Текст книги "Нож в сердце рейха"

Автор книги: Виктор Карпенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

3

Долгожданная суббота. Близился вечер. Олег, Сергей и Федор, побритые, наглаженные, благоухающие одеколоном, вышли из дома, служившего им две недели надежным убежищем, и в который они уже не собирались возвращаться. Шли не спеша, минут двадцать. За это время у них, якобы фронтовиков, находящихся на излечении, дважды проверяли документы.

У проверяющего документы офицера в звании майора Олег спросил:

– Не приезжает ли кто из высших чинов? Уж больно много суеты…

– Отдыхайте, господа офицеры. Это вас не касается! – Отдавая документы, майор посоветовал: – Лучше бы вам в гостинице посидеть сегодня вечером…

– Благодарю за совет, господин майор, но сегодня в театре венская опера. Разве можно такое пропустить?! В белорусских болотах такое не покажут, – улыбнулся Олег дружелюбно. Отдав честь, разведчики в немецкой офицерской форме проследовали к уже сияющему огнями оперному театру.

– Вот как! Иллюминация-то какая! – изумился в который раз Сергей. – И налетов авиации не боятся!

– Во Львове ни промышленности, ни особо важных объектов нет. Потому его и не бомбят, – пояснил Олег. – Все, парни, шутки в сторону, начинаем работать!

Федор остался на улице, зайдя за колонну, внимательно наблюдал за теми, кто приезжал на автомобилях. Лакированный черный «Хорх» полковника Эриха Энгельса неожиданно проехал парадный вход и завернул за угол театра. Федор устремился следом. Автомобиль остановился напротив служебного входа, водитель поспешил открыть дверь. До Федора донеслось:

– Через час… Не приду через час, жди!

Это водитель мог ждать, а Федор нет. Потому, как только за начальником львовского гестапо закрылась дверь служебного входа, Федор выступил из темноты.

– Стоять! – приказал он твердо. – Предъявите документы…

– Какие документы? – Водитель от подобной наглости оторопел, судя по петлицам, не рядовой, но в гестаповских званиях Федор был не силен. – Ты, лейтенант, знаешь, чья это машина?

– Знаю, – спокойно ответил Федор и ребром ладони ударил по горлу водителя, как учил его тренер по джиу-джитсу. Подхватив захлебывающегося собственной кровью гестаповца, недовольно бросил: – Но, но! Ты мне так всю форму испачкаешь… – и для верности ударил кулаком сверху по голове. Водитель затих. – Так-то лучше…

Усадив гестаповца на заднее сиденье, поспешил в театр. Пройдя в раздевалку, нашел глазами товарищей и кивнул.

В вестибюле все было чинно и благородно: ни тебе шума, ни толкотни, ни суеты… Заядлые театралы, несмотря на войну, относились к посещению театра как к празднику и вели себя соответственно. Любителей оперы в военной форме было не много, во всяком случае, намного меньше, чем на опере Вагнера неделю назад. Лесковский в сопровождении майора гестапо Шредера появился перед первым звонком. Увидев знакомое лицо, улыбаясь, подошел:

– Мечты сбываются, господин капитан!

– Благодаря вам, господин Шнайдер.

– Зачем так официально? Можно просто Отто, – рассмеялся Лесковский. – Господа офицеры, разрешите представить моего большого друга и мою тень… майор Шредер. Он хотя и не большой любитель оперы, но театральный буфет обожает, – пошутил Арсений Лесковский. – Кстати, еще есть время, предлагаю посетить это богоугодное место.

По широкой мраморной лестнице спустились в полуподвал, где расположился театральный буфет. Заказали по коньяку и чашке кофе.

– Кофе паршивенький, – скривился Лесковский, – а вот коньяк хорош, французский.

За разговорами об опере и оперных певцах время пролетело незаметно. Прозвучал третий звонок.

Уже несколько разомлевший от выпитого, Лесковский предложил:

– У нас ложа на четверых, а мы вдвоем… Приглашаю. – И, обернувшись к майору Шредеру, спросил: – Ты же не против, Вилли?

Майор, молчавший все это время, лишь кивнул.

– Вот и хорошо!

Поднимаясь из полуподвала в фойе, Лесковский заметил табличку над дверью с надписью «Служебный вход. Только для работников театра». Остановился и, ткнув пальцем в дверь, сказал:

– В антракте обязательно зайдем, поприветствуем артистов…

– А чего ждать антракта, – неожиданно подхватил Олег, – зайдем сейчас, а после окончания с коньячком заглянем, поблагодарим…

– Так времени мало, – возразил было Лесковский, но Олег, он же капитан Рихард Базель, смело толкнул дверь.

– Успеем!

Взорам открылся узкий коридор с дверьми с одной и другой стороны. Некоторые были открыты, а из некоторых выбегали работники театра: костюмеры, гримеры… Суета!

Сергей, шедший впереди, приоткрыл дверь одной из гримерок и, обернувшись, радостно воскликнул:

– Хозяин на месте, входим!

Вошел первым и встал справа от входа. Следом за ним в маленькую гримерную прошли Олег и Лесковский. Последним был Шредер. И как только он переступил порог, Сергей нанес сокрушительный удар по бритому затылку гестаповского майора. Когда же Лесковский никого не увидел на стуле перед гримерным столиком, а в зеркале, перед которым актеры гримировались, отразились лишь два офицера, он насторожился и, мигом протрезвев, вытаращил глаза.

– Господа, что происходит? – завопил он, но тут же поперхнулся на полуслове. Стоявший рядом с ним Олег ткнул его кулаком легонько в живот.

– Тихо! Еще хоть слово произнесешь, отправишься к господу за своим майором! – на русском языке спокойно предупредил Самойлов и, когда Лесковский отдышался, продолжил: – Будешь делать все, что я скажу, останешься жить, Отто Шнайдер, или как тебя звали раньше – Арсений Богданович Лесковский!

От этих слов поляк дернулся, но пистолет Сергея, ствол которого был приставлен к его ребрам, погасил все мысли к сопротивлению.

– Что вы от меня хотите? – также на русском спросил Лесковский.

– Сейчас мы пройдем по коридору, выйдем через служебный вход из театра и сядем в машину. Напоминаю, что только от вас зависит – будете ли вы утром пить кофе или нет…

Сергей метнулся из гримерки и через несколько минут вернулся.

– Свободно. Машина у подъезда. Вахтера и охранника на выходе я обезвредил. Можно выходить.

Оказавшись в машине, Лесковский удивленно воскликнул:

– Это же «Хорх» оберста Энгельса, начальника львовского гестапо!

– Да, мы ее у него одолжили, – улыбнулся Сергей. – Не могли же мы такого большого человека, как Арсений Лесковский, везти на грузовике.

Когда автомобиль тронулся, поляк сник, а позже спросил:

– Куда вы меня везете?

– Узнаете, когда придет время, – ответил Самойлов. – А теперь слушайте внимательно: если вдруг машину остановит патруль, вы проглатываете язык и молчите.

– Да, но у меня с собой нет документов…

– Не волнуйтесь, они у нас. Сергей, покажи, – повернул голову Олег, сидевший на переднем сиденье рядом с Федором.

– Прошу прощения, господин капитан, или как вас там… – продолжал канючить Лесковский. – На дворе зима, а мы раздеты… Если ехать далеко, замерзнем…

– Придется потерпеть. – И, повернувшись к Федору, сказал: – Выедем за город, отдашь этому гаденышу шинель водителя Энгельса.

Машину полковника Энгельса знали, и потому никто из патрульных не осмелился остановить ехавший на небольшой скорости автомобиль, и даже на въездном КПП, осветив автомобиль прожектором и узнав его по номерам, патрульные поспешили открыть шлагбаум и вытянуться по стойке «смирно».

– А теперь гони, Медведь! – приказал Самойлов. – Еще минут десять до антракта… Пока найдут майора Шредера, пока доложат Энгельсу, пока отдадут команды, обзвонят КПП и снарядят погоню, пройдет с полчаса. Вот эти тридцать минут у нас есть. В Дрогобыч явно позвонят и поднимут всех на ноги. Так что в город нам путь заказан.

– А нам и не нужно в город, – подал голос Федор.

– Так куда вы меня везете? – снова всполошился Лесковский. – Меня будут искать, я очень ценен для Германии! Я известный ученый! Вы знаете, чем я занимаюсь?

– Знаем! А теперь заткнись! Надоел! – сказал, словно отрезал, Сергей. – Или тебе рот твоим галстуком заткнуть?

Еще издали Федор увидел выходивший на обочину из кустарника комель дерева. За десять метров до него остановился, вышел из машины, но скоро вернулся.

– Здесь! А теперь держитесь, кто за что может, – спокойно произнес он и резко повернул руль автомобиля. Подминая кустарник, «Хорх» пополз вниз по склону обочины. Еще мгновение… и автомобиль остановился, высветив поросшую мелким кустарником просеку. – Это заброшенная дорога, проехать можно, сам ею прошел до нужного нам места.

Выключив двигатель, Федор вернулся к дороге и, как мог, расправил смятый машиной кустарник.

«Сразу не увидят, а коли при дневном свете найдут место съезда, то это будет уже неважно…»

Осторожно проехав переезд, Федор прибавил скорость. Дальше дорога пошла ровнее. Через полчаса водитель остановился и заглушил двигатель.

– Дальше пойдем пешком. С километр, не более, – пояснил Федор. – Посидим пяток минут, чтобы глаза к темноте попривыкли. Интересно, сколько сейчас времени?

– К 21:00 стрелка подходит…

– Ничего себе, – присвистнул Сергей. – Всего-то! За два часа управились! Ай да мы!

– Чего разахался?! – осадил Сергея Олег. – Еще надо самолета дождаться…

– Дождемся… Прилетит, – уверенно произнес Сергей и распахнул дверцу кабины. – Ну, веди, куда надо, Сусанин!

– Старый, – обратился Федор к Самойлову. – Здесь идти с километр. Я на всякий случай один наведаюсь, посмотрю, что да как, и приду за вами.

Федор не спеша вылез из-за руля и исчез в темноте. Через какое-то время вернулся в сопровождении Мирона Студенца. Тот, пожав руку Самойлову, молодцевато доложил:

– Все готово: костры разложены, сыны на месте. – И, несколько обмякнув, попросил: – Прости своего товарища, что с собой меня привел. Не хотел я, чтобы мою просьбу сыновья услышали. Как дело повернется, неизвестно. Чую, война будет затяжной. У старшего-то сына жена, детишки, а младший – мальчишка совсем. Богом прошу, командир, возьми Никитку с собой. Я хотя бы за одного из сыновей буду спокоен…

– А в полиции его не хватятся?

– Это дело я утрясу, – заверил Мирон.

Поразмыслив немного, Олег твердо сказал:

– Возьму! Парня пристрою…

Ровно в два часа послышался рокот двигателя. Вспыхнули костры, и самолет с первого захода пошел на посадку. Сел. Не выключая двигателя, развернулся, и только после этого открылась дверь кабины. Пересиливая шум двигателя, кто-то из экипажа крикнул:

– Самойлов! Подойди! Один!

И когда Олег приблизился, летчик ручным фонариком осветил ему лицо.

– Самойлов! – произнес он уверенно. – Твой нос ни с чьим не спутаешь. Быстро грузимся и улетаем. Нам бы до рассвета линию фронта перепрыгнуть…

Уже в самолете Лесковский, не утерпев, спросил:

– Так куда же мы летим?

– Домой летим! В Москву! – был ответ.

Часть вторая

I. Берлин

1

После прилета в Москву данная группе Самойлова начальством неделя на отдых пролетела как сон. Единственно, чем остался доволен Федор, это осмотром Москвы. На удивление, все культурные учреждения работали, и таежный охотник осуществил свою давнюю мечту: посетил Третьяковскую картинную галерею и несколько музеев. Восторги он потоком изливал на своих друзей, которые в конце концов заявили ему, что, если он не отстанет от них, они обратятся с просьбой к полковнику Воскресенскому, чтобы тот запретил выход Федору с территории базы. Федор набычился, но на следующий день, после посещения цирка, опять досаждал своим друзьям обилием хвалебных слов от увиденного. Но всему наступает конец, закончился и отдых. Группа Самойлова предстала перед своим непосредственным начальником.

Игорь Николаевич, оглядев разведчиков, начал с поздравления:

– От имени командования и от себя лично поздравляю вас с успешным окончанием операции. По информации нашего берлинского агента, после авианалета от лаборатории не осталось камня на камне. А так как почти все работники лаборатории находились в то время на территории усадьбы, немецким командованием принято решение исследования по этой теме приостановить. А скоро фашистам будет не до исследований, – загадочно улыбнулся Воскресенский. – Еще одна приятная новость: командованием нашего управления принято решение вашу группу представить к государственным наградам. И последнее… – Игорь Николаевич, возвысив голос, воскликнул: – Заноси!

В кабинет вошел помощник Воскресенского майор Золотарев, неся перед собой поднос, накрытый белой салфеткой. Поставив его на стол, он, как фокусник в цирке, сдернул покрывало.

– Оп-ля! – И взору недоумевающих разведчиков предстали бутылка коньяка, пять рюмок и две наполненные тарелочки: одна с копченостями, другая со сладостями.

Встав из-за рабочего стола и подойдя к приставному столику, полковник жестом приказал присоединиться.

– Вы сделали работу добротно, – начал Воскресенский. – Это хорошо, но это теперь ваша работа: сложная, опасная, но где сегодня на войне не опасно. И с завтрашнего дня вы начнете подготовку к новому заданию. Но я предлагаю выпить не за это. Не догадываетесь, за что? Забыли!.. Ведь сегодня Федору Федоровичу Прокопенко исполнилось девятнадцать лет, а вернее, восемнадцать лет! С совершеннолетием, дорогой наш сибиряк. Здоровья тебе и дожить до Победы! Ура!

Трижды эхом отозвались товарищи, и после официального рукопожатия Воскресенского буквально набросились на Федора.

– Ты чего же молчал? У-у, Медведь!

– Без подарка нельзя никак! – продолжил поздравление Игорь Николаевич. – Поэтому вот тебе мой подарок. Ты, лейтенант, машину оберста Эриха Энгельса угнал? Угнал! А это большое преступление! И карается оно ссылкой в лагеря, – совершенно серьезно произнес Воскресенский и, оглядев ничего не понимающих разведчиков, продолжил: – Но ты угнал немецкую машину, потому сидеть тебе в лагере для немецких военнопленных. – И, улыбнувшись, закончил: – Будешь улучшать свои знания немецкого языка. Это мой тебе подарок!

– Так что, следующее задание в Германии? – не утерпел Сергей.

– Завтра узнаете. Наливай, Виктор Иванович, – кивнул он майору Золотареву. – За вас! – поднял наполненную до краев рюмку Воскресенский. – За вашу группу!

2

Утром в кабинете у полковника Воскресенского были только Олег и Сергей. Еще вечером Федор покинул базу, не сказав друзьям, куда его направляют, да и сам он этого не знал.

– Я очень внимательно прочитал ваши докладные об операции. Скажу вот что: много авантюризма, неоправданного лихачества, незрелости… – И после многозначительной паузы неожиданно завершил: – В целом же – молодцы! Но вот что особенно меня заинтересовало во всей вашей писанине – помощь капитана Артура Берга и его перевод в Берлин. Как выяснила наша агентура в Берлине, ваш друг детства был усыновлен своим дядей и, как единственный наследник, стал бароном. Он не говорил вам об этом?

– Нет. Видимо, из скромности…

– Так вот: барон Артур Берг ныне в аппарате адмирала Канариса и работает консультантом в русском отделе. Какой участок ему дан, неизвестно. Но возможности, видимо, большие. Так что вам, Олег Валентинович, прямой путь в Берлин, и только вы сможете убедить своего друга детства работать на нас. С сего момента начинаете готовиться к операции. Наши специалисты отработают для вас легенду прикрытия и приготовят документы. Вы же, товарищ старший лейтенант, – кивнул он Сергею Протасову, – будете обеспечивать пути отхода группы, как и Федор Прокопенко. Правда, у него несколько иная задача. Но при необходимости уходить будете вместе.

Федора привезли в закрытом фургоне с десятком таких же, как и он, молчаливых, подавленных, в каких-то обносках, по которым с трудом угадывалась немецкая форма, офицеров.

Лишь после двух часов нахождения в пути сидевший на полу фургона худой, обросший, с проваленными щеками, надрывно кашляющий немец произнес:

– В каком вы звании?

– Лейтенант. Лейтенант Иоганн Шварц!

– В углу на соломе сидит полковник Функ. Представьтесь. Он здесь старший по званию… Лейтенант, не ерепеньтесь, так положено…

Федор протиснулся к человеку на соломе, представился. Тот кивнул и задал лишь один вопрос: «Давно?»

– Две недели назад.

– Оно и видно: ретивый, силы еще не порастратил… А я уже почти год. Третий лагерь меняю… – и махнул рукой: мол, свободен!

Федор пробрался на свое прежнее место, поглубже запахнул шинель и попытался заснуть. Но сон не шел. Задание, которое он получил, было более чем странное: найти среди пленных людей, живших в Берлине или на его окраине, войти в доверие, узнать все о прошлой жизни. Сам же он, по легенде, из поволжских немцев из Энгельса, в пять лет с родителями выехал на свою историческую родину. Учился и жил в Потсдаме. В 1941 году призвали в вермахт, за два года дослужился до офицерского звания. Попал в плен две недели тому, случайно, в метель забрел в порядки русской пехоты…

«Как долго мне здесь отираться? – свербила мысль. – И надо же, на мой день рождения такая подлянка… А как же еще можно назвать такой подарок?!» – Нет-нет да и сглатывал Федор подступавший комок обиды.

Судя по пробивающемуся сквозь щель в двери свету, Федор определил, что дело близилось к полудню. Наконец автомобиль остановился. Дверь распахнулась, свет резанул по глазам.

– Что, немчура, замерзли? – бравый краснощекий сержант в коротком тулупе, валенках и шапке-ушанке предстал в квадрате белого снега. – Давай, фашистское отродье, выгружайся, приехали!

Десять человек, перетаптываясь в непонятно какой обувке, похлопывая себя по плечам и коленям, встали в неровную шеренгу. Подошедший капитан, презрительно оглядев новоприбывших, крикнул вылезшему из кабины старшине:

– Ты кого, Щербак, привез? Воробьев общипанных! Да их откармливать месяц нужно, прежде чем на лесосеку гнать! А одеты… Голы и босы… Вчера еще сорок таких же пригнали. Пешком шли, так семь человек по пути загнулись. И эти такие же… Хотя нет. Вон один, – показал он пальцем на выделяющегося из десятка ростом Федора, – вроде ничего, крепкий! Ладно, веди их в баню, обовшивели небось, переодеть, затем в столовую и в офицерский барак. Завтра разбираться будем, кого куда на работы поставить. Документы привез?

– Так точно, товарищ капитан, – вытянулся старшина. – Только на этого здоровяка не выдали. Сказали, подошлют…

– Как же, подошлют… Да ладно, уводи! – махнул рукой капитан и ушел обратно в барак, слева от входной двери которого Федор прочитал выведенное красной краской на листе фанеры: «Войсковая часть 3616».

После бани, разомлевшие, в исподнем, пленные немецкие офицеры дремали, сидя на лавках в предбаннике в ожидании верхней одежды.

– Впервые за полгода отогрелся, – облегченно выдохнул сосед по фургону, оказавшийся майором Гельмутом Шранком. – Даже ни разу еще не кашлянул… Но это самообман. У меня туберкулез, – и, глядя как вскинулся Федор, пояснил: – Не бойся, не заражу. – И, глубоко вздохнув, добавил: – До весны бы дожить. Весной или отойду, или полегче будет.

Вскоре появился старшина-хозяйственник. Не спеша выдал форму: в основном немецкую солдатскую или офицерскую, ранее бывшую в употреблении, но это особой роли не играло, главное, что крепкая. И, на удивление, каждый получил ватник и ватные штаны. Валенки достались только двум: полковнику Функу и Федору, так как ни одни сапоги на его ногу не лезли. Остальные же получили сапоги.

Завернувшись в ватник, майор, радостно поблескивая глазами, с надеждой воскликнул:

– Теперь уж точно до весны доживу!

Кто-то из офицеров со скепсисом спросил:

– Чегой-то красные так расщедрились? Баня? Зимняя одежка?

Полковник пояснил в большей степени для всех, нежели для задавшего вопрос:

– Я немного понимаю по-русски. Так вот: как потеплеет, будем строить железную дорогу, а пока рубить просеку. В том, в чем нас привезли, и дня бы на морозе, в снегу не продержались. Потому и одели тепло. Если еще и кормить будут сносно, так до окончания войны сможем дожить.

– До победы?.. До нашей победы? – уточнил все тот же любознательный офицер.

– Эх, Гюнтер, Гюнтер… Вы уже год в плену, а еще не поняли, кто в этой войне победит…

– Это мы еще посмотрим! – запальчиво выкрикнул офицер. – Я слышал, судьба войны решится в этом году, и это будет на Волге. Ста-лин-град… – с трудом выговорил Гюнтер незнакомое название. – Фюреру нужна каспийская нефть, без которой русские танки не тронутся с места, а самолеты не покинут аэродромов.

– Вы, майор, случайно не из отдела пропаганды? – с улыбкой произнес Гельмут Шранк. – Смотрю на вас, а вижу Геббельса, кричащего с трибуны бундестага…

– Вы что, за теплый ватник продались красным? – словно петух, подступал майор к пошутившему Гельмуту.

– Уймитесь, Гюнтер, я не хотел вас обидеть. Просто жить мне осталось немного, потому смотрю на события трезво, без завихрений в голове… А Сталинградское сражение нами уже проиграно. Я слышал, что одних пленных несколько сот тысяч человек…

Чтобы как-то поддержать Гельмута, Федор подошел вплотную к крикливому майору и тихо, но с металлом в голосе, произнес:

– Если ты, майор, нас доставать своими разглагольствованиями будешь, прибью! Это тебе не армейский штаб, а лагерь военнопленных… Придушу, и никто разбираться не будет. Усвоил?

Онемевший от подобного обращения с ним младшего по званию даже здесь, в плену, настолько его ошеломило, что он лишь кивнул.

– Ты что ему сказал? – когда Федор вернулся на место, поинтересовался Гельмут.

– Да так… – отмахнулся Федор. – Уж больно занозистый! Не люблю таких!

В предбанник вошел старшина Щербак. Оглядел раскрасневшихся пленных офицеров, после чего рявкнул:

– Сейчас в столовую, а потом в барак. Выходи строиться! Чего замешкались? Не понимаете? Привыкайте к командам. Шнель, шнель! – показал старшина рукой на дверь.

Казарма оказалась небольшой. Как прикинул Федор, человек на сорок. Заполнена наполовину. Вместо нар у глухой стены стояли двухъярусные кровати, застеленные синими солдатскими байковыми одеялами.

– Курорт, да и только, – недоверчиво произнес майор Гельмут Шранк. – С чего бы это?

– Когда проходили в столовую, на одном из корпусов прочитал «Пионерский лагерь Солнечный». Видимо, с довоенных времен остались и кровати, и одеяла, – пояснил Федор.

– Вы, лейтенант, знаете русский?

– Да, господин майор. Я родом отсюда, из России. Энгельс – есть такой город на Волге. В пять лет выехал с родителями в Германию. У нас в семье до войны часто говорили на русском…

– А почему не признались при комплектовании, что знаете язык? Приставили бы к какому-нибудь армейскому чину переводчиком, легче бы было…

– Не думаю. Скорее всего, расстреляли бы, посчитав предателем родины. Родился-то я здесь, в Советском Союзе.

– Резонно, – согласился майор. – И знаете что, перестаньте мне выкать и обращаться по званию. Какие тут звания, если мы в плену. Я Гельмут, а ты Иоганн, если не ошибаюсь. Ложись-ка рядом со мной, пока не заняли кровать, будет с кем поговорить. Ты не против?

– Конечно нет! – согласился Федор.

Уже ночью, после команды «отбой», Гельмут спросил:

– Ты как в армию-то попал?

– Учился в Потсдаме в университете. В сорок первом окончил первый курс. Ну, а дальше все просто: призвали и отправили в войска. Через год вспомнили, что был студентом университета, и присвоили офицерское звание…

– А я из Берлина. Работал инженером в радиолаборатории. Поцапался с руководителем… и загремел в армию. Вначале Польша, затем Россия… Ты в Берлине-то бывал?

– Несколько раз. Отец возил в зоопарк на зверюшек посмотреть…

– А льва видел?

Федор лихорадочно вспоминал, есть ли в Берлинском зоопарке лев. И как осенило: как-то в Дуплинку привозили фильм, а перед началом демонстрации показывали кинохронику, где был сюжет о Берлинском зоопарке, показывали льва и, кажется, двух львиц.

– Видел. Но он ленивый какой-то, а вот львицы мне больше понравились… Знаешь, Гельмут, давай спать, – предложил Федор, уходя от возможности новых вопросов. – Еще неизвестно, во сколько поднимут…

– Да, ты прав. Спи. А я вряд ли усну, что-то растревожил ты мне душу. У меня ведь двое детей – дочери… Как они там?

Подняли еще затемно – в пять. На завтрак перловая каша, кусок хлеба и кружка горячего чая.

«Да, с такой кормежкой я быстро вес скину… Копыта бы вот только не откинуть!» – усмехнулся Федор.

Построившись, колонна военнопленных в окружении всего нескольких охранников двинулась в ночь. В конце колонны не спеша трусила рябая лошадка, впряженная в сани, на которых лежали топоры и пилы, и на шкуре непонятно какого зверя восседал начальник караула, он же и начальник участка старший лейтенант Федин.

Когда прибыли на место, уже развиднелось. Федин пометил зарубками деревья, которые надо было завалить, обрубить ветви и хлысты распилить на шестиметровые бревна.

Работа нехитрая, но требующая сноровки. Федору, как самому крепкому, вручили топор.

Через переводчика – плюгавенького вертлявого солдата, старший лейтенант объяснил вновь прибывшему десятку пленных офицеров, в какую сторону валить деревья. Подойдя к Федору, оценил его стать и сказал:

– Ишь, какую морду-то отъел, фашист. Ты объясни, что ему до обеда четыре дерева завалить надо, остальным же разделать стволы.

Те, кто уже не первый день на вырубке, застучали топорами, принялся за работу и Федор, остальные же офицеры все никак не могли определиться, какую работу кто будет выполнять. Пришлось вмешиваться старшему лейтенанту Федину. Тот в течение минуты определил обязанности, единственно, с кем произошла задержка – так это с полковником Функом. Мгновение подумав, Федин распорядился:

– А ты, полковник, будешь ветки подтаскивать к костру!

Рубить Федору было не впервой, и потому первое дерево пошло хорошо. Второе тоже пошло вслед за первым. Но проходивший мимо ветеран лесосеки из соседнего десятка зло бросил:

– Смотри, не надорвись! Ты что, хочешь, чтобы нам выработку из-за тебя подняли?

Федор все понял, и третья сосна упала не столь быстро. Он сел отдохнуть, наблюдая, как работает соседний десяток. Рубщик трудился над высоченной развесистой березой, случайно затесавшейся в сосновый бор. Вот он нанес последние удары топором и отошел в сторону, а четверо его товарищей, упершись длинной лесиной в ствол, начали ее валить, придав направление. Но что-то пошло не так, то ли рубщик не дорубил угол наклона, то ли усилие приложили не туда, но березу начало разворачивать в сторону сидящего Федора. Мгновенно прикинув, что до него ствол не дотянется, Федор успокоился. Но тут он увидел Гельмута, который еще отбивал топором ветви с поваленной сосны, хотя остальные из десятка уже работали на втором дереве. Думая о чем-то своем, бывший майор не обратил внимания на медленно падающее дерево. Федор метнулся к Гельмуту и, взвалив длинноногого товарища на плечо, рванул навстречу падающей березе. Федор рассчитал правильно: лишь мелкие крайние ветки хлестнули по спине. Завалившись с Гельмутом на плече в снег, Федор с облегчением выдохнул:

– Еле успел! Еще бы немного – и ты, Гельмут, до весны бы не дожил.

Оторопело тараща глаза на Федора, Гельмут произнес:

– А ты чего меня тащить надумал?

– Так тебя бы деревом придавило. Вот этим, – пнул Федор носком валенка корявый отросток березы. – А потащил, потому что объяснять было некогда.

Только после того, как набежавшие свои и из соседнего десятка трудяги загалдели, понял Гельмут, что он обязан жизнью своему соседу по койке.

После ужина Гельмуту стало плохо. Пребывание на морозе и обжигающем ветре доконало его легкие. Он непрерывно кашлял. Только после укола, сделанного лагерным фельдшером, ему стало лучше. Приступ кашля отпустил. Федор ненароком подслушал разговор фельдшера и охранника.

– Зря только на немчуру лекарство извел. Не жилец он. День, два… и все…

Ночью Гельмут разбудил Федора. Чуть шевеля губами, прошептал:

– Иоганн, ты хороший парень, и ты обязательно доживешь до окончания войны. У меня к тебе просьба: вот здесь, – ткнул он в руки Федору рулончик бумаги, – все, что осталось у меня от прежней жизни – фото моей жены Гертруды, моих дочурок Анны и младшенькой Эльзы, Лизи, как я ее называл. Адрес дома в Берлине. Дом большой, хороший, достался мне от родителей. Когда все закончится и пленных отпустят, съезди к моей семье, расскажи им, что до последнего мгновения своей жизни я думал о них, о моих девочках. Здесь также письмо и к Гертруде, и к ее родителям. Они богаты, у них фабрика по производству шелка. В письме я прошу у них прощения и надеюсь, что они не оставят моих девочек без поддержки, – горячо шептал Гельмут. – И еще, хотя я тебя знаю немного, но по возрасту ты мне в сыновья годишься, и ты спас мне жизнь! Дай мне карандаш. Я знаю, он у тебя есть. Я напишу тебе адрес моего друга, самого верного и преданного. Такой один… и на всю жизнь. Его зовут Роберт Шихман. Живет в Швейцарии. Он не беден, и у него обширные связи. После войны в Германии будет жить трудно… Поезжай в Швейцарию, Роберт тебе поможет устроиться. И последнее, в Берлинском зоопарке лев есть, но львиц никогда не было… А теперь прощай. И не забудь мою просьбу.

Фельдшер ошибся: не день и не два отвел Гельмуту господь бог. Ближе к подъему он зашевелился.

– Ты куда? – окликнул его Федор.

– Выйду подышу воздухом, давит… – просипел сосед.

Федор не спал. Гельмут не возвращался, и это настораживало… Через полчаса он поднялся и, тихонько прокравшись мимо похрапывающего дневального, вышел на улицу. Гельмут стоял на коленях, прижавшись спиной к стене барака, лицо и грудь его были залиты кровью, уже не парившей, а взявшейся ледяной коркой…

Федор по-человечески переживал за ушедшего безвременно Гельмута, хотя тот и был немцем, фашистом, воевал против советского народа и даже, возможно, убивал. Почему? Не раз он задавал себе этот вопрос. Может, из-за того, что тот доверился ему, зная, что лейтенант Иоганн Шварц не тот человек, за которого себя выдает, и вряд ли из-за того, что Федор спас ему жизнь. Гельмут понимал, что ему осталось немного, а о весне он только мечтал, поддерживая себя этой мечтой. И еще, что Федор никак не мог понять или даже представить, как немецкому офицеру, прошедшему через несколько лагерей для военнопленных, не один обыск, не одну санитарную обработку, удалось сохранить фотографии близких и письма к ним?

В конце месяца пребывания Федора на лесоповале его вызвали к командиру войсковой части 3616. Капитан оценивающе оглядел прибывшего, открыв папку, достал листок и нарочито громко прочитал:

– «Военнопленного лейтенанта Иоганна Шварца в сопровождении офицера доставить в войсковую часть …… Срочно!» – Отложив в сторону распоряжение, сказал: – Что же, в сопровождение дам капитана Серегина, зама по следственной работе. Гражданскую одежду для тебя подберем. Не сбежишь?

И лейтенант Шварц на чисто русском языке ответил:

– Никак нет, товарищ капитан. Я мог бы и без сопровождения…

– Ну нет. Тебя первый же патруль загребет. Только с сопровождающим! – сказал он решительно и встал из-за стола. – Так кто же ты такой, лейтенант Иоганн Шварц? Немец, но так чисто разговаривающий на русском? – Ответа он не дождался.