Текст книги "Русские песни и романсы"

Автор книги: Виктор Гусев

Чудная арфа

 
Когда-то жил в Англии царь удалой —
Так слышал я, птичка мне пела! —
 
 
Имел он двух дочек, красавиц собой,
А роща цветами пестрела.
 
 
Белее, чём день, была младшая дочь,
Сестра же смуглее, чем бурная ночь.
 
 
И старшая младшую манит тайком:
«Пойдём, погуляем на бреге крутом».
 
 
И черён был моря покров гробовой,
И пеной украшен был берег крутой.
 
 
«Взгляни: ты, как волны, сестрица, смугла,
А я молодая – как пена бела!»
 
 
Вскипела смуглянка, и, гнева полна,
Сестру свою в море столкнула она.
 
 
И волны взыграли, завыли леса…
«Спаси меня, друг мой, – молила краса. —
 
 
Не кинь меня в жертву сердитым водам!
Тебе я мой пояс златистый отдам».
 
 
«Когда тебя Нек в свой чертог поведёт,
Твой пояс златистый мне стан обовьёт».
 
 
«Спаси меня, друг мой! Отцу и царю
Скажу, что венец мой сестре я дарю».
 
 
«Венец по наследству достанется мне,
Когда захлебнёшься в холодной волне».
 
 
«Спаси меня, друг мой! Спасись от греха!
Тебе уступлю я кольцо жениха».
 
 
«С твоим молодым, удалым женихом
Сам царь нас обручит жемчужным кольцом».
 
 
«Спаси меня, друг мой! Волна холодна.
Земля ж так привольна и жизни полна!»
 
 
«Не бойся, красотка! Круты берега,
На божию землю не ступит нога!»
 
 
«Снеси же поклон мой к родному отцу,
Скажи, что меня ты одела к венцу!
 
 
Скажи при поклоне родимой моей,
Что свадебный кубок я пью средь морей.
 
 
Скажи жениху молодому в тоске,
Что ложе стелю я на белом песке».
 
 
И невод рыбачий в безлунную ночь
Прекрасную вытащил царскую дочь.
 
 
Гусляр шёл дорогой из чуждой дали,
И поднял он труп безмогильный с земли.
 
 
И сделал он арфу из чудной красы,
Чтоб смертных пленять в золотые часы.
 
 
Он взял для станка белоснежную грудь,
Чтоб грустному радость и негу вдохнуть.
 
 
Отрезал он стройные девы персты,
И крепкие сделал из них он винты.
 
 
И струны насучил из русых волос,
Чтоб арфа звучала, как песни богов.
 
 
Украшен цветами высокий алтарь,
Ликует за свадебной трапезой царь.
 
 
И юный гусляр стоит у ворот:
«Послушай, невеста, что арфа споёт!»
 
 
На первый удар завопила струна
«В мой пояс златистый сестра убрана».
 
 
Бледнея, невеста на барда глядит,
В руке ее кубок заздравный дрожит.
 
 
Удар повторился, и струны, как гром:
«Сестра обручилась с моим женихом!»
 
 
И дурно невесте – туманится взор,
И девы с невесты снимают убор.
 
 
Но третий аккорд застонал по струнам:
«Сестра отдала меня в жертву волнам!»
 
 
В чертогах смятенье, и вопли, и плач!
И грозно секирой сверкает палач.
 
 
Во вторник невесту венчал сам отец —
А в среду убийца сложила венец.
 

(1838)

Хуторок

 
За рекой, на горе,
Лес зелёный шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.
 
 
В том лесу соловей
Громко песни поёт;
Молодая вдова
В хуторочке живёт.
 
 
В эту ночь-полуночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову…
 
 
На реке рыболов
Поздно рыбу ловил;
Погулять, ночевать
В хуторочек приплыл.
 
 
«Рыболов мой, душа!
Не ночуй у меня:
Свёкор дома сидит, —
Он не любит тебя…
 
 
Не сердися, плыви
В свой рыбачий курень;
Завтра ж, друг мой, с тобой
Гулять рада весь день».
 
 
– «Сильный ветер подул…
А ночь будет темна!..
Лучше здесь, на реке,
Я просплю до утра».
 
 
Опозднился купец
На дороге большой;
Он свернул ночевать
Ко вдове молодой.
 
 
«Милый купчик-душа!
Чем тебя мне принять…
Не топила избы,
Нету сена, овса.
 
 
Лучше к куму в село
Поскорее ступай;
Только завтра, смотри,
Погостить заезжай!»
 
 
– «До села далеко;
Конь устал мой совсем;
Есть свой корм у меня, —
Не печалься о нём.
 
 
Я вчера в городке
Долго был – всё купил;
Вот подарок тебе,
Что давно посулил».
 
 
– «Не хочу я его!..
Боль головушку всю
Разломила насмерть;
Ступай к куму в село».
 
 
– «Эта боль – пустяки!..
Средство есть у меня:
Слова два – заживёт
Вся головка твоя».
 
 
Засветился огонь,
Закурилась изба;
Для гостей дорогих
Стол готовит вдова.
 
 
За столом с рыбаком
Уж гуляет купец…
(А в окошко глядит
Удалой молодец)…
 
 
«Ты, рыбак, пей вино!
Мне с сестрой наливай!
Если мастер плясать —
Петь мы песни давай!
 
 
Я с людями люблю
По-приятельски жить;
Ваше дело – поймать,
Наше дело – купить…
 
 
Так со мною, прошу,
Без чинов – по рукам;
Одну басню твержу
Я всем добрым людям:
 
 
Горе есть – не горюй,
Дело есть – работай;
А под случай попал —
На здоровье гуляй!»
 
 
И пошёл с рыбаком
Купец песни играть,
Молодую вдову
Обнимать, целовать.
 
 
Не стерпел удалой,
Загорелась душа!
И – как глазом моргнуть
Растворилась изба…
 
 
И с тех пор в хуторке
Никого не живёт;
Лишь один соловей
Громко песню поёт…
 

5 сентября 1839

Баллада

 
Перед воеводой молча он стоит;
Голову потупил, сумрачно глядит;
 
 
С плеч могучих сняли бархатный кафтан;
Кровь струится тихо из широких ран.
 
 
Скован по ногам он, скован по рукам:
Знать, ему не рыскать ночью по лесам!
 
 
Думает он думу – дышит тяжело:
Плохо!.. видно, время доброе прошло.
 
 
«Что, попался парень? Долго ж ты гулял!
Долго мне в тенета волк не забегал!
 
 
Что же приумолк ты? Слышал я не раз —
Песенки ты мастер петь в весёлый час;
 
 
Ты на лад сегодня вряд ли попадешь…
Завтра мы услышим, как ты запоешь».
 
 
Взговорил он мрачно: «Не услышишь, нет!
Завтра петь не буду – завтра мне не след;
 
 
Завтра умирать мне смертию лихой;
Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..
 
 
Мы певали песни, как из леса шли —
Как купцов с товаром мы в овраг вели…
 
 
Ты б нас тут послушал – ладно пели мы;
Да недолго песней тешились купцы…
 
 
Да ещё певал я – в домике твоём;
Запивал я песни – всё твоим вином;
 
 
Заедал я чарку – хозяйскою едой;
Целовался сладко – да с твоей женой».
 

(1841)

Огородник

 
Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,
Не лежал я во рву в непроглядную ночь, —
Я свой век загубил за девицу-красу,
За девицу-красу, за дворянскую дочь.
 
 
Я в немецком саду работал по весне,
Вот однажды сгребаю сучки да пою,
Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,
Смотрит в оба да слушает песню мою.
 
 
По торговым селам, по большим городам
Я недаром живал, огородник лихой,
Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,
А такой не видал, да и нету такой.
 
 
Черноброва, статна, словно сахар бела!..
Стало жутко, я песни своей не допел.
А она – ничего, постояла, прошла,
Оглянулась: за ней как шальной я глядел.
 
 
Я слыхал на селе от своих молодиц,
Что и сам я пригож, не уродом рожден, —
Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,
У меня ль, молодца, кудри – чесаный лён…
 
 
Разыгралась душа на часок, на другой…
Да как глянул я вдруг на хоромы её —
Посвистал и махнул молодецкой рукой,
Да скорей за мужицкое дело своё!
 
 
А частенько она приходила с тех пор
Погулять, посмотреть на работу мою,
И смеялась со мной, и вела разговор:
Отчего приуныл? Что давно не пою?
 
 
Я кудрями тряхну, ничего не скажу,
Только буйную голову свешу на грудь…
«Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,
Ты устал, чай, пора уж тебе отдохнуть».
 
 
– «Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,
Пособи мужику, поработай часок».
Да как заступ брала у меня, смеючись,
Увидала на правой руке перстенек:
 
 
Очи стали темней непогоднего дня,
На губах, на щеках разыгралася кровь.
«Что с тобой, госпожа? Отчего на меня
Неприветно глядишь, хмуришь чёрную бровь?»
 
 
– «От кого у тебя перстенёк золотой?»
– «Скоро старость придет, коли будешь всё знать».
– «Дай-ка я погляжу, несговорный какой!»
И за палец меня белой рученькой хвать!
 
 
Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,
Я давал – не давал золотой перстенёк…
Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож,
Да не знаю уж как – в щёку девицу чмок!..
 
 
Много с ней скоротал невозвратных ночей
Огородник лихой… В ясны очи глядел,
Расплетал, заплетал русу косыньку ей,
Целовал-миловал, песни волжские пел.
 
 
Мигом лето прошло, ночи стали свежей,
А под утро мороз под ногами хрустит.
Вот однажды, как крался я в горенку к ней,
Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» – кричит.
 
 
Со стыдом молодца на допрос провели,
Я стоял да молчал, говорить не хотел…
И красу с-головы острой бритвой снесли,
И железный убор на ногах зазвенел.
 
 
Постегали плетьми и уводят дружка
От родной стороны и от лапушки прочь
На печаль и страду!.. Знать, любить не рука
Мужику-вахлаку да дворянскую дочь!
 

1846

Гренадёры

 
Во Францию два гренадёра
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли.
 
 
Придётся им – слышат – увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито,
И сам император в плену!
 
 
Печальные слушая вести,
Один из них вымолвил:
«Брат! Болит моё скорбное сердце,
И старые раны горят!»
 
 
Другой отвечает: «Товарищ!
И мне умереть бы пора;
Но дома жена, малолетки:
У них ни кола ни двора.
 
 
Да что мне? просить христа-ради
Пущу и детей и жену…
Иная на сердце забота:
В плену император! в плену!
 
 
Исполни завет мой: коль здесь я
Окончу солдатские дни,
Возьми моё тело, товарищ,
Во Францию! там схорони!
 
 
Ты орден на ленточке красной
Положишь на сердце моё,
И шпагой меня опояшешь,
И в руки мне вложишь ружьё.
 
 
И смирно и чутко я буду
Лежать, как на страже, в гробу…
Заслышу я конское ржанье,
И пушечный гром, и трубу.
 
 
То Он над могилою едёт!
Знамёна победно шумят…
Тут выйдет к тебе, император,
Из гроба твой верный солдат!»
 

(1846)

«ВОЛЬНЫЕ ПЕСНИ»

* * *

 
    Отечество наше страдает
    Под игом твоим, о злодей!
    Коль нас деспотизм угнетает,
    То свергнем мы трон и царей.
        Свобода! Свобода!
        Ты царствуй над нами!
Ах! лучше смерть, чем жить рабами,
Вот клятва каждого из нас…
 

(Между 1817 и 1820)

Узник

 
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пишу клюёт под окном,
 
 
Клюёт, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовёт меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
 
 
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
 

1822

* * *

 
Ах, где те острова,
Где растёт трынь-трава,
    Братцы!
 
 
Где читают Pucelle
И летят под постель
    Святцы.
 
 
Где Бестужев-драгун
Не даёт карачун
    Смыслу.
 
 
Где наш князь-чудодей
Не бросает людей
    В Вислу.
 
 
Где с зари до зари
Не играют цари
    В фанты.
 
 
Где Булгарин Фаддей
Не боится когтей
    Танты.
 
 
Где Магницкий молчит,
А Мордвинов кричит
    Вольно.
 
 
Где не думает Греч,
Что его будут сечь
    Больно.
 
 
Где Сперанский попов
Обдает, как клопов,
    Варом.
 
 
Где Измайлов-чудак
Ходит в каждый кабак
    Даром.
 

1823 (?)

* * *

 
Ты скажи, говори,
Как в России цари
    Правят.
 
 
Ты скажи поскорей,
Как в России царей
    Давят.
 
 
Как капралы Петра
Провожали с двора
    Тихо.
 
 
А жена пред дворцом
Разъезжала верхом
    Лихо.
 
 
Как курносый злодей
Воцарился по ней.
    Горе!
 
 
Но господь, русский бог,
Бедным людям помог
    Вскоре.
 

1823 (?)

* * *

 
Ах, тошно мне
И в родной стороне;
    Всё в неволе
    В тяжкой доле,
Видно, век вековать.
 
 
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
    И людями,
    Как скотами,
Долго ль будут торговать?
 
 
Кто же нас кабалил,
Кто им барство присудил
    И над нами,
    Бедняками,
Будто с плетью посадил?
 
 
Глупость прежних крестьян
Стала воле в изъян,
    И свобода
    У народа
Силой бар задушена.
 
 
А что силой отнято,
Силой выручим мы то.
    И в приволье,
    На раздолье
Стариною заживём.
 
 
А теперь господа
Грабят нас без стыда
    И обманом
    Их карманом
Стала наша мошна.
 
 
Они кожу с нас дерут,
Мы посеем – они жнут.
    Они воры,
    Живодёры,
Как пиявки, кровь сосут.
 
 
Бара с земским судом
И с приходским попом
    Нас морочат
    И волочат
По дорогам да судам.
 
 
А уж правды нигде
Не ищи, мужик, в суде.
    Без синюхи
    Судьи глухи,
Без вины ты виноват.
 
 
Чтоб в палату дойти,
Прежде сторожу плати,
    За бумагу,
    За отвагу,
Ты за всё, про всё давай!
 
 
Там же каждая душа
Покривится из гроша.
    Заседатель,
    Председатель
Заодно с секретарём.
 
 
Нас поборами царь
Иссушил, как сухарь;
    То дороги,
    То налоги —
Разорил нас вконец.
 
 
И в деревне солдат,
Хоть и, кажется, наш брат,
    В ус не дует
И воюет,
    Как бы в вражеской земле.
 
 
А под царским орлом
Ядом потчуют с вином,
    И народу
    Лишь за воду
Велят вчетверо платить.
 
 
Чтобы нас наказать,
Господь вздумал ниспослать
    Поселенье
    В разоренье,
Православным на беду.
 
 
Уж так худо на Руси,
Что и боже упаси!
    Всех затеев
    Аракчеев
И всему тому виной.
 
 
Он царя подстрекнет,
Царь указ подмахнёт.
    Ему шутка,
    А нам жутко,
Тошно так, что ой-ой-ой!
 
 
А до бога высоко,
До царя далеко,
    Да мы сами
    Ведь с усами,
Так мотай себе на ус.
 

1823–1825

* * *

 
Царь наш – немец русский
Носит мундир узкий.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Царствует он где же?
Всякий день в манеже.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Прижимает локти,
Прибирает в когти,
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Царством управляет,
Носки выправляет.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Враг хоть просвещенья,
Любит он ученья.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Школы все – казармы,
Судьи все – жандармы.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
А граф Аракчеев —
Злодей из злодеев!
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Князь Волконский-баба —
Начальником штаба.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
А другая баба —
Губернатор в Або.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
А Потапов дурный —
Генерал дежурный.
    Ай да царь, ай да царь.
    Православный государь!
 
 
Трусит он законов,
Трусит он масонов,
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
Только за парады
Раздаёт награды.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
А за комплименты —
Голубые ленты.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 
 
А за правду-матку
Прямо шлёт в Камчатку.
    Ай да царь, ай да царь,
    Православный государь!
 

Между сентябрем 1823 и апрелем 1824

* * *

 
Как идет кузнец да из кузницы. Слава!
Что несет кузнец? Да три ножика.
Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,
А другой-то нож – на попов, на святош.
А молитву сотворя – третий нож на царя.
    Кому вынется, тому сбудется;
А кому сбудется, не минуется. Слава!
 

Декабрь 1824 или январь 1825

* * *

 
Русский император
В вечность отошёл:
Ему оператор
Брюхо распорол.
Плачет государство,
Плачет весь народ:
Едет к нам на царство
Константин-урод.
Но царю вселенной,
Богу высших сил,
Царь благословенный
Грамотку вручил.
Манифест читая,
Сжалился творец:
Дал нам Николая,
С(укин) (сын)! Подлец!
 

1825

Песнь узника

 
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина!
И на штыке у часового
Горит полночная луна!
 
 
А бедный юноша! ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песни
И отдаёт тоску волнам!
 
 
«Прости, отчизна, край любезный!
Прости, мой дом, моя семья!
Здесь за решеткою железной —
Уже не свой вам больше я!
 
 
Не жди меня отец с невестой,
Снимай венчальное кольцо;
Застынь мое навеки место;
Не быть мне мужем и отцом!
 
 
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий – слёзы и тоска!
Но я молчу – такую долю
Взяла сама моя рука.
 
 
Откуда ж прийдёт избавленье,
Откуда ждать бедам конец?
Но есть на свете утешенье
И на святой Руси отец!
 
 
О русский царь! в твоей короне
Есть без цены драгой алмаз.
Он значит – милость!
Будь на троне
И, наш отец, помилуй нас!
 
 
А мы с молитвой крепкой к богу
Падём все ниц к твоим стопам;
Велишь – и мы пробьём дорогу
Твоим победным знаменам».
 
 
Уж ночь прошла, с рассветом в злате
Давно день новый засиял!
А бедный узник в каземате —
Всё ту же песню запевал!
 

1826

Песнь пленного ирокезца

 
Я умру! На позор палачам
Беззащитное тело отдам!
    Равнодушно они
    Для забавы детей
    Отдирать от костей
    Будут жилы мои!
    Обругают, убьют
    И мой труп разорвут!
 
 
Но стерплю! не скажу ничего,
Не наморщу чела моего!
    И, как дуб вековой,
    Неподвижный от стрел,
    Неподвижен и смел
    Встречу миг роковой
    И, как воин и муж,
    Перейду в страну душ.
 
 
Перед сонмом теней воспою
Я бесстрашную гибель мою.
    И рассказ мой пленит
    Их внимательный слух,
    И воинственный дух
    Стариков оживит;
    И пройдет по устам
    Слава громким делам.
 
 
И рекут они в голос один:
«Ты достойный прапрадедов сын!
    Совокупной толпой
    Мы на землю сойдём
    И в родных разольем
    Пыл вражды боевой;
    Победим, поразим
    И врагам отомстим!»
 
 
Я умру! На позор палачам
Беззащитное тело отдам!
    Но, как дуб вековой,
    Неподвижный от стрел,
    Я недвижим и смел
    Встречу миг роковой!
 

Между 1826 и 1828

Иртыш

 
Певец младой, судьбой гонимый,
При бреге быстрых вод сидел,
И, грустью скорбною томимый,
Разлуку с родиной он пел:
    «Шуми, Иртыш, струитесь, воды,
    Несите грусть мою с собой,
    А я, лишенный здесь свободы,
    Дышу для родины драгой».
 
 
Для родины, для сердцу милой, —
Я в них все счастие имел,
В кругу родных, всегда любимый,
Где радости одни я пел.
    «Шуми, Иртыш, струитесь воды…» и т. д.
 
 
Теперь поёт одну разлуку
Судьбой расторгнутых сердец
И грусть свою вверяет звуку
Уж не на родине певец…
    «Шуми, Иртыш, струитесь, воды…» и т. д.
 
 
Умолк – и вежды окропились,
Как блеклый лист живой росой,
И струи вод соединились,
Как с перлом, – с чистою слезой.
    «Шуми, Иртыш, струитесь, воды,
    Несите грусть мою с собой,
    А я, лишенный здесь свободы,
    Дышу для родины драгой».
 

(1828)

Пловец

 
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
 
 
Смело, братья! Ветром полный,
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
 
 
Облака бегут над морем,
Крепче ветер, зыбь черней;
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
 
 
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадёт!
 
 
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна,
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
 
 
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья! Бурей полный,
Прям и крепок парус мой.
 

1829

* * *

 
Что не ветр шумит во сыром бору,
Муравьёв идёт на кровавый пир…
С ним черниговцы идут грудью стать,
Сложить голову за Россию-мать.
И не бурей пал долу крепкий дуб,
А изменник-червь подточил его.
Закатилася воля-солнышко,
Смертна ночь легла в поле бранное.
Как на поле том бранный конь стоит,
На земле пред ним витязь млад лежит.
«Конь! мой конь! скачи в святой Киев-град;
Там товарищи, там мой милый брат…
Отнеси ты к ним мой последний вздох
И скажи: «Цепей я нести не мог,
Пережить нельзя мысли горестной,
Что не мог купить кровью вольности».
 

Между 1829 и 1834 (?)

Свадьба

 
Нас венчали не в церкви,
Не в венцах, не с свечами;
Нам не пели ни гимнов,
Ни обрядов венчальных!
    Венчала нас полночь
    Средь мрачного бора;
    Свидетелем были
    Туманное небо
    Да тусклые звезды;
    Венчальные песни
    Пропел буйный ветер
    Да ворон зловещий;
    На страже стояли
    Утёсы да бездны,
    Постель постилали
    Любовь да свобода!..
 
 
Мы не звали на праздник
Ни друзей, ни знакомых;
Посетили нас гости
По своей доброй воле!
    Всю ночь бушевали
    Гроза и ненастье;
    Всю ночь пировали
    Земля с небесами.
    Гостей угощали
    Багровые тучи.
    Леса и дубравы
    Напились допьяна,
    Столетние дубы
    С похмелья свалились;
    Гроза веселилась
    До позднего утра.
 
 
Разбудил нас не свекор,
Не свекровь, не невестка,
Не неволюшка злая;
Разбудило нас утро!
    Восток заалелся
    Стыдливым румянцем;
    Земля отдыхала
    От буйного пира;
    Весёлое солнце
    Играло с росою;
    Поля разрядились
    В воскресное платье;
    Леса зашумели
    Заздравного речью;
    Природа в восторге,
    Вздохнув, улыбнулась…
 

21 февраля 1834

Узник

 
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
 
 
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжёлая с замком;
Черноокая далеко
В пышном тереме своем;
Добрый конь в зелёном поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив…
 
 
Одинок я – нет отрады:
Стены голые кругом.
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнём;
Только слышно: за дверями
Звучномерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
 

Февраль (?) 1837

Соседка

 
Не дождаться мне, видно, свободы,
А тюремные дни будто годы;
И окно высоко над землей,
И у двери стоит часовой!
 
 
Умереть бы уж мне в этой клетке,
Кабы не было милой соседки!..
Мы проснулись сегодня с зарей,
Я кивнул ей слегка головой.
 
 
Разлучив, нас сдружила неволя,
Познакомила общая доля,
Породнило желанье одно
Да с двойною решеткой окно;
 
 
У окна лишь поутру я сяду,
Волю дам ненасытному взгляду…
Вот напротив окошечко: стук!
Занавеска подымется вдруг.
 
 
На меня посмотрела плутовка!
Опустилась на ручку головка,
А с плеча, будто сдул ветерок,
Полосатый скатился платок.
 
 
Но бледна её грудь молодая,
И сидит она долго вздыхая,
Видно, буйную думу тая,
Всё тоскует по воле, как я.
 
 
Не грусти, дорогая соседка…
Захоти лишь – отворится клетка,
И, как божий птички, вдвоём
Мы в широкое поле порхнём.
 
 
У отца ты ключи мне украдёшь,
Сторожей за пирушку усадишь,
А уж с тем, что поставлен к дверям,
Постараюсь я справиться сам.
 
 
Избери только ночь потемнее,
Да отцу дай вина похмельнее,
Да повесь, чтобы ведать я мог,
На окно полосатый платок.
 

Март или апрель 1840

Погребение разбойника

 
В носилках похоронных
Лежит боец лесов,
И шесть вооружённых
Суровых удальцов
Среди лесов дремучих
Безмолвные идут
И на руках могучих
Товарища несут.
 
 
Носилки их простые
Из ружей сложены,
И поперёк стальные
Мечи положены.
На них лежит сражённый
Разбойник молодой,
Назад окровавленной
Повиснув головой.
 
 
В минуту жаркой битвы
Сразил его свинец —
И кончил дни ловитвы
Бестрепетный боец!
Сочится кровь из раны
По лбу и по вискам
И в них струёй багряной
Бежит по волосам.
 
 
Он грозно сдвинул брови,
Храня надменный вид,
Но взор под слоем крови
Врагам уж не грозит.
Он правою рукою
Сдавил свой острый меч
И с ним, уставший с бою,
В могилу хочет лечь.
 
 
Меч этот быстро, метко
Удары наносил,
И сбиров он нередко
Как молния разил;
Теперь, звуча, влачится
Он вслед за мертвецом:
Как слезы, кровь струится
Холодная по нем.
 
 
И в миг борьбы жестокой
Со смертью роковой
Он пояс свой широкий
Схватил другой рукой;
Ремни его колета
Разрублены висят,
Два длинных пистолета
За поясом блестят.
 
 
Так спит он, охладелый,
Лесов угрюмый сын,
В кругу ватаги смелой,
Средь тёмных Апеннин!
Так с ним они печально
Идут в глуши лесной
Для чести погребальной.
Но вот кричат им: «Стой!»
 
 
И наземь опустили
Носилки с мертвецом,
И дружно приступили
Рыть яму вшестером.
В воинственном уборе,
Как был он завсегда,
Без гроба, на просторе
Кладут его туда.
 
 
Засыпали землею…
«Прости, лихой собрат!»
И медленной стопою
Идут они назад.
Но чу! – сторожевого
Свисток раздался вдруг…
Ватага в лес – и снова
Безмолвно всё вокруг.
 

1846