Текст книги "Я боялся - пока был живой"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Значит так, – докладывал он через пятнадцать минут. – В квартире трое: одна из них – женщина, скорее всего, ваша супруга, Арнольд Электронович, по приметам похожа. Кроме нее – два здоровых лба, они меня сперва пускать в квартиру не хотели, но я разорался, что у меня плановый обход, и что если они меня не пустят, я вызову участкового. Пустили, конечно, но ходили за мной по пятам, и едва не в шею вытолкали.

Быстро посовещавшись, решили идти, пока бандитов всего двое. Надо было поторапливаться, остальные наверняка где-то близко, и если подойдут, то шансы наши станут совсем мизерными.

Меня и Петюню решили оставить в резерве.

Велев Петюне охранять машину и смотреть в оба, я медленными кругами поехал вокруг дома.

Я ездил круг за кругом и думал, думал, думал...

Когда я проснулся, оказалось, что езжу вокруг совсем не того здания. Я заметался по дворам, забыв номер нужного мне дома, сбил пару прохожих, столкнулся с мусоровозом, дважды был укушен одной и той же собакой, обруган всеми и всем...

Когда я все же обнаружил нужный мне дом, то с облегчением увидел, что машина стоит на месте, а Петюня увлеченно играет в песочек с ребятишками.

На мой вопрос, не входил ли кто в подъезд, он ответил недоуменным пожатием плеч. За подъездом ему смотреть не велели. Я посмотрел на часы: что-то явно случилось, наши друзья не могли быть так долго в квартире.

Я уже собрался подняться к ним, но двери подъезда открылись, и из них торопливо вышел Вовик, а с ним еще четверо бандитов. Они сели в машину и уехали, прежде чем я что-то успел предпринять...

В оставленной даже незапертой квартире стояла мертвая, нехорошая тишина.

Откашлявшись, я окликнул Арнольдика, потом Скворцова, Нинель, потом, в отчаянии, чью-то мать, и мне ответило эхо. Мне стало не по себе, и жуткий холодок страшного предчувствия пробежал по спине.

Я проехал во вторую комнату. Там тоже никого не было. Не было никого и на кухне, и в ванной, и в туалете...

Везде было пустынно, и всюду ответом мне была холодная, зловещая, мертвая тишина. Я стоял посреди кухни и напряженно размышлял: куда же могли бесследно исчезнуть сразу три человека?

Я думал и рассеянно оглядывался по сторонам. Так мой взгляд и упал на огромную кастрюлю, стоявшую на плите.

Меня словно гвоздями к креслу прибили. Холодный пот стекал с меня водопадом, не то что ручьями. Как загипнотизированный, смотрел я на эту огромную кастрюлю, в которой можно было варить лошадей, и никак не мог найти в себе силы подъехать к ней и отрыть крышку.

– Петюня, – внезапно ослабевшим голосом позвал я, сам не узнавая свой голос.

– Иду! – басом отозвался Петюня с лестничной площадки, устроившись как всегда там на коврике возле дверей.

– Петюня, открой, пожалуйста, крышечку вот на этой кастрюльке, указал я ему пальцем, когда он вошел.

Петюня удивленно посмотрел на меня и подошел к кастрюле. Я сидел, вытянув шею до боли в копчике.

А ничего не подозревающий, простодушный и безотказный Петюня, открыл крышку кастрюли, тут же бросил ее на пол, а сам выскочил из квартиры и с грохотом скатился по лестнице.

Я так и не успел рассмотреть, что же было в кастрюле. Спросить же у Петюни, учитывая его столь скоропостижное бегство, я просто не успел.

Что мне оставалось делать? Я подъехал к плите, вытянулся как мог в коляске, судорожно набрал полные легкие воздуха, и готовый к самому страшному, заглянул в кастрюлю.

Она была полна доверху. Манной кашей. Грязно-белой и комковатой. И вот тут я и вспомнил, что Петюня с малолетства больше всего на свете ненавидит манную кашу.

С некоторым облегчением опустил я крышку на место. Но куда же делись Арнольдик, Нинель, Скворцов?

Мысленно разделив квартиру на сектора, я постарался представить себе вероятные места для скрытия останков.

Прикинув степень вероятности, применив дедукцию, я уверенно принялся взламывать паркет.

Выломав паркет в комнатах, я приступил к отбиванию плитки в ванной...

Когда я вывернул унитаз, меня отбросило к стене мощной струей воды. Я поспешно закрыл двери туалета снаружи, аккуратно заперев на щеколду. Прислушался, приложив ухо к двери. Там ревела и бесновалась стихия, вырвавшаяся на волю из труб. Из-под дверей вытекала вода, образуя лужицу, которая медленно, но уверенно и грозно увеличивалась в размерах.

Еще раз я обвел лихорадочным взором всю квартиру: в стенах зияли пробитые мною дыры, обои всюду были отодраны и висели клочьями, штукатурку я где смог отодрал ногтями, паркет был взломан, даже плинтуса были сорваны.

Отчаявшись, я рванул клок волос из головы. Как всегда – помогло! Я обратил внимание на стенные шкафы. Подкатив к ним на коляске, я распахнул створки одного из них.

Прямо ко мне на колени вывалился связанный и с кляпом во рту, Арнольдик. Я быстро развязал его, он с удивлением осмотрел разгром в квартире, но ничего не сказал.

Вдвоем мы быстро выудили из остальных шкафов Нинель и лейтенанта Скворцова.

Вода тем временем все прибывала и прибывала. Когда мы выскакивали за двери, к этой же двери спешили жильцы нижних этажей, чем-то явно обеспокоенные...

Уже на улице Арнольдик и Скворцов рассказали мне, как вошли в квартиру, как повязали двух бандитов, сунув им под нос пистолеты, а когда стали засовывать их в шкафы, неожиданно появились Вовик и с ним еще трое. Ситуация сразу же повторилась с точностью до наоборот: теперь уже в шкафы засунули Арнольдика, Нинель и Скворцова. Странным было то, что бандиты неожиданно потеряли интерес к Арнольдику и Нинель, оставив их в квартире. А мы все остались безоружными.

Впрочем, появилась надежда, что бандиты отвязались от строптивых старичков, уяснив себе бесполезность затеи с квартирой и оставив в покое Нинель и Арнольдика.

Первой поняла это Нинель, вмешавшись в наши мужские рассуждения о том, где бы взять оружие.

– А зачем вам оружие? – спросила она, выслушав наши сетования.

– Как ты не можешь понять, дорогая, что без оружия мы с бандитами никак не справимся! – возмутился ее непонятливостью Арнольдик.

– Дорогой! – терпеливо возразила ему Нинель. – С кем ты собираешься воевать теперь? Последние события отразились на твоей неустоявшейся психологии. Кстати, ты не думаешь, что это говорит в пользу более устойчивой женской психологии?

– Дорогая! – взвыл Арнольдик. – Устойчивой, или неустойчивой, бывает психика. Ты понимаешь – психика! А не психология. Психология – это... это...

– Вот видишь, дорогой, ты даже не можешь внятно сказать, что же это такое – твоя психология. А еще споришь со мной, доказывая, что пишешь, зная предмет...

– Нинель! Как тебе не стыдно?!

– Почему же это мне должно быть стыдно? В конце концов, книги о женской психологии пишешь ты, а не я пишу о мужской...

– Извините, – вмешался вежливый Скворцов. – Я не очень понимаю предмет ваших споров, но мне кажется, что вы, Арнольд Электронович, позабыли самое главное: жена ваша с вами, а бандиты уехали, оставив вас в покое.

– Что-то мне не верится в этот покой, – проворчал Арнольдик. – И что вы хотите сказать, что из этого следует?

– Молодой человек хочет сказать, что из всего этого следует то, что наши неприятности, наконец, закончились. Я вас правильно поняла, молодой человек? – Нинель повернулась к Скворцову.

– Совершенно верно. Вы же, Арнольд Электронович, сами сказали, что сожгли те бумаги, ту самую генеральную доверенность, которую вас заставили насильно подписать?

– Конечно! И журнал тоже, прямо на столе в офисе сжег.

– Вот видите! Зачем же вы им нужны без бумаг? Наверное, они не хотят начинать все сначала, нет у них такого желания, вот они вас и оставили в покое. Зачем им лишнее мокрое дело?

– Ну что же, вполне логично, – вроде даже с какой-то неохотой согласился Арнольдик.

– Дорогой! – воскликнула обрадованная Нинель. – У нас опять будет спокойная, тихая жизнь. Как же это замечательно – быть простым обывателем!

– Да, – скучным голосом подтвердил Арнольдик. – Неплохо. Но если честно – мне будет чего-то не хватать. Может быть, совсем чуть-чуть, но все же...

– Арнольдик! Дорогой! Что ты такое говоришь?! Это же возмутительно! Ты что – хочешь сказать, что тебе будет не хватать этих бандитских рож?!

– Ну что ты, дорогая?! Просто это, наверное, последнее приключение в моей жизни. И настоящая старость, теперь я знаю, приходит вместе с жизнью без событий, приключений и происшествий, что нам с тобой в дальнейшем и предстоит...

Но всем нам предстояло, увы, совсем другое.

– Папаня, я писать хочу! – загудел мне в ухо Петюня, переминаясь с ноги на ногу.

– Иди за кустики возле дороги, видишь? Иди, не бойся, никто не увидит.

Петюня пошел в кустики...

Вот так мы и попали в милицию.

Глава одиннадцатая

А кто мог знать, что в кустах притаились ретивые гаишники, караулившие неосторожных водителей с замеряющим скорость радаром.

Петюня же в сами кусты не полез, а совершил свои маленькие дела прямо на них, со всеми вытекающими на кусты и на притаившихся в них гаишников, обстоятельствами.

Из нас не забрали только лейтенанта Скворцова, про которого мы в один голос заявили, что спрашивали у него дорогу, а так видим этого гражданина впервые. Мы понимали, что милиционеру Скворцову только привода в милицию не хватало.

Приехавшие патрульные машины, вызванные мокрыми гаишниками, гостеприимно распахнули перед нами дверцы...

В отделении нас всех ожидал большой букет маленьких сюрпризов.

Для начала у меня обнаружили пистолет, про который я сам позабыл. Тут же всех нас обыскали с головы до ног и обратно.

После этого пришлось вскрывать кейс Арнольдика. Это оказалось не так-то просто, поскольку шифр замка он не называл, а кейс оказался бронированный. Все попытки вскрыть его закончились неудачей, взламывать его побоялись, опасаясь взрывчатки, так что отложили эти дела до прибытия специалистов. Тем более, что под сидением машины, которую мы взяли у бандитов оказался пакет с белым порошком, я даже, кажется, догадывался, что это за порошок, и сколько нам за него дадут.

После всего этого нас потащили фотографировать, заполнять карточки и снимать отпечатки пальцев.

Пока нас фотографировали, Арнольдик зачем-то спер рулончик старой засвеченной фотопленки, лежавший на подоконнике.

Я шепотом спросил его, на фига ему испорченная фотопленка, у него же нет испорченного фотоаппарата. На что Арнольдик важно ответил, что скоро я сам все узнаю.

Когда же мы покорно ожидали пока с нас снимут отпечатки пальцев, Арнольдик тихо спросил, нет ли у меня кусочка бумаги? На что я ответил, что если ему нужно в туалет, то там должна быть бумага, если его, конечно, отведут.

– Нет, – с сожалением вздохнул Арнольдик. – Не подойдет. Туалетная бумага слишком тонкая.

Он заметил у нашего конвоира в руках газету.

– Молодой человек, не разрешите посмотреть? – ласково попросил Арнольдик.

Охранник, молоденький мент, еще совершавший переходный период из человека в мента, на мгновение задумался и протянул газету Арнольдику.

Тот поблагодарил его и сделал вид, что с интересом читает газету, толкая меня локтем.

Я, словно случайно, включил на мгновение стартер коляски. Коридор наполнился ревом и грохотом реактивного двигателя, под который Арнольдик и оторвал едва ли не половину газеты.

Я заработал подзатыльник от конвоира, Арнольдик же бережно сложил и вернул газету охраннику. Оставшуюся у него часть он незаметно порвал пополам, рулончик фотопленки тоже разделил на две части.

После этого он половину фотопленки завернул в кусок бумаги, закрутив хвостики, и сделал как бы карамельку. Точно так же он поступил со вторыми половинками.

В коридор как раз вывели возмущенную Нинель.

– Это безобразие – фотографировать женщину и не разрешить ей причесаться! – бушевала она.

– Нинель! Дорогая, ты прекрасно, ты просто великолепно выглядишь, зачем так расстраиваться? – попытался успокоить свою безутешную супругу Арнольдик.

– Арнольдик, дружочек, прекрати! Я сама прекрасно знаю, как и когда я выгляжу!

После этого она надулась, почему-то на всех, села на скамейку и демонстративно замолчала.

Вот так мы и сидели в пустом коридоре, чего-то, или кого-то ожидая.

Наконец из дверей кабинета, в котором нас предварительно допрашивали, высунулась рука и помахала охраннику.

Нас тут же препроводили в кабинет, где нас уже поджидал седой полковник милиции, которого мы до этого в отделении не видели.

Пока мы рассаживались напротив него, полковник барабанил пальцами по столу и курил папиросы, а после того, как по всей вероятности отбил об стол пальцы, принялся постукивать по столу спичечным коробком.

Арнольдик к этому коробку взглядом прикипел.

Полковник же, казалось, ничего и никого не замечал, все так же молча и сосредоточенно курил, окутывая кабинет пластами дыма. Рядом с ним сидел капитан, держа в руках раскрытый блокнот и ручку наготове.

Но в воздухе висела тишина, и записывать ему пока что было нечего, разве что собственные мысли, но с этим у капитана было плоховато, судя по тому, что он ничего не писал, а терпеливо ждал чужих слов и мыслей.

В воздухе висела тишина и клубы табачного дыма.

– Ну что же, приступим? – не то спросил, не то поставил нас в известность полковник.

Но тут зазвонил телефон. Полковник снял трубку, послушал, потом отодвинул в сторону папиросы и спички, встал из-за стола, сделал знак капитану следовать за ним и поспешно вышел из кабинета, а у дверей встал милиционер.

Мы сидели и ожидали, пытаясь осмыслить всю бессмысленность, нелепость и безысходность нашего положения.

Петюня засунул в нос палец, увлеченно и вдохновенно разрабатывая недра, полные удивительных тайн и загадок.

– Петюня, сынок, – начал я, собираясь сделать ему внушение по поводу этого занятия.

Но меня остановил грозный окрик часового:

– Не разговаривать! – и сержант, стоявший в дверях, повертел за спиной дубинкой для большей убедительности.

Я посмотрел на Петюню, и выбрав момент, когда он повернулся ко мне, постучал сурово кулаком по ручке кресла, нахмурился и показал пальцем на нос, а глазами на дежурного.

Петюня покивал понимающе, тут же вытащил палец из носа, встал со стула, и прежде чем дежурный сержант успел как-то отреагировать, Петюня зажал ему пальцами нос и врубил кулаком по голове.

Сержант сел на пол, даже не охнув.

– Ты что: сдурел?! – подскочил я в коляске.

– Папаня! – загудел басом обиженный Петюня. – Ты же сам велел!

И в доказательство своей правоты он повторил мои упражнения в пантомиме: показал глазами на лежащего охранника, кулаком ударил по воздуху и показал пальцем на нос, иначе как "бей его", понять это было невозможно.

– Не ругайте его, Гертрудий, – пришла на помощь Петюне сердобольная Нинель. – Мы сейчас окажем милиционеру первую помощь и принесем ему свои извинения.

– А он нам окажет вторую помощь, – проворчал я.

– Да, ну и наделали мы шухеру! – вздохнул Арнольдик.

Нинель даже поперхнулась от неожиданности.

– Арнольдик, дорогой, на каком это языке ты изволишь разговаривать?!

– Ах, Нинель, оставь ты в покое язык, сейчас тут будет куча ментов. В конце концов, я же не на Марсе живу, а в этой стране испокон века одни сидят в тюрьме, другие туда собираются, а третьи их охраняют, а потом все они меняются местами.

– Милые вы мои, потом доругаетесь, – я от волнения ездил по кабинету кругами. – Давайте как-то выбираться отсюда...

– Сейчас будем выбираться, – буднично согласился Арнольдик.

Он взял со стола спички, на которые с самого начала смотрел с таким вожделением, снял со стеллажа свой кейс, который лежал там в ожидании приезда экспертов.

Потом велел нам подойти, отдал короткие распоряжения, после чего спросил:

– Все готовы?

Мы усердно закивали.

– Учтите, на всё про всё у нас будет минуты полторы, не больше. Всё поняли? Поджигаю! Начали!

Он поджег кончик одной из свернутых им "карамелек" с пленкой, бросил ее на пол, и стоял над ней, чутко прислушиваясь. Когда внутри упаковки что-то зашипело, он тут же наступил на нее ногой. Шипение резко усилилось, и повалил густой, едкий, ужасно вонючий дым, неожиданно в просто таки невероятных количествах.

Арнольдик замахал на нас руками, беззвучно ругаясь одними губами, с отчаянием показывая на часы.

Я ткнул в бок Петюню, и тот отчаянно замолотил по запертой двери кулаками. Нинель набрала как можно больше воздуха и отчаянно завизжала, зажмурившись от усердия, на самых высоких нотах, какие только смогла вытянуть.

– Горииииим! Горииииим!

Пищала она так, что уши закладывало.

В коридоре снаружи раздался топот, двери открылись, в кабинет заскочили два милиционера и были мгновенно разоружены.

Мы бросились в коридор, почувствовав близкую свободу. Арнольдик на бегу поджег вторую "карамельку" и затоптал ее, как и первую, отчего коридор моментально утонул в вонючем густом дыму.

И вот тут-то Арнольдик нос к носу столкнулся с полковником, выплывшим из дыма.

Времени на размышления у Арнольдика не было, и он принял самое простое и самое верное в подобной ситуации решение: он опустил на голову полковника кейс.

Полковник почему-то задумчиво отдал честь, вытянулся в струнку, держа руки по швам, и так вот и рухнул на пол.

Коридор был полон дыма, кашля, топота, и громкого мата.

Пока доблестная наша милиция кашляла и вдохновенно материлась, мы вполне благополучно выскочили во двор.

Во дворе уже было полно зевак, привлеченных густым дымом из окон, и нам не составило никакого труда смешаться с толпой любопытных, которая все пребывала.

Со стороны зрелище было и вправду вполне экзотическое и эффектное: из дверей отделения милиции валил густой зеленый дым, а на улицу выскакивали один за другим плачущие милиционеры.

Почему-то за ноги выволокли, не разобрав очевидно в дыму знаки различия, полковника. При этом молоденькие милиционеры так торопились покинуть здание, что проволокли его и по ступеням, и голова его выбила веселую дробь по всей лесенке.

Следом вытащили караульного, которого огрел Петюня.

Его уложили на травку рядом с полковником, который уже очнулся и пытался понять, где он и что происходит.

Караульный, глотнув свежего воздуха, пришел в себя, увидел перед собой полковника, отдал ему честь и, вытянувшись на траве во фрунт, попытался доложить:

– Товарищ полковник! – гаркнул он тому прямо в ухо, отчего полковник вздрогнул и торопливо отполз, пробормотав:

– Вольно, вольно, лежите, лежите...

Убедившись, что все наши "жертвы" целы и почти невредимы, мы потихоньку выбрались из толпы и поспешили убраться от этого отделения как можно подальше.

И только выбравшись из толпы, мы увидели, что кто-то машет нам из-за угла, стараясь привлечь наше внимание.

Мы пригляделись и радостно бросились в объятия к Скворцову.

– Я тут стою и голову ломаю, думаю, как вам помочь, а вы сами выбрались! – восторгался лейтенант. – Ну, молодцы! Ну, гвардейцы!

Кто бы с ним спорил.

После краткого совещания, прежде чем всем распрощаться и отправиться, наконец, по домам, решили зайти всей компанией к Нинель и Арнольдику, во-первых посмотреть, что там и как, а во-вторых, помочь навести порядок, и в-третьих – просто отметить конец наших приключений.

Мы дружно принялись шарить по карманам, но тут же вспомнили, что по карманам нашим уже пошарили в милиции и развели руками: мол, что поделать, чайком побалуемся.

Но тут Арнольдик важно помахал в воздухе бронированным кейсом:

– Плачу за всех! Выбирайте любой ресторан!

Его прыть тут же окоротила Нинель:

– Дорогой, мы собрались отметить окончание наших приключений, а не начинать новые, ты же рискуешь все это сделать. Кто знает, что за деньги прятали эти бандиты? А если они фальшивые?! Мало нам наркотиков!

Мы согласились с ней и единогласно остановились на чае, когда вступил Скворцов:

– А я-то на что? Меня же не обыскивали! Или вы меня за друга не считаете?

И несмотря на наши протесты, он забежал в магазин и принес в бумажном пакете бутылку водки и бутылку шампанского.

Веселое и беззаботное наше настроение вдребезги разбилось о стальные двери квартиры Беленьких, перед которыми мы в недоумении замерли, ничего не понимая.

Сперва за ручку осторожно подергала Нинель, потом Арнольдик, а потом уже и все остальные, но убедились только в том, что двери стальные, что они надежно заперты и стоят неколебимо.

Тут же, возле дверей мы устроили краткое совещание по одному извечному вопросу: что делать?

И пока мы обсуждали, что же делать, Петюня взял, да и сделал. Он просто нажал кнопку звонка.

Дверь открылась почти моментально, на расстояние, которое позволила короткая цепочка.

– Вам кого? – спросил из-за дверей мужской, незнакомый голос.

– Нам?! – удивилась и растерялась Нинель, озадаченная такой постановкой вопроса. – Мы, в некотором роде хозяева этой квартиры, с вашего позволения...

– Аааа, – промямлил голос за дверями. – Нас предупреждали, одну минуточку.

Загремела цепочка, Нинель вздохнула с облегчением, двери приоткрылись и навстречу шагнувшей было в квартиру Нинели, волосатая мужская рука выставила два чемодана и сумку.

– Вот, – распрямился полный, высокий мужчина в майке и пижамных штанах в полоску. – Вот ваши вещи, нас предупредили, что вы за ними придете. Ваш родственник предупредил. Он сам все уложил и упаковал. Заботливый такой молодой человек!

– Какой такой родственник?! – хором ахнули Нинель и Арнольдик, почувствовав беду.

– Который нам квартиру эту самую продал. А что – случилось что-то?! забеспокоился мужчина. – Так мы же все оформили как положено. У него же все бумаги были, и доверенность генеральная, и что-то там еще. Все бумаги проверяли в нотариальной конторе...

Нинель побелела и села бы прямо на пол, но лейтенант Скворцов успел ее поддержать.

– Нинель, дорогая, что с тобой? – подскочил обеспокоенный Арнольдик.

– Все хорошо, дорогой, все нормально. Просто я устала. Немного закружилась голова. Ничего, ничего, мне уже лучше, ты не волнуйся.

– Да, братцы, события накатываются на нас стремительно и неотвратимо, как электричка из тоннеля, – мрачно вздохнул Арнольдик

– Да что случилось-то, в конце концов?! – обеспокоено плясал в дверях мужчина в майке.

– Ничего особенного, – горько усмехнулся Арнольдик. – Просто мы только что стали бездомными.

– А я – что?! – едва не плакал дядька в дверях. – Мы все по закону. Мы за последние деньги... Не надо было доверенность жуликам выписывать!

– Мы к вам никаких претензий не имеем, – устало махнула на него Нинель. – Арнольдик, дорогой, посмотри в сумочке, паспорта наши нам вернули?

– Вернули, дорогая, вернули, успокойся, – поспешил утешить ее Арнольдик, заглянув в сумочку.

– Тогда пойдем отсюда, – стараясь не смотреть в сторону бывшей своей квартиры, сказала Нинель. – Неприлично стоять под дверями чужой квартиры. И вообще, мне срочно нужно на воздух.

– Да, да, конечно же, – суетился Арнольдик, хватаясь за чемоданы.

– Постойте! – хлопнул себя по лбу мужчина в пижамных штанах и майке.

Он быстро исчез и вернулся буквально через минуту, держа в руке конверт.

– Вот, вам просили передать. Может быть там что-то для вас хорошее.

– Нам? – удивилась Нинель. – И кто же это просил нам передать? Нам уже лет пять никто не пишет.

– Это тот самый молодой человек, которому вы выдали доверенность, хмуро пояснил человек в дверях.

– Замечательно! – воскликнула Нинель, разрывая конверт.

Оттуда выпала цветная фотография Вовика, поперек которой было написано:

Старикам – от Вовика.

С благодарностью за двадцать тысяч баксов!

Не кашляйте!

Ваш Вовик.

Арнольдик сначала смял фотографию в кулаке и бросил на пол, но тут же поднял, расправил и бережно спрятал во внутренний карман выходного пиджака.

– Ну, что мы тут все стоим? Пошли отсюда! – твердо скомандовал он.

И, подавая пример, стал спускаться по лестнице, подхватив чемодан и высоко подняв голову.

Петюня подхватил второй чемодан, Нинель сумку, и мы все заспешили вслед за Арнольдиком на улицу.

– Вы не подумайте про нас ничего плохо! Мы совершенно ни при чем! крикнул сверху, пытаясь хоть как-то оправдаться, мужчина в пижамных штанах.

Но его уже никто не слушал.

Мы вышли на воздух. Переглянулись и направились прямиком к детской песочнице, в которой никого из детского населения ближайших дворов не было.

Мы расположились вокруг, пристроившись на деревянном ограждении.

Многоопытный Скворцов осмотрелся, нашел взглядом среди веток соседних деревьев висевший на сучке стакан, протер его травой, потом, чуть плеснув в него водки, ополоснул, дезинфецируя.

– А закусить у нас есть чем? – рассеянно спросила хозяйственная Нинель.

– Из закуски у нас только курятина, – грустно улыбнулся Скворцов, выкладывая пачку сигарет...

После шампанского как-то повеселело, расшумелось, почему-то стало вспоминаться из всего происшедшего с нами только смешное.

Все закурили, даже Нинель неумело выдувала синий дым, и кашляла, но сигарету не бросала, несмотря на ворчание Арнольдика.

Разговор распался и рассыпался на эпизоды, каждый норовил превратить собеседника в слушателя...

Потом мы перешли к водке. А шампанское с водкой, пускай даже в небольших количествах, это уже серьезно.

Когда мы допивали по очереди остатки, последнему из стакана выпало пить Арнольдику.

Он посмотрел зачем-то содержимое на просвет, потом встал, слегка покачнувшись, отмахнулся решительно от протянутых ему на помощь рук, и жестом предложил нам тоже подняться.

Мы все встали, последовав его примеру.

Он стоял, мысленно перебирая слова, а мы стояли вокруг, качались, как молодая поросль, и терпеливо ждали, что же он нам скажет.

Он ничего не сказал.

Он поднял стакан, потом молча вылил его содержимое в рот.

Помолчал еще.

Потом прикрыл глаза и неожиданно сильным, хотя и старческим голосом, вывел, не спел даже, а заговорил речитативом:

– Вставай, проклятьем заклейменный!

– Весь мир, голодных и рабов, – вступила тут же Нинель.

– Кипит наш разум возмущенный

и в смертный бой вести готов!

Это уже всем хором, все вместе, громко и вдохновенно.

А потом, закончив этот куплет, весь наш могучий хор, не сговариваясь, грянул дружно:

Это есть наш последний и решительный бой

с "Интернационалом" воспрянет род людской!

Так нас с этой великой песней и забрали во второй раз в милицию.

Глава двенадцатая

Слава Богу, что в другое отделение.

Там нам было предъявлено обвинение в распитии спиртных напитков в общественном месте и в проведении несанкционированного митинга в поддержку КПРФ с распеванием коммунистического гимна.

Все наши возражения по поводу того, что отвергая ложные устои, не стоит вместе с ними отвергать великие песни, разбились о полное непонимание.

Хорошо еще, что по какой-то причине на этот раз не обыскивали.

Быстренько состряпав протокол, нас посадили за решетку, ожидать машину, которая должна была отвезти нас в суд.

– Ну вот и славно! – потянулся Арнольдик. – Мы, кажется, решили нашу проблему с жильем. Интересно, сколько нам дадут?

– Что ты говоришь, дорогой? – ужаснулась Нинель. – У нас же теперь будет судимость!

– А ты что, дорогая, собралась поступать на работу в торговлю, или ехать за границу? – ехидно поинтересовался ее супруг. – Тогда напрасно волнуешься, теперь и туда и туда легче всего попасть имея судимость, а не наоборот...

Суда, как такового в понимании большинства из нас, не было. Завели нас всех сразу в кабинетик к судье, которая быстренько задав нам всем вопросы на общие темы, зачитала приговор:

– За нарушения такие-то и такие-то, того-то и того-то, по статье такой-то и эдакой, подсудимые такие-то, растакие-то, решением суда, учитывая возраст /взгляд на Арнольдика и Нинель/, а так же прочие причины /взгляд на Петюню и почему-то на меня/, из-под стражи освободить, строго предупредив и назначив минимальный штраф.

Судья подняла усталые глаза и в заключение сказала, потерев виски:

– А вас, молодой человек, я должна сильно опечалить /это она Скворцову/. О вашем поведении мы вынуждены будем поставить в известность ваше начальство. Все.

Из зала суда мы выходили, заботливо успокаивая на все лады лейтенанта Скворцова, а у самих кошки на душе скреблись. Мы понимали, что пьянство и участие в несанкционированных митингах – это для лейтенанта Скворцова серьезные обвинения, и что по службе ему грозят крупные неприятности.

Сидели мы в скверике, напротив отделения, не зная что делать, куда идти, как помочь бедняге Скворцову, попавшему из-за нас на неприятности.

Я напряг все свое мышление, всю свою дедукцию и – придумал!

– Скворцов! – заорал я так, что задремавший Петюня упал с лавочки. Ты меня спасешь, Скворцов! Ты спасешь меня, и про тебя пропечатают в газетах и наверняка простят герою какую-то пьянку!

– Как же я тебя спасу? И от чего я тебя буду спасать? – покосился на меня недоверчиво Скворцов.

– Как, как, обыкновенно будешь спасать. Значит так: я залезаю на крышу своего девятиэтажного и начинаю орать, что жить мне страшно надоело, и все такое прочее, и делать вид, что собираюсь броситься с этой чертовой крыши. А ты вроде как поднимаешься ко мне и спасаешь, рискуя собственной жизнью, удержав коляску на самом что ни на есть краешке крыши. Ты понял меня, Скворцов?!

– Ну, более-менее понял... А как про все про это узнают в газетах? Кто им сообщит?

– Будь уверен, газеты узнают! – загадочно улыбнулся я. – В этом можешь целиком и полностью положиться на меня. А вы, все остальные, будете изображать массовку, толпу, будете кричать, махать руками, ужасаться. Одним словом, привлекать внимание прохожих, а если будет такая необходимость, за рукава их ловить и притаскивать. Зрителей должно быть как можно больше. Понятно?!

– Понятно, – не очень уверенно подтвердила "массовка", судя по всему, не доверяющая своим артистическим способностям.

Как бы там ни было, все согласились, и мы поехали в сторону моего дома.

По дороге я на минутку остановился около телефона-автомата. Петюня набрал продиктованный номер и, дождавшись пока откликнутся, протянул трубку мне.

– Алло! – энергично заорал я в телефон. – Кусанишвили?! Здорово! У меня для тебя есть сенсационный материал! Эксклюзив! Какой материал?! Да так, одна суицидная история тут приключиться ожидается. Су – и – цид – ная история. Самоубийство должно произойти! Что? Адрес продиктовать? Ты его и так хорошо знаешь. Через пятнадцать минут подъезжай к моему дому и смотри на крышу. Да! Не забудь сказать фотографу, чтобы телеобъектив взял: девятый этаж все же. Кто самоубиваться будет? Я буду самоубиваться! Ага. И тебе того же. Будь!

Я попрощался со знакомым корреспондентом, который ради жареного сам готов сковородку разогреть для кого угодно.

А через пять минут я прощался с друзьями перед подъездом моего дома. Мы обсуждали последние детали.

– Все, я поехал! – наконец решился я. – Сейчас появится пресса, надо успеть собрать как можно больше народа во дворе. А нам вместе ни к чему тут светиться.