдайте вы ему корочки эти, Виктор Петрович, я его, мерзавца, вместе с боевыми соратниками сейчас в лес, на комарьё высажу. И вас высажу, красотки!» – рявкнул капитан на девок. Те, бедные, в слёзы: «А нас-то за чё? Ну, обознались! Он и на писателя-то не похож, да и не писатель, поди-ко, документы подделал».

Так вот, на писателя не похожий, и до се живу. Сейчас хоть дублёнка есть, машина, дом в деревне, и волосья не стригу – сами вылезают, а бывали времена.

Ваш опус, конечно же, печатать никто не будет в ближайшие обозримые лета, но писать это необходимо, хотя, в общем-то, читать про бичей я уже и подустал. Поэзия, половина её, сейчас поёт о покинутой деревне, проза – о бичах. Много их развелось, бедствие надвигается на нас, а мы делаем вид, что не замечаем «бревна в глазу», но то же самое было и с темой пьянки, теперь вот хватились.

Человек Вы способный, юркий и натянутый до звона в себе. Писать Вам надо хотя бы для того, чтоб «освободить» себя, разрядиться, а что и когда будет печататься – это сказать весьма затруднительно даже известному писателю, безвестному же тем более. Но, терпение и труд...

Будьте здоровы, будьте сердиты, но не злы, и работайте больше, успевайте, пока молоды. Кланяюсь и желаю добра-здоровья! Виктор Астафьев

14 июля 1986 г.

Овсянка

(В Восточно-Сибирское книжное издательство)

Уважаемые товарищи и друзья!

Хорошее дело вы придумали. Очень! Воспитывать наших, уже совершенно уверовавших в свою исключительность, «лучших в мире» читателей, на мой взгляд, бесполезно, они, в массе своей, так испорчены в школе и повсеместной демагогией, что тратить слова на них излишне, а вот детей ещё можно и не поздно приучить к книге.

Благодарю за честь быть председателем юношеской библиотеки [ издательство задумаю серию «Юношеская библиотека». – Сост. ]. Готов всеми своими невеликими силами и возможностями способствовать успеху издания и огорчиться ещё раз, что инициатива по изданию юношеской библиотеки изошла не из моего родного города. Но, коли вся Сибирь наша Родина, утешимся тем, что начинание всё же наше, сибирское.

Конечно же, я с удовольствием напишу вступление к первому тому! Хорошо бы напомнить мне об этом. Предстоит мне несколько длительных поездок, а память становится коротка, могу и забыть.

Прошу вас непременно включить в одни из томов повесть Петра Поликарповича Петрова «Саяны шумят» и вообще припомнить то, что с упоением читалось нами в тридцатых годах, наверное, не всё там было дурно писано наверняка не хуже нынешнего конвейера-потока.

Надо бы оставить место для новых произведений, что пишутся иль уже написаны и выйдут на свет за эти годы. Пожалуйста, не обижайте омичей, они как-то на отшибе всё время остаются, город-то хороший.

Простите, что письмо не на машинке. Жены дома нет, а я печатать так и не выучился.

Кланяюсь вам. Ещё раз успехов! В. Астафьев

16 июля 1986 г.

Красноярск

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валя!

Мария Семёновна приехала с похорон, тётушка, повидавшись со мной, будто долг свой исполнила и умерла. Мария Семёновна с тяжким трудом достала билет из Москвы – Чернобыль отбивает смертоносными волнами людей на все стороны.

Записку твою мне Лёня передал. «Мёртвые мы никому не нужны» – пишешь ты. А живые? Только тем, кого кормим и жалеем. Кто на глазах и под ладонями.

Абреки из Грузии звонят в час ночи [после публикации рассказа « Ловля пескарей в Грузии» в N° 5 журнала «Наш современник» за 1986 г. из Грузии на Виктор а Петровича и его семью посыпались угрозы и оскорбления. – Сост.]. Марья моя назвала одного мудаком (это первое ругательство, ею допущенное за всю нашу совместную жизнь), а он ей сказал: «Сама мудака» – во уж!

Собираемся в Эвенкию. Охота тайменя поймать, на старообрядцев посмотреть, поучиться у них стойкости.

Воронежцы извинения просят за Троепольского у меня. Он, мол, у Грузии, а мы у тебя, и пишут, что подобное поведение его сделалось нормой, и мне много писем идёт с поддержкой. В письмах русские мужики храбрые и умные, а вот бабы и наяву храбрее, хотя все их считают глупыми. Явное заблуждение, от истории и по истории идущее.

Я больше живу в Овсянке. Ездил один раз на водохранилище, снимали передачу «Жизнь растений», пока те растения ещё живы. Передача пойдёт по ЦТ в сентябре, а я в сентябре хочу поехать в Житомир, на встречу ветеранов нашей дивизии.

Хорошо, что хоть пепел горемыки Толи Соболева догадались на Родину увезти. Не развеяли хоть по Кенигсбергу.

Поклон Свете и всему твоему семейству. Виктор Петрович

1 августа 1986 г.

(Адресат не установлен)

Дорогой Евгений Замирович!

Нынешней осенью я начну большую работу над подготовкой исправленного «Последнего поклона». Написались две новые главы, одна из них – «Пеструха» – печатается в № 1 журнала «Сельская молодёжь», и Вы, чувствую по письму, ещё не читали её. Вторая глава в работе.

Подготовка нового издания, надеюсь, сама даст ответ на многие Ваши вопросы. Появится и бабушка вновь, и довольно явственно, в новой главе «Пеструха». Книга разделится уже не на две, а на три части. Пойдёт работа и над языком. в том числе и над ликвидацией излишеств языковых.

Почему снял фразу: «Музыка окликнула во мне далёкое детство»? Сейчас Уже, конечно, не помню, но ныне я снял бы её за некоторую манерность и Иже за налёт литературной красивости. Надо бы всё это вычистить у меня и в Других вещах, а уж во всей нашей современной литературе, особенно в поэзии, сей «материал» лопатой бы совковой выгрести.

Как приходят ко мне слова? Не знаю, что на это ответить. Наверное, слова мои – это я сам, и они во мне живут. Впрочем, последнее время я много пользуюсь словарями, в том числе сибирскими. Где сверяюсь, а где и пользуюсь этим бесценным кладом, собранным нашими подвижниками из учебных заведений, прежде всего в Томском университете. Они, в Томске, знают, что я их боготворю за их прекрасную, так нужную в России работу, и шлют мне все, что у них издается. Вот только что прислали «Средне-Обский словарь», и один экземпляр я пошлю в Японию, где так въедливо изучают русский язык, а издатель мой ещё и коллекционирует (!) русские словари.

Кланяюсь. Желаю всего доброго. Ваш Виктор Петрович

1 августа 1986 г.

(И.П.Дедкову)

Дорогой Игорь Петрович!

Статью в «Новом мире» прочёл перед самым отлётом в Эвенкию. Из пяти дней, проведённых в тайге, погожих набралось два, так что было у меня время полежать на тесаных жердях в охотничьей избушке, посидеть у костра, послушать тишину и подумать неторопливо, а больше сидеть просто так, ни о чём не думая и радуясь тому, что есть ещё «углы» на земле, куда можно спрятаться со своим незрелым, всё ещё детским горем, ибо там, перед величием пространств и необъятности тайги, ощупаешь себя дитём. Чьим? Наверное, дитём подлинной, единственной матушки-земли!