Текст книги "Девяносто третий год (др. перевод)"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

XI. Отчаянные

Тем временем, пока во втором этаже шло совещание, на третьем наскоро сооружалась баррикада. Успех опьяняет, неудачи приводят в ярость. Между обоими ярусами должна была начаться борьба не на жизнь, а на смерть. Нижний этаж, в предвидении победы, предавался надежде, которая была бы самою значительной из всех сил человеческой души, если бы не существовало отчаяния.

Отчаяние царило наверху, отчаяние спокойное, холодное, мрачное.

Добравшись до этого последнего убежища, дальше которого для них уже ничего не существовало, осажденные прежде всего позаботились о том, чтобы загородить вход. Закрывать дверь они сочли бесполезным; им показалось предпочтительнее завалить лестницу. В подобных случаях куча, из-за которой можно видеть и сражаться, гораздо полезнее затворенной двери.

Их освещал факел, воткнутый Иманусом в подфакельник возле фитиля. В этой комнате стоял один из тех больших и тяжелых дубовых сундуков, в которых, до изобретения комодов с выдвижными ящиками, хранились белье и одежда. Осажденные притащили этот сундук и поставили его стоймя к самой двери. Он как раз приходился по ширине ее и плотно закрывал вход. Лишь наверху, около свода, оставалось свободным небольшое пространство, через которое очень удобно можно было стрелять в поднимающихся по узкой лестнице солдат.

Загородив вход, они осмотрелись и стали считать. Из девятнадцати их оставалось только семеро, да и из числа этих семерых только маркиз и Иманус не были ранены. Впрочем, и пятеро раненых, как это часто бывает во время жаркого боя, если только рана не тяжелая, сохранили всю свою бодрость и силу. Эти пятеро были: Шатенэ, по прозванию Роби, Винуазо, Гранар – Золотая Ветка, Брен д'Амур и Гран-Франкёр. Все остальные погибли. У них не хватало пороха; пороховницы были пусты. Они пересчитали свои заряды, и оказалось, что на семь человек у них оставалось всего четыре выстрела. Очевидно было, что им не оставалось ничего иного, как умереть. Они были приперты к самому краю разверстой и ужасной пропасти. Не упасть в нее казалось совершенно невозможным.

Тем временем штурм возобновился, на этот раз медленно и методично. Слышно было, как осаждающие, поднимаясь по лестнице, стучали прикладами ружей по ступенькам. О бегстве нечего было и думать. Через библиотеку? Но на плато стояли шесть пушек, с зажженными фитилями, направленные на библиотеку. Через верхние комнаты? Но к чему бы это привело? Из них был только один выход – на крышу башни, откуда можно было разве что только броситься вниз головой.

Семь человек, переживавших этот бой титанов, оказались в плену у той самой толстой стены, которая еще недавно защищала их, а теперь стала их темницей. Они не были еще схвачены, но уже были пленниками.

– Друзья мои, – все кончено, – обратился маркиз к остальным, повысив голос, и, немного помолчав, он прибавил: – Пускай Гран-Франкёр снова превратится на время в аббата Тюрмо.

Все встали на колени, взяв в руки четки. Удары прикладами осаждающих слышались все ближе и ближе.

Гран-Франкёр, с лицом, покрытым кровью от полученной им раны в голову, причем была содрана часть кожи, поднял правою рукой распятие. Маркиз, хотя и скептик в душе, преклонил колени.

– Пусть каждый из вас, – проговорил Гран-Франкёр, – громко покается в своих грехах, господин маркиз, начинайте!

– Я убивал, – ответил маркиз.

– Я убивал, – сказал Гранар.

– Я убивал, – сказал Гинуазо.

– Я убивал, – сказал Брен д'Амур.

– Я убивал, – сказал Шатенэ.

– Я убивал, – сказал Иманус.

– Во имя Пресвятой Троицы, – проговорил Гран-Франкёр, – отпускаю вам грехи ваши. Да отыдут ваши души с миром. Аминь.

– Аминь, – повторили в один голос остальные шестеро.

– А теперь давайте умирать, – проговорил маркиз, поднимаясь на ноги.

– И убивать, – добавил Иманус.

Удары прикладами уже слышались у самой двери. Загораживавший ее сундук зашатался.

– Думайте о Боге, – проговорил аббат. – Земля уже более не существует для вас.

– Да, – подтвердил маркиз, – мы все уже находимся в могиле.

Все преклонили головы и, встав на колени, стали креститься. Только маркиз и аббат продолжали стоять. Устремив глаза в землю, священник молился, крестьяне молились, маркиз о чем-то думал. Сундук издавал глухие, зловещие звуки, точно под ударами молотов.

В эту самую минуту громкий голос вдруг раздался за их спинами и воскликнул:

– Ведь я же правду говорил, господин маркиз!

Все в изумлении оглянулись. В стене неожиданно открылось отверстие. Камень, аккуратно пригнанный к остальным, но не скрепленный цементом, с железными скобами наверху и внизу, повернулся на своей оси, словно турникет, и, поворачиваясь, открыл отверстие в стене или, вернее сказать, два отверстия, по одному с каждой стороны оси камня; отверстия эти, хотя довольно узкие, позволяли, однако, человеку пролезть в них. Позади этой спасительной двери виднелись ступеньки лестницы. В отверстие выглядывало человеческое лицо.

Маркиз узнал в нем Гальмало.

XII. Спаситель

– Как! Это ты, Гальмало?

– Я, господин маркиз. Вы видите, что сушествуют вертящиеся камни, что есть возможность выбраться отсюда. Я, кажется, слава Богу, поспел вовремя. Поторопитесь, и через десять минут вы будете в чаще леса.

– Велик и милосерден Господь! – проговорил аббат.

– Спасайтесь, господин маркиз! – закричали все в один голос.

– Нет, сначала спасайтесь вы все, – спокойно возразил маркиз.

– Вы должны выбраться отсюда первым, господин маркиз, – сказал аббат.

– Нет, я выйду последним, – ответил маркиз и прибавил строгим голосом: – К чему все эти разговоры! У нас нет времени на то, чтобы играть в великодушие. Вы ранены. Я приказываю вам бежать и жить. Пользуйтесь скорее этой лазейкой. Спасибо тебе, Гальмало!

– Так, значит, нам приходится расстаться, господин маркиз? – спросил аббат Тюрмо.

– Внизу – конечно! Ведь бежать можно только поодиночке.

– Но не назначить ли нам, господин маркиз, какое-нибудь место для сбора?

– Непременно. Там, в лесу, есть лужайка, называемая Говэнов камень. Знакомо ли вам это место?

– Оно нам всем знакомо.

– Я буду там завтра в полдень. Пусть там же будут все, кто еще в состоянии ходить, и мы заново начнем борьбу.

Тем временем Гальмало, надавив на вращающийся камень, заметил, что он уже не вертится и что таким образом после бегства нельзя будет снова закрыть отверстие.

– Господин маркиз, – воскликнул он, – нужно торопиться: камень больше не поворачивается. Мне удалось открыть отверстие, но не удастся снова его закрыть.

Действительно, шарниры, на которых поворачивался камень, очевидно, заржавели и их заклинило, в результате чего оказалось невозможным снова привести их в движение.

– Господин маркиз, – продолжал Гальмало, – я надеялся было снова закрыть отверстие, так чтобы синие, войдя сюда и никого здесь не застав, не смогли бы понять, куда все девались, и подумали бы, что мы вылетели в трубу. Но вот этот проклятый камень застрял. Неприятель увидит отверстие, через которое все бежали, и пустится преследовать. Поэтому нам не следует терять ни минуты. Живее спасайтесь все по лестнице!

– Товарищ, – спросил Иманус, кладя ему руку на плечо, – сколько потребуется времени для того, чтобы, пройдя через это отверстие, найти безопасное убежище в лесу?

– А среди вас нет тяжело раненных? – в свою очередь, спросил Гальмало.

– Нет, никого, – ответили ему.

– В таком случае достаточно получаса.

– Значит, если бы неприятелю не удалось проникнуть сюда в течение получаса…

– То он может преследовать нас, сколько ему угодно: ему нас не настигнуть.

– А они могут ворваться сюда через пять минут, – заметил маркиз. – Этот старый сундук не в состоянии будет надолго задержать их. Несколько ударов прикладом – и он будет повален. Четверть часа! Да разве можно будет задержать их на четверть часа?

– Можно, – проговорил Иманус. – Я берусь за это.

– Как! Ты, Гуж ле Брюан?

– Да, я, господин маркиз. Видите ли, из шести человек здесь пятеро раненых, а у меня же нет ни царапины.

– И у меня тоже, – сказал маркиз.

– Да, но вы начальник, господин маркиз, а я – простой солдат. А начальник и солдат – не одно и то же.

– Я это знаю. У каждого из нас свой особый долг.

– Товарищи, – проговорил Иманус, обращаясь к своим товарищам, – дело состоит в том, чтобы по возможности дольше задержать неприятеля и отсрочить преследование. Слушайте! Я сохранил все свои силы, я не потерял ни единой капли крови; не будучи ранен, я могу выдержать дольше всякого другого. Уходите все, но оставьте мне ваше оружие. Я его использую с толком. Я берусь задержать неприятеля на добрых полчаса. Сколько здесь имеется заряженных пистолетов? Четыре? Хорошо! Положите их там, на пол. Все послушались. Он продолжал:

– Прекрасно. Я остаюсь. Им еще придется побороться со мной. А теперь – марш, уходите!

Бывают такие исключительные обстоятельства, при которых благодарность становится излишней. Все ограничились тем, что наскоро пожали ему руку.

– До скорого свидания, – сказал ему маркиз.

– Нет, господин маркиз, нет, надеюсь, что не до скорого, ибо я через несколько минут умру.

Все принялись, один за другим, спускаться по узкой лестнице, раненые впереди. Пока спускались первые, маркиз вынул из записной книжки свой карандаш и написал несколько слов на камне, который не мог уже поворачиваться и который оставлял отверстие открытым.

– Идите же, господин маркиз, – крикнул ему Гальмало. – Теперь дело только за вами.

Он стал спускаться, маркиз последовал за ним. Иманус остался один.

XIII. Палач

Четыре заряженных пистолета были положены на плиты, так как в этой комнате, собственно, пола не было. Иманус взял по одному из них в каждую руку и приблизился к выходу на лестницу, загороженному сундуком.

Нападающие опасались, очевидно, какой-нибудь ловушки, какого-нибудь взрыва, который погребет под развалинами крепости и побежденных и победителей. Насколько первая атака была решительна, настолько же последняя была осторожна. Быть может, солдаты не могли, а быть может, и не хотели отодвинуть сундук; ударами прикладов они выбили в нем дно, ударами штыков продырявили его крышку и теперь пытались разглядеть через эти дыры комнату, прежде чем в нее проникнуть. Свет фонарей, которые они взяли с собою, поднимаясь на лестницу, проходил через эти дыры.

Иманус заметил у одной из этих дыр чей-то наблюдающий глаз. Он быстро направил туда дуло одного из своих пистолетов и спустил курок; раздался выстрел, и обрадованный Иманус услышал страшный крик: пуля попала в глаз и пробила голову смотревшего в отверстие солдата. Тот навзничь опрокинулся на лестницу. Однако нападающим удалось пробить два довольно значительных отверстия в крышке сундука и сделать из них нечто в виде двух бойниц. Иманус воспользовался одним из этих отверстий, просунул в него руку и наугад выстрелил в кучу нападающих из второго своего пистолета. Пуля ударила, очевидно, рикошетом несколько раз, так как раздались крики, как будто трое или четверо человек были убиты или ранены, и на лестнице послышался топот, свидетельствовавший о том, что нападающие поспешно удалялись.

Иманус отбросил в сторону только что разряженные им два пистолета и схватил два остальных; затем, держа эти пистолеты в руках, он заглянул сквозь отверстия в сундуке и обрадовался достигнутым им результатам: нападающие поспешно спустились с лестницы и никого из них уже не было видно, так как повороты лестницы позволяли разглядеть только три или четыре ступеньки лестницы; на этих ступеньках валялись мертвые и умирающие.

Иманус немного подождал и проговорил: «Все же немного времени выиграно». В эту самую минуту он увидел какого-то человека, взбиравшегося ползком на ступеньки лестницы, а пониже его из-за поворота показалась еще чья-то голова. Иманус прицелился в эту голову и выстрелил. Раздался крик, солдат упал, а Иманус переложил из левой руки в правую последний из оставшихся еще у него заряженных пистолетов. Но в это самое время он почувствовал жгучую боль и, в свою очередь, испустил громкий крик: чья-то сабля воткнулась ему в живот. Кулак, принадлежавший проползшему по лестнице человеку, просунулся во второе из отверстий, пробитых в дне ящика, и этот кулак вонзил саблю в живот Имануса.

Рана была ужасная, так как живот был проткнут насквозь. Иманус, однако, не упал. Он только заскрежетал зубами, проговорил: «ладно» – и, шатаясь и спотыкаясь, доплелся до горевшего возле железной двери факела, положил свой пистолет на пол, схватил факел и, поддерживая левой рукою вываливавшиеся внутренности, правою рукою опустил факел и поджег фитиль. Огонек тотчас же стал перебегать по пропитанному серой фитилю. Иманус выпустил из рук факел, продолжавший еще гореть на земле, схватил валявшийся на полу последний свой заряженный пистолет, приподнялся, насколько то позволяли его силы, и стал раздувать горевший фитиль. Пламя разгоралось ярче, прошло под дверью и вскоре добралось до мостового здания.

Тогда, увидев, что его ужасное дело увенчалось успехом, быть может, более довольный своим преступлением, чем своею добродетелью, этот человек, который только что был героем, а теперь превратившийся в гнусного убийцу, собираясь умереть, улыбнулся и проговорил:

– Будут же они меня помнить! Я отыграюсь на их малютках за нашего малютку, за нашего короля, которого они держат в темнице.

XIV. Иманус также спасается

В это самое мгновение раздался сильный треск; сундук под сильным напором повалился, и в комнату ворвался какой-то человек, с обнаженной саблей в руке, и закричал:

– Это я – Радуб! Выходите против меня! Мне надоело ждать, и я прорвался к вам. Одному я уже успел выпустить кишки. Теперь я вас всех вызываю на бой. Пусть другие следуют за мной или не следуют, мне все равно. Сколько вас здесь?

Действительно, Радуб был один. После бойни, произведенной Иманусом на лестнице, Говэн, опасаясь взрыва, приказал своим солдатам отступить и совещался с Симурдэном. Стоя на пороге двери, с обнаженной саблей в руке, Радуб, ничего не видя впотьмах, так как единственный факел, освещавший комнату, почти погас, повторил свой вопрос:

– Я один! Сколько же вас?

Не получая ответа, он сделал несколько шагов вперед. Гаснущий факел вспыхнул предсмертной, так сказать, вспышкой, которая осветила всю комнату. Радуб заметил одно из небольших зеркал, висевших на стене, увидел в нем свое окровавленное лицо и державшееся на одной только коже ухо, и проговорил:

– Однако же недурно они меня отделали!

Затем он огляделся, удивляясь пустоте залы, и воскликнул:

– Неужели же здесь никого нет?!

Тут он заметил отверстие в стене, поворачивающийся камень, лестницу за ним и проговорил:

– А-а, понимаю! Удрали! Идите сюда, товарищи, идите! Они скрылись, бежали, дали деру! Эта старая башня дала трещину, и они через нее утекли, канальи! Можно ли справиться с Питтом и герцогом Кобургским, когда имеешь дело с такими людьми! Очевидно, им помог сам дьявол. Здесь больше никого нет!

В это самое время раздался пистолетный выстрел, и пуля, задев локоть Радуба, ударилась в стену.

– А, нет! Есть кто-то! Кто бы это оказал мне такой любезный прием?

– Это я, – проговорил чей-то голос.

Радуб стал всматриваться в темноту и различил на полу какой-то предмет. Это был Иманус.

– Ага! – воскликнул он. – Один-то здесь, а остальные бежали. Ну, ты-то не убежишь!

– Ты думаешь? – спросил Иманус.

– Эй, ты, что валяешься на земле, – крикнул Радуб, делая один шаг вперед, – кто ты?

– Я – тот, кто лежит на земле и кто смеется над теми, что стоят на ногах.

– Что у тебя в правой руке?

– Пистолет.

– А в левой?

– Мои кишки.

– Ты мой пленник!

– Неправда, ошибаешься! – и Иманус, нагнувшись к подожженному им фитилю, дунул на него из последних сил и умер.

Вскоре сюда же поднялись Говэн, Симурдэн и другие. Все они обратили внимание на отверстие в стене, обыскали все углы, осмотрели лестницу: она вела в какой-то ров. Не оставалось никакого сомнения относительно того, что по ней ушли остававшиеся в живых. Стали расталкивать Имануса, но он был мертв. Говэн, с фонарем в руке, осмотрел камень, давший осажденным возможность бежать. Он когда-то слышал об этом вертящемся камне, но до сих пор считал эти рассказы легендой. Рассматривая камень, он заметил несколько слов, написанных карандашом. Он поднес к этому месту фонарь и прочел:

«До свидания, господин виконт. – Лантенак».

Гешан подошел к Говэну. Всякое преследование становилось, очевидно, бесполезным: со времени бегства прошло уже достаточно времени, бежавшие, без сомнения, хорошо знали окрестность, за них были леса, кустарники, овраги, жители. Они, конечно, успели уйти уже далеко и отыскать их было невозможно. Весь Фужерский лес был не что иное, как громадное потайное убежище. Что было делать? Приходилось начинать все сначала. Говэн и Гешан, оба одинаково разочарованные, обменивались своими предположениями. Симурдэн слушал их с серьезным видом, не произнося ни слова.

– Кстати, Гешан, – вспомнил Говэн, – а что же лестница?

– Ее не привезли, господин полковник.

– А между тем ведь я сам видел, как подъезжала повозка под конвоем жандармов.

– Да, но только она привезла не лестницу, – ответил Гешан.

– Что же такое она привезла?

– Гильотину, – ответил за Гешана Симурдэн.

XV. Не следует класть в один и тот же карман часы и ключ

Маркиз Лантенак не был так далеко от них, как они предполагали; но тем не менее он был в полной безопасности и они уже никак не смогли бы его схватить.

Он последовал за Гальмало. Лестница, по которой он и Гальмало спустились вслед за остальными беглецами, кончалась у самого рва, близ пролетов моста, возле узкого, сводчатого коридора. Коридор этот был, собственно, не что иное, как глубокая, естественная трещина в почве, выходившая одним своим концом в ров, а другим в лес. Эта расщелина, совершенно незаметная для глаз, извивалась среди густого, непроходимого кустарника. Тут не было никакой возможности найти человека. Беглец, добравшийся до этой расщелины, мог считать себя в полнейшей безопасности. Вход в этот коридор со стороны лестницы был до такой степени укрыт густо разросшимся кустарником, что строители подземного хода сочли даже излишним делать дверь.

Маркизу оставалось теперь заботиться лишь о том, как бы подальше уйти. Ему даже незачем было переодеваться, так как с самого своего прибытия в Бретань он не снимал свое крестьянское платье, полагая, что этим он свою знатность не умалит. Он ограничился тем, что отстегнул от пояса шпагу и бросил в сторону как ее, так и перевязь.

Когда Гальмало и маркиз вышли из подземного хода в расщелину, остальных пятерых – Гинуазо, Гранара – Золотой Ветки, Брен д'Амура, Шатенэ и аббата Тюрмо здесь уже не было.

– Они, как видно, даром времени не теряли, – заметил Гальмало.

– Последуй и ты их примеру, – сказал маркиз.

– Господин маркиз желает, чтобы я покинул его?

– Без сомнения. Ведь я это уже говорил тебе. Бежать удобно только поодиночке. Там, где проберется один, двоих поймают. Мы вдвоем обратили бы на себя внимание; ты был бы виновником, что захватили бы меня, а я – что захватили бы тебя. Я и без тебя хорошо знаю местность.

– Значит, господин маркиз, остается при том, что все соберутся у Говэнова камня?

– Да, завтра в полдень.

– Я буду там. Мы все там будем. Ах, господин маркиз, – воскликнул он, – когда я подумаю о том, что мы с вами были вдвоем в открытом море, что мы были одни, что я желал убить вас, что вы были моим господином, что вы могли напомнить мне о том и что вы этого не сделали! Ах, что вы за человек!

– Да, Англия, одна только Англия, – проговорил маркиз, как бы не слушая его. – Другого средства нет! Через две недели англичане должны быть во Франции.

– А мне нужно еще отдать подробный отчет господину маркизу. Я исполнил все ваши поручения.

– Мы об этом потолкуем завтра. Кстати, ты, быть может, голоден?

– Немного, господин маркиз. Я так спешил к вам, что не успел сегодня поесть.

Маркиз вынул из своего кармана плитку шоколада, разломил ее пополам, отдал одну ее половину Гальмало, а сам принялся есть другую.

– Господин маркиз, – проговорил Гальмало, – направо от вас – ров, налево – лес.

– Хорошо. Оставь меня. Ступай своей дорогой.

Гальмало повиновался и пошел по направлению к лесу.

Вскоре послышался треск сухих сучьев, и затем все смолкло. Уже через несколько секунд не было ни малейшей надежды напасть на его след. Лесистая часть Бретани, дикая и непроходимая, являлась лучшим союзником для беглецов. Человек здесь не исчезал, а, можно сказать, растворялся. Эта-то возможность для бунтовщиков скрываться в одно мгновение ока заставляла республиканские армии действовать как бы ощупью в этой постоянно отступающей Вандее, против этих опасных беглецов.

Маркиз остался неподвижен. Он принадлежал к числу тех людей, которые стараются ничего не испытывать; но тем не менее он невольно полною грудью вдохнул в себя свежий воздух, после того как вдыхал в себя так долго лишь запах крови и трупов. Чувствовать себя вполне спасенным после того, как он считал себя безвозвратно погибшим; чувствовать себя полным жизни после того, как уже видел перед собой разверстую могилу; уйти от смерти и возвратиться к жизни – это было даже для такого человека, как Лантенак, большим потрясением. И хотя ему уже не раз приходилось испытывать подобные повороты судьбы, он не мог не ощущать некоторого минутного содрогания в своей закаленной душе. Он должен был сознаться сам себе, что он был доволен. Но он поспешил обуздать это чувство, почти похожее на радость.

Но который же был час? Он вынул свои часы, нажал пружину и прислушался к их бою. К немалому его удивлению, оказалось, что было всего десять часов. Человеку, только что пережившему одно такое потрясение, когда все его существование ставилось на карту, всегда свойственно удивляться, что такие важные для него минуты не длиннее других. Сигнальный пушечный выстрел сделан был незадолго до солнечного заката, штурм Тургской башни начался полчаса спустя, между семью и восемью часами, когда начало смеркаться. Таким образом, этот ожесточенный бой, начавшийся в восемь часов, окончился к десяти. Вся эта трагическая эпопея продолжалась менее ста двадцати минут. Катастрофы совершаются порой с быстротой молнии; события способны сжимать время. Но если хорошенько вдуматься в это явление, то нельзя будет не прийти к заключению, что удивительным скорее представлялось бы обратное, а именно двухчасовое сопротивление этой горсти людей неприятелю, превосходившему их силой в двести раз, эта продолжительная геройская борьба девятнадцати против четырех тысяч.

Однако пора было уходить. Гальмало, очевидно, находился уже далеко, и маркиз сообразил, что и ему незачем оставаться здесь дольше. Он снова опустил часы в карман, но не в тот самый, в котором они были прежде, так как он только что заметил, что они находятся там в соприкосновении с ключом от железной двери, который незадолго перед началом атаки передал ему Иманус, и что, таким образом, стекло его часов может разбиться о ключ; затем и он собирался было направиться в лес.

Поворачивая влево, он заметил что-то вроде отблеска зарева. Он обернулся и сквозь кустарник, отчетливо выделявшийся на красном фоне в мельчайших своих подробностях, заметил в овраге какой-то яркий свет. Он пошел было в ту сторону, но затем спохватился, что ему незачем оказываться на виду; да и, наконец, какое ему было дело до этого света? Он пошел в том направлении, которое указал ему Гальмало, и стал приближаться к лесу.

Вдруг, уже успев углубиться в терновник и скрыться в нем, он услышал над своей головой страшный крик. Этот крик раздался, по-видимому, с вершины площадки, над самым рвом. Маркиз поднял глаза и остановился.