Текст книги "Я боялся - пока был живой"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Саша Перышкин сидел у окна за столом, покрытым газетой, на хромой табуретке, и поедал вилкой с двумя зубчиками из жестоко вспоротой ножом консервной банки "Вискас", одновременно увлеченно читая импровизированную скатерть.

Впрочем, кушал он тоже увлеченно и весело: зажмуривая глазки и от удовольствия подрыгивая ножкой.

На нем были огромного размера трусы. Черные, сатиновые. И больше на нем ничего не было, кроме веселой рыжей шерстки и реденькой, тоже рыжей, бородки.

Голова у него была голая, как коленка у младенца.

Он даже не подошел на стук к двери, просто прокричал, не отвлекаясь ни от еды, ни от чтения:

– Что стучите?! Впадывайте!

Мы "впали".

– Здорово, Саша! – весело провозгласил жизнерадостный Павлуша.

– Ого! Кого я вижу в этих стенах! Доктор Паша! – покосился веселым глазом Саша, продолжая, впрочем, поедать "Вискас". – Гляди, что делают, проклятые капиталисты! – радостно проорал он, постучав вилкой по банке. Консервы кошачьи делают так, что они вкуснее, чем наш "завтрак туриста"!

– Где ты откопал эту гадость? – подозрительно спросил его Павлуша, брезгливо глядя на банку.

– Сам ты, Павлуша, – гадость! – обиделся Саша. – Это же – вкуснятина! Объедение! Я эту пищу на свалке подобрал, там целую машину привезли под бульдозер выбросили. Срок хранения у них, видите ли, закончился! Можно подумать, кошки на помойках только свежие продукты кушают, а ничего, жрут и не дохнут! А тут срок хранения кончился, так сразу давай выбрасывать! Во, что капиталисты делают! Ну, я целый мешок успел навытаскивать, можно сказать, из-под самых гусениц выхватывал, рискуя жизнью! Почти месяц ем, и ничего, не то что отравления – даже расстройства, не к столу будь сказано, не было, и стул у меня крепче, чем табуретка.

И Саша для убедительности постучал костяшками пальцев по колченогой табуретке, и добавил:

– Да и сам я глаже кота с такой едой стал!

– Оно и видно, что глаже, – проворчал недовольный таким надругательством над организмом Павлуша. – Скоро мурлыкать станешь.

Кроме стола, табуретки и самого Саши на этой табуретке, в комнате из мебели присутствовал мешочек в углу комнаты, и еще один предмет мебели Сашины джинсы, лежавшие рядом.

И вот потому, что в комнате было пустынно, все сразу обращали внимание на этот самый таинственный мешочек в углу, и неизменно спрашивали у Саши:

– А что это у вас там такое хранится в этом мешочке, Саша?

На что привыкший к этим, ставшими ритуальными, вопросам, Саша отвечал, не открывая рта, и не разжимая губ:

– Это мои зубы! – и добавлял. – Любимые.

И, подумав еще немного, добавлял:

– В количестве семидесяти трех штук...

Когда же у посетителя проходил первый легкий шок, Саша снисходительно пояснял:

– А еще точнее, это зубы моего неизвестного науке, но от этого еще более горячо любимого животного.

В результате такого рода выходок не было ничего удивительного в том, что он сидел в квартире в семейных трусах, не запираясь.

Хотя это были на самом деле зубы неизвестного науке животного, которые оставил Саше на заре новых, только зарождающихся, рыночных отношений, некий приехавший в Москву шаман, которого приютил на некоторое время Саша. Шаман жил у Саши недели две, поил Сашу отварами сушеных мухоморов, после чего они устраивали камлания и предсказывали друг другу будущее. Когда же сушеные мухоморы закончились, шаман собрался уезжать за новым сбором, оставив Саше эти самые зубы, важно объявив их очень большой ценностью.

Прошло несколько лет, и как-то, изрядно выпив и поиздержавшись, Саша решил попробовать реализовать эту ценность в палеонтологический музей, где принесенные им зубы брезгливо рассмотрел некий сотрудник, даже не прикоснувшийся к ним, и заявил, что в те времена, когда эти зубы выпали, животных на земле еще не было. И посоветовал Саше сдать эти зубы в художественный салон в качестве сырья для изготовления ценных изделий из кости. В первом же салоне, куда он и понес свое сокровище, ему торжественно пообещали, что если он придет еще раз, вставить ему эти зубы туда, откуда они никогда, ни у кого не росли.

После такого обещания Саша никуда больше эти зубы не носил, но и выбросить их ему было безумно жаль, вот так они и стояли в углу в мешочке, вызывая один и тот же вопрос, на который следовал всегда один и тот же ответ.

Так что теперь Саша мог сидеть в своей квартире не то что в трусах, а совершенно голым. Он уже переступил черту, перейдя в категорию тех людей, которые могут не бояться, что к ним придут без приглашения, поскольку большинство знакомых стало бояться, как бы он не пришел к ним в гости без предупреждения.

– Рассказывай, Павлуша, – обратился Саша к гостям. – "Вискас" никто не хочет?

– За угощение спасибо, – поблагодарил брезгливый Павлуша. – Я лично сыт. Да и что рассказывать? Все так же, как всегда.

– Рассказывай! – не поверил Саша. – Павлуша, дорогой! Да ты не обижайся, если что, душа моя! Ты же знаешь, как я тебя люблю – всем сердцем! Давай, признавайся, что тебе понадобилось от старого пьяницы Сашки Перышкина?

– Да ничего мне от тебя не нужно, – растерялся Павлуша, все еще косясь на банку с кошачьей едой, которая произвела на него такое впечатление, что он явно усомнился, стоит ли выкладывать Саше то, с чем мы пришли. – С чего это ты взял, что мне от тебя что-то нужно? Я просто так зашел, по дороге, посмотреть, как ты тут, да и вообще...

– Свисти, свисти! – расхохотался Саша. – Ты мой адрес, наверное, с трудом отыскал, хотя и живешь-то в двух шагах!

Павлуша вспомнил, как пытался найти несуществующий Сашин телефон, густо покраснел, и забормотал что-то вообще нечленораздельное.

– Да ладно, – весело и беззаботно махнул Саша. – Хорошо то, что пришел, что жив и здоров. Давай, валяй, рассказывай, как жив и чем?

– Ты бы нас хотя бы усадил на что-то, – беспокойно огляделся Павлуша. – Ты на чем спишь? Не на табуретке же?

– На табуретке я пробовал, – серьезно ответил Саша. – на табуретке неудобно: когда сидя – жопа потом болит, а когда лежа пробуешь, никак в калачик не свернешься. Так что я сплю на столе! Поем, газетку переверну, и сплю себе на чистеньком. А присесть – это не проблема! Это мы вам мигом устроим, если вы постоять в коленках слабоваты.

Саша легко встал, свернул газету, ничего с нее не снимая, и так и отнес ее в стенной шкаф, вместе с ужином, где и водрузил на полку, рядом со стопкой старых газет.

На других полках мы заметили множество таких же банок, как и та, из которой только что поглощал "вискас" Саша. Многие из банок весьма внушительно раздулись.

– Как ты до сих пор живой ходишь, когда такую гадость лопаешь?! возмутился Павлуша. – Разве же так можно?!

– Павлуша! Родненький! Да я в этой стране до седых волос, пока они у меня были, в прессе работал: сам дерьмо ел, и других дерьмом кормил. Лично я наелся – на всю оставшуюся. А ты про какие-то кошачьи консервы говоришь! Да мы же, Павлуша, Советские люди, и наш бронепоезд...

Он ловко уселся на край стола, и похлопал ладонью рядом с собой.

– Усаживайтесь! Других сидячих мест предложить не могу, увы. Кроме, разве что, табуретки, да и то хромой. Что-то у вас довольно странная по составу делегация, а судя по свежей повязке на глазу, вы имеете какие-то неприятности. Я прав?

– Перышкин, Перышкин, – грустно покачал головой Павлуша. – Ты же золотое перышко, и голова у тебя – золотая, все признавали. Пил бы ты, брат, хотя бы чуть поменьше, цены тебе не было бы.

– Эти фразы мне, Павлуша, слишком хорошо знакомы и заучены наизусть. Но, как я понимаю, все перечисленные тобой мои достоинства, с которыми я вполне согласен, требуются вам сегодня в последнюю очередь. Так что, друг ты мой разлюбезный Павлуша, излагай подробно, чем я могу помочь, если, конечно, могу.

– Дело, Саша, крайне серьезное, – вступил в разговор Арнольдик. Настолько серьезное, что уже пролилась кровь. Мы сами, кажется, до конца полностью не осмыслили в какую историю ввязались. В двух словах так: нам в руки попали бумаги, в которых, судя по всему, затрагиваются интересы и преступного мира, и самых верхов государственной власти. Мы получили документальное подтверждение слухам и легендам о том, что русская мафия это не миф, а самая суровая реальность. Это документальное подтверждение тотальной коррупции всего государственного аппарата: кто, кому, когда, сколько. Преступный мир, прокуратура, отделения милиции, суды, банки, налоговая полиция, МВД, ФСБ, Госдума, правительство, вот так вот.

Арнольдик замолчал, аккуратно сев на табуретку и наблюдая за реакцией Саши.

– Понятненько, – Перышкин почесал затылок. – А посмотреть на бумаги я могу? Или это – секрет?

– Конечно же, можешь. К тебе и несли, чтобы посоветоваться, как быть дальше, как это обнародовать, к кому обратиться.

Арнольдик протянул Саше четыре листка бумаги, скрепленных простой скрепкой.

Перышкин бережно принял листочки, зачем-то осмотрел их со всех сторон, даже понюхал, затем углубился в чтение, задумчиво причмокивая губами...

Закончив, он обвел всех гостей погрустневшими и посерьезневшими глазами и изрек:

– Ну, братцы мои, такие забойные бумаги обычно отхватывают только вместе с руками, либо берут с боем. Рассказывайте.

– А что, собственно, рассказывать? – недоумевая спросил Арнольдик.

– Вот все и рассказывайте. Все, что произошло. С начала. Как на духу, и даже еще больше того.

Следующие минут двадцать он слушал, покачиваясь на столе, что-то помечая в блокноте, непонятно откуда взявшемся у него в руках.

– Значит так, насколько я понимаю обстановку, и насколько разбираюсь в подобных делах, вы все оказались под перекрестным огнем. Можете не сомневаться, за всеми вами уже началась Большая Охота. Вы – вне закона, которого нет, и вы в черном списке у бандитов. Вы уже имели возможности убедиться, что в этих играх расплачиваются кровью. Пока что вам просто фантастически, неправдоподобно везло. Но я думаю, что вы уже догадались, что победа будет далеко не за вами. Догадались, или нет? Или вы в казаки-разбойники играть собрались?

– Саша, дорогой, мы же не на Марсе живем. Мы сами все знаем. Мы все взвесили и обо всем подумали. Мы уже убедились, что человеческая жизнь в нашей стране не стоит и копейки, которая сама по себе ничего не стоит. Так что времени на ненужные объяснения можешь не тратить, ты только подскажи нам, куда и к кому нам обратиться с этим.

– Да, конечно! Счас! Чтобы я да сам, своими руками, отдал кому-то такой материал?! Да я готов прочесть это – и застрелиться! Во! Ничего себе сказанул? То-то! Надо будет запомнить, куда-нибудь вставлю потом. Ну-ка, Скворцов, пошарь в шкафу, куда я "вискас" прятал, там внизу телефонный аппарат валяется. Будь другом, достань мне его...

Скворцов долго рылся на нижней полке стенного шкафа, для чего ему пришлось практически лечь на пол, пока среди кучи ветоши он не разыскал телефонный аппарат, укутанной как в кокон, в клубок паутины.

Взяв этот аппарат двумя пальцами, он отнес его на стол Саше, который, как ни в чем ни бывало, вытер его об трусы, потом полез под стол, к чему-то там присоединил провод, посмотрел в окно, куда из комнаты был прокинут провод, уходящий куда-то в кроны деревьев.

– Але! – заорал Саша в трубку, небрежно набрав номер. – Поклепкин?! Сукин ты сын! Почему это я ошибся? Я никогда не ошибаюсь. Неправильно набрал номер? Ну и что? Почему же я ошибся? Ах, ты не Поклепкин! Но все равно ты – сукин сын, раз так ругаешься!

Он бросил трубку на рычаги, снова набрал номер, и опять заорал почти восторженно:

– Это опять ты?! Здорово, сукин сын! – после чего тут же положил трубку и в недоумении пожал плечами. – Не узнал. Странно! Только минуту назад как познакомились, и вот уже не узнает. А я его хорошо помню, даже по голосу сразу узнал...

Соединился Перышкин с нужным человеком с шестой попытки, перематерив попутно кучу телефонных абонентов.

– Поклепкин?! Здорово, сукин сын! Как это так – не Поклепкин?! Опять?! Ах, Похлебкин! Да какой ты, к чертовой матери, Похлебкин, когда ты самый натуральный Поклепкин? Раз в газете работаешь, значит – Поклепкин. Да ладно, ладно, не обижайся, я шучу, сам такой же. Дело у меня к тебе есть. Да на фига мне деньги взаймы? А что – есть? Ну и чего тогда спрашиваешь? Стал бы я у тебя просить! Сперва отдать нужно? Отдавай! Ах, надо, чтобы я отдал?! Да я потому и не прошу у тебя взаймы, потому что и так должен. А если бы не был должен? Представляешь? Я тебе сколько должен? Во! Всего-то десять рублей! А если бы я занимал у тебя сегодня, это уже было бы тысяч сто! Представляешь, сколько ты на мне сэкономил?! Ладно, ладно, Тимофеич, я понимаю, что ты человек занятой, так что шутки в сторону. Ты помнишь, конечно, дело Холодова? Вот есть такой материал, только, клянусь, еще круче, в нем кроме армии всего полно. Например? От милиции до правительства. Вот тебе и да ну! Да, да, по полной программе. Да нет, мне-то что, не хочешь, не печатай. Да, конечно, я тебя понимаю. Нет проблем. Какие обиды?! Да что ты! Кстати, ты не подскажешь мне телефон Штучкина? Давно я из своей норы не вылезал, все телефоны позабыл. Почему у Штучкина плохая газета? Ну, тираж, возможно, и поменьше, чем у вас, но зато сенсаций побольше. Почему плохой главный редактор? Он ради такого материала на все пойдет. Конечно уверен! Ты думаешь, не на все? Не думаешь, а точно знаешь? Ну, я все же попробую, все-таки такой убойный материал. Что? Почему не пробовать? Нести прямо к тебе? Да брось ты! На фига тебе лишние неприятности? Да нет, нет. Бегу! Да, через полчаса у метро "Кропоткинская", у выхода на Гоголевский. На улице, конечно. У меня жетончика нет. Там и оговорим все. На какой будешь машине? Нормально живешь! Понял, буду. Ну, весь материал сразу не принесу, рискованно. Фрагмент из оригинала, а остальное – в копии. Пока. Что же я, идиот, что ли, по Москве с бомбой за пазухой бегать? Все, жду.

Закончив разговор Саша вытер со лба пот.

– Порядок? – спросил его, напряженно следивший за переговорами, Павлуша.

– Спрашиваешь! – улыбнулся довольный Саша. – Побежали! Я тут забегу только рядышком, надо ксерокопии снять, чтобы у всех на всякий случай, были.

Он рванулся к дверям, но почти уже на лестнице его остановил Павлуша.

– Перышкин! Вернись! Ты что, так и побежишь по городу в "семейных"?

Схватившись за голову, Саша вернулся и заскакал на одной ноге, натягивая джинсы...

Вернулись они довольно быстро, в приподнятом настроении.

– Все! – заорал с порога Павлуша. – Корабль спущен на воду! Завтра будет анонс в газете, для раскрутки, для скандала и для заварухи вокруг готовящейся публикации, а после анонса – полностью, в специальном выпуске!

– Но ведь редактор тоже сильно рискует! – приподнялся на табуретке взволнованный Арнольдик.

– Кто не рискует, тот не становится главным редактором! – весело и бесшабашно отреагировал Саша. – К тому же, главное – это опубликовать, когда материал опубликован, страшен уже не редактор, или автор, опасен уже сам материал.

Потом добавил, посерьезнев:

– У нас, журналистов, работа такая.

Потом он раздал всем по экземпляру ксерокопии, а оригинал и копии для оставшихся ждать нас, он протянул Арнольдику.

– Копии пускай у каждого будут, мало ли что. Надо бы было больше сделать, да некогда. А оригинал пускай будет у Арнольда Электроновича. Только вы его с собой не таскайте повсюду, спрячьте лучше в надежном месте. И, кстати, вас действительно ищут, и весьма активно. Вот его, Скворцова, портрет уже по телевидению вовсю показывают: милиционер маньяк, и все такое прочее. Вас, и супругу вашу, тоже демонстрировали, тоже ищут, вроде как ушедших из дома и не вернувшихся. Еще инвалида в коляске разыскивают, бывшего милиционера, вас, наверное, Гертрудий.

– А меня, Федю и Васю? – поинтересовался Павлуша. – Нас еще не ищут?

– Больше пока никого не показывали по телевидению, по крайней мере, так Похлебкин сказал. А у меня телевизора нет, сами видите.

– Странно, – засомневался Арнольдик. – И Вася, и Павлуша, и Федя участвовали в нападении на квартиру с засадой. Мы все в розыске, а вас троих – нет. Странно... Тем более, что всех нас видели нос к носу шестеро оперативников.

– Эх, мужики! Нашли вы чему удивляться. Сейчас такие игры начнутся голова закружится. Вам такое и не снилось, и в книжках вы про такое не читали. Это же – система! А с системой шутки плохи.

– Какая система? – удивленно посмотрел на него Арнольдик. – В стране демократия, времена все же изменились.

– В демократию от политбюро я как-то слабовато верю, – вздохнул Перышкин. – У нас в России вообще, если времена и меняются, то всегда не в лучшую сторону. Тоталитарное государство унавозило благодатную почву для бандитского государства: тотальная слежка, система осведомителей и доносов, двойная мораль, низкая образованность, это ли не микроклимат для выращивания сегодняшней чумы?

– Саша, дружок, брось ты опять про политику! Мы про нее все в этих листочках прочитали. Пойдем лучше ко мне в гости! Отметим наши скромные успехи. Выпьем... малость. Ну? – Павлуша стоял перед коленкой Перышкина, задирая вверх голову.

– А что, можно! – легко и весело согласился Перышкин. – "Вискас" брать с собой?

– Свой "Вискас", дружок, ты уж, пожалуйста, если и будешь кушать, то без нас. Если Нинель Петровна, супруга Арнольда Электроновича увидит на столе эту банку с кошачьей мордой, боюсь, ей станет очень плохо, а потом, только значительно хуже, всем нам.

– Подумаешь! Я пошутил просто. Стану я такой дефицит разбазаривать! Я дома их поем, консервы эти. Дома – и солома едома.

– Вот и славно, собирайся тогда.

– А что мне собираться? Голому собраться – только подпоясаться. А "вискас" вы зря не хотите попробовать. Вкуснятина! Особенно – "лакомые кусочки".

– Вот ты без нас и лакомься, – не очень вежливо оборвал его Павлуша.

Саша обиженно замолчал и зачем-то полез в стенной шкаф.

В двери робко постучали. Все присутствующие в комнате настороженно замолчали и напряглись, в руках появилось оружие. Все замерли в ожидании.

А за дверью кто-то покашлял, пошаркал, потом глубоко вздохнул, так что в комнате стало всем слышно, и еще раз робко постучал. После этого раздался воркующий, робкий голосок:

– Товаааарищ Перуууушкин! Сашаааа! Откройтесь! Я вам привелаааа!

Саша побледнел, лицо его перекосилось и он заметался по комнате, что-то разыскивая, делая всем присутствующим отчаянные знаки, чтобы никто не подавал голоса и все стояли тихо.

– Где же ключ?! Где же ключ?! – кричал Саша отчаянным шепотом, рыская по пустым углам.

Наконец он обнаружил искомое в стенном шкафу.

– Вот он, ключик золотой! – вздохнул Саша с облегчением, вытаскивая из недр своего хранилища ценностей обрезок ржавой трубы.

С этим обрезком он бросился к двери, чтобы подпереть ее изнутри и перекрыть доступ стучавшейся даме, но, увы, безнадежно опоздал.

Дверь уже тихонечко открывалась, и в нее протискивалась круглая женская голова с большим носом, неряшливо причесанная, с рачьими выпученными глазами, одетая в темно-розовый в полоску халат, который, судя по его засаленности и лохматости на рукавах, достался ей в наследство от Плюшкина, из-под халата торчали пузырями старые тренировочные штаны.

– А вы, Сашенька, оказывается, дома? – пропела голова. – А я вот вам привела...

Саша в отчаянном броске попытался выдавить дверью, на которую навалился плечом, это существо обратно, на лестничную площадку, но маленькая носатая женщина уже просочилась целиком в комнату, пытаясь что-то втащить за собой.

Это что-то волочилось по полу, и было удивительно похоже на грязный, только что побывавший в луже, плащ.

Саша попытался прижать дверью хотя бы эту грязную тряпку, он навалился всем телом на дверь, и все же прищемил этот грязный плащ посередине, но тряпка, будучи прижатой, неожиданно тоненько и отчаянно запищала.

Перепуганный Саша отскочил от двери, а вошедшая женщина птицей подлетела к пищащей тряпочке.

– Осторожнее, Саша! Это же – Несчастный Человек! Неужели вы не видите?!

– Опять?! – воскликнул Саша в безнадежной прострации и отчаянии, в изнеможении усаживаясь на пол.

– А что такого, Саша? – удивилась женщина. – Вы его вымоете, высушите, немного почистите, подкормите "вискасом", и отпустите обратно, на волю...

С этими словами женщина протащила плащ за рукав в угол и положила его там.

Сама она встала рядом с ним, глядя умильно вниз, сложив коротенькие ручки на круглом животике, и склонив по-птичьи голову набок, словно у нее внезапно надломилась шея, и голова упала на плечо.

Это была не кто иная, как легендарная Добрая Ниночка.

Вы не знаете кто такая Добрая Ниночка?! Проще бы вам было признаться, что вы не знаете жизни!

Вся Москва знает Добрую Ниночку, которая собирает валяющихся по всей столице пьяных, бомжей, всевозможных бездомных кошек и собак.

Подобрав кого-то на улице, она тут же спешит с этим драгоценным грузом к ближайшим знакомым, чтобы наглядно продемонстрировать свою бесконечную доброту, а заодно и оставить на попечение знакомым бездомное или просто пьяное существо, не всегда, кстати, безобидное впоследствии.

Но это – так. Пустяки. Издержки.

К себе домой она пьяных и бездомных не таскала по той простой причине, что жила совершенно одна и оценить красоту и благородство ее поступка там было бы просто-напросто некому.

Вот поэтому вся ее жизнь состояла из бесконечных прогулок по городу, упорному поиску Несчастных Людей и бездомных животных, и посещений старых знакомых.

С каждым таким посещением количество старых знакомых тут же сокращалось ровно на количество посещений, но она, с упорством буравчика, находила все новых и новых знакомых, чтобы отводить им все новых и новых бездомных и грязных существ.

Сама же она подбирала маленьких собачек и кошечек, отрывала им лапки, или хвостики, смотря по настроению, а потом всю ночь шила, шила, шила, и всю ночь плакала, плакала, плакала...

Вот эта вот самая легендарная Добрая Ниночка стояла в комнате Саши и смотрела своими добрыми-добрыми глазками с мягкой укоризной, проникая в наши черствые души.

Она еще раз наклонилась, поправила заботливо полу плаща у Несчастного Человека на полу, и заявила, вздохнув и потупившись:

– Ну, я побегу. У меня внизу еще двое лежат, ждут, – она вздохнула еще раз. – Несчастные Люди! Надо разнести поскорее.

И она выскользнула за дверь, как маленький обмылок из мокрой руки.

– Во, зараза какая! – помотал головой Саша. – Что теперь с этим алкашом делать? Она в прошлый раз притащила вот такого же, а у него, как малость прочухался, глюки начались, горячка. Так он, бедолага, всю ночь на мне тараканов ловил. Жуть! – Саша зябко передернул плечами.

– Да оставь ты его, Саша! – махнул рукой неунывающий Павлуша. – Пульс у него в порядке, я посмотрел, жить будет, так что пойдем ко мне, посидим, Еды человеческой покушаем, а тут, глядишь, это чудо в перьях прочухается. Что тебе около него сидеть? Украсть у тебя, кроме "вискаса" твоего драгоценного, нечего. Но я думаю, что когда это создание прочухается, его будет интересовать не еда, а питье. Пойдем! Он ничего не найдет выпить и самоустранится с твоей жилплощади на поиски похмелки.

– И то правда! – решился Саша. – Пошли!

И мы всей компанией отправились домой к Павлуше.

Глава седьмая

По длинным коридорам приемной печально известного здания на Лубянке, спешил легким широким шагом человек в штатском, но с прямой спиной и безукоризненной военной выправкой.

Он зашел в один из многочисленных кабинетов, бегло осмотрелся в приемной, в которой отсутствовал секретарь, постучался костяшками пальцев в двери кабинета и вошел, не дожидаясь ответа, оказавшись в огромном зале с мягким ковром на полу, с длинным рядом стульев с высокими прямыми спинками вдоль стен. В торце кабинета величественно покоился массивный письменный стол, на полированной поверхности которого не лежало ни одной бумажки. Единственным украшением стола был простой перекидной календарь. К этому столу, ножкой буквы "Т" примыкал ряд столов, накрытых зеленым сукном.

Хозяина кабинета за столом не было, большое кожаное кресло пустовало, а сам он стоял возле широкого, почти во всю стену, окна, и смотрел куда-то вниз, на улицу.

– Товарищ генерал... – начал было, вытянувшись у входа, вошедший.

Хозяин кабинета нетерпеливым жестом остановил его:

– Прекрати, Иван Ильич, кроме нас никого нет, так что будь попроще...

Он сам первый пошел навстречу гостю.

– Ну, здорово, Иван Ильич, здорово! – энергично затряс он его руку.

– Здравия желаю, Сергей Ильич, – сдержанно, но дружелюбно, улыбнулся вошедший.

– Садись, Ваня, рассказывай, что там у вас случилось, чем так взволнованны аналитики? – хозяин жестом пригласил гостя к журнальному столику в углу возле окна, рядом с которым стояли два низких кресла.

На самом столике лежали несколько пачек сигарет, стояла большая, размером с колесо детского велосипеда, пепельница и несколько бутылок с минеральной водой и фруктовыми соками, рядом с которыми на маленьком изящном подносе лежало несколько открывалок и стояло два высоких стакана.

– Давай, брат, угощайся, – предложил хозяин, дождавшись пока гость устроится в кресле, сам закурив длинную, черную сигарету.

Гость слегка поморщился, отгоняя от лица табачный дым, который был ему явно неприятен.

– Когда ты, наконец, избавишься от этой дурацкой привычки? проворчал он, хмурясь.

– А вот как найду себе более спокойную работенку, так сразу же и брошу, – широко улыбнулся хозяин кабинета. – Ну, работа у нас с тобой, положим, одинаковая, зарплату в одной кассе получаем.

– Вот это ты не скажи, брат! Ведомство у нас одно, это – да, а вот по поводу работы позволь с тобой не согласиться. Тут ты, брат, не прав.

– Ладно, Сергей Ильич, пускай будет по-твоему. Нет у меня сегодня настроения с тобой пикироваться.

– С чего бы это у тебя настроение пропало? Кто же тебе его так подпортил? Кто посмел?

– Ничего, сейчас и у тебя твое не в меру игривое настроение подпортится, – многообещающе, и даже несколько злорадно, пообещал гость, доставая из папочки лист бумаги. – Вот, почитай, что наша служба выловила из редакционного компьютера одной нашей не в меру популярной московской газеты. Почитай, почитай, какой сюрприз готовит нам в ближайшем номере главный редактор. Полюбопытствуй.

– Ну что же, давай почитаем. Только что это ты так расстроен и даже почти напуган? Не понимаю. Подумаешь, кого-то из чиновников зацепили. Ну и что? Ну и хрен с ними. У журналистов свой хлеб, у нас – свой, у политиков свой. Выловили компромат на кого-то из шишек, так ему, сукину сыну, и надо: не умеешь воровать – не берись!

Он со вкусом затянулся сигаретой, нарочито не спеша стал читать протянутые ему братом бумаги, искоса поглядывая на слишком серьезно настроенного Ивана Ильича.

– Что-то ты, брат, излишне разнервничался. Неужели все действительно настолько серьезно?

Его собеседник даже ладонями по подлокотникам кресла шлепнул.

– Да прочитай же ты, наконец! Тогда и скажешь сам: настолько или не настолько!

Генерал придвинул к себе бумаги.

– Читаю, читаю.

И уже со всей серьезностью углубился в документ.

– Это не фальшивка? – спросил он резко, прочитав бумагу до конца, и даже перечитав еще раз некоторые места.

– Исключено. Во первых, частично эти сведения полностью подтверждаются нашими экспертами. Во вторых, мы здесь, в порядке проверки, проанализировали на взаимосвязь все мало-мальски заметные события и происшествия по городу за последние трое суток...

– Прочему не за неделю, или месяц?

– Мы решили, что такую бумагу, каким бы путем она ни была добыта, кто же станет держать дольше? Руки сожжет до самых пяток. Если только кто-то сам эту бумагу не изготовил...

– А вы, аналитики, все же допускаете такую возможность, – оживился генерал.

– Мы допускаем любые возможности, потому мы и аналитики, что просчитываем множественные варианты, но не обольщайся напрасно. Увы, бумага – серьезнейшая. И даже более чем. Мы, кажется, установили, откуда она ушла. Что и дало нам повод для беспокойства. На первый взгляд в том, как она выплыла, эта бумажка, полным-полно несуразиц, несообразностей и просто чертовщины какой-то, но в том-то и дело, что наши коллеги из уголовного розыска не сумели увязать одно с другим, а нам это удалось. И вот что у нас получилось...

И он в подробностях и деталях пересказал брату об известных уже нам с вами событиях, конечно, не так изящно и подробно, как я вам, но вполне доступно.

Иван Ильич поведал брату о пожаре, о бойне на новой квартире Беленьких, о том, что расследование этого дела поручено "важняку" Капустину, а он мужик крайне вредный и въедливый. Рассказал он и об аресте Платона и Паленого, из рук которых, или их подручных, уплыла эта бумага, по предварительным данным аналитиков, ничто иное, как бухгалтерский баланс воровского общака, вернее, его самая опасная для огласки часть: расходная, в которой подробно указывается кому и какие взятки платит воровская верхушка. Страшнее утечки этой информации и придумать нельзя.

Генерал сидел, откинувшись на спинку кресла, хмурился и мрачнел. Выслушав внимательно брата, подошел к рабочему столу, нажал кнопку селектора и приказал:

– Срочно отыщите и пришлите ко мне полковника Хватова. Срочно!

Он отключил селектор, но остался стоять возле большого стола.

– Да, братишка, серьезное дело ты откопал. Недооценивал я твои компьютеры, недооценивал, признаюсь. Так, глядишь, еще немного, и меня на вторые роли затолкаешь.

– А на фига оно мне сдалось? – беспечно усмехнулся брат. – Мое дело найти нужную информацию, взломать защиту, прослушать, выудить, достать, и положить на стол начальству. А вот твое дело – принимать решение. Мне это занятие не по душе. Я лучше в свободное время по сети в игрушки погоняю.

– Когда ты только взрослеть будешь? – прищурился на него хозяин кабинета.

Он хотел еще что-то добавить, но в двери кабинета постучались, и он сделал знак брату открыть двери.

На пороге стоял маленький щуплый военный в форме полковника, но без фуражки. Он молча подал руку открывшему двери Ивану Ильичу и вытянулся перед хозяином кабинета.

– Товарищ генерал! – доложил он. – Полковник Хватов по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, полковник, вольно. Давай без формальностей, дело тут наисерьезнейшее. Потребуется несколько твоих спецгрупп. Ты садись к столику с Иваном Ильичем, он тебя пока просветит в деталях, которые на сей час нам известны, а я кое-что пока сформулирую.

Он сел перед большим письменным столом, достал из ящика бумагу и карандаш, и принялся что-то строчить, быстро отбрасывая исписанные листы в сторону.

Его брат и полковник Хватов присели у журнального столика и тихо беседовали, оживленно жестикулируя...

Генерал закончил писать, отложил листочки в сторону и вопросительно посмотрел на беседующих.