Текст книги "Я боялся - пока был живой"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Ствол приподнялся и из него вырвался длинный язычок пламени, чтобы слизнуть меня навсегда с этого асфальта, слизнуть наши с Павлушей имена из Великой Книги Жизни...

И мы были бессильны помешать этой величайшей несправедливости...

Глава пятнадцатая

В одном из кабинетов в здании на Петровке, стояли по стойке смирно оперативники: Алютенок, Антонович, Стукалец и Крякин

За столом, перед которым они стояли, сидело трое. Один из них придвинул к себе лист бумаги и начал читать ее вслух, изредка поднимая глаза над спущенными на нос сильными очками, бросая короткие и недоуменные взгляды на стоящих оперативников, словно не верил, что все это написано про них:

– По результатам внутреннего расследования по факту утраты оперативниками спецотдела табельного оружия и документов, выявлены злой умысел и добровольная сдача оружия и документов в руки бандитов. Все это дает основания возбудить уголовное дело в отношении вышеперечисленных оперативников. Мерой пресечения избрать содержание под стражей.

– Да как же так?! – не выдержал Стукалец. – Вы что, нас не знаете?! Ну виноваты, накажите. Но чтобы такие обвинения! Чтоб мы сами бандитам и оружие и документы передали, сами, своими руками...

– Да вы хотя бы о детях наших подумайте! – взорвался Крякин. – Если вы нас засудите, мы из зоны не вернемся, нас там разом кончат. А детям нашим ни пенсий, ни пособий не будет! На что они жить-то будут?! Вы что не знаете какое время сейчас?!

– Да как у вас только язык повернулся, – покачал головой Алютенок. Чтобы я, трижды бандитами простреленный, да сам им в руки оружие передал...

– Николай Иванович! – взмолился Антонович. – Вы же нас не один год знаете! Скажите вы хоть что-нибудь. Вам же будет потом стыдно!

Один из сидевших за столом опустил голову и отвернулся в сторону.

Читавший вслух бумагу стукнул по столу кулаком и резко выкрикнул:

– Прекратить базар! Конвой! Увести!

– Постойте, – попросил Алютенок. – А что с товарищами нашими, с Козловым и Капустиным? Почему их здесь нет?

Тот, кого называли Николаем Ивановичем, поднял голову и сказал, медленно выговаривая слова:

– Капустин погиб. Выбросился из окна. Или выбросили его. Козлов подозревается в том, что во время пьяной ссоры вытолкнул Капустина с балкона...

Он остановился, сглотнул, и продолжил:

– Час назад Козлов повесился в следственном изоляторе.

– Как повесился?! – вскрикнул Крякин. – На чем?! В следственном изоляторе? В одиночке?!

– Уведите! – распорядился старший из сидевших за столом.

– Это расправа! – выкрикнул Стукалец. – Нас всех просто решили убить!

В кабинет ворвалась охрана, четверых оперативников сковали наручниками и заломив руки, вытолкали за двери...

На следующее утро в газетах будет опубликовано сообщение о раскрытии преступной группы в правоохранительных органах. Об аресте четверых оперативников, убийстве следователя по особо важным делам его младшим партнером, который позже покончил с собственной жизнью в следственном изоляторе. А так же о том, что под утро застрелился в собственном кабинете начальник отдела по борьбе с организованной преступностью, Николай Иванович Крутов...

Глава шестнадцатая

Когда Нинель сошла с последней ступеньки лесенки, ведшей вниз, под землю, к ее большому удивлению она оказалась в небольшом, но сухом и чистом тамбуре, от которого куда-то в бесконечность шел длинный-предлинный ход со сводом-аркой, выложенный по стенам громадными белыми камнями.

Перед Нинель стояли трое весьма подержанного вида мужичков. Один из них держал направленный на нее костыль, который она в темноте приняла за ствол автомата.

Стоявший за спиной того, что с костылем, подземный мужичок, разочарованно присвистнул:

– Ты, Вася, совсем плохой стал. Этой тетке скорее самой подавать надо, а ты ее грабить собрался...

– Да ну тебя, – не очень уверенно огрызнулся небритый Василий. – У тебя деньги есть, бабка? Говори, как на духу! Признавайся! А не то!

Он устрашающе потряс в воздухе костылем, чего Нинель ни капельки не испугалась. После стрельбы, крови, убитых, которых она впервые в жизни увидела не в кино, а наяву, после всего этого подземные мужички казались ей совсем не страшными, а скорее даже, какими-то ненастоящими, игрушечными.

А здесь еще ее бережно взяли за плечи две огромные ладони и отодвинули в сторону. А перед мужичонками вырос во весь свой огромный рост Вася, к тому же, весь обвешанный автоматами и очень злой:

– Ну, тезка, кого это ты тут грабить собрался? – спросил он сразу сникшего и потускневшего Другого Василия.

– Да ладно, мужик. Да чо ты? Да мы просто так... Пошутили, оглянувшись на попятившихся друзей, неуверенно промямлил Другой Вася.

– Пошутили? – подбоченился Вася. – Ничего себе, шуточки! 3атащили пожилую женщину под землю. А если бы у нее было слабое сердце?! Надавать бы вам как следует по шеям за такие художества и шуточки!

– Нет! Вот этого вот не надо! – бурно отреагировали сразу же взволновавшиеся мужички которые, судя по столь бурной реакции, имели по этой части большой и печальный опыт.

– Вас, промежду прочим, ментура повсюду ищет, – заговорил самый молчаливый из мужичков, лысый, худой, в грязной кацавейке с драными рукавами.

– Откуда знаешь? – насторожился Вася.

– А кто не знает? – удивился в свою очередь Другой Вася. – Мы, бомжи привокзальные, подземные. Все знаем, что вокруг вокзалов делается. А вокруг вас столько шухера, что не только мы – про вас вся Москва знает.

– А где друзья ваши? – спросил третий бомж, в телогрейке на голое пузо. – Вас на фотках больше показывали, чем два. Я сам у ментов видел.

– Давайте так, – предложил Другой Вася, – вы нас не трогаете, а мы вас выведем из-под земли куда вам захочется.

– Да вы нас своим друзьям ментам сдадите за то, чтобы они вас гоняли поменьше, – присвистнул Вася.

– Очень нам надо, – поморщился Лысый. – Менты нас не жалуют. Мы дезертирам помогаем. Потом им, ментам, вокзальные платят. У них там целая мафия. Там у них Христосик заправляет. Он давно на вокзалах обретается. Лет, наверное, двадцать, а может и более того. Маленький, почти карлик, горбатый, с железной клюкой ходит. У него целая армия нищих. Нас они в вокзалы не пускают. Менты их покрывают, а за это бабки получают, и немалые.

– А вы тут каким духом? Как вас-то сюда занесло, под землю? – спросил Вася.

– Лучше не спрашивай, – махнул рукой тот, что в телогрейке. – Время, вишь, какое? Кто квартиру продал, да деньги пропил, кого жена выставила, кого бандиты обманули, квартиру отобрали. Кто работу потерял. Куда деваться? Милостыню просить? Не вдруг-то и просить встанешь. Везде места поделены, везде платить надо: менты, рэкет, да просто головорезы. Вот и крутимся около вокзала, вместе, в стае-то, оно легче. Попрошайничаем по мелочи. Где жратвы выклянчишь, где вещички поднесешь, где еще чего подсуетиться получится.

– А где и грабанешь кого... – не выдержал, чтобы не подколоть, Вася.

– Что ж, – вздохнул Лысый. – Не без этого. Бывает. А что делать? Жить-то надо...

– А где вы обитаете?

– Да вот тут, под землей, и обитаем. А что? Как в песенке про метро: "летом в нем прохладно, а зимой тепло".

– И не страшно? – поежилась Нинель.

– Поодиночке конечно неприятно, – вздохнул Другой Вася. – Вот видите, что иногда случается с бомжами.

Он подозвал жестом Лысого, повернул его спиной и завернул на нем рубаху. Справа, под ребрами, краснел у того совсем свежий красный рубец недавно сделанной операции. Только шов был какой-то неровный, небрежный, словно кое-как сделанный.

– Почки? – сочувственно охнула Нинель.

– Почка, – усмехнулся Лысый. – Спустились тут двое, а я один ночевал. Угостили водкой. Я на халяву выпил, сразу и отрубился, а когда очнулся, то хвать – похвать, а у меня почку украли...

– Да не может быть! – охнула Нинель.

– Может, – грустно подтвердил Другой Вася. – У нас таких случаев хватает. Опаивают чем-то, потом вкатят наркоз и вырезай что надо. После чуть зажило, а иногда и сразу, обратно бросают. А если держат у себя, то наркотиками накачивают и совсем кончеными людей бросают: и инвалиды и наркоманы в придачу.

– А может они у какого больного органы вырежут, тогда как? Как они не боятся?

– Они что, дураки, что ли? Мы же иногда отмечаемся, проверяют нас, когда вшей гоняют. Или в приемники иногда почти каждый попадал. Там обследуют. Вот они и пасут тех, у кого органы здоровые, нужные.

– Кто это – они? – спросил Вася.

– Кто бы знал! – развел руками Лысый. – Но делают операцию все же опытные хирурги. Чисто. Идешь с жалобой – милиция не верит. Скорее всего, либо заодно, либо просто неохота себе забот добавлять. Мы ведь какие для них люди? Мы вроде есть, и вроде как и нет нас. Я же не один такой. Бывают случаи, что и совсем исчезают.

– А милиция вас не гоняет?

– Да больше ей делать нечего – под землей шастать. Здесь чего хочешь, то и делай. Не на виду, – разговорился Другой Вася.

– Потом здесь такие есть лабиринты, что даже диггеры, это вроде как спелеологи, не все ходы выходы знают. Вот с ними, с диггерами, мы в ладах. Вот только Гномы иногда...

– Какие гномы? – удивилась Нинель.

– Какие, какие. Обычные Гномы. Подземные, – фыркнул Другой Василий. – Да вы все равно не поверите, пока сами не увидите... Злые, сволочи.

– Нам надо бы как-то из Москвы вырваться, – перевел разговор Вася. Уехать куда-то. Сможете помочь?

–Уееехать? – протянул Лысый. – Это сложно. Все кругом оцеплено...

– Можно уехать, – твердо сказал Другой Вася. – Надо выйти за подъездными путями, там, у стрелки, дождаться товарняк. Можно, конечно, по одному попытаться на пригородные электрички вас вывести, но это мертвый номер – наверняка в дороге шмонать будут. А в товарняк можно сесть – он там тихо идет, стрелка, да и в горку там сильно. А патрули, да засады, на станции проверят, и – баста. Больше у них сил не хватит. Их там столько народа в деле...

– Точно! – радостно подтвердил его выкладки Тот, Что в Телогрейке. Ты голова, Вася!

– А то! – подтянулся довольный Другой Вася. – Как-никак – кандидат наук!

– Правда, что ли?! – не поверил Вася.

– Дела давно минувших дней... – вздохнул Другой Вася. – Ну так что идем?

Вася и Нинель нерешительно замялись, переглядываясь.

– Ну, чего мнетесь? Своих дождаться надо? – спросил после затянувшейся паузы Лысый. – Так мы понимаем. А если в нас сомневаетесь – то зря. Мы не выдадим. Нам это совсем даже и без надобности.

– Предают, к сожалению, как раз чаще всего без всякой на то надобности, – вздохнула Нинель.

– Это, конечно, так, – солидно согласился Тот, Что в Телогрейке. Вам решать, но только без нас вы на вокзалах пропадете. Здесь надо в лицо знать, кто враг, а кто друг, а для этого не один год здесь, под землей, прожить надо.

– И выжить, – добавил Лысый.

– И выжить тоже... – согласился с ним Тот, Что в Телогрейке.

Он достал из кармана мятую пачку сигарет, протянул друзьям, они отошли в сторону и закурили, поглядывая на Нинель и Васю, державших между собой тихий совет.

А что, собственно, им было советоваться? Теперь-то они понимали, что встречаться около вокзалов было безумной затеей, но в тот момент, когда принималось решение, выбора не было. Они уже осознавали, что без помощи этих несчастных, выброшенных на обочину жизни, оборванных и грязных людей, бегающих по системам канализации, им ничего не светит на вокзале, где они ничего и никого не знают. Они, конечно, в случае неправильно принятого решения могли проиграть не только свои жизни, но и жизни товарищей, но в то же время это был единственный реальный шанс спасти и свои, и их жизни...

– Мы подумали, – твердо сказала Нинель. – Мы вам верим и будем делать все так, как вы скажете. Мы должны встретиться с нашими друзьями около вокзала, там, где вы меня и Васю хотели ограбить.

– Кто еще, и сколько человек должны подойти? – спросил деловито Лысый.

– Четверо. Подходить, если ничего не случится по дороге, должны по двое. Одна пара – мой муж, сильно пожилой человек, в синем пиджаке с боевыми наградами на нем. С ним молодой человек, с повязкой на глазу. Вторая пара – один в инвалидной коляске, а второй совсем маленький, лилипут.

– Ее мужа зовут Арнольд Электронович, того, что с повязкой, Скворцов, в коляске – Гертрудий, а лилипут – Павлуша, Паша, – дополнил ее Вася.

– Ладно, понятно, – подвел итог Другой Вася. – Собираем стаю.

Тот, Что в Телогрейке, кивнул и подошел к уходящим в бесконечность трубам. Там он подобрал загнутый углом короткий металлический прут и что-то быстро и лихо выстучал по трубе.

Звук ушел куда-то в недра земли. Потом звук вернулся.

Другой Вася удовлетворенно покачал головой:

– Сейчас все свободные соберутся. Пошли скорее в Красный уголок.

И он пошел по бесконечному коридору, не оглядываясь, словно спиной видел идущих за ним.

Шли они недолго. Свернули пару раз в боковые коридоры, где было поуже, посырее и потемнее, но все равно горели хотя и слабые, но все же аккуратно протертые лампочки, повешенные на одинаковом расстоянии.

Другой Вася толкнул почти незаметную дверцу в стене, и они вошли в большую комнату, освещенную лампами дневного света, в комнате была маленькая сцена, стояли аккуратные ряды стульев, по стенам висели портреты какого-то Политбюро, а на сцене стоял большущий бюст Вождя на покрытой красным кумачом высокой тумбочке.

Словом, самый настоящий Красный уголок. Какие уж тут подземные организации проводили свои партийные, комсомольские или профсоюзные конференции и собрания в прошлые времена, кто теперь знает?

В зальчике собралось человек без малого тридцать живописно оборванных, грязных бомжей.

– Здорово, дети подземелья! – весело выкрикнул Другой Вася, привычно залезая на сцену.

Зал ответил ему веселым гоготом, свистом, приветственными выкриками.

– Вы все знаете, что идет облава на очень опасных террористов? начал он сразу, без вступлений. – Вот перед вами двое из них. Впечатляет? Дальше я скажу вам еще больше: один из разыскиваемых потерял глаз, второй старик, фронтовик увешанный наградами, третий – прикованный к креслу инвалид, а четвертый – лилипут! Вам страшно?! Вам ничего не кажется странным в раскладе сил? С одной стороны – вся военная машина государства: менты, СОБР, ОМОН, ФСБ, армия. А с другой – старики и лилипуты, взявшие в руки оружие для того только, чтобы хоть как-то защитить свои жизни. Объявленным вне закона, расстреливаемым без предупреждения, им просто ничего другого не осталось.

Мы с вами, граждане, знаем, что это такое – быть вне закона, вне жизни. За этими людьми идет страшная охота, в которой участвуют все: милиция, и бандиты. Странное единение, не правда ли?

А почему все это? Да потому, что в руках у этих людей бумажка, в которой написано: кому и сколько платят в этом государстве бандиты. И получается по этой бумажке, что платят они в этом государстве всем: прокуратуре, ментам, правительству, депутатам.

И эти люди, которые объявлены террористами, просто захотели, чтобы все узнали, в каком они живут государстве. Узнали бы, что значит на самом деле эта демократия от политбюро.

Вся Россия вынуждена воровать, спекулировать, клянчить. Не получая пенсий и заработанных денег, не получая медицинского обслуживания. На нас махнули рукой, предоставив нам вместо священного права жить – возможность выживать.

У нас, граждане бомжи, сегодня, возможно, тот самый, последний и единственный, когда мы можем доказать, хотя бы сами себе, что мы – не пыль на ветру, не прах под ногами, а люди. Кто может и хочет помочь этим людям, останьтесь, кто, по каким-то причинам, не хочет, уходите, никто не осудит.

Больше речей не говорили. Просто стали обсуждать, куда выдвинуть группы встречающих, как лучше расставить дозоры и наблюдателей.

Решено было не только выдвинуть группы к предполагаемому месту встречи, но и на подступы к вокзалу, чтобы помочь пройти под землей, а если понадобится, облегчить прохождение, помочь.

Долго думали, как и где искать Сашу Перышкина, но так ничего и не придумали. Вряд ли он догадался, что мы решили пробираться на вокзал. Как узнать о его судьбе?

Глава семнадцатая

Перышкин бежал сзади всех по чердаку, внизу грохотали выстрелы Феди и автоматные очереди атакующих.

Саша чутко ловил эти звуки, оборачиваясь, ожидая, что вот-вот выскочит на чердак Федя, и его надо будет поддержать огнем.

Он так был поглощен прислушиванием, что вылезая на крышу, зацепился ногой за порожек и покатился, вскрикнув от боли.

Он тут же вскочил на ноги, чтобы броситься вдогонку за друзьями, но закусил губу и сел, лодыжку пронзила острая боль.

Саша закатал штанину и осторожно ощупал ногу. Бывший спортсмен и побывавший во всевозможных переделках журналист, он сразу понял, что это перелом.

Первым его порывом было крикнуть, позвать на помощь, но он тут же прикусил язык, сообразив, что так все они немедленно станут легкой добычей преследователей.

Волоча ногу, он пополз за какую-то будочку на крыше.

Сначала ему повезло: преследователи прогремели ботинками мимо него. Он прикинул, что со времени перестрелки, вернее, ее окончания, прошло порядочно времени для того, чтобы его друзья успели уйти подальше отсюда.

Федя ценой своей жизни подарил нам шанс остаться в живых. А единственное, о чем сейчас жалел Саша, это о том, что он оказался безоружным.

Эх, если бы сейчас у него оказался пистолет, хотя бы с одной обоймой! Он выиграл бы для друзей еще минутку, а то и больше...

Саша с отчаянием обшарил карманы и нащупал листки копии проклятой этой бумаги. И он придумал, как попробовать обмануть преследователей. Шанс был мизерный, но все же это было все, что он мог сделать для друзей в подобной ситуации. Но зато, если бы ему удалось обмануть преследователей, то возможно погоня прекратилась бы вообще.

Саша, скорее всего, остался бы незамеченным, поскольку никому не пришло в голову обыскивать крышу. Преследователи уже спустились вниз, готовясь продолжить погоню.

Еще чуть-чуть, и они ушли бы совсем.

Но Саша на крыше поджег эти самые два листочка, держа их за уголок, высвечивая свое укрытие...

Бумага успела догореть до самых пальцев, жарко лизнув их.

Саше стало очень стыдно, что он совсем, оказывается, не герой, потому что он с готовностью заплакал от этой боли.

И тут ему в глаза ударил луч фонарика.

Саша прикрыл слезы на глазах выставленной перед собой ладонью, повернутой к тем, кто светил ему прямо в лицо. Пули сначала пробили эту вытянутую ладонь...

Глава восемнадцатая

Арнольдик стоял, подняв руки вверх и не спускал глаз с ладони владимирского милиционера, в которой была его медаль.

– Что же ты так, фронтовик? – спросил милиционер. – Вернулся, не посмотрел как следует. Знал же, что должна быть засада.

– Я эту медаль кровью оплатил. Она мне дороже всех наград. Да тебе не понять. Молодой ты, – устало ответил ему Арнольдик.

– Почему же мне не понять? – вроде как даже обиделся милиционер. – У моего деда точно такая была. Умер дед два года назад. У нас в доме его пиджак на стуле дедовом любимом висит. А на пиджаке – награды его. А на стенке, над стулом этим, портрет деда. Молоденький он там. Под конец жизни все удивлялся: как же, мол, так, мы фашистов победили, а нас собственное государство, которое мы защищали, на колени ставит, да унижает всячески, а ко Дню Победы нам подарки Германия шлет? Так он и не понял.

Милиционер помолчал, посопел носом.

– На, дед, забирай медаль свою отважную, да беги скорее отсюда. Не верю я, что ты что-то плохое задумал. Никому и ничему я не верю. Начальство пьет, взятки почти открыто берет. Деловых трогать не велят. Бандиты в городе как хозяева, с начальством нашим ручкаются. Хотя бы ты, дед, скажи мне, что происходит? Может ты знаешь?

И звучала в его голосе боль, горечь, отчаяние и усталость, словно придавило его к земле творящееся на его глазах безумие.

Арнольдик только вздохнул А что он мог сказать? Что мог сказать маленький обыватель, униженный, как и все, нищетой, никому не нужный ученый, никому не нужный солдат Великой Армии, Армии Победительницы?

Но он все-таки сказал:

– Я не знаю, сынок. Не знаю. Я старался не думать об этом. Старался не замечать этой пляски на гробах. Но такое это государство, сынок, что оно не может позволить человеку жить в стороне от него. Ему, государству, надо сломать, подмять человека... Я не знаю, что надо делать, как надо делать. Но я не стану прежним. Я должен сделать то, что должен сделать. Нам в руки попал документ, который показывает, как государственные интересы стали отражать интересы бандитские. Мы обязаны сделать так, чтобы об этом узнали все. А тебе, сынок, спасибо! Я человек не верующий, но храни тебя Бог, сынок...

– Ладно, дед, давайте скорее, только поторопитесь, догадались уже, что вы к вокзалам идете. Зря вы это. Там полно охраны...

Он махнул рукой и отошел в темноту арки, давая дорогу Арнольдику и Скворцову, который вышел из укрытия. Они дошли почти до конца улицы, когда вдруг где-то загрохотал выстрел пушки и перед самым их носом обрушилась кирпичная стена, посыпались кирпичи, а из тучи кирпичной пыли вылетела прямо на них коляска, в которой сидел я, а на запятках притулился, вобрав голову в плечи, Павлуша.

– Промахнулись! Промахнулись! – радостно заорал я в сторону БМП, которая еще раз разворачивала ствол в нашу сторону.

– Не ори, придурок! – прикрикнул на меня Скворцов. – Мотаем скорее отсюда! Пока нас в клочья не разнесли!

Тут мне удалось завести мотор у моей коляски.

– Цепляйтесь! Цепляйтесь! – заорал я Арнольдику и Скворцову, которые не замедлили воспользоваться моим предложением.

Взрыв прогремел как раз на том самом месте, с которого мы рванули на моей коляске, нам в спины ударила взрывная волна, которая никакого вреда не причинила никому, если не считать Павлуши, которого выдуло на дорогу прямо перед нами.

Мы с трудом успели затормозить, даже завалили набок мое кресло.

И тут из люка, возле которого упал Павлуша, нам замахали руками, называя нас к тому же по именам.

– Давайте скорее! – звали нас.

Мы никак не могли решиться, до тех пор, пока не выскочили из люка два оборванца и не засунули визжащего Павлушу в открытый люк.

Мы подбежали, а я подъехал к ним: оборванцы были без оружия.

– Скорее спускайтесь! – торопили они нас. – Сейчас на пальбу съедутся. Скорее! У нас Нинель Петровна и ваш Вася...

Махнув на все рукой, мы полезли. Вернее, не мы, а они, поскольку я со своей коляской никак не влезал в этот люк.

Произошла короткая заминка, потом один из бомжей махнул рукой:

– Закрывайте крышку! Мы уйдем верхом. Я его по системе вентиляции выведу к вам...

Крышка люка задвинулась, и вовремя – к нам приближались сирены патрульных машин.

– Давай в тот переулок! – приказал, запрыгивая на запятки, бомж.

Я последовал в указанном направлении, а он только командовал:

– Направо! Налево! Направо. Стоп!

Мы остановились напротив небольших ворот, похожих больше на калиточку, настолько они были малы. На них висел ржавый замок, довольно хилый на вид.

– Давай с разворота! – распорядился мой провожатый.

Я с полуслова оценил замысел, развернул коляску задом и, врубив мотор, врезался в воротца, они распахнулись, замок отлетел, как игрушечный.

Мы въехали в сырое мрачное помещение. Очень темное, в котором что-то непрерывно гудело.

– Трансформатор, что ли? – спросил я.

– Не, вентиляторы, – ответил мой спутник.

Он уверенно ушел в мрачную темноту, что-то щелкнуло, и тускло загорелись под потолком несколько лампочек, освещая захламленное пространство довольно большого зала, в конце которого высились еще одни ворота: высокие и деревянные. К ним-то и направился мой провожатый.

Ворота заскрипели, расползлись створками в стороны, открыв огромное, метра три в диаметре, окно-иллюминатор, в котором вращался гигантский пропеллер.

Бомж повернулся ко мне и улыбнулся широко и весело, беззубой щедрой улыбкой:

– Нам туда...

Он показал на этот вентилятор, похожий больше на огромную мясорубку.

Я отъехал в сторону и замотал головой, что означало категорическое несогласие принять это предложение.

– У нас нет другого способа попасть к друзьям. Только пройти через систему вентиляторов...

– Через систему?! – взвился я. – Да ты что – рехнулся?! Ты руками будешь останавливать эту махину?! Я видел что-то подобное в кино, но это не кино.

Я показал на огромные крылья вентилятора, которые со свистом рассекали воздух.

– Ах, это... – бомж махнул рукой. – Слушай сюда: каждые полчаса вентилятор останавливается на три минуты...

Я попытался что-то возразить, но он только отмахнулся:

– Слушай! В системе – шесть вентиляторов, за три минуты мы должны успеть пройти все шесть, иначе – каюк...

– А зачем все сразу? – удивился я. – Три минуты вполне достаточно большой срок, но если шахта длинная, то можно и не успеть. А вот за два раза мы успеем совершенно точно. Куда спешить?

– Жить! Придурок! – оскалился бомж. – Там шахта – сто двадцать пять метров, и через каждые двадцать пять метров – вентилятор. Да еще по одному на входе и выходе, итого – шесть. Останавливаются одновременно, включаются – тоже. Шахта – металлическая труба. Гладкая. Ухватиться не за что. Ты представляешь себе, какая там тяга, когда все шесть вентиляторов работают?

Я представил. Почему-то не вентиляторы, а котлеты на лотке в кулинарии. Я судорожно сглотнул слюну и спросил:

– А мы успеем?

Бомж пожал плечами:

– А я пробовал? Делать мне было нечего через вентиляторы лазить, мне канализации хватало, а про вентиляторы мне один корешок рассказал, он тут с дружком пробегал однажды, нужда заставила.

– Ну и как? – робко поинтересовался я.

– Как, как, – сплюнул бомж. – Раз рассказывал, ясно дело, что нормально...

У меня на душе стало веселее.

– Вот только дружок его замешкался малость... – вздохнул мой провожатый.

– А по-другому никак нельзя пройти? – спросил я с последней искоркой надежды.

Но эту искорку безжалостно растоптал бомж:

– Почему не пройти? – спросил он меланхолически. – Можно по улице, например. Там сразу пристрелят, без мучений.

– Ладно, – вздохнул я. – Рискнем.

– А чего нам остается? – флегматично пожал плечами мой проводник. Ты, главное, сиди и не дергайся. Я сам твою коляску покачу. У меня глаз алмаз. А то, не дай Бог, застрянем, нам тогда хана обоим. Понял?

– Угу, – только и смог я сказать на птичьем языке, изобразив филина.

Потянулись минуты ожидания, и вот лопасти замедлили кружение.

Еще... еще...

Остановились с ржавым медленным скрежетом, и наступила гнетущая гулкая тишина.

Мне показалось, что сердце мое тоже остановилось вместе с вентиляторами.

Мой проводник уже воткнул коляску между лопастями, которые образовали над нами шалашик, или букву "Л". Он протолкнул меня сквозь этот шалашик и помчался бегом вперед, толкая меня перед собой.

– А если лопасти не везде встанут так?! – крикнул я, но он ничего не ответил.

А что он мог ответить?

На наше счастье – во втором вентиляторе лопасти стояли так же удачно, в третьем тоже, мы на всех парах летели к четвертому, я взглянул на хронометр: прошла минута и пятнадцать секунд.

Мы успевали!

Нет, мы не успевали. Четвертый вентилятор стоял, опустив одну из лопастей вертикально, перегородив нам проход в этом туннеле.

Не сговариваясь, мы дружно ухватились за лопасть руками, и стали проворачивать эту гигантскую вертушку.

Стоял жуткий скрип, визг, раздирающий мозг и нервы, взвинченные и без того до предела...

Я уже хотел плюнуть на все и встать с кресла, но с ужасом понял, что НЕ МОГУ! Липкая волна пробежала по моей спине...

Бомж буквально повисал на застывшей над нами лопастью, повиснув на ней, вцепившись в нее двумя руками, поворачивая, и поворачивая ее вниз...

Кое-как мы все же справились с этой проклятой вертушкой, и бомж, выдувая со свистом из насквозь прокуренных легких воздух, протолкнул мою коляску, обдирая ее об лопасти, дальше в железную глотку этого чертова прохода.

Я глянул на часы: оставалась на все про все одна минута и секундочка.

Пятый вентилятор смилостивился над нами, но последний стоял – хуже некуда.

Мы опять навалились, но проворачивался этот пропеллер еще хуже. То ли сил у нас совсем не осталось, то ли проржавел он больше, но подвигался он совсем незаметно, что нельзя было сказать о времени, которого осталось всего девять секунд, когда мы еще не повернули вентилятор в нужное положение. Восемь секунд. Он чуть подался! Семь! Еще чуть-чуть. Шесть! Пять! Четыре! Еще чуть. Три! Почти встал в нужное положение! Две! Никак!!! Одна!!!

За спиной моей раздался гул, словно кто-то вдувал воздух в эту трубу, кто-то огромный и безжалостный:

– УУУУУ – Ух! УУУУУ-УХ! – ускоряя и ускоряя обороты, двинулись за нашей спиной поочередно лопасти.

Двинулся и пропеллер перед нами.

Еще немного – и сольется все это в сплошной гудящий круг, грозящий нам смертью...

А что – если?

Я закрыл крепко-накрепко глаза и врубил полную скорость.

Взревел мотор моей коляски и я полетел прямо на вентилятор, набирающий обороты...

Сзади раздался крик бомжа, но я слышал только удар, очень сильный, то, во что я врезался на полной скорости, захрустело.

Я открыл глаза: мне полностью удалось задуманное! Я помял лопасть вентилятора и погнул ее настолько, что она застряла в пазу, в котором вращалась.

– Скорее! – заорал я на совершенно потерявшего голову бомжа.

Тот мухой подлетел ко мне и вытолкал коляску из этой смертельной ловушки.

И вовремя, поскольку шум за нашими спинами превратился в яростное гудение и на нас погнало мощную и тугую струю воздуха. Пропеллер с помятой лопастью взвыл перегруженным мотором, пересилил помеху, корежа погнутую лопасть, загоняя ее в паз, царапая его и скрежеща...

Минуту, а может и более, смотрели мы как завороженные на эту страшную вертушку, в которой едва не остались навсегда в виде фарша...

Глава девятнадцатая

Арнольдик, Скворцов и Павлуша, продвигались более благополучно. Сводчатый тоннель был несколько сыроват, под ногами плюхала вода, но все же не вращались у них перед самым носом смертоносные лопасти.

До места они дошли вполне благополучно, уверенно ведомые опытным проводником, отлично разбиравшимся в хитросплетении всех эти ходов и переходов.

Только однажды в луче фонарика мелькнула перед ними вдалеке, моментально исчезнув, словно в стену вошло, то ли тень, то ли собака, то ли согнутый в три погибели человек.

– Кто это? – спросил Павлуша.

– Позже сами увидите, если подольше тут побудете, в этих катакомбах, – нехотя и весьма уклончиво ответил провожатый.

– Кого увидим? – не отставал от него теперь уже и заинтригованный Арнольдик.

– Кого-кого, – проворчал провожатый, оглянулся и сказал, понизив голос почти до шепота. – Гномов.

Арнольдик и Павлуша переглянулись, вежливо пожав плечами, мол, бывает, и не такое может привидеться.