Текст книги "Инженер Петра Великого 6 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Он говорил медленно, чеканя каждое слово.

– Он вернет нашему союзнику, королю Швеции, все земли, что захватил на Балтике. Он срывает верфи в Петербурге и сжигает свой флот. Он выплачивает Порте и английской короне огромную пеню за причиненные беспокойства. А нашему французскому союзнику, – Крофт кивнул в сторону де Вуазена, – дарует исключительное право на торговлю с Московией через порт в Архангельске, дабы возместить убытки, понесенные Францией в нынешней войне, если конечно Франция захочет показывать себя в этой истории. – Крофт хмыкнул. – И последнее. Он передаст в руки правосудия государственного преступника Смирнова за создание оружия, угрожающего порядку и спокойствию в Европе. Мы погасим искру их дьявольского ремесла. Мы вернем Россию туда, где ей и место – в болота и леса, на задворки цивилизованного мира.

Дамат Али-паша молчал. Перспектива стать человеком, который усмирил московского царя и перекроил карту Европы, пьянила сильнее любого вина.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Да будет так. Готовьте своих людей в Яссах. Капкан должен быть готов захлопнуться в любой миг.

Когда военный совет окончился и Великий Визирь удалился, опьяненный масштабом грядущего триумфа, англичанин и француз остались в шатре одни. Не спеша, с методичностью аптекаря, сэр Реджинальд Крофт сворачивал свои карты.

– Вы мастер плести интриги, шевалье, – сухо заметил он, не поднимая глаз. – Я оценил.

Откинувшись на подушки, шевалье де Вуазен с удовольствием выпустил кольцо ароматного дыма.

– Пустое, сэр. Кстати, ваш герцог Мальборо – превосходный полководец, разбить в пух и прах цвет французской армии – на это потребна не только удача. Однако, как говорят у нас в Версале, даже самый искусный фехтовальщик не может одновременно парировать удары с двух сторон. Пока вы увязли во Фландрии, мой государь, король Людовик, находит время и возможности влиять на дела здесь, на Востоке.

– Влиять, помогая своему злейшему врагу, Англии? – Крофт наконец поднял голову. – Оригинальный способ ведения войны.

– Войны бывают разные, сэр Реджинальд, – де Вуазен изящно стряхнул пепел с сигары. – Одно дело – война пушек и мушкетов, и в ней вы, признаю, в этом году удачливее. И совсем другое – война будущего, где одна неверно поставленная пешка может привести к потере всей партии через десять лет. В этой партии вы сейчас рискуете совершить грубейшую ошибку.

– Считаете мой план ошибочным? – в голосе англичанина не было удивления, лишь ледяное любопытство.

– Я считаю его блестящим, – мягко поправил француз. – И в этом его главный изъян. Он слишком хорош, слишком прямолинеен, слишком… по-английски. Вы хотите уничтожить. Стереть Россию с карты, забрать всю торговлю на Балтике, превратить османов в своих марионеток. Вы хотите остаться в этой части света одни. А одиночество, сэр, – вещь опасная. Оно лишает бдительности.

Крофт усмехнулся.

– Я смотрю, вас больше заботит будущее моей страны, нежели судьба московского царя.

– Меня заботит равновесие, – невозмутимо парировал де Вуазен. – Моему королю нужен противовес вашей морской мощи. Сегодня это испанские галеоны, а завтра могут быть и русские фрегаты, построенные в Архангельске. Ослабленная, уязвленная, надолго отброшенная назад Россия – это превосходно. Россия, исчезнувшая с карты, – катастрофа для всех, кроме Англии. Вы хотите убить медведя, а я предпочел бы лишь вырвать ему когти и посадить на цепь. Пусть рычит на вас через границу, напоминая вашим адмиралам, что мир не заканчивается на берегах Ла-Манша.

Англичанин молчал, обдумывая слова француза. За элегантной риторикой шевалье скрывался прямой намек: Франция не допустит полного уничтожения России.

– И что же вы предлагаете? – спросил Крофт прямо, его голос стал резок, как щелчок кнута. – Помочь русским? Предупредить их?

– Боже упаси! – де Вуазен картинно всплеснул руками. – Я ваш вернейший союзник. Я лишь предлагаю… усовершенствовать ваш план. Сделать его более изящным. Запереть царя на Пруте и заставить его подписать мир – превосходная мысль. Но что, если на самой грани отчаяния ему явится спаситель?

– Спаситель? – Крофт нахмурился.

– Именно. Представьте: царь окружен, армия голодает, он готов принять любые, самые унизительные условия. И тут к нему прибывает посредник. Нейтральная фигура – скажем, представитель императора Священной Римской Империи или пользующийся уважением польский магнат. Этот человек, движимый «христианским милосердием», предлагает чуть более мягкие условия. Выдачу инженера оставляем. Остальное можно смягчить. Царь, разумеется, ухватится за это как утопающий за соломинку.

Де Вуазен подался вперед, и его глаза блеснули.

– Вы получите почти все, что хотели, сэр. Россия будет унижена, ослаблена, отброшена назад. Но не уничтожена. А Франция, через этого «миротворца», которого мы с вами, разумеется, подберем вместе, получит репутацию спасительницы православного монарха и мощный рычаг влияния на Петербург. Мы разделим влияние на побежденного, так? Это куда более тонкая и долгосрочная добыча.

Долгое молчание. Сэр Реджинальд Крофт смотрел на своего визави, и в его голове сложный механизм интриги проворачивался с тяжелым скрипом. Француз предлагал главную награду – политический контроль. Отказаться – значило настроить против себя и Францию, и, возможно, Австрию. Согласиться – добровольно поделиться плодами победы.

– Вы дьявольски хитры, шевалье, – наконец произнес он с кривой усмешкой. – Я подумаю над вашим предложением.

– Подумайте, сэр, подумайте, – улыбнулся де Вуазен, поднимаясь. – А теперь, если позволите, я откланяюсь. Мне нужно проследить, чтобы мои ученики-канониры не перепутали сорта селитры. Мелкая деталь, но от нее, знаете ли, зависит так много.

Легко поклонившись, он вышел. Оставшись один, Крофт еще несколько мгновений неподвижно стоял у карты. Француз только что перехватил инициативу. Простой и ясный план по уничтожению врага превращался в сложную европейскую интригу с несколькими неизвестными.

И это ему совершенно не нравилось. Он хотел войны, а ему навязывали политику.

Глава 8

Шестой день. Или седьмой? Сложно понять, когда весь мир сузился до боли в ноге и четырех углов этой комнаты. Потолок с пухлыми, глуповатыми ангелочками. Если долго на них смотреть, они начинают ухмыляться. Хотя, возможно, это просто опиумная настойка, которую лекари щедро вливают в меня по часам.

Покои царевича. Забавно. В прошлой жизни это назвали бы «реанимацией повышенной комфортности» – идеальное место, чтобы сойти с ума от тишины, и бездействия.

Напротив, у окна, за массивным письменным столом ссутулился мой сосед по несчастью и главный виновник торжества в одном лице. Мой самый рискованный проект. На осунувшемся лице застыла сосредоточенная мука, но он не отбывал повинность – он вгрызался в эти бумаги, находя в них единственный способ не думать о случившемся.

– Прочти сводку от Нартова, – прохрипел я. Голос, похожий на скрип несмазанной телеги, совсем не слушался. – Последний абзац.

Отыскав нужный лист, он зачитал сводку ровным, безэмоциональным, словно у автоответчика, голосом:

– «…ввиду необходимости срочного форсирования работ по государеву заказу, испытания проводились с использованием экспериментального рулевого узла, не прошедшего полной обкатки. Предварительный анализ показывает: излом произошел по причине усталости металла…»

Пока он читал, я не сводил с него глаз. Мы были заперты здесь вместе, словно два реагента в одной колбе, и оставалось лишь гадать, какая пойдет реакция – взрыв или синтез чего-то нового. А где-то там, за стенами, ждал и безжалостный экспериментатор – Петр.

Я использовал Алексея как боевого товарища (но он прежний наверняка вопринял бы это как издевку), который помогает мне восстановиться.

В середине дня наш герметичный мир вскрыли. Легкий стук – и на пороге возникла Изабелла. С собой она внесла свежесть морозного питерского воздуха и едва уловимый аромат, мгновенно перебивший больничный смрад.

– Петр Алексеевич… Ваше высочество… – Она замерла в растерянности, не зная, как себя вести.

Подойдя к Алексею, она наконец спросила:

– Как вы, ваше высочество? Весь двор молится о вашем здравии.

– Молитвами вашими, баронесса, – сухо ответил он, не отрывая взгляда от бумаг. Вежливо, однако холодно.

Заминка вышла неловкой. Странно, мне казалось, что Алексей питал какие-то чувства к испанке, а тут какая-то скомканность. Неужели он настолько изменился? И-за чего? Аварии или из-за того, что впервые увидел гордость в глазах отца?

Повернувшись ко мне, Изабелла тут же изменилась. В ее взгляде было не протокольное сожаление, а живое, искреннее беспокойство.

– Я говорила с вашими людьми, – начала она тихим, доверительным тоном. – На верфях шепчутся, винят во всем ваше безрассудство. Я пыталась убедить их, что вы спасали наследника…

– Пустые разговоры, Изабелла. Собаки лают, караван идет, – прервал я ее. – Принесли что-нибудь для ума? – я скосил глаза на то, что она держала в руках. – А то от этих ангелочков на потолке скоро сам в облака улечу.

Она благодарно улыбнулась, уводя разговор от неприятной темы.

– Я принесла вам Декарта. Его «Рассуждения о методе». Подумала, это лучшее лекарство от скуки.

Да уж, странное представление о развлечениях у нее.

Мы говорили о глупости придворных интриг, о книгах – обо всем и ни о чем. Все это время меня напрягали действия Алексея. С преувеличенным усердием он изображал работу, но я был уверен: он ловит каждое слово. Ревность? Нет. Скорее, чувство изгнанника. Мы с Изабеллой говорили на одном языке, языке идей, и в этом мире ему просто не было места. Для нее он был объектом сочувствия, я же – равным собеседником. Это неравенство, несомненно, жгло его самолюбие.

Ощутив это, Изабелла быстро свернула разговор и, пожелав нам обоим скорейшего выздоровления, поспешно удалилась.

Когда дверь за ней закрылась, я откинулся на подушки и прикрыл глаза. Давящую тишину внезапно расколол его голос.

– Здесь ошибка.

Я открыл глаза. Алексей смотрел на меня в упор, зажав в руке отчет Нартова – тот самый, что он читал полчаса назад.

– Здесь, – ткнул он пальцем в одну из строк. – Нартов предлагает использовать графит для смазки. Однако при высоких температурах и трении графит сожжет все.

Я опешил.

Вот те и «неравенство». Либо Алексей хочет таким образом выделится, либо Нартов допустил ошибку. В последнее я не верил. Значит, первое.

– Откуда ты…

– Я читал отчеты по испытаниям порохов, – отрезал он. – Там упоминалось, что графитовая пыль ускоряет износ стволов. Принцип тот же. Он неправ. И я могу это доказать.

Даже так? Неужели Нартов ошибся? Не может быть. Или он это намеренно сделал? Да нет, бред же.

Алексей встал из-за стола и прошелся по комнате. Прежнюю подавленность в его движениях сменила сосредоточенная энергия. Мой самый рискованный проект только что подал голос. И голос этот мне определенно нравился.

Передо мной стоял молодой, злой и, как оказалось, очень неглупый хищник, учуявший первую кровь – чужую ошибку.

– Хорошо, – сказал я. – Доказывай.

Он принял вызов. Следующие несколько часов превратились в напряженный мозговой штурм, в котором я заставил его разложить проблему на составляющие. Привлекая писаря, он, с заметными отголосками моего же инженерного подхода, начал диктовать: «Причина первая: недостаток экспериментальных данных. Причина вторая: перенос технологии без учета изменения условий применения…» На выходе получился наш первый совместный технический анализ. Я лишь задавал наводящие вопросы, а он, после коротких пауз, находил ответы. К вечеру на столе лежал подробный, аргументированный документ, готовый к отправке Нартову.

– Отправь это с моим курьером, – распорядился я. – От своего имени.

Удивленно вскинув глаза, он возразил:

– Однако это твои мысли…

– Мысли мои, ошибку нашел ты. Заслуга твоя.

Он промолчал, но в его глазах вспыхнул азартный огонек. Наконец-то он получил то, чего жаждал, – признание. Не жалость, не снисхождение, а подтверждение его правоты в профессиональном споре. Пожалуй, куда более действенное лекарство, чем все микстуры лекарей.

Неужели Нартов все это предусмотрел? Не похоже на него, это тонкая психологическая работа, Нартов же – абсолютный гений, ему нет дела до таких нюансов. Или может Брюс нашептал ему что-то? Достали уже эти интриги…

На следующий день явилась новая гостья. Появление Анны Морозовой – полная противоположность визиту Изабеллы. Никакой растерянности, никакой эмоциональной суеты. Войдя в комнату уверенным, пружинистым шагом хозяйки, она принесла с собой эдакий порядок. Она Поздоровалась с царевичем и повернулась ко мне.

– Доброго здравия, бригадир. – Ее голос звучал деловито. Окинув меня быстрым, оценивающим взглядом, она словно прикидывала, насколько я еще боеспособен.

– Новости есть, Анна Борисовна? – спросил я, сразу переходя к сути.

– Есть, Петр Алексеевич. И не самые добрые.

Не присаживаясь, она положила на стол передо мной несколько аккуратно сложенных листов.

– Первый обоз с карельским дубом и тульским углем, как и договаривались, вышел из Москвы. Однако под Тверью его остановили. Предлог – проверка по личному распоряжению людей светлейшего князя. Продержали два дня. Груз теперь прибудет с опозданием.

Господи, как предсказуемо. Задержать поставки, чтобы накрутить цену на смежном контракте… Классика жанра, уровень мелкого завхоза, а не государственного деятеля. Он даже не пытается скрыть следы. Не интрига, а детская шалость, платить за которую, к сожалению, придется солдатскими жизнями.

– А это, – она положила рядом еще один лист, – выписка из счетов на закупку сена для кавалерии, что пойдет на юг. Взгляните на цену. Вдвое выше рыночной. Подряд, разумеется, у человека, близкого к Александру Даниловичу. Теряя на угле, он с лихвой отбивает свое на овсе.

Я слушал ее, сохраняя спокойствие. Для меня это была не трагедия, а рядовая операционная задача. Не знаю, зачем она все это сейчас говорит, ведь могла бы и обождать с этим.

Молчавший до этого Алексей не выдержал. В происходящем он видел прямое оскорбление государства.

– Но ведь это… это прямой убыток для казны! Воровство! – вырвалось у него.

А вот зачем – чтобы был свидетель и заступник на стороне Морозовых. Или я слишком сильно смотрю на это с негативной точки зрения?

Анна лишь на мгновение перевела на него свой спокойный взгляд, в котором читалось легкое удивление, словно мебель вдруг заговорила.

– Война всегда убыток, ваше высочество. Вопрос лишь в том, кто его оплачивает, – отрезала она и снова повернулась ко мне, ожидая решения.

На ее лице сквозило что-то такое – живое, теплое, почти восхищение. Она видела во мне союзника, партнера для большой игры.

– Хорошо, – сказал я. – Готовьте бумаги. Я передам их Брюсу. Уверен, цифры скажут сами за себя.

Все таки эти товары нужны были в том числе и в Игнатовском, а Меншиков начинает заигрываться.

– Бумаги будут у вас к вечеру, – коротко ответила она. – Выздоравливайте, бригадир. Вы нужны нам на ногах.

Бросив на меня последний, долгий взгляд, в котором смешались поддержка, обещание и едва скрытая симпатия, она развернулась и вышла так же стремительно, как вошла.

Когда ее шаги затихли в коридоре, я взглянул на Алексея. Подперев голову рукой, он задумчиво смотрел на дверь.

– Сильная женщина, эта Морозова, – произнес он скорее себе, чем мне. – И, похоже, весьма сведуща в государственных делах. Нечасто встретишь купчиху, что так смело судит о подрядах светлейшего князя.

Сделав паузу, он перевел на меня свой холодный, изучающий взгляд.

– И на тебя, барон, смотрит с явным интересом. Впрочем, чему удивляться? Союз нового ума и старых денег всегда был залогом процветания… для тех, кто его заключает.

Я молча встретил его взгляд. В его голосе звучала ирония будущего монарха, оценивающего политический альянс.

Вот хитрец, хочет отвадить меня от Изабеллы? Сватает Морозову? Так-то я и не претендую на испанку, она скорее очень хороший исполнитель и товарищ (насколько красивая девушка может быть этим товарищем).

Ирония Алексея сработала как катализатор. Мы отбросили остатки формальностей, перестав ходить вокруг да около. Наша палата мгновенно превратилась в штаб, где я, прикованный к койке, был генералом без армии, а моими руками и ногами стал наследник престола. Первым делом мы взялись за уроки недавней катастрофы.

– Бумагу, – скомандовал я, и Алексей без лишних слов пододвинул к койке небольшой столик с письменными принадлежностями.

Ни о каких революционных прорывах речи не шло. После такой аварии любой здравомыслящий инженер думает прежде всего о безопасности. Привыкший к системному анализу, мой мозг отсекал лишнее.

– Пиши. Проект «Бурлак». Доработки первоочередной важности. Пункт первый: система экстренного гашения. Рычаг, напрямую соединенный с клапаном сброса пара. Красный, чтобы даже слепой в дыму нашел. Дернул – и машина встала. Мгновенно.

Скрипя пером, Алексей предельно сосредоточился. Он буквально переживал каждое слово, пропуская его через фильтр собственного горького опыта.

– Пункт второй: тормозная система. Не на вал, это мы зря так, надо прямо на колеса. Ленточный, с приводом от отдельного рычага. Простой, как топор, и надежный, как гильотина. Чтоб в землю вгрызался. Пункт третий: рулевое управление. Для всех тяг и шарниров – тройной запас прочности. Не литые, а кованые, многослойные, как клинок хорошей сабли. Чтобы не ломались, а гнулись.

Я диктовал, он записывал, лишь изредка останавливаясь для короткого, уточняющего вопроса.

– А как быть с человеческой ошибкой? – спросил он, подняв глаза. – Я ведь… я просто слишком сильно повернул.

– И об этом подумаем. Значит, так. Создаем правила для машины, потом уже и саму машину доведем до ума. Назовем… «Устав по управлению и боевому применению самоходной машины».

Эта идея его захватила, превратив из секретаря в соавтора. Наши споры превратились в столкновение двух подходов: я предлагал решения как инженер, он же оценивал их с точки зрения человека, сидевшего за рычагами в момент катастрофы.

– Экипаж из двух человек – механик и помощник, – диктовал я.

– Двоих мало, – тут же возразил он. – Один следит за котлом и топкой, второй – за дорогой и рычагами. А кто отстреливаться будет, если татары из-за холма выскочат? Нужен третий – стрелок с фузеей. Иначе они беззащитная мишень.

Я на мгновение замолчал.

А он хорош! Мой ученик был прав. Моя мысль билась об эффективность, его – о выживаемость. И его логика была безупречной.

Дни тянулись медленно. За окном шла жизнь: строился город, готовилась к походу армия, а я, запертый в четырех стенах, изнывал от бездействия. Декарт, к слову, был скучен, что не было новостью. Мозг, не получая привычной нагрузки, начал бунтовать, и от скуки, как это часто бывает, родилась идея.

По моей просьбе Алексей принес кипу бумаг, и я погрузился в отчеты по предыдущей компании захвата Азова. «Гонец прибыл на восьмые сутки… Дороги размыты…» Восемь суток! За это время армия могла трижды попасть в окружение. Связь. Вернее, ее отсутствие – вот ахиллесова пята любой армии, любой империи. Мы строим машины для пушек, но полагаемся на загнанную лошадь для передачи приказа. Абсурд.

– Дай-ка чистый лист.

На бумаге начали появляться знакомые с детства символы: катушка индуктивности, источник тока, прерыватель, электромагнит.

– Что это за знаки? – с любопытством спросил Алексей, заглядывая через плечо.

– Это, ваше высочество, – ответил я, чувствуя, как внутри разгорается знакомый азарт, – способ разговаривать через сотни верст. Мгновенно. Мы заставим молнию служить нам гонцом.

Алексей недоверчиво посмотрел на меня. Но потом, хмыкнув, начал задавать вопросы. Прошло то время, когда мои задумки вызывали скепсис. Я доказал, что невозможного не существует. Да, может не сразу, методом проб и ошибок (иначе я не сидел бы болезным тут), зато все получалось. По крайней мере до сегодняшнего момента.

Это превратилось в нашу новую тайную игру. По моей просьбе, используя свои полномочия, Алексей организовал доставку всего необходимого прямо в палату (Нартов с Магницким передавали нужные ингридиенты). Однако первая же попытка собрать простейший телеграф с треском провалилась: наш «вольтов столб» из медных и цинковых пластин, переложенных пропитанным кислотой сукном, давал слишком слабый ток. Якорь электромагнита лишь лениво подрагивал, не издавая внятного щелчка.

– Не работает, – констатировал Алексей с нескрываемым разочарованием.

– Работает, но плохо, – поправил я. – Потеря энергии. Нужна качественная изоляция. Проволоку нужно обмотать чем-то, что не проводит ток. Шелк. Идеальный диэлектрик. Алексей, добудь через своих людей лучшие шелковые нитки. Вышивальные. Много.

Через день на нашем столе лежал ворох разноцветных шелковых мотков. И вот она, картина маслом: наследник российского престола, будущий самодержец, сидит, закусив губу, и кропотливо, виток за витком, обматывает железный сердечник медной проволокой, аккуратно перекладывая каждый слой тончайшей нитью. Он участвовал в рождении чуда, и это было написано на его сосредоточенном лице.

Наш второй прототип сработал. Я замкнул контакт – с другого конца комнаты донесся четкий, сухой щелчок. Точка. Еще один. Тире.

Мы создавали новый мир, где были уже партнерами и чем-то большим, чем учитель и ученик.

А как-то вечером, он, нахмурившись, двигал винные пробки по карте, разыгрывая тактический этюд – «Прорыв механизированного взвода через заслон легкой кавалерии», – и спорил со мной о секторе обстрела. И тут до меня с пугающей ясностью дошло, что я творю. Я не просто учу его механике. Я кую оружие, только не из железа – из человека. Если я ошибусь в расчетах, «откалибрую» его неправильно, последствия будут куда страшнее взорвавшегося котла. Я создаю Императора и права на ошибку у меня нет.

Наши дни слились в лихорадочную, тайную работу. Покои наследника все больше напоминали не то алхимическую лабораторию, не то штаб-квартиру заговорщиков: воздух пропитался запахом кислоты и сургуча, а на столах рядом с картами южных рубежей лежали мотки проволоки и странные конструкции из гвоздей. Погрузившись с головой в наш проект «молниеносной почты», как он его называл, Алексей проявил не только любознательность, но и недюжинную организаторскую жилку. Через доверенных адъютантов он ухитрялся доставать все необходимое, соблюдая строжайшую конспирацию.

Но полная изоляция была невозможна: внешний мир периодически прорывался к нам в лице Якова Вилимовича Брюса. Его визиты всегда были короткими и по делу.

В этот раз он пришел с новостями.

– Ну что, творцы, – произнес он, оглядывая нашу импровизированную лабораторию, – как успехи?

Я ранее вкратце рассказывал про телеграф, поэтому о сути изобретения он был в курсе.

– Пытаемся заставить молнию работать курьером, – ответил я. – Пока медленно и с перебоями. Что в большом мире?

– В большом мире, Петр Алексеич, все как всегда, – Брюс присел на край стула. – Светлейший князь рвет и мечет. Уже дважды пытался к вам прорваться.

С этими словами он протянул мне сложенную записку. Перехваченный донос. Один из младших лекарей сообщал людям Меншикова, что «болящий царевич пребывает в меланхолии, а иноземный лекарь поит его возбуждающими отварами, отчего душевное здравие его высочества в опасности».

– Он пытается выставить тебя виновником физической и душевной травмы наследника, – спокойно пояснил Брюс, игнорируя фырканье царевича. – Хочет добиться отстранения докторов и поставить своего лекаря. Последствия, полагаю, понятны.

– Понятны, – прохрипел я. – Опиумные настойки и «успокоительные» отвары, пока его высочество не превратится в овощ.

Брюс повернулся к нашему столу, на котором лежал простейший электромагнит.

– А это… – он осторожно коснулся пальцем катушки. – Какова дальность действия? Можно ли перехватить такое донесение?

Брюс видел оружие. Новый инструмент для своей тайной войны.

– Перехватить можно, если подключиться к проводу. А дальность… Теоретически – любая. Практически – пока до соседней комнаты.

– Будем работать над этим, – коротко сказал он, и этими словами наш проект обрел могущественного покровителя. – А что до визитов светлейшего – вопрос закрыт. Государем.

Он достал другой лист, уже на гербовой бумаге, и протянул его Алексею. Государев указ. Настоящий, с подписью и печатью. Алексей развернул его и начал читать вслух. Голос его, по мере чтения становился удивленным.

– «Указую: дабы не мешать скорому выздоровлению его высочества царевича Алексея Петровича и бригадира Смирнова… запретить кому-либо из вельмож, генералитета и прочих лиц, занятых делами государственными, посещать их покои до моего особого распоряжения…»

Он замолчал, подняв на Брюса недоуменный взгляд. Это была не просто защита – полная, тотальная изоляция.

– Мне можно, я исполняю указ. Прочтите до конца, ваше высочество, – невозмутимо посоветовал Брюс.

Алексей снова склонился над бумагой. Через мгновение его щеки залил густой румянец, и он, смущенно кашлянув, продолжил, запинаясь:

– «…запрет сей, впрочем, не касается девок для утешения, коли оные понадобятся для поднятия духа болящих и скорейшего их возвращения в строй. Петр».

Воцарилась тишина. Я не выдержал и расхохотался, тут же поморщившись от боли в ребрах. Это подкол Меншикова, публично ставящего двух девок выше своего первого министра. И одновременно – хитроумный ход, связывающий меня и делающий их визиты главным каналом неофициальной информации. Гениально.

Теппрь понятно почему нас только дамы посещали.

Алексей свернул указ. В его взгляде смешались смущение и толика восхищения отцовской хитростью.

– Отец как всегда… – протянул он.

После ухода Брюса мы остались одни. В полной изоляции.

– Золотая клетка, – констатировал я.

Алексей прошелся по комнате, его взгляд остановился на нашем примитивном телеграфе.

– Значит, так, барон, – произнес он тоном, в котором не было и тени прежней робости. – Раз уж мы теперь отрезаны от мира, наша «молниеносная почта» становится не забавой, а единственным оружием. Увеличим батарею. Нам нужно больше мощности. Прямо сейчас.

Я усмехнулся. Мой самый рискованный проект только что отдал свой первый самостоятельный приказ – и я не собирался возражать.

Глава 9

– Верно, ваше высочество, – прохрипел я, устраиваясь на подушках поудобнее. Боль в ноге отозвалась тупым, назойливым гулом. – Нам требуется больше мощности, стабильности и надежности. Наш «вольтов столб» – не более чем гениальная игрушка, вспышка, салют в честь науки. А нам нужна ровно горящая свеча, причем способная гореть месяцами на расстоянии в сотни верст. То, что мы собрали, – лишь первый опыт, набросок. Теперь пора браться за дело по-настоящему.

Пододвинув стул ближе к моей койке, Алексей взял чистый лист бумаги и грифель. В один миг он превратился из царевича в моего адъютанта и единственного связного с внешним миром. В его глазах горел тот самый огонь, который я прежде видел у Нартова перед новым чертежом, – азарт творца, столкнувшегося с невозможной и притягательной задачей.

Прежде чем начать, я на мгновение прикрыл глаза. Мысли тут же перенесли меня на несколько месяцев назад, в Игнатовское, где в пылу первых успехов я уже пытался оседлать электричество. Тогда я замахнулся на куда более амбициозную цель: мощную динамо-машину, сердце для будущих станков и механизмов. Та попытка, разумеется, с треском провалилась (хотя для местных все работало превосходно). Словно последний дурак, я пытался построить атомную электростанцию, чтобы вскипятить чайник. Моя затея уперлась в непреодолимые для этой эпохи барьеры – отсутствие качественных электротехнических сталей, невозможность создать надежный коллектор для съема тока, не говоря уже о прецизионной точности намотки якоря. Пришлось отложить проект в долгий ящик с пометкой «вернуться эдак лет через пятьдесят».

И вот сейчас, лежа здесь, в голове наконец сошлись все шестеренки. Ошибка была фундаментальной: я гнался за силой, когда следовало думать об информации. Для передачи сигнала не нужен ураган, достаточно шепота. Нам не требовалось вращать заводские валы – всего лишь заставить крошечный молоточек стучать по наковальне за сотни верст отсюда. Такой подход менял все. Можно было обойтись без революционных прорывов, сделав ставку на апгрейд и систематизацию уже имеющегося.

– Итак, – начал я, и Алексей тут же склонился над листом. – Проект «Государев гонец». Задача – создание постоянно действующей линии связи между Адмиралтейством и, для начала, кабинетом Якова Вилимовича Брюса. Это будет наш опытный полигон, доказательство работоспособности системы. В обычное время на такое ушли бы годы, однако у нас их нет. Нартову на постройку прототипов я даю три месяца. Морозовой на сбор ресурсов – два. Срок почти невозможный, но мы должны попробовать. Первая опытная линия должна заработать к весне. Всю работу я разбил на три независимых, но взаимосвязанных направления. Наш с тобой личный государственный совет, мозговой штурм в миниатюре.

Он серьезно посмотрел на меня, и я продолжил, раскладывая все по полочкам, как привык еще в прошлой жизни.

– Пункт первый. Источник силы. Наш нынешний «вольтов столб» капризен и слаб, выдыхается за час. Нужна стационарная, долгоиграющая батарея. Решение, к счастью, простое и не требует чудес. Вместо стопки пластин, переложенных мокрым сукном, мы соберем батарею из стеклянных сосудов. В каждом – раствор медного купороса с погруженными в него двумя пластинами: медной и цинковой. Соединив несколько таких банок последовательно, мы получим стабильный и мощный ток, который будет течь неделями. Все компоненты, что важно, доступны. Стеклодувы сделают сосуды, цинк и медь есть на складах, а купорос… купорос добудем.

Его грифель так и летал по бумаге. Алексей не совсем понимал что записывал, зато он улавливал сам принцип.

– Пункт второй. Проводник, – я сделал паузу. – Самое трудоемкое. Для связи на большое расстояние потребуются версты, сотни верст медной проволоки. Идеально ровной и, главное, идеально «одетой». В нашей сырости голая медь превратится в решето, через которое вся сила утечет в землю. Шелк, который мы использовали, – забава для лаборатории, слишком дорог и непрочен.

– Но как же тогда?.. – в его голосе прозвучало неподдельное недоумение. – Оборачивать каждую версту в ткань вручную? На это уйдут годы.

– Именно. Поэтому нам нужно промышленное решение. Первое – сама проволока. Потребуется механизм, который будет тянуть ее, а не ковать. Волочильный стан. Система из нескольких калиброванных отверстий-фильер, через которые протягивается медная заготовка, становясь все тоньше и тоньше. Работать стан будет от паровой машины, чтобы процесс шел быстро и непрерывно. – На бумаге все гладко, хотя я помню, сколько брака давали первые такие машины даже в мое время. Вместо проволоки мы рискуем получить гору медного лома. Нартову придется сотворить чудо. – Второе – «одежда» для провода. Здесь тоже нужен свой конвейер. Проволока должна проходить через узел, где на нее в несколько слоев наматывается тонкая льняная нить, а сразу после этого погружаться в ванну с горячей смесью особого лака из воска и древесной смолы, шеллака. В теории все гладко, но как поведет себя такая изоляция на морозе – черт его знает. Придется Нартову проводить испытания в леднике. Риск огромный, зато другого пути я не вижу.