355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Кудинов » Дочь Птолемея » Текст книги (страница 9)
Дочь Птолемея
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:36

Текст книги "Дочь Птолемея"


Автор книги: Виктор Кудинов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

20. КАК ЭТРУСКИ В СТАРИНУ

Друг за другом двумя ручейками из-за спины сидевшей Клеопатры выплыли женщины и плавно заструились вдоль стоявших с двух сторон лож на открытую середину, освещенную тремя высокими светильниками. Их поднятые вверх обнаженные руки раскачивались в такт музыке, которая стала походить на бодрую плясовую.

Женщины были облачены в странные пестрые одеяния, закрывающие их с шеи и до пят; они представляли собой бесформенные платья, состоящие из множества красных, желтых, зеленых, кремовых лент; чтобы от движения ленты не разлетались, в талии они были схвачены широким поясом, завязанным узлом на животе. Два длинных конца пояса с кистями болтались спереди, достигая колен. Их головы покрывали прозрачные вуали-накидки, сквозь которые проглядывали лица; на каждой, кроме того, была надета небольшая черная маска с косыми, как у кошки, прорезями для глаз.

Как только женщины заняли открытую середину, откуда-то сверху стали опускаться легкие розовые лепестки. Они падали, точно снежинки, трепеща в воздухе от малейшего дуновения, и густо усыпали весь пол террасы. Воздух наполнился сладостным ароматом свежих роз.

Мужчины, воздев руки, заулюлюкали. Появившиеся почти нагие, в черных масках юные рабыни увенчали головы мужчин новыми венками и вручили каждому по кубку, наполненному вином.

Тем временем женщины соединились в круг и стали продвигаться в том же плавном веселом танце.

Раздался звук флейты, похожий на вздох.

Женщины разом остановились и повернулись своими невидимыми лицами к восторженным мужчинам, глядевшим на них влажно блестевшими глазами. Одинакового роста, в странных широких одеждах, скрывающих очертания тел, их действительно нельзя было различить, кто из них – Джама, Кассандра, Филина, Рея, Кирена, Тара или Лаодика…

Подбежавшие рабыни вручили каждой женщине по серебряному кубку с вином.

Тогда от мужчин выступил Нечкин, мастер произносить красивые витиеватые тосты, поднял свой кубок и, обратившись к Клеопатре, единственной женщине на террасе с открытым лицом, произнес:

– На всем свете есть одна земля, где нам легко дышится, – это Египет.

Во всем мире только одно солнце, которое ласкает и согревает нас, это солнце Египта.

Среди множества морей только одно такое чудесное по цвету и теплоте это море у берегов Александрии.

Но жить среди людей даже в прекрасном месте, как наше, нелегко. А все оттого, что люди не одинаковы и не равны друг другу: одни прекрасны, добры и богаты; другие злы, дурны и бедны. Одни – благородны, приветливы, умны; другие – завистливы, глупы и невежественны. И вот, находясь один подле другого, они заняты одной заботой – как им выжить. Тот, кто что-то имеет, думает, как все это сохранить. Тот, у кого нет ничего, мечтает, как бы ему разбогатеть за счет другого. Люди хитрят, ссорятся, дерутся, творят смуту, бегут и возвращаются, только и размышляя, как бы им не попасть впросак и не стать жертвой чьей-либо хитрости. Увы! Такова участь большинства. И нет для них облегчения, и не будет никогда. Из века в век вертится колесо злосчастья.

Но мы, Неподражаемые, не дурные дети богов. Мы ревноестно ценим, несмотря ни на чато, ту радость, которая нам дана, – жить на этой земле, видеть солнце, луну и море и радоваться друг другу, ибо в общении мы забываем невзгоды и всегда сознаем, кто мы: женщины, что они женщины; мужчины, что они мужчины… Вы понимаете, что я имею в виду?

Все засмеялись, Нечкин улыбнулся, довольный понятливостью своих друзей, и продолжал:

– Да-да, мы понимаем, что мы такое, ибо нам, избранным, по воле богов дано нечто удивительное и прекрасное, самое чудесное и самое изумительное достояние живых существ, – любовь! А имея любовь, мы можем сравниться с богами и сказать: "Да пусть здравствует все сущее и несущее! И пока мы вместе – мы живем! Так выпьем же, друзья! И пусть эта чудесная ночь будет не последней в нашей жизни!"

Раздался дружный хор радостных голосов, взметнулись над головами кубки.

– Умница Нечкин, ничего лучше сказать нельзя. Ты как всегда златоречив, – проговорила Клеопатра и, улыбнувшись, отпила из своего кубка вино.

После этого женщины повернулись лицами внутрь круга, так как для того, чтобы выпить, им нужно было поднять вуали.

Выпив, они воскликнули: "Да благослови нас, Афродита!" – и пустые кубки со звоном полетели на ковер посреди их круга.

Женщины снова развернулись, и каждая из них направилась к своему избраннику.

В это время светильники у ложа Клеопатры были потушены. Темнота поглотила царицу, и никто не видел, когда она исчезла с террасы.

Музыканты с завязанными глазами заиграли популярную в Александрии песенку "Моя подружка босоногая…". То была простая, веселая мелодия, которая заставляла невольно пускаться в пляс, что и сделали хмельные мужчины со своими таинственными подругами. Они кружились в полумраке, хохотали, падали, звенели металлические кубки, опрокидывались столы.

Некоторые парочки, обнявшись и целуясь на ходу, спускались с террасы вниз и скрывались в парке, другие оставались на месте, благо свободных лож вокруг было сколько угодно.

Видя, что к ним никто не подходит, а все вышедшие женщины заимели себе дружков, Дидим обрадовался и уже было собрался подшутить над Нофри, как вдруг из-за занавески внезапно и бесшумно, точно тени, выскользнули две стройные фигуры в масках, без вуалей, но в таких же бесформенных ленточных платьях, что и у остальных, и направились к ним. Сердце Дидима затрепетало. Он почувствовал себя лягушонком перед удавом.

Женщины приблизились к ним и без всяких слов за руки потянули мужчин в круг танцующих.

Как ни упирался Дидим, его повелительница, юное создание, если судить по нежным маленьким кистям рук, заставляла его танцевать вместе со всеми, подталкивая то в бок, то в спину: "Ну же, старичок, шевелись! Что ты такой неповоротливый?" – "Кто ты? – лепетал Дидим. – Чего ты меня все крутишь?" И в ответ слышал только озорной звонкий смех.

Женщина повлекла Нофри вниз по лестнице; он был пьян, ступеньки уходили из-под ног; все качалось перед ним, как на море, и он беспрерывно икал и смеялся. Чтобы ненароком не скатиться, он придерживался за плечо своей спутницы.

– Куда мы направляемся?

– Туда, где нам никто не помешает.

– С тобой хоть на край света.

Из-за небольшого летучего облака показалась луна, и в голубом её свете он увидел милый овал женского лица в черной кошачьей маске, в узких прорезях сверкали веселые глаза. Женщина показалась ему прекрасной, её рот соблазнительно улыбался. Он хотел её поцеловать, но она не далась.

– Раскрой свое личико, – попросил Нофри, ступая неверной походкой со ступеньки на землю.

– Что тебе в моей маске?

– Я хочу знать, кто ты?

Она шаловливо нажала на его нос пальцем.

– А вот это не обязательно.

– Я так и не узнаю, кто ты?

– Не узнаешь, милый.

Нофри споткнулся и растянулся подле её ног. Женщина засмеялась, он сказал:

– Я пьян, как солдат, а ты все-таки милашка.

Она опустилась перед ним на колени. Нофри обнял её и поцеловал в полуоткрытый рот. Он положил её на песок и, сунув руку между лент, погладил её грудь с затвердевшим сосочком.

– Подожди, дорогой. Пойдем лучше, где травка.

– Ах, травка! Какое очарование!


21. МНЕ ВЕЛЕНО ТЕБЯ ПОМУЧИТЬ

Филона тоже увела женщина с террасы, но только они пошли не в парк, а вдоль стены здания. «Ты кто?» – допытывался скульптор; от выпитого в его голове было приятное кружение. Женщина в маске поднесла палец к губам и загадочным шепотом произнесла: «Тсс!» – призывая к молчанию.

Проходя мимо лужайки, они увидали барахтающуюся пару почти у самой аллейки. Слышался тихий женский смех и нетерпеливое мужское рычание.

– На тебе столько лент, что нельзя добраться… Где же это?

– Что «это»?

– Неужели ты не понимаешь?

– Какой ты глупый! Для этого нужно распустить на мне пояс!

"А ведь правда, – подумал Филон, – достаточно распустить пояс – и раскроется жемчужина".

Он рывком привлек к себе женщину и в одно мгновение сорвал с неё пояс. Сунув руку в глубь распущенных лент, он тотчас же нащупал гладкий, округлый живот, а проведя пальцами по его склону, коснулся завитков волос на её лоне, которое так и пылало жаром.

– Не распаляйся, Филон, – раздался насмешливый спокойный голос. Побереги свои силы для более подходящего случая.

По голосу он узнал её и прошептал: «Ирада».

– Не надо меня щупать, Филон. У меня то же, что у других.

– Да, конечно, – согласился он и убрал руку.

Ирада повела его к темной громаде дворца, а потом вдоль глухой стены, казавшейся бесконечной.

Дидим, внимательно следивший за Филоном из круга танцующих, видел, как его уводила женщина, и последовал за ними. Его девчонка встревожилась и вцепилась ему в плечо.

– Ты куда?

– Меня что-то просквозило. Надо сходить кое-куда. – Он пошел напролом, сквозь расступающиеся и хохочущие пары танцующих, волоча за собой цепкую девицу.

– Старичок! Эй, старичок! Ты что удумал?

Дидим спустился с террасы и дошел до небольшого бассейна, в его середине, в каменной чаше лотоса, журчал фонтан. Девица не отставала.

– Что ты такая липучая? – ворчал Дидим, оглядываясь по сторонам, затем сердито зашептал, точно сообщая тайну: – Мне же надо помочиться.

– А ты здесь. Как я, – девчонка шагнула в сторонку, присела в своем ленточном одеянии, будто наседка, распустившая перья, и Дидим услышал тихое журчание струйки по каменной плите. Затем она поднялась и как ни в чем не бывало, пританцовывая, с улыбкой во все лицо, на котором кокетливо чернела маска, приблизилась к нему. На плите темнело мокрое пятно.

– Да-а, – протянул Дидим, покачивая головой и все стараясь не упустить из вида Филона. – У тебя, девочка, получилось ловко, а мне ещё надо сосредоточиться.

– Сосредоточься, да побыстрей, – попросила она капризно. – Я знаю одно местечко в парке, и если ты будешь медлить, его займут другие. А там есть подушки.

– При чем здесь подушки?

– Тебе на них будет мягче лежать.

Дидим даже рот раскрыл от такой неожиданной вести. "Что же это делается? – подумал он. – И она мне такое говорит! Ну и ну!"

– Ты считаешь, что я должен лежать, а не ты?

– Могу и я. Но ты должен подчиниться женщине. Я люблю, когда мужчина лежит, а я верхом. Как всадница.

Вздохнув, Дидим покачал головой.

– Боюсь, детка, что ты далеко не уедешь. Для этого тебе нужно подыскать скакуна помоложе.

Девица, сама непосредственность, откровенно призналась:

– Я бы нашла. Но мне велено тебя помучить.

– Вот как! Тогда, мучительница, подожди здесь, а я на немного отойду. Туда – и обратно.

Она крикнула ему вслед:

– Только недолго, старичок. А то мне скучно.

– Да-да. Я скоро, – бросил через плечо Дидим, свернул с аллейки и направился по лужку, по мягкой травке, точно по ковру, к невысоким густым кустам акации. Он ворчал под нос: "Вот привязалсь маленькая распутница. Мне приказано тебя помучить! Скажите, какая честь!"

Присев за кустами, он осмотрелся. В лунном свете ему хорошо была видна стоявшая в одиночестве девушка. Она освободилась от своей ленточной одежды и осталась в одной набедренной повязке, однако кошачью маску с лица не сняла. "А все-таки она премила. Мне приказано тебя помучить! – прошептал он. – Вампирка! А грудь уже развитая, и ноги длинные. Однако мне не до тебя, девочка, не до тебя!"

Филон и женщина уходили все дальше и дальше. "Куда она его ведет? Неужто к опочивальне царицы?" Возле, в соседних кустах, послышался шорох: кто-то осторожно крался прямо на него. Дидим затаился. Из-за куста выполз на четвереньках мальчишка, одетый в тунику. Дидим схватил его за шиворот.

– Ах, негодник! Подглядывать?

– Что ты, дяденька! – взмолился тот; на вид ему было около тринадцати лет. – Я ищу свою кошку.

– Кошку?

– Ну да. Котеночка.

– Значит, это котеночек называется? На двух ножках, с титьками? Как вон та, видишь? – указал Дидим на свою мучительницу.

– Вижу.

– Иди к ней и покатай её. Как конь. Кентавр, понимаешь?

– Как это?

– Ты что, никогда не был лошадью?

– Не был.

– Тьфу! Ты что, никогда не играл в лошадь?

– Играл.

– Вот и сейчас сыграй! Пошел, живо! – И он подтолкнул его в спину.

Мальчишка подбежал к девушке и встал против её. И пока он говорил, у неё был широко открыт рот: видимо, она безудержно хохотала. После чего, к удивлению Дидима, мальчишка опустился на четвереньки, девица забралась ему на спину, шлепнула его по заду, тот проржал жеребенком и пошел вышагивать со своей живой ношей под переливчатый её смех.

– О боги! – проговорил Дидим, радуясь, что так легко отделался от обоих, выбрался из кустов и пустился догонять Филона и женщину.

Он видел издали, что они подошли к деревянной двери в стене. Дверь открылась вовнутрь, образовался черный прямоугольник. Женщина и Филон вошли в него, и дверь снова восстановилась на своем месте.

Когда Дидим подошел ближе, раздался скрежет, и большая каменная плита, скользнув сверху, загородила дверь. Теперь перед ним была сплошная каменная стена без всякого признака дверного проема.

Дидим поднял голову и поглядел на открытые окна. Они располагались высоко над землей, и без лестницы до них добраться было невозможно.

Опочивальня Клеопатры была построена вскоре после ромейской войны и представляла собой отдельное, хорошо защищенное здание, похожее на крепость. Она была соединена с дворцовым ансамблем отдельным крытым переходом, который, как и полагалось, денно и нощно охранялся стражей.

Со вздохом сожаления отошел Дидим от стены и присел под развесистым деревом, росшим поблизости. Вначале от огорчения он не знал, что предпринять, и уныло глядел на видимые сквозь листву мерцающие звездочки. Взгляд остановился на нижнем суку, который протягивался в сторону окон опочивальни. Дидима осенило: если влезть на сук, не удастся ли тогда добраться до подоконника?

С большим трудом ему удалось подняться на первый толстый сук. Однако до окна было высоко, и, отдышавшись, он влез на два сука повыше. Теперь оконный проем был на уровне его плеч, и он увидел в черной глубине огоньки, но добраться до подоконника не мог: сук был слишком тонок, чтобы выдержить тяжесть его тела.

Шевельнувшись, он расслышал легкий треск и подумал: "Как бы не свалиться". Ненароком глянул вниз – и обомлел: прямо под ним стояла женщина в ленточном одеянии и черной маске на лице. "Нашла все-таки", – подумал он о девчонке, однако скоро определил, что ошибся. К женщине подошел мужчина, обнял её, и они принялись страстно целоваться.

Дидим боялся пошевелиться, ибо от малейшего движения сук под ним начинал угрожающе гнуться и потрескивать. Теперь он сожалел, что так высоко поднялся.

– Давай тут. Под деревом, – сказал мужчина.

– Обожаю под деревом, – сладострастно проговорила женщина.

"Господи, – взмолился Дидим, – отправь их куда-нибудь на лужок. Почему они избрали это дерево! Я свалюсь!"

– Слышь, – говорит мужчина немного погодя, – я тебя узнал. Ты – Дафна.

Женщина приглушенно рассмеялась.

– О Ксанф! Если и узнал, должен был молчать. Неужели так трудно угодить женщине?

Ксанф похохатывал и твердил:

– Ты – Дафна. Я сразу догадался, как только ты согласилась у дерева.

Женщина даже рассердилась:

– Ну что ты, как дурачок, заладил одно и то же: узнал, узнал. Легче стало?

– Легче, – смеялся Ксанф.

– Коли легче, тогда приступай!

– Как приступай? Вот так, стоя, что ли?

– Ты же знаешь, что я обожаю стоя. Прижми меня к дереву и начинай.

– Да получится ли? Мне это как-то непривычно.

– Ты меня удивляешь. Что тут спрашивать? Ближе, ближе, Ксанф! Все делаешь как надо. Премило, Ксанф! А говорил, что не получится.

"Господи! – стонал Дидим. – Сук трещит. Убери их ради Исиды".

– О Ксанф, голубчик мой. Молю тебя: не расшатывай дерево.

– Тебя не поймешь, – тяжело дыша, отзывался Ксанф. – То начинай, то не расшатывай. Нет, голубушка, теперь меня не остановишь!

Дидиму было неудобно стоять не двигаясь: затекли ноги, заныла спина. Он попытался спуститься пониже, вытянул ногу, перенес вес своего тела на другую и поскользнулся, сук треснул и переломился. Потеряв опору, несчастный Дидим полетел вниз, отчаянно цепляясь за ветки, какие пришлись под руки. Однако это его не спасло, хотя и несколько замедлило и смягчило падение. Он пролетел, как мешок, мимо стоявшей у ствола парочки и ударился оземь, но, не чувствуя боли, проворно откатился к кустам акации и замер, лежа на земле, едва дыша.

Накрытые сломившимся суком, засыпанные поломанными ветвями, мужчина и женщина вначале не поняли, что произошло. Они выбрались из-под ветвей, оглядываясь. Ксанф, держась за голову, спрашивал:

– Что упало-то?

– Дурак, Ксанф! – говорила сердито женщина, распрямляясь во весь рост; маска с её лица была сорвана, волосы растрепались, платье съехало на бедра, обнажив великолепный торс с большой тяжелой грудью.

Ксанф ахнул: то, что он увидел, стало для него неожиданностью.

– Джама, так это ты? А я-то думал…

– Дурак, Ксанф, дурак. Просила же – не раскачивай дерево.

– Откуда мне было знать, что сук сломается, – проговорил он и захохотал, одной рукой держась за голову, а другой за живот.

Джама молчала, хмурясь, потом улыбнулась и, не удержавшись, рассмеялась сама. Они обнялись и, хохоча, как одержимые, пошли по аллейке в глубь парка.

Когда их скрыли деревья, Дидим, все это время плашмя лежавший, затаившись точно мышь, поднялся на ноги и, держась за поясницу, заковылял прочь, хваля бога, что не расшибся до смерти.


22. ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО

После того как Ирада призналась, что выбрала его не для себя, Филон протрезвел: до него вдруг дошло, что он должен предстать перед Клеопатрой, перед очами той женщины, о которой мечтал все эти годы и которая была для него далекой звездочкой, излучающей чудный по яркости, но холодный свет.

Впервые оказавшись в опочивальне царицы, куда ступали ноги только избранных, Филон почувствовал всю торжественность и необычность своего положения. Его сердце учащенно забилось. Он начал волноваться.

Полутемные проходы, таинственные и тихие, напоминали склепы некрополя, находящегося в западной части города, куда он хаживал, находясь во власти мрачного настроения. Сравнение с некрополем у него возникло оттого, что слабый колеблющийся свет от жировика в руке рабыни, сопровождавшей их, выхватывал из мрака то голую ногу, то руку, то склоненные головы мраморных античных скульптур, которые постоянно встречались им по пути.

Как показалось ваятелю, они шли довольно долго, зала сменялась залой, коридор – коридором, ступеньки вниз, ступеньки вверх, журчание фонтана, колонны, как стволы деревьев, и странно – ни стражи, ни прислуги.

"Да ведь ночь", – пытался по-своему объяснить он безлюдье царских покоев.

Наконец его ввели в небольшое уютное помещение, освещенное одним высоким светильником.

Ирада сказала, чтобы он подождал, а сама вместе с рабыней удалилась в другую комнату, за колыхающуюся занавеску.

Филон осмотрелся, походил вокруг широкой скамьи из темного дерева, понюхал цветки свежих роз в большой желтой вазе на подставке.

На высоком изящном столике увидел и свою статуэтку "Нимфа у ручья". То было самое лучшее его произведение, и теперь, глядя на статуэтку, он не верил, что его руки сотворили это чудо. Он потратил много времени, чтобы создать её, извел большое количество глины, алебастра, камня – ничего не получалось. Он в отчаянии разбивал заготовки, нервничал; от бессилия падал на живот перед Сераписом и молился, молил без конца, прося помощи, пока его однажды не вдохновило обратиться к Исиде, женской богине, – и успех ему был дарован. Он исполнил то, что изумило его самого. Он слепил саму Клеопатру, юную, хрупкую, прекрасную, какую некогда видел в Гермонтисе.

Эта, что стояла на столике, была не копия, которая разошлась потом по Александрии в большом количестве, а богиней вдохновленный оригинал, выточенный из отличного слонового бивня, купленного за золото, и переданный Ираде для царицы.

Послышался шорох за спиной, Филон оборотился.

В пяти шагах от него стояла молодая женщина. Филон опустился на левое колено и склонил голову. Царица произнесла ласковым, необыкновенным, как ему казалось, по красоте голосом:

– Встань, Филон!

Он поднялся. Она подошла ближе; тонко-сладостный запах сирийских духов витал вокруг её. Она вся благоухала, точно роза.

Филон смотрел на неё не мигая. Он был поражен обыкновенным её одеянием, этим длинным до пят платьем дивной белизны, очень выгодно облегавшим её стройную фигуру. На ней не было драгоценностей, руки, естественной полноты, голые до плеч, прекрасные руки, – без браслетов и колец. Только на высокой шее тоненькая золотая плоская цепочка римской работы, а в густых волосах – костяные шпильки, поддерживающие, казалось, небрежно, но красиво собранную темную копну. Ее лицо, уши, шея – были открыты взору: ни капельки краски. Чистота и непорочность глядели на него из каждой черточки её спокойного лица. Сердце его заныло от восторга.

– Мне сказали, что ты влюблен в меня. Это правда? – спросила Клеопатра, поглядывая на него поблескивающими глазами.

Она выглядела очень молодо и мило, будто бы и не владычица Египта, а просто хорошенькая женщина, каких много в Александрии.

– О да, царица! – произнес Филон пылко.

– Это блажь или всепоглощающая страсть? – Она улыбнулась и кончиком влажного языка провела по своим губам.

– Буду откровенным. Когда тебя увидел, я сказал себе – вот кого я готов любить бесконечно. Тогда это была блажь. Детское упрямство. Но эта блажь так запала мне в душу, что я не смог от неё избавиться. Я думал о тебе постоянно. Ты даже мне снилась, поверь! Потом я понял, что это уже не блажь, а любовь. Я любил тебя больше матери, больше отца, больше самого себя. И ещё я понял, что если не скажу этого тебе, то умру непременно.

– Бедный Филон! – вполне искренне произнесла она, покачивая головой. Разве можно так влюбляться в свою царицу? На что ты надеялся, друг мой? И что во мне такого, что пленило тебя? Взгляни на меня повнимательней. Есть женщины красивее меня. Допустим, Джама. Мои глаза, губы, волосы – как у всех. Правда, некоторые говорят, что мой нос несколько длинноват…

Он поспешно возразил:

– Нет-нет, прекраснейшая! У тебя чудесный нос. Должной длины, с небольшой горбинкой, и совершенно соизмерим с другими чертами лица. Я тебе это говорю как художник, который знает в этом толк.

– Хорошо, хорошо, – проговорила она, удовлетворенная его пылкой речью. – Почти убедил. Какая женщина не захочет выглядеть лучше, чем она есть на самом деле.

Она обошла скамью и почти бесшумно подплыла к нему с другой стороны. Он заметил, что она не могла стоять на месте, а все время двигалась.

– Ты мне нравишься, Филон. Своей прямотой и откровенностью. Я тоже хочу быть с тобой откровенной. Ты, верно, слышал, какой слух распустили про меня иудеи? Будто бы я продаю свою любовь за жизнь несчастных мужчин.

– Более нелепого вздора нельзя придумать о тебе, царица.

– Ты так думаешь? – Клеопатра хмыкнула и лукаво посмотрела на него сбоку. – Ну так вот, милый Филон, придется тебя огорчить. Все это в какой-то мере является правдой.

– Нет. Нет.

Она прервала его поднятой рукой.

– Только я не отбираю жизнь, как это утверждают иудеи, при помощи палача, яда и диких зверей. Просто однажды, оказывая мне услугу, один славный молодой человек, к моему огорчению, распрощался с жизнью.

– Прекраснейшая царица, если это и произошло, то такова судьба несчастного… нет… счастливого, – прошептал Филон. – Прикажи – и я умру за тебя, даже не коснувшись твоего мизинца.

– Вот как? Благородно, – сказала она, ходя вокруг, как кошка подле мыши. – Филон, мой друг… я не настаиваю… Ты волен сам решать… Подумай! И если пожелаешь, путь перед тобой открыт. – Она указала царственной рукой на дверной проем, завешенный прекрасной занавесью.

– Царица моя драгоценная, прошу, не унижай меня… Если я поступлю подобным образом, я перестану себя уважать. Нет, мною сделан выбор. Располагай, как тебе заблагорассудится.

Клеопатра помолчала немного, в задумчивости смотря на статуэтку, и вдруг спросила, повернувшись к нему:

– Сегодня я увидала тебя впервые, но мне показалось, будто бы лицо твое знакомо. Напомни, мы не встречались раньше?

– Не знаю, запомнила ли ты меня, царица. Но когда в Гермонтисе встречали Бухуса, прибывшего из Фив, я долго шел за тобой.

– Десять лет назад! – протянула она мечтательно, улыбаясь. – Тогда все было по-иному. Я была счастлива. Все мне казалось в диковинку. Торжество, пение, народ. Я буду помнить это всю жизнь. Но тебя, к моему сожалению, я не припомню. Хорошо помню быка, гирлянды цветов, Пшерони-Птаха…

– В другой раз я видел тебя уже здесь, во дворце. Во время войны с ромеями.

– Когда это было?

– Ночью.

Левая бровь Клеопатры удивленно приподнялась, она склонила голову и скосила глаза в его сторону, проявляя любопытство.

– Я видел, как ты подплыла на лодке ко дворцу в сопровождении двух мужчин. Я тогда находился в охране при царе и мое время было стоять на страже. Ты сошла на причал с одним из мужчин, забралась в полосатый мешок, и он пронес тебя мимо нашей стражи, состоявшей на половину из ромеев.

– Все было так, как ты говоришь, – произнесла Клеопатра. – Я должна была попасть к Цезарю и переговорить с ним, ибо мне стало известно, что Цезарь склоняется на сторону царя. Но почему, друг мой, ты не поднял тревогу? Ты бы мог за это жестоко поплатиться.

– Если бы я только крикнул, все сбежались бы и тебя убили. Теперь ты знаешь, почему я этого не сделал.

– Филон, Филон, – произнесла она с нежностью, – как же ты рисковал, голубчик мой.

– Лодку заметили другие, когда она отплывала, но я сказал, что с неё никто не сходил.

– И тебе поверили?

– Никто не усомнился, царица.

– Значит, тебе доверяли.

– Не думаю, что это было доверие. Просто никому не пришло в голову, что Клеопатра отважится на такой смелый поступок.

– А каким образом ты оказался среди близкого окружения царя? Ведь тебя же должен кто-то представить.

– Меня представил Теодот. Еще будучи мальчиком, я брал у него уроки красноречия. Он был дружен с моим отцом. Я тебе не сказал, что мой отец купец. Он поставлял провиант для армии. Когда ты, моя царица, и твой муж, царь Птолемей, вели между собой войну, я по поручению отца доставил три обоза с ячменем в Пелусий.

– Где был убит несчастный Помпей.

– К моему огорчению, я был свидетелем этого убийства, – проговорил Филон. – На моих глазах ему отрубили голову. Собственно, тогда много было народа на берегу.

– Это был вероломный и дерзкий поступок царя. А все упрекают в вероломстве и коварстве Клеопатру. Помпей дружил с моим отцом и часто помогал ему в трудную минуту. Одним словом, этот ромей как никто другой мог надеяться на помощь нашу. Впрочем, как ни странно, но его убийство оказалось мне на пользу. Представь себе, если бы Помпей поплыл дальше, Цезарь не стал бы задерживаться в Александрии и погнался бы следом. И тогда… Прощай, Клеопатра! Моя судьба висела на волоске. О, как мне тогда было страшно! Не дай, Исида, когда-нибудь испытать подобное! Все, все были против меня: иудеи, легионеры Габиния, горожане да ещё эта дрянь, Арсиноя, моя сестра. Первая ненавистница. Александрийцы провозгласили её царицей Египта по наваждению потусторонних сил. Она не вылезала из комнаты духов на Фаросе. Все призывала со своим Ганимедом демонов тьмы… Скажи, ты тоже приветствовал ее?

– Нет, царица, – ответил Филон твердо. – Арсинои я сторонился. Я её видел только один раз, но она сразу мне показалась зловредной.

– Вот-вот! – воскликнула Клеопатра. – От неё так и исходил смрад ехидны. С самого детства она старалась мне вредить. У неё была завистливая, злобная душа. Как у настоящей ведьмы. Ее раздражало и злило, что отец больше любил меня, чем её. Что у меня стройнее и красивее ноги. Что я легко говорю на языках других народов, а она даже по-македонски не может связать двух слов. А как она одевалась! На неё стыдно было смотреть. Чисто портовая торговка! А все оттого, что упряма. Лишь бы настоять на своем. Если бы она стала царицей, александрийцы тогда бы взвыли. Чтобы понять хорошее, нужно узнать плохое. Неужели им до сих пор не ясно, что благодаря мне они свободные, а не рабы Рима.

– Я с тобой согласен, царица.

– Ты сказал, что встречался с ней однажды?

Филон кивнул, соглашаясь, потом сказал:

– За день до своей смерти Ахилла послал меня к Ганимеду сказать, что он не придет на совет. Тогда я и увидел Арсиною. Узнав, что Ахилла не придет, она завизжала, затопала ногами, точно бесноватая, закричала: "Удавите его! Удавите!" Я подумал, что она имеет в виду меня, и бросился бежать. Однако, как я узнал позже, это касалось Ахиллы. Пока я скрывался в лагере, Ахиллу убили. Я его не успел предупредить и корю себя за это. И помню безумное лицо Арсинои.

– Безумное? – усомнилась Клеопатра. – Но многие мужчины находят её красивой.

– Только по незнанию. В её лице нет ничего красивого. Черты тоненькие, мелкие, а от всего облика, вернее – выражения глаз, веет холодом. Я её возненавидел. Если бы не она со своим евнухом, Ахилла был бы жив и мы победили бы ромеев.

Клеопатра совсем близко подошла к нему и зашептала:

– Филон, Филон! О чем ты говоришь? Победили бы ромеев! Значит, Цезаря и меня. Сейчас бы ты не стоял передо мной, храбрый и честный ваятель. Неужели ты готов был убить свою царицу?

– Никогда! – воскликнул Филон и, опустившись на колено, поцеловал подол её платья. – Я уже тогда был пленен тобою, и, видишь, пленен до сих пор.

Ей понравилось, что он чистосердечно признался в силе её чар и своей любви к ней. Она запустила свои пальцы в его густые волосы, собрала их в кулак на затылке и, улыбаясь, подергала.

– Вот, значит, какие у нас с тобой воспоминания. Не будем больше об этом говорить. Что было, то было. Не так ли? Иди за мной! – И она поманила его рукой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю