Текст книги "Русь. Строительство империи 4 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Лучники усилили огонь, стрелы падали дождем, заставляя нас прятаться. Я выглянул, пытаясь найти выход, но видел только черные тучи стрел. Мы не справлялись. Их было слишком много, а самострелы и луки не могли остановить этот шквал.

Ладьи уже остановились, варяги готовили сходни. Стрелы били все ближе, одна просвистела у моего уха, задев волосы, и я пригнулся, выругавшись снова.

– Княже! – крик Веславы прорезал шум боя. – Они лезут!

Я выглянул снова и увидел, как варяги спускали сходни. Воины прыгали на берег, щиты впереди, копья наготове. Три длинные лестницы по берегу притащили те, что находились под прикрытием лучников. А лучники продолжали стрелять, прикрывая высадку и стена дрожала от ударов стрел. Я схватил самострел, убитого дружинника, выстрелил, попав одному в грудь – тот свалился, но на его место встал другой. Их было слишком много.

– Проклятье, – прошипел я, бросая самострел и хватая топор. – Готовьтесь к бою!

Дружина сжалась у стены, мечи и топоры в руках, щита утыканы десятками стрел.

И тут раздался гулкий звук. Я выглянул из-за щита и увидел: с восточного берега, где Степу чем-то отвлекали печенеги, взлетел снаряд с горящим хвостом. Он пронесся над рекой, оставляя дымный след, и врезался в одну из ладей с оглушительным треском. Глиняный снаряд разлетелся тысячами осколков, огонь вспыхнул, охватывая палубу, и крики варягов разнеслись над водой. Я глядел на это, как на чудо.

– Степка! – выдохнул я, улыбаясь.

Умница, справился с печенегами и пустил в ход свои катапульты!

Второй выстрел последовал почти сразу – еще один огненный снаряд ударил в ладью рядом с первой. Пожар мигом прекратил обстрел вражеских лучников.

– Чего застыли? – рявкнул я, – Бей врага!

Наши стрелы полетели вниз, вонзаясь в варягов, которые пытались пробиться через сходни. Ратибор схватил самострел, выстрелил, попав одному в грудь – тот свалился, загораживая путь остальным. Дружина ожила, их крики смешались с треском горящих ладей. Три длинные лестницы так и не смогли поднять. Пожарище сломало все планы варягов.

Они прыгали в воду, а огонь пожирал канаты и паруса.

Степа бил точно, его катапульты разносили флот Сфендослава в щепки и атака начала захлебываться.

Я бросил взгляд на реку: три ладьи уже пылали, их весла торчали из воды, как сломанные кости, а четвертая тонула, накренившись на бок. Сфендослав стоял на своей палубе, его фигура выделялась на фоне огня.

– Княже, они отступают! – крикнула Веслава, ее голос дрожал от возбуждения. Она выстрелила снова, и еще один варяг упал с моста в реку, подняв брызги.

– Надо было прислушиваться к «знакам», – буркнул я, глядя на Сфендослава.

Он махнул рукой, и рога загудели снова, но уже не так уверенно. Ладьи, что еще держались, начали отходить, но огонь с востока не давал им покоя. Пятая ладья загорелась и крики варягов стали громче. Атака захлебнулась и я выдохнул, чувствуя, как напряжение отпускает плечи.

– Молодец, Степка, – прошептал я, глядя на восточный берег. Его катапульты решили исход боя. Мы выстояли. Пока.

Но радость длилась недолго. Я повернулся к западу, где слышались звуки боя.

– Перебрасываем людей, – крикнул я, поворачиваясь к Веславе и Ратибору. – Половина с востока – на запад. Всех лучников и самострельщиков туда. Быстро!

– А если варяги вернутся? – спросила Веслава.

– Не вернутся, – отрезал я, кивнув на горящие ладьи. – Степан их прижал.

Она кивнула, махнув рукой дружинникам, и половина наших – те, что еще могли держать оружие, – рванули вниз, к западной стене. Ратибор повел их. Варяги отходили, их ладьи горели. Сфендослав проиграл этот раунд.

Нужно будет ночью забрать лестницы, которые они бросили у стен. Пригодится. А они пусть новые делают.

Степа спас нас с востока, но запад был новым адом. Я побежал к Добрыне. Уже подбегая к стене, я видел бедственное положение. Часть стены уже была уже занята киевлянами. Надо их оттуда вытурить, иначе все пропало. Как же так, Добрыня? Почему не использовал катапульты с огненными снарядами. Я присмотрелся к башням, где они находились, но не заметил ничего. Неужели не смогли воспользоваться ими? Но почему?

Глава 5

Я мчался к западной стене Переяславца, чувствуя, как кровь стучит в висках, а топор в руке дрожит от нетерпения. Ветер бил в лицо, принося с собой запах дыма и железа – запах войны. С востока еще доносились отголоски победы: горящие ладьи варягов тонули в реке, их крики затихали под ударами катапульт Степы, но здесь, на западе, бой только начинался. Киевляне уже забрались на стену – я видел их шлемы, блестящие в утреннем свете, слышал звон мечей и хриплые выкрики. Моя дружина отступала, теснимая врагом.

– Держитесь! – рявкнул я, перепрыгивая через бочку, которую кто-то из наших бросил на пути.

Ноги скользили по влажным камням. Впереди, у бойниц, мелькали тени врагов – широкоплечие, в кожаных доспехах, с топорами и мечами. Они рубили моих людей. Я не мог дать им взять стену.

Первый киевлянин заметил меня слишком поздно. Он повернулся, поднимая меч, но я уже был рядом. Топор в моей руке описал дугу, и лезвие врезалось ему в плечо с хрустом, пробив кожу и кость. Он заорал, падая на колени, а я выдернул оружие, чувствуя, как теплая кровь брызнула мне в лицо. Второй бросился на меня с копьем, но я уклонился, шагнув в сторону, и рубанул снизу вверх, вскрыв ему живот. Он упал, хватаясь за рану, а я шагнул дальше, прямо в гущу боя.

Там было тесно – дружина сражалась плечом к плечу, щиты трещали под ударами, мечи звенели. Киевляне лезли со стены, как муравьи, их было больше, чем я ожидал. Один из моих парней – молодой, с рыжей бородой – упал, схватившись за шею, где торчала стрела. Я стиснул зубы.

На земле, у ног убитого киевлянина, лежал второй топор – короткий, с широким лезвием, чуть тронутый ржавчиной. Я нагнулся, подхватил его левой рукой, не теряя ни секунды. Вес двух топоров в руках был непривычным, но приятным – как будто я стал тяжелее. Я выпрямился, глядя на врагов, которые с опаской окружали меня и ухмыльнулся. Пусть попробуют взять меня теперь.

На меня пошли втроем – здоровые, бородатые, с глазами, полными злобы. Первый ударил топором сверху, но я отбил его своим правым, а левым рубанул ему по ноге. Он взвыл, падая, и я тут же крутнулся, уходя от меча второго. Движение вышло само собой – я завертелся, как волчок, топоры замелькали в воздухе, рассекая все, что попадалось на пути. Второй киевлянин получил удар в грудь, лезвие вошло глубоко, и он осел с хрипом. Третий попытался ткнуть меня копьем, но я отбил древко и, шагнув вперед, рубанул его по шее. Кровь хлынула фонтаном, заливая мне ноги.

Дружина за моей спиной ожила. Кто-то крикнул: «Княже!» – и я услышал, как их голоса набирают силу.

Я шагнул к краю стены, где двое киевлян теснили моего дружинника к бойнице. Один из них обернулся, и я увидел его лицо – широкое, со шрамом через губу. Он поднял щит, но я не стал бить в него. Вместо этого я прыгнул вперед, вложив силу в удар ногой. пятка врезалась ему в грудь, щит не помог – он пошатнулся, замахал руками и с воплем полетел вниз, кувыркаясь в воздухе.

– Это Переяславец! – заорал я, глядя, как он падает на камни внизу.

Это какое-то безумие. Где-то в голове мелькнула мысль о том, что подобное было в фильме из моего прошлого. Второй киевлянин бросился на меня, но я встретил его – лезвие топора врезалось ему в плечо, и он упал. Его добил мой дружинник.

Я обернулся, тяжело дыша. Враги еще лезли на стену, но теперь их было меньше – мои люди отбивались, тесня их назад. Топоры в моих руках казались продолжением меня самого. Каждый удар отдается в костях. Я крутнулся снова, рубанув очередного врага, и увидел, как он падает, цепляясь за край стены. Его пальцы соскользнули, и он исчез внизу с коротким вскриком.

Мы теснили киевлян, шаг за шагом, стена снова становится нашей. Но бой еще не закончился – снизу доносились крики, лязг металла. Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставив кровавый след на коже, и сжал топоры крепче.

Пусть идут. Я готов.

Тела убитых лежали у моих ног – кто с разрубленной грудью, кто с проломленной головой, а один, тот, что получил мой «спартанский» пинок, валялся где-то внизу, размазанный по камням. В воздухе висел запах пота, смешанный с дымом от костров.

Мы отбились. Пока.

– Княже! – голос Добрыни прорезал шум боя, заставив меня обернуться.

Он стоял в нескольких шагах, с мечом в одной руке и щитом в другой, его борода была перепачкана, а доспехи покрыты вмятинами. За его спиной двое киевлян наступали на дружинника – парень отбивался, но его теснили к краю. Я рванулся туда, но Добрыня опередил меня. Его щит взлетел, принимая удар меча одного из врагов, а меч тут же вонзился второму в бок, пробив кожаный доспех. Киевлянин захрипел, падая, а Добрыня крутнулся, рубанув первого по руке. Тот выронил оружие, и дружинник добил его, всадив топор в грудь.

– Держись за мной, княже! – крикнул Добрыня, шагнув ко мне.

Мы двинулись вдоль стены, плечом к плечу, как два медведя. Киевляне лезли снизу, их лестницы скрипели под весом, а стрелы свистели. Один из врагов выскочил из-за бойницы, метя мне копьём в грудь, но Добрыня был быстрее – его щит отбил древко, а мой правый топор врезался в шею нападавшему. Кровь брызнула мне в лицо, но я только мотнул головой, отгоняя её от глаз.

– Слева! – рявкнул Добрыня, и я крутнулся, заметив ещё одного киевлянина.

Это был здоровяк, с широкими плечами и топором, что гудел в воздухе, как молот кузнеца. Он ударил, целясь мне в голову, но я поднырнул под лезвие, чувствуя, как ветер от удара шевелит волосы. Мой левый топор вонзился ему в бедро, правый – в бок, и он свалился, заорав так, что у меня заложило уши. Добрыня тут же добил его ударом меча в горло, и мы двинулись дальше.

Я еле вытащил свои топоры с туши здоровяка. Дружина подтягивалась к нам – я слышал их выкрики, видел, как топоры мелькают в утреннем свете. Один из наших поднялся, держась за плечо, и с матом рубанул киевлянина, который лез через приставную лестницу. Враг полетел вниз, цепляясь за край, но пальцы соскользнули, и его крик оборвался где-то внизу. Я ухмыльнулся.

– На край! – крикнул я, заметив, как трое киевлян сгрудились у бойницы, пытаясь пробиться к нам.

Мы с Добрыней рванули туда. Первый успел поднять щит, но я ударил сверху правым топором, проломив дерево и врезавшись ему в плечо. Он пошатнулся, и я пнул его ногой. Он полетел со стены, размахивая руками, будто надеялся зацепиться за воздух. Второй бросился на Добрыню, но тысяцкий встретил его мечом, вспоров живот, а третий получил мой левый топор в грудь и упал, даже не пикнув.

Я выпрямился, тяжело дыша, и оглядел стену. Киевляне отступали – кто спускался по лестницам, кто прыгал вниз, рискуя сломать ноги. Дружина гнала их, мечи звенели, стрелы самострелов щелкали, впиваясь в спины врагов. Один из наших лучников выстрелил, и я увидел, как болт пробил шлем киевлянину, что бежал к лестнице – тот покатился вниз. Мы отбились. Стена снова была нашей.

– Молодцы, – выдохнул я, опуская топоры.

Руки гудели от напряжения, мышцы ныли.

– Хорошо рубился, княже, – буркнул Добрыня, вытирая кровь с меча о плащ убитого врага. – Как вихрь прошёлся.

– Без тебя бы не справился, – хмыкнул я, глядя на него.

Его лицо было усталым. Мы стояли молча, глядя вниз, где киевляне собирались у подножия стены. Они не ушли далеко – я видел, как их командиры кричали, собирая людей, как тени мелькали у шатров.

Дружина вокруг меня приходила в себя: кто-то перевязывал раны куском ткани, оторванным от рубахи, кто-то подтаскивал стрелы для самострелов. Мы отбили стену.

Добрыня стоял рядом, вытирая меч о плащ убитого врага. Его доспехи звякали при каждом движении, а дыхание вырывалось изо рта белыми облачками в холодном утреннем воздухе. Он бросил взгляд вниз, на лагерь киевлян, и сплюнул на камни – густо, с досадой.

– Княже, – буркнул он, не поворачивая головы, – надо отдышаться. Они вернутся, и не одни.

– Знаю, – ответил я, опуская топоры.

Руки дрожали от напряжения, мышцы ныли так, будто я весь день молотил зерно.

Я повернулся к Добрыне.

– Идём к башне. Надо перевести дух.

Он кивнул, и мы двинулись вдоль стены к угловой башне, где стояли наши катапульты. Камни под ногами были скользкими от крови и я пару раз чуть не поскользнулся, но удержался, опираясь на топор, как на посох. Дружина расступалась перед нами, бросая быстрые взгляды.

Мы поднялись на башню – низкое сооружение из дерева и камня. Тут было тесно: двое дружинников сидели у края стены, один точил нож о камень, другой жевал кусок хлеба, отломанный от краюхи. Катапульты возвышались у центре башни, их рычаги торчали вверх, как рога какого-то зверя, но рядом с ними не было ни одного снаряда – ни кувшинов с горючей смесью, ни камней. Я нахмурился.

– Добрыня, – сказал я, кивая на катапульты, – где снаряды? Почему их не использовали?

Он остановился, глядя на пустое место рядом с орудиями. Его лицо потемнело, морщины вокруг глаз стали глубже, а рука сжала рукоять меча. Он молчал мгновение, будто собирался с мыслями, а потом повернулся ко мне.

– Княже, – начал он, – среди наших завелись предатели. Пока мы рубились, кто-то из горожан сбросил все снаряды со стены. Всё, что было – кувшины, пристрелочные камни, – вниз полетело. Катапульты пустые теперь.

Я переваривал его слова. Предатели. Среди моих людей, среди тех, кого я защищал, за кого лил кровь.

– Кто? – выдавил я сквозь зубы. – Кто это сделал?

– Поймали уже, – ответил он, глядя мне в глаза. – Троих. Двоих повязали дружинники, а третий… того сгоряча зарубили, как узнали. Остальные сидят внизу, в сарае у стены. Ждут.

Я стиснул зубы. Предательство – это было хуже, чем враги на стене. Киевляне хотя бы открыто шли на меня, а эти твари прятались за спинами моих людей, улыбались мне в лицо, а потом уничтожали наше оружие. Я представил, как кувшины с горючей смесью, что мы тащили ночью через реку, разбиваются о камни внизу, как огонь, что мог бы сжечь киевлян, гаснет в грязи. Это было не просто предательство – это была наша смерть, отсроченная только чудом.

– Потом разберусь, – процедил я, отводя взгляд. – Сейчас не время. Пусть сидят, подыхают от страха. У нас бой впереди.

Добрыня кивнул, но в его глазах мелькнуло что-то тяжёлое, будто он хотел сказать больше, но сдержался. Он отошёл к дружинникам, что сидели у стены, и буркнул им что-то – те встали, подхватив оружие, и вышли наружу. Я остался у катапульты. Без снарядов она была просто грудой дерева и железа, бесполезной в бою. Я пнул рычаг ногой, и он качнулся с глухим стуком.

Я спустился с башни. Солнце поднималось выше, разгоняя туман. Киевляне внизу готовятся к новому удару. Их командиры кричали, воины тащили лестницы ближе, а в лагере мелькали тени – больше, чем раньше. Я прищурился, пытаясь понять, что они задумали.

– Княже, – голос одного из дружинников вырвал меня из дум. Он стоял у бойницы, глядя вниз. – Они опять лезут. Лестницы ставят.

Я шагнул к нему, выглянув наружу. Он был прав – киевляне снова шли на стену, через пару минут обстрелов с обеих сторон, их лестницы поднялись к бойницам.

Я бросил взгляд на Добрыню, который стоял у башни, и кивнул ему. Он понял без слов – поднял меч, крикнул дружине готовиться. Передышка кончилась. Я сжал топоры крепче, адреналин снова гонит кровь по жилам.

– Держим стену! – рявкнул я, перехватывая топор поудобнее. Дружина вокруг меня ожила: лучники натягивали тетивы, самострелы щелкали, посылая болты вниз, а те, у кого были мечи и топоры, готовились встретить врагов у бойниц. Добрыня стоял справа, его щит был утыкан стрелами, но он держал его крепко.

Первая лестница ударилась о стену прямо передо мной, и я шагнул к ней, не дожидаясь, пока киевляне полезут. Первый враг высунулся из-за края, его борода торчала из-под шлема, а в руках блестел короткий меч. Я рубанул правым топором сверху вниз, и лезвие врезалось ему в плечо, пробив доспех. Он заорал, падая назад, и утянул за собой лестницу и мой топор. Мне подали еще топор. Дружина загудела, кто-то крикнул: «Так их, княже!» – и уголок моих губ тянется вверх.

Но киевляне продолжали. Ещё две лестницы встали рядом, враги полезли сразу кучей, как муравьи. Я крутнулся, рубанув одного по ногам – он свалился, загородив проход, но второй перепрыгнул через него, целясь мне мечом в грудь. Я отбил удар левым топором, а правым ударил снизу, вспоров ему живот. Кровь хлынула на камни, и он упал. Добрыня тут же подскочил, пнув третьего ногой обратно вниз, и лестница снова полетела, ломая кости тем, кто был внизу.

– Сбрасывайте их! – крикнул я, и дружина бросилась к бойницам.

Мы толкали лестницы плечами, рубили канаты, пинали их ногами – всё, что могли. Одна за другой они падали, и крики киевлян смешивались с треском дерева. Но их было слишком много. Новые лестницы поднимаются взамен упавших. Стрелы сыпались градом. Самострелы отвечали, болты вонзались в щиты и доспехи врагов, но этого было мало.

И тут я услышал низкий, гулкий звук, который пробился сквозь шум боя.

Бум. Бум.

Я выглянул за край стены. Внизу, у ворот, киевляне подтащили таран – огромный ствол дерева, подвешенный на канатах, с железным набалдашником, который блестел, как глаз зверя. Десяток воинов раскачивали его, и с каждым ударом ворота дрожали, треща всё громче.

Бум. Бум.

Щепки летели в воздух, дерево гнулось. Долго оно не выдержит.

– Княже, таран! – крикнул Добрыня, его голос перекрыл свист стрел.

Он стоял у бойницы, глядя вниз. Я шагнул к нему, чувствуя, как сердце ухает в груди в такт ударам тарана. Ворота были слабым местом – старые, потрескавшиеся, они держались на честном слове и паре железных скоб. Да, там были баррикады, но их не хватит и на пару минут. Если ворота падут, киевляне ворвутся в город, и стена станет бесполезной.

– Держим лестницы! – рявкнул я, бросаясь к очередной.

Я рубанул по канатам, и она унесла с собой троих врагов. Дружина сражалась рядом.

Мы держались, но таран бил всё сильнее.

Бум. Бум.

Ворота трещали, железо скрипело, и я услышал, как дерево начало поддаваться – глухой треск, словно кость ломается. Я бросил взгляд вниз: киевляне у тарана кричали, подбадривая друг друга, их лица были красными от напряжения.

– Княже, они прорываются! – крикнула Веслава, появившись слева.

Её лук был в руках, стрелы торчали за спиной, а лицо было перепачкано грязью. Она выстрелила, и один из киевлян у тарана упал, схватившись за шею, но на его место тут же встал другой. Я кивнул ей, не тратя слов, и бросился к очередной лестнице, рубя канаты. Она свалилась, но это не спасёт нас. Таран бил без остановки, и ворота уже гнулись внутрь.

И тут я услышал новый звук – низкий гул рогов, донёсшийся не с запада, а с севера. Я повернул голову и прищурился, вглядываясь в лес, тянувшийся вдоль города. Тёмные и быстрые тени мелькали между деревьями и вскоре они вышли на открытое место.

Варяги. Их длинные плащи развевались, щиты блестели, а на копьях трепетали синие ленты. Это были остатки сил Сфендослава. Уцелевшие после пожара на реке. Они обошли Переяславец по лесу и теперь шли на подмогу киевлянам.

– Проклятье, – выдохнул я.

Они двигались быстро, их было не меньше двух сотен. Киевляне у стены оживились, заорали громче, будто почуяли кровь. Варяги выстроились у подножия, усиливая натиск.

Это конец.

Бум. Последний удар тарана был оглушительным. Ворота треснули пополам, дерево разлетелось в щепки, и железные скобы сорвались с петель, упав в грязь. Сквозь пыль я увидел, как киевляне рванулись вперёд, продираясь через нагромождения из досок ящиков, телег и бочек. Стена ещё держалась, лестницы мы сбивали, но ворота пали, и враг был внутри.

– Княже! – голос Добрыни прорезал шум. Он стоял у башни, щит в одной руке, меч в другой, а в глазах тоска. – Что делать?

Я стиснул топоры. Пот стекает по вискам. Ворота свалили, враги лезли внутрь, а с севера шли варяги.

Мы были в клещах. Выхода не было видно.

Глава 6

Я стоял у края западной стены Переяславца, глядя вниз, где ворота лежали в щепках, а киевляне и варяги толпились у входа. Таран сделал своё дело – дерево треснуло, железо сорвалось, и теперь враги готовились ворваться внутрь, их копья и мечи блестели в бледных лучах солнца, что пробивалось сквозь тяжёлые тучи. Ветер бил мне в лицо. Я сжимал топоры, чувствуя, как ладони горят от напряжения, а сердце колотится в груди, словно молот о наковальню. Стена ещё держалась, но я видел, что лестницы больше не появляются – киевляне бросили их, сосредоточив все силы на воротах. Это меняло всё.

– Княже, они лезут внутрь! – крикнул Добрыня, стоя у бойницы.

Его голос был хриплым. Я шагнул к нему, выглянув вниз. Он был прав: враги больше не карабкались по стенам, их тени мелькали у ворот, где они собирались в кучу, готовясь к рывку. Лестницы лежали в грязи, брошенные. Это многое меняло. Более того, это ошибка с их стороны. Ведь держать стену дальше нет смысла.

– Слушай меня! – рявкнул я, обернувшись к дружине. Их лица, перепачканные кровью и грязью, повернулись ко мне. Лучники натягивали тетивы, самострелы щелкали, посылая болты вниз, а те, у кого были мечи и топоры, ждали моего слова. Я вдохнул холодный воздух, чувствуя, как он обжигает лёгкие. – Все, кроме лучников, по моей команде – вниз! Встретим их у ворот! Лучники – держите стену, бейте сверху!

Дружина загудела, кто-то кивнул, кто-то перехватил оружие поудобнее. Они были готовы. Я бросил взгляд на Добрыню, и он ухмыльнулся, хлопнув по щиту мечом.

– Последняя лестница, княже, – буркнул он, кивая на край стены, где двое дружинников сражались с киевлянами.

Я рванул туда, топоры в руках гудели, как живые. Первый враг высунулся из-за бойницы, его шлем был помят. Я рубанул правым топором сверху, проломив ему плечо, и он рухнул вниз, утянув топор за собой. Второй попытался зацепиться за край, но дружинник пнул его в лицо, и тот полетел следом, ломая шею о камни внизу. Лестница упала с треском, и я выдохнул. Опять без одного топора. Очередной я подобрал у лежавшего трупа врага.

– Все вниз! – крикнул я, махнув рукой. – К воротам! Быстро!

Дружина сорвалась с места, как стая волков, учуявшая добычу. Они побежали к лестницам внутри стены, ведущей во двор, их сапоги гулко стучали по дереву. Я шёл последним, бросив взгляд на лучников – те уже выстраивались у бойниц, натягивая тетивы и готовясь бить сверху. Веслава была среди них, её коса качнулась, когда она кивнула мне, молча подтверждая, что стена в надёжных руках. Я кивнул в ответ и рванул вниз.

Мы высыпали во двор Переяславца – тесное пространство между стеной и домами, заваленное бочками и обломками. Ворота были прямо перед нами, разбитые, с торчащими щепами, и сквозь них я видел, как киевляне и варяги собираются для атаки, очищая пространство от наваленных баррикад. Их крики доносились всё ближе, рога гудели.

Времени почти нет. Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и оглядел дружину – около сотни человек, потрёпанных, но живых, с мечами, топорами и щитами в руках.

– Слушайте! – крикнул я, перекрывая шум. – Строимся клином! Вогнутым, к воротам! Заманиваем их внутрь и бьём с боков! Добрыня, левый фланг! Ратибор, правый! Я в центре!

Они зашевелились, выстраиваясь в строй. Я видел, как Добрыня пошёл налево, его щит мелькнул среди дружинников, а Ратибор рванул направо, его топор уже был наготове. Я встал в центре, чувствуя, как дружина смыкается вокруг меня, образуя полукруг, вогнутый к воротам. Это была рискованная затея – заманить врагов внутрь, чтобы окружить их, но если мы не сломаем их сразу, они просто задавят нас числом. Я сжал топоры крепче и бросил взгляд на ворота.

– Готовьтесь! – рявкнул я, и дружина напряглась, как тетива перед выстрелом.

Добрыня буркнул что-то своим людям, и они сомкнули щиты, готовясь к удару. Ратибор поднял топор, его глаза сузились, глядя на врагов. Мы успели в последний момент – едва строй замкнулся, как киевляне и варяги ворвались через ворота, их крики заполнили двор, а оружие блеснуло в воздухе.

Я выдохнул, чувствуя, как адреналин гонит кровь по жилам. Они шли на нас, отступать нам было некуда.

Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и крикнул:

– Бей!

Дружина рванулась навстречу врагу, и бой начался.

Первые киевляне налетели на нас. Один бросился на меня с копьём, его глаза горели злобой под шлемом, но я уклонился и рубанул правым топором по древку – дерево треснуло. Он оступился, потеряв равновесие. Левым топором я ударил ему в грудь, пробив кожаный доспех, и он упал с хрипом, заливая грязь кровью. Второй подскочил следом, замахнувшись мечом, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в бока – он упал, даже не успев закричать. Дружина рванулась за мной, их оружие зазвенело, сталкиваясь с врагами, и двор наполнился шумом боя – криками, треском щитов, стонами умирающих.

Мы держали строй, заманивая их глубже. Киевляне и варяги лезли вперёд, их было больше, чем я мог сосчитать, но клин работал – они попадали в ловушку, теснимые с боков. Добрыня слева отбивал копья щитом, его меч мелькал, как молния, срубая врагов одного за другим. Ратибор справа орудовал топором. Мои люди дрались, как звери.

Но бой был слишком кровавым. Я видел, как один из наших упал, пронзённый копьём в грудь, как другой получил удар топором в плечо и осел с воплем. Стрелы с стены сыпались сверху – Веслава и лучники били точно, и каждый выстрел уносил жизнь врага, но их было слишком много. Я стиснул зубы. Пот смешивается с кровью на лице. Я шагнул глубже в гущу боя.

На меня вчетвером – варяги, здоровые, как быки, с копьями и щитами. Их шаги гудели по земле, глаза блестели под шлемами, и я понял, что это их лучшие воины, брошенные, чтобы сломать наш центр. Первый ткнул копьём, целясь мне в грудь, но я ушёл в сторону, чувствуя, как остриё скользит мимо, задевая плащ. Второй ударил сверху, но я отбил копьё правым топором, а левым рубанул ему по ноге – он заорал, падая на колено. Третий бросился с щитом, надеясь сбить меня с ног, и я почувствовал, как воздух сжался от его рывка.

Это был мой момент. Я прыгнул вперёд, прямо на его щит, используя его как опору. Мои сапоги ударили по дереву, и я оттолкнулся вверх, взлетев над ним. В воздухе я крутнулся, топоры замелькали в руках, и оба лезвия врезались в шлемы двух варягов, что стояли за ним. Хруст черепов был громким, как треск льда под ногами, и они свалились, не успев даже вскрикнуть. Я приземлился за их спинами, чуть пошатнувшись, но удержался, чувствуя, как грязь чавкает под сапогами. Четвёртый варяг обернулся, его копьё метнулось ко мне, но я уклонился, рубанув его по руке – древко упало, и он завыл, хватаясь за обрубок.

Дружина взревела за моей спиной – крик был громким, диким, полным восторга. Я выпрямился, тяжело дыша, и оглянулся. Они видели это – мой прыжок, мой удар, и это взбодрило их. Добрыня ухмыльнулся, отбивая очередной удар щитом, а Ратибор отсёк руку врагу, который полез к флангу. Мы все же теснили их, шаг за шагом.

Киевляне и варяги дрогнули – их строй рассыпался. Слишком плотно мы их давили. Я видел, как некоторые бросали оружие, отступая к воротам, как другие падали под ударами дружины. Стрелы с стены били без остановки, вонзаясь в спины тех, кто бежал, и двор превратился в бойню – кровь текла по грязи, тела лежали грудами, а крики умирающих смешивались с гулом рогов. Я шагнул вперёд, рубя очередного врага. Мы ломали их, я знал, что победа близко.

Один из варягов попытался пробиться ко мне – высокий, с длинным копьём, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в грудь, пробив доспех. Он упал, хрипя, и я выдернул только один топор, снова лишившись второго оружия.

Я оглядел двор. Киевляне отступали, варяги теряли строй. Я видел, как их напор слабеет с каждым мгновением. Ещё немного – и мы их сломаем.

Дружина теснила их к воротам, мечи и топоры мелькали в воздухе, а стрелы со стены – спасибо Веславе – вонзались в спины бегущих, как жала ос. Ветер гнал мне в лицо запах крови. Мы побеждали, и это было слаще любого мёда.

Я рубанул очередного киевлянина – он бросился на меня с мечом, но я ушёл в сторону, и мой топор врезался ему в бок, пробив рёбра. Он упал с хрипом, и я шагнул вперёд, оглядывая двор. Варяги ещё держались, их щиты мелькали в гуще боя, но их ряды редели. Добрыня слева орудовал щитом и мечом, отбивая копья и рубя врагов, как дрова, а Ратибор справа резал их с точностью мясника.

Я заметил Сфендослава. Он выделялся среди варягов, его богатые доспехи блестели, длинный плащ развевался за спиной, а голос гремел, отдавая команды. Но он замер, глядя на своих, которые падали под нашим натиском. Его суровое лицо с острыми скулами исказилось. Он вдруг развернулся, бросив своих воинов.

Я даже опешил от такого. Этот наглец, который грозил мне, теперь бежал, как трус. Он рванул к воротам, расталкивая своих же, и исчез за стеной, оставив своих людей умирать.

– Трус! – крикнул я ему вслед, но голос утонул в шуме боя. Пусть бежит, подумал я, мы ещё встретимся. Я повернулся к дружине, поднимая топор. – Добивайте их!

Они рванулись вперёд с новыми силами, их крики смешались с треском щитов и стонами врагов. Я шагнул к очередному варягу – он поднял копьё, но я отбил его топором, а потом рубанул им по шее. Кровь брызнула мне на лицо, но я только мотнул головой. Мы теснили их. Варяги держались дольше, но и они начали ломаться – один за другим падали под ударами дружины.

Боковым зрением я заметил того военачальника в капюшоне. Носителя. Он стоял в стороне, у разбитых ворот, его фигура выделялась среди хаоса. Высокий, широкоплечий, в тёмном плаще, который скрывал лицо, он орудовал мечом, отбиваясь от троих моих дружинников. Его движения были быстрыми, точными, как у зверя, что загнали в угол.

Это не простой воин. Он был тем, кто вёл их, тем, кто стоял рядом со Сфендославом утром. Я шагнул к нему, подбирая второй топору валявшегося мертвым дружинника.

– Взять его! – рявкнул я, и дружинники сомкнулись вокруг него.

Он рубанул одного, вспоров ему плечо, но второй ударил щитом, оттесняя его назад. Я рванулся вперёд, видя, как он отступает к воротам. Он заметил меня, его меч метнулся ко мне, но я ушёл в сторону, рубанув правым топором по его щиту. Дерево треснуло, и он пошатнулся, теряя равновесие. Левым топором я ударил снизу, целясь в ноги, но он успел отскочить, бросив щит. Я не дал ему уйти – прыгнул вперёд, всем весом врезавшись в него, и мы свалились в грязь.

Он пытался вырваться, его меч мелькнул у моего лица, но я прижал его руку к земле, вдавив колено в грудь. Дружинники подскочили, выбивая оружие из его рук, и я почувствовал, как он слабеет подо мной. Кто-то из наших бросил верёвку, и они связали ему руки, рывком подняв на колени. Я встал, тяжело дыша, и шагнул к нему, срывая капюшон с его головы. Лицо открылось – широкие скулы, шрам через все лицо и подбородок, густая светлая борода. Полные злобы глаза, смотрели на меня снизу вверх, но я его не знал.