Текст книги "Инженер Петра Великого 6 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Никита Демидович, – голос царевича звучал ровно и по-деловому. – Я изучил последние отчеты с Урала для Компанейской Казны. Поставки чугуна идут с опережением графика, несмотря на трудности с подвозом руды. Мое почтение вам и вашим мастерам. Государь будет доволен.

Демидов оторвался от бумаг, и на его лице отразилось изумление. Увидеть перед собой человека, оперирующего его же цифрами, было для старого рудознатца полной неожиданностью. Он крякнул, грузно поднялся и даже слегка поклонился – жест, который от него дорогого стоил. С другого конца зала за сценой наблюдал старый Морозов, одобрительно крякнув в бороду.

– Стараемся, ваше высочество, – пробасил Демидов, и в его голосе прозвучало неподдельное, грубоватое уважение. – Для дела государева, да для общего нашего… ничего не жалко. Коли и дальше так пойдет, к весне первые несколько саженей поставим!

Коротко кивнув, Алексей принял ответ как должное и перевел взгляд на Ушакова.

– А вам, Андрей Иванович, отдельная благодарность за подробные донесения о настроениях на заводах. Информация – ключ к порядку. Продолжайте в том же духе.

После этого он неспешно направился через зал, на ходу обменявшись парой слов с Магницким, отчего тот даже расплылся в довольной улыбке. Это была демонстрация силы: он вникает во все.

– Вот вам и ответ, Анна Борисовна, – тихо сказал я. – Я – всего лишь наставник, который учит будущего Императора самому главному: как заставить механизм работать. А эти люди – не мой двор. Это его будущие шестеренки, рычаги и маховики. И он должен научиться понимать их устройство, иначе вся машина развалится.

Анна долго молчала, наблюдая, как Алексей наконец подходит к Изабелле. Та, заметив его, вышла навстречу.

– Вы создаете нечто большее, чем просто союзников, – наконец произнесла Анна, и голос ее стал серьезен. – Эти люди… они другие. Не то что наши московские бояре, способные лишь считать барыши от старых вотчин. С такими людьми можно строить новое дело, Петр Алексеевич.

Тем временем Алексей с горящими глазами начал что-то рассказывать испанке. Слов было не разобрать, но его воодушевление било через край. Говорил он заговорщицким шепотом, который, впрочем, долетал до нас:

– Представляете, баронесса, я нашел ошибку! Ошибку в расчетах его лучшего инженера, самого Нартова! Бригадир сначала не поверил, но я доказал. Он даже позволил мне самому составить ответ! От своего имени!

Сейчас он был мальчишкой, получившим высшую похвалу. И Изабелла, видя этот искренний порыв, тепло и ободряюще улыбнулась ему.

– Вы играете с огнем, – тихо произнесла Анна. – Вы создаете Императора. Но если ваш механизм даст сбой, он похоронит под обломками не только вас, но и всю Империю.

Очередной спор Демидова и старого Морозова о ценах на уральский чугун уже грозил перейти в открытую перепалку, когда Алексей, оторвавшись от увлеченной беседы с Изабеллой, вдруг поднялся. Негромкий стук серебряного кубка по столу в наступившей тишине прозвучал неожиданно. Все взгляды обратились к нему. Он обвел зал долгим, серьезным взглядом, задержавшись на каждом, и лишь убедившись, что все внимание приковано к нему, поднял кубок.

– Господа! – его голос звучал на удивление зрело, без прежней робости. – Сегодня великий день для нашего Отечества. Впервые за многие сотни лет на нашей земле вновь есть хозяин – Император, помазанник Божий. И пока он на южных рубежах будет биться за нашу державу, наш долг – быть ему верной опорой здесь. Я хочу поднять этот бокал за здоровье и многие лета их императорских величеств, Государя Петра Алексеевича и Государыни Екатерины Алексеевны!

Он произнес это без запинки, отчеканив титул «Императрица». Не тост, а политический манифест. Этим шагом наследник публично и безоговорочно признавал новую реальность, разом развеивая слухи о своем недовольстве и пресекая в зародыше любые интриги вокруг статуса Екатерины. Зал взорвался криками «Виват!», и даже старый Морозов, известный приверженец старины, с одобрительным ворчанием осушил свой кубок до дна.

Когда шум стих, Алексей не опустил свой бокал. Выдержав паузу, он вновь приковал к себе всеобщее внимание.

– И второй тост… – продолжил он, его взгляд нашел меня в толпе. – Я хочу поднять за человека, который в самые темные для меня дни не отвернулся, не осудил, а заставил меня работать. Который вернул мне веру в себя и показал, что истинная сила – в знании, в деле, а не в титуле. За моего наставника и, смею надеяться, друга.

Сделав шаг вперед, в самый центр зала, он поднял кубок выше.

– За бригадира Петра Алексеевича Смирнова! За лучшего учителя, которого только мог пожелать себе наследник Империи!

Зал затих. Мертвая тишина. Первый тост был данью уважения власти, однако второй стал актом ее перераспределения. Все, от Демидова до последнего офицера, в этот миг осознали, что на их глазах происходит нечто необычное. Публично назвав своим другом инженера-выскочку, наследник возносил своего учителя на недосягаемую высоту и ставил себя в позицию ученика. Этот шаг окончательно цементировал наш союз и обозначал новую расстановку сил для всех присутствующих.

Я встретил его взгляд. В нем была и благодарность, и вызов. Он сделал свой ход, теперь ответ был за мной. Я поднял свой кубок.

– За будущее Российской Империи, ваше высочество. И за ее будущего Императора.

Тихий звон наших бокалов стал звуком рождения нового, могущественного альянса. Мой самый рискованный проект увенчался успехом. Оглушительным.

Однако одного взгляда на сосредоточенные, просчитывающие все наперед лица Морозова, Демидова и даже Анны было достаточно. Создав этот новый центр силы, я немедленно породил и новую, пока еще невидимую оппозицию.

Глава 11

Утро двадцать второго января навалилось на Игнатовское промозглым холодом, который пробирал, казалось, сквозь толстые стены усадьбы. Отгремевший до полуночи вчерашний пир оставил после призрачный запах еловой хвои, оплывшего воска и тяжелого вина. Праздник закончился. В главном кабинете за длинным дубовым столом вершилось настоящее, а не парадное рождение Империи. Здесь, в этой тишине, собрался весь костяк новой России, ее промышленный и финансовый хребет, и теперь оставалось лишь проверить, выдержит ли эта конструкция собственный вес. Во главе стола, на демонстративно уступленном мною месте, сидел царевич Алексей. Непривычный к этой роли, он держал спину неестественно прямо. Парень изо всех сил старался выглядеть хозяином положения, хотя в его глазах плескалась неуверенность – он буквально кожей ощущал взгляды, устремленные на него.

Тяжелый, хозяйский взгляд Никиты Демидова, мыслящего тоннами чугуна и тысячами крепостных душ. Я видел в нем и металл для армии, и расчет, прикидывающий, на сколько можно будет «подвинуть» казну на новом военном заказе. Союзник, который при первой же возможности откусит тебе руку по локоть в вопросах финансов. Напротив него – Борис Морозов, старый, хитрый лис, чьи глаза видели торговые пути, баланс прибылей и убытков. Анна и Изабелла расположились чуть поодаль, каждая – воплощение своей стихии: Анна – живой, цепкий ум московского купечества, Изабелла – холодная, отточенная логика европейской аналитики. Рядом с ними замер Андрей Нартов, для которого весь этот совет был лишь досадной помехой, отвлекающей от чертежей нового прокатного стана. Я же, сидя сбоку, исполнял роль наблюдателя, режиссера, смотрящего, как его главный актер впервые выходит на сцену без суфлера. Государев указ о создании «Общей Компанейской Казны» был подписан, и сегодня нашему банку предстояло пройти первое боевое крещение.

– Господа, – голос Алексея прозвучал чуть громче, чем следовало, выдавая волнение. – Отец мой, Государь Император, направился на южные рубежи биться за державу. Наш долг – обеспечить ему надежный тыл. Посему предлагаю перейти к первому вопросу: о первоочередных вложениях капитала нашей Компанейской Казны. Слово держит господин Демидов.

Грузно поднявшись, Никита Демидов оперся могучими ладонями о стол.

– Ваше высочество, государи мои, – пророкотал он, обводя всех взглядом хозяина тайги. – Думаю, дело ясное. Без железа доброго – какая война? Армии требуются пушки, фузеи, клинки. Мои заводы готовы дать столько металла, сколько потребуется, чтобы вооружить хоть три армии. Однако домны мои работают на пределе, руду подвозят медленно, игнатовские новинки насаживаются медленно. Посему первое и главное дело для нашей общей казны – вложить деньги в Урал. В новые шахты, в новые молотовые механизмы, в дороги от рудников до заводов. Дайте мне средства, и через год я завалю армию таким железом, какого Европа не видывала.

Он говорил просто, и за этой прямотой стояла логика кузнеца, для которого нет ничего важнее огня в горне и куска руды. В его требовании инвестировать в производство была неоспоримая государственная правота. Тем большее недоумение отразилось на его лице, когда слово попросил Борис Морозов. Старый купец, в отличие от Демидова, говорил тихо, без напора.

– Мысль твоя, Никита Демидович, верна, – повернулся он, обращаясь к уральцу. – Без железа нет победы. Однако позволь спросить: а как твое железо до армии дойдет? Ты его на Урале выкуешь, а оно через полгода в грязи под Тулой увязнет. Вон, Преображенскому полку клинки новые до сих пор не доставили, хотя заказ оплачен был еще по осени. Толку-то от пушек, что до фронта не доедут? Мы сейчас армию снабжаем, почитай, на живую нитку. Обозы тонут, дороги – одно название. Провиант портится, порох сыреет.

Свой взгляд он перевел на Алексея.

– Ваше высочество, я полагаю, что прежде чем лить новый чугун, надобно научиться возить тот, что уже есть. Нам нужны крепкие дороги, склады по всему пути следования войск, надежные мосты. Это настоящая сила, кровь государства. Если крови не, то и самое сильное сердце перестанет биться. Посему предлагаю капитал казны направить на дело дорожное. Наладим подвоз – и армия будет сыта и вооружена. А железо Демидова тогда само найдет дорогу.

Демидов побагровел. Я, честно говоря, не ожидал, что начнется такое. Ведь в кулуарной беседе мы обозначили свои интересы. И все сошлись во мнении, что финансировать надо проекты, которые дадут сиеминутную прибыль. А Демидов (видимо решил проверить прочность наших нервов) потянул одеяло на себя, что не смог стерпеть Морозов.

– Да что твои дороги, Борис! – рявкнул Демидов, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. – Пока ты их строить будешь, война кончится! Армии железо нужно сейчас, а не когда твои возчики через три года доедут! Пустое твое брюхо торговое, одни барыши на уме!

Странная логика.

Наступила тишина. Классический клинч двух монополистов. Производство против логистики. Все взгляды впились в Алексея. Его первый экзамен. Сейчас он должен был проявить себя как председатель правления. Он вцепился в подлокотники кресла, на лбу выступила испарина.

Не подкачай, мальчик. Я мысленно прокручивал варианты: поддержит Демидова – получит железо, но усилит его сверх меры. Поддержит Морозова – получит поддержку Москвы, но и головную боль в виде их бесконечных интриг. Любой выбор – раскол.

Алексей выдержал паузу. Не глядя ни на Демидова, ни на Морозова, он устремил свой взгляд куда-то поверх их голов.

– Господа, – его голос прозвучал без прежней неуверенности. – Я выслушал вас. И каждый из вас радеет о пользе для Отечества. Однако спор ваш о том, что важнее – рука или нога. А я спрошу иначе.

Обведя всех присутствующих внимательным взглядом, он заставил даже Демидова оторваться от разглядывания потолочных балок.

– Какова главная и единственная задача, стоящая перед Империей прямо сейчас?

Вопрос был настолько прост и очевиден, что никто не счел нужным отвечать.

– Победа, – произнес Алексей сам, отвечая на свой же вопрос. – Быстрая и окончательная победа в войне. Все остальное – после. Значит, и Казна наша в первую голову должна служить сей цели, а не выгоде Урала или Москвы. Важное – нужды армии. Мы будем финансировать те проекты, которые дадут самый быстрый и ощутимый результат на поле боя. Те, что помогут Государю сломить басурмана уже этой весной, а не через годы. Прошу вас, господа, представить именно такие предложения.

Он закончил. В кабинете стало тихо. Я внутренне усмехнулся. Сработало. Мальчишка повторил мои слова, а, кажется, даже понял их смысл. Уже неплохо. Он не принял ничью сторону. Он поднялся над их спором и задал новую систему координат, в которой личные интересы подчинялись государственной необходимости.

Меня охватила гордость.

Алексей повернулся ко мне. В его взгляде был прямой, требовательный вопрос.

Мой выход. Медленно поднявшись, опираясь на палку, я заставил ноющую от долгого сидения ногу слушаться. Развернув на столе заранее подготовленный лист с эскизами, я приковал к нему всеобщее внимание. Никаких паровых машин, никаких хитроумных механизмов. На бумаге был изображен обыкновенный жестяной ящик. Демидов недоуменно хмыкнул, Морозов смерил рисунок скептическим взглядом. Кажется, они ожидали от меня очередного «чуда», а получили нечто до смешного примитивное.

– Господа, – я обвел всех взглядом, – царевич поставил задачу: найти проект, который принесет пользу армии немедленно. Я предлагаю нечто, что решит главную головную боль и господина Демидова, и господина Морозова. Проблему сохранения и доставки. Вот он, ключ, чтобы перестать кормить крыс и топить порох в лужах.

Мой палец ткнул в чертеж.

– Назовем этот проект – «Стандарт». Мы налаживаем массовое, поточное производство вот таких герметичных контейнеров из луженой жести. Двойной фальц, пропаянные оловом швы, плотно пригнанная крышка с зажимами. Я не обещаю чудес, господа. Первые партии наверняка будут давать течь, процент брака поначалу будет высоким. Но мы будем учиться. И даже если каждая вторая банка сохранит порох сухим, это уже будет победа. Представьте, Никита Демидович, что наш лучший порох доезжает до Азова сухим. Каждый заряд – гарантированный выстрел. А вы, Борис Алексеевич, представьте, что наши обозы везут не гниющую солонину и отсыревшие сухари, а солдатский паек, который и через месяц будет годен в пищу.

Я выдержал паузу. Секунду назад Демидов смотрел на меня с откровенным недоумением, но теперь он вдруг подался вперед. Он увидел заказ.

– Постой-ка, Петр Алексеич… – пробасил он. – Жесть луженая… Ты хоть прикидывал, сколько ее надобно? Тысячи пудов! Да под такое дело я на своих заводах новую линию поставлю! Дело-то хорошее, только вот олово для лужения – товар привозной, аглицкий. Цену на него завтра твои же дружки-купцы взвинтят, и весь барыш псу под хвост. Пусть компанейская казна сперва обеспечит бесперебойные поставки олова по твердой цене, тогда и поговорим.

Не успел я ответить, как в разговор вмешался Морозов. Он тоже перестал смотреть на меня как на чудака.

– Идея-то, может, и хороша, – задумчиво протянул он. – Да только кто ее покупать станет после войны? Народ у нас бедный, привык в берестяных туесках все держать. Это затея для богатых, рынок узкий. Сперва надо доказать, что простой люд захочет за железную коробку платить, а потом уже и о промысле рассуждать можно.

Начался торг. Они вцепились в идею, как волки в добычу, и каждый теперь пытался оторвать себе кусок побольше, переложив риски на соседа. Это было даже хорошо – значит, поверили.

– Риски по закупке олова Банк берет на себя, Никита Демидович, – ответил я, глядя прямо на уральца. – Создадим стратегический запас, и пусть англичане хоть подавятся им. Вам же, Борис Алексеевич, – я повернулся к Морозову, – мы дадим то, что вы, купцы, цените больше денег. Исключительное право на торговлю этой тарой по всей стране. На первые пять лет. Создайте моду, создайте спрос. Уверен, ваша торговая хватка позволит продать снег зимой.

Мои слова заставили их замолчать. Я предложил каждому то, что он хотел: Демидову – гарантированный заказ и отсутствие рисков, Морозову – монополию и новый рынок. Теперь им оставалось лишь договориться между собой.

Тут подала голос Анна.

– Петр Алексеевич, идея превосходна. Но для ее поддержания потребуется… мода. А что ессли сделать отдельную, дорогую партию? Нужно, чтобы сама Государыня Императрица начала подавать варенье к столу в ваших коробах. Это потребует влияния при дворе, а не только торговой хватки.

Изящный ход. Она тонко намекнула на необходимость их клана в придворных интригах.

Алексей, который все это время впитывал каждое слово, понял, что настал его черед.

– Что ж, господа, – произнес он. – Полагаю, все условия ясны. Риски разделены, выгоды очевидны. Банк обеспечит сырье, господин Демидов – производство, господин Морозов – сбыт. А вопрос с модой при дворе, думаю, мы решим. Пора приступать к делу.

Он поднялся.

– Так тому и быть! Проект «Стандарт» принимается к исполнению как первый проект нашей Казны. Господину Смирнову – готовить чертежи, господину Нартову – готовить мастеров! За работу, господа!

Его слова прозвучали как приказ. И никто не посмел возразить. Механизм, который мы создали, с лязгом и скрежетом, но все же пришел в движение.

Когда Демидов и Морозов, уже на ходу обсуждая цены на олово, покинули кабинет, воздух в нем не стал разреженнее. Напротив, напряжение лишь сменило свою природу. Ушли большие деньги, остались личные ставки. Я остался в комнате с двумя женщинами, каждая из которых видела в нашем новом проекте свою, особую роль. Не дожидаясь приглашения, Анна Морозова подошла к столу и развернула огромную карту торговых путей. Ее движения были уверенными, как у полководца перед началом сражения. Изабелла же, напротив, отошла к окну, и ее силуэт четко вырисовывался на фоне серого январского неба. Она молчала, но я знаю, что ее аналитический ум уже препарирует нашу только что одержанную победу, она в поисках скрытых изъянов.

– Петр Алексеевич, – позвала меня Анна, не отрывая взгляда от карты. Ее голос звучал деловито, без тени вчерашней игривости. – Производство – это половина дела. Вторая половина – заставить товар двигаться. Наша торговая сеть готова взять на себя все это. Мы можем обеспечить подвоз сырья к вашим и демидовским заводам и развоз готовой продукции по полковым складам. Мы знаем все тропы, все броды, всех приказчиков и воевод на пути от Москвы до Азова. В прошлом году наш караван с солью застрял под Тверью на три недели. Мы тогда понесли убытки, зато теперь знаем там каждую кочку и каждого мздоимца. Мы сделаем так, чтобы каждый ваш ящик дошел до цели.

Она говорила на языке возможностей и прибыли, который был мне абсолютно понятен. Передо мной был идеальный операционный директор, готовый взять на себя самую нудную и неблагодарную, но жизненно важную часть работы. Я уже готов был согласиться, когда из угла комнаты раздался тихий, но отчетливый голос Изабеллы.

– Вы говорите о движении, госпожа Морозова. А я бы сперва подумала о том, что может это движение остановить.

Подойдя к столу, она положила тонкий палец на карту, на синюю нитку морского пути из Лондона в Петербург.

– Олово, – произнесла она одно это слово, и оно прозвучало как выстрел. – Весь наш проект, держится на одном-единственном моменте, который находится в Лондоне. Вспомните войну за испанское наследство. Англичане, контролируя поставки селитры, едва не поставили Францию на колени. Стоит им сейчас перекрыть нам поставки олова под любым предлогом – и все наши заводы встанут. Вся наша луженая жесть превратится в ржавый хлам. Мы все отдаем в руки нашего главного врага.

Их диалог превратился в поединок двух мировоззрений. Анна, как истинный практик, видела проект изнутри, для нее главным было наладить процесс и получить прибыль. Изабелла же смотрела на него снаружи, глазами стратега, оценивающего глобальные риски. Одна предлагала решение на сегодня, в то время как другая предупреждала о проблеме, которая неминуемо возникнет завтра.

И что же мне делать? Глупо строить завод, не подумав о логистике. Еще глупее – ставить всю отрасль в зависимость от милости англичан.

– Хорошо, – сказал я, прерывая затянувшееся молчание. – Мы будем действовать по обоим направлениям. Анна Борисовна, – я повернулся к Морозовой, – вам нужно то, что вы понимаете лучше всего – движение, живые деньги. Я поручаю вам проработать детальный план. Мне нужны сроки, ответственные лица. Заставьте этот механизм работать.

Она коротко кивнула. Победа в этом раунде осталась за ней.

– А вам, баронесса, – я перевел взгляд на Изабеллу, – задача иная. Вам нельзя давать рутину, вы в ней зачахнете. Вам нужна задача для ума, глобальная. Подготовьте мне аналитическую записку. Все, что нам известно о мировом производстве олова. Другие поставщики. Возможность организации тайных экспедиций через голландцев. Способы его замены. Мне нужны альтернативы.

Я использовал сильные стороны обеих, дав каждой задачу по уму и амбициям. Что ж, пусть пободаются. В споре двух этих турбин наверняка родится полезный КПД. Хотя у меня уже есть на примете решение, но это уже пусть будет сюрпризом для них.

Вечером, когда Игнатовское погрузилось в сон, я сидел в кабинете, пытаясь сосредоточиться на отчетах Нартова. Тихий стук в дверь заставил меня оторваться от бумаг. На пороге стоял один из преображенцев Брюса – молчаливый парень с непроницаемым лицом. Он без лишних слов протянул мне небольшой, запечатанный сургучом пакет и тут же скрылся. Заперев дверь на засов, я зажег еще одну свечу и, используя наш с Брюсом ключ, принялся за работу. Да-да, я научил его шифроваться, а он практиковался на наших сообщениях друг другу.

Нога от нервного напряжения заныла с новой силой. Буквы и цифры плясали перед глазами, но постепенно, символ за символом, передо мной вырисовывался мрачный текст.

«Ситуация сложная, – писал Брюс. – Турки дерутся с невиданным доселе упорством. Их артиллерия бьет на удивление метко по всем правилам инженерной науки. Похоже, слухи о европейских советниках – правда. Ясно, там не пастухи с ятаганами, а кто-то из учеников Вобана. Мы увязнем в позиционной войне. Армия понесет потери от болезней и стычек».

Я остановился, перевел дух. Картина прояснялась. Мы столкнулись не с дикой ордой, а с грамотным, хорошо подготовленным противником, который использует против нас наши же европейские методы.

Я продолжил расшифровку.

«Государь только выехал в путь. Он будет в ярости. Плохо. В ярости он способен наломать дров. Твой порох и пушки хороши, но их нужно больше, и их нужно подвезти сквозь непролазную грязь. Срочно. Одними телегами эту войну не выиграть. Думай, барон».

Я отложил расшифрованный лист. Наш технологический перевес, на который я так рассчитывал, оказался не столь велик. Брюс требовал чуда.

В конце концов, оставив недопитый чай, я, опираясь на палку, дохромал до мастерской. Несмотря на поздний час, Андрей Нартов был на месте.

Кто бы сомневался. Фанатик.

В свете нескольких сальных свечей он колдовал над деталями для волочильного стана, но, увидев меня, тут же все отложил. На верстаке, разобранная на части, лежала СМ-1. Ее отлаженный механизм казался мне устаревшим, неуклюжим. Донесение Брюса не давало покоя.

– Мы можем сделать ее скорострельнее, Андрей, – задумчиво сказал я, беря в руки тяжелый, идеально выточенный ствол. – Можем сделать патрон мощнее. Но это все тот же путь. Количественный. Экстенсивный, как говорят ученые мужи. Мы просто будем быстрее и дальше бросать кусок свинца. А нужен качественный скачок. Нечто, что заставит их инженеров выбросить свои логарифмические таблицы и перекреститься.

– Так ведь можно, Петр Алексеевич, – тут же откликнулся Нартов, его глаза загорелись азартом. Он схватил грифель и начал быстро набрасывать эскиз на куске пергамента. – Смотрите, вот если мы здесь поставим пружину пожестче, а здесь изменим угол подачи, то сможем выиграть полсекунды на перезарядке! А если шаг нарезов изменить, пуля полетит ровнее, кучность повысится. Мы можем еще процентов десять выжать, а то и все пятнадцать! Это же огромное преимущество!

Он прав, конечно же. Его улучшения – это полировка телеги до зеркального блеска. Она поедет чуть быстрее, но останется телегой. А турки, похоже, уже способны забросать нас мясом.

Мы проигрываем. Я проигрываю.

Отрицательно качнув головой, я начал мерить шагами мастерскую, заставляя ноющую ногу работать. Мой взгляд лихорадочно метался по знакомым предметам, которые начали обретать новый смысл. Чертежи прокатного стана… Он даст идеально ровный лист металла. Зачем? Чтобы штамповать гильзы? Мелко. Чтобы делать… пулеметные ленты? Да, ленты! Как у Максима. Стоп. Для ленты нужен унитарный патрон с металлической гильзой, а у нас их еще нет в массовом производстве. Тупик. Снова тупик. Я прошелся дальше. Взгляд зацепился за разложенные на отдельном столе калибры – эталоны точности, сердце взаимозаменяемости… Точность… Стандарт… Контейнер. Коробка для хранения.

Я замер, боясь дышать, боясь, что мысль ускользнет. Это было так просто. Так очевидно. И так страшно. Господи, что же я наделаю… Я резко обернулся к Нартову. На моем лице, должно быть, было такое выражение, что он невольно отступил на шаг.

Сердце бешено колотилось. Это было оно. Тот самый качественный скачок.

– Андрей… – прошептал я, и мой голос дрогнул от возбуждения, от осознания того, что сейчас я изменю правила войны навсегда. – А что, если… что, если она будет стрелять не пулями?

Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах читалось полное непонимание. Он ждал, что я скажу дальше.

А я смаковал эту идею, этот прорыв, который только что родился в моей голове.

Глава 12

Нартов смотрел на меня, как на сумасшедшего. В его глазах, на долю секунды оторвавшихся от отточенной детали, проступило искреннее беспокойство. Он ждал, что я скажу дальше, а я молчал, смакуя эту идею, этот прорыв, только что родившийся в моей голове и уже рвавшийся наружу, обжигая мозг своей простотой. Сердце колотилось так, что его стук, казалось, перекрывает вой метели за окном.

– Не пулями… – повторил я, мой шепот прозвучал в затихшей мастерской неестественно громко. – А вот этим.

Моя рука нашла на верстаке то, что стало последним звеном в цепи моих лихорадочных размышлений. Невзрачный жестяной ящик, герметичный контейнер проекта «Стандарт» (пробный экземпляр, который и стал залогом моей идеи для банка), разработанный нами для хранения пороха. Я протянул его Андрею.

– Вот чем, Андрей. Коробками.

Он принял его. Его мозги силились соединить несоединимое: отточенный механизм винтовки и эту грубую жестянку.

– Я предлагаю не просто улучшение, – добавил я, видя его недоумение. – Я предлагаю новую систему, где оружие, патроны и солдат становятся единым конвейером. А этот ящик – его сердце. Мы будем производить их десятками тысяч.

Повертев ее в руках, он с недоумением вернул ее мне.

– Петр Алексеич, ты бы присел, отдохнул, – его голос прозвучал мягко, почти заботливо. – День тяжелый был. А мои улучшения для СМ-1… Они ведь реальны. Мы можем дать армии оружие лучшее на десять процентов уже к весне! Это тысячи спасенных жизней. Твои же «коробки»…

Он был прав, безусловно прав. Его логичный и понятный путь обещал быстрый, гарантированный результат. Однако я знал то, чего не знал он: эта война – опасна не меньше шведской.

– Твои десять процентов, Андрей, – я покачал головой, – лишь отсрочка. Это как точить старый меч, когда враг уже строит крепости. Да, у нас есть «Дыхание Дьявола», но это редкий и страшный молот для удара по площадям, инструмент для немногих специалистов. Его не дашь в руки каждому солдату в поле. Мы не можем выиграть эту войну, играя по их правилам. Пойми, турки – не дикари с ятаганами, у них сидят толковые европейские инженеры. Они втягивают нас в позиционную войну, в осаду, в грязь. В войну на истощение, в которой мы проиграем, ведь только-только закончилась Шведская война! Наша экономика, наша «Казна»… она еще птенец желторотый, она не выдержит годы такой бойни.

Схватив грифель, я на первом попавшемся листе пергамента, поверх чертежей прицельной планки, начал рисовать, думая вслух, обращаясь к Нартову как к единственному человеку в этой Империи, способному меня понять.

– Единственный способ победить – не дать этой долгой войне случиться. Сломать саму доску, а не передвигать фигуры. Нам нужно оружие, которое позволит одной роте за десять минут сделать то, на что сейчас нужен целый полк и месяц осады. Оружие, которое сломает их волю к сопротивлению.

Я начертил примитивный контур винтовки, а над ней – прямоугольник.

– Мы переносим всю сложность, точность, ответственность с замерзшего, испуганного солдата в поле на сытого, обученного рабочего в теплом цеху. Мы делаем вот такие «зарядные кассеты». Коробки. Внутри – восемь готовых бумажных патронов. Заводских. Солдат в бою не возится с порохом, он просто вставляет в винтовку новую кассету.

– Это не сработает, – тут же отрезал Нартов. Взяв другой грифель, он продолжил. – Смотри. Во-первых, подача. Как ты заставишь мягкий бумажный патрон надежно идти в патронник? Его сомнет при первом же резком движении затвора. Нужен сложный рычажный механизм, как в часах, а это – ненадежность и дороговизна.

Рядом с моим эскизом появилась замысловатая система рычагов и шестеренок. Я попытался возразить:

– Мы сделаем патрон жестче, проклеим его…

– И он будет оставлять в стволе еще больше нагара! – парировал Андрей. – Во-вторых, пружина. В твоей этой «кассете» нужна мощная подающая пружина. Где мы возьмем такую сталь? Наша лучшая пружина от замка СМ-1 «сядет» после двадцати циклов.

– Возьмем лучшую сталь у Демидова!

– И она тоже сядет! Это закон металла, Петр Алексеевич, а не прихоть. В-третьих… – Схватив со стола ствол от СМ-1, он ткнул пальцем. – Вот отсюда, через щели твоего приемника, пороховые газы будут выходить стрелку прямо в глаз! Безумие.

Отложив грифель, он умолк. Его аргументы разбили мою красивую идею вдребезги. В повисшей тишине перед глазами плыли бесполезные чертежи – застывшие в грифеле памятники нашему спору.

– Черт… ты прав… – наконец выдохнул я. Эйфория сменилась привычной тяжестью нерешаемой задачи. – Прав по всем пунктам.

Я замолчал, вглядываясь в его контр-чертеж. Рычаги… пружины… сложность. Я пытался запрячь в одну телегу дюжину коней через хрустальную упряжь. Мозг лихорадочно искал выход, перебирая варианты, и натыкался на ту же стену, которую только что возвел Нартов – отсутствие материалов. И тут, в этом тупике, в голове что-то шевельнулось. Не идея, а обрывок образа, смутное воспоминание из другой жизни.

Какая-то винтовка, старая, угловатая, из документального фильма про Первую мировую, который я смотрел одним глазом, щелкая каналами. Австрийцы? Итальянцы? Солдаты в дурацких касках вставляли в оружие сверху целую пачку патронов. Не магазин, а именно пачку, «en bloc clip», как-то так это называлось. И когда последний патрон уходил в ствол, пустая металлическая пачка сама выпадала снизу через специальное окошко. Никаких сложных пружин в самом магазине, никакой возни. Пачка сама была и пружиной, и направляющей. Гениально в своей простоте.