Текст книги "Полюшко-поле"

Автор книги: Виктор Кондратенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Мой фюрер, дайте нам кавказскую нефть! – сверкал голубым огнем бриллиантовых перстней генеральный директор «ИГ Фарбениндустри» Макс Ильгнер.

– Дайте нам угольные шахты Донбасса! – просил флегматичный Флинк.

– Заводы Приднепровья и Харькова! – горячился Цангер.

В устах банкиров и промышленников на все лады звучало одно и то же слово: «Дайте!» И Гитлер сказал:

– Господа, я согласен с вами. Необходим поворот на юг. Сегодня борьба стала иной, нежели сто лет тому назад. Эта война – не за трон и не за алтарь; это битва за пашни и леса, за нефтяные источники, за полезные ископаемые.

В бокале оседала, шипя, лимонная пена. Гитлер, как бы очнувшись, взглянул на своих генералов и, опустив руку, возбужденно крикнул:

– Мое решение неизменно! Я требую окружить Киев! – Он моментально успокоился и понизил голос: – Но прежде чем приступить к этой операции, я должен, господа, посетить Бока в Борисове и Рундштедта в Виннице.

На следующее утро «кондор» – тяжелый морской бомбардировщик, самолет фюрера – тайно покинул взлетную полосу берлинского аэродрома и под охраной двадцати истребителей взял курс на Борисов. По небу бродили грозовые облака. Хозяин «третьей империи» плохо переносил качку. Полет всегда вызывал у него повышенное давление крови и головную боль.

С тех пор как германские войска перешли через Западный Буг и Днестр, их верховный главнокомандующий находился в приподнятом настроении. На Востоке он открыл дверь в неизвестность, и пока все обстояло благополучно. С каждым новым маршем танковых дивизий в глубь России у него росло чувство собственного достоинства и укреплялась вера в свою интуицию – в исключительную прозорливость полководца. Это бодрило дух, укрепляло волю и даже помогало ему с помощью специальных пилюль побороть неприятные ощущения от воздушных ям.

Но какой-то осадок досады оставила в душе секретная сводка абвера, поступившая утром. Запоздалый сигнал военной разведки удивил Гитлера. По новым, уточненным данным, перед фронтом Лееба, Бока и Рундштедта, как теперь выяснилось, Советы сосредоточили не шестьдесят, а девяносто три дивизии. Эта поправка вызвала у фюрера гнев.

«Как же так! Не заметить тридцать три дивизии? А потом вдруг спохватиться и завопить: «Ахтунг!» Но откуда у большевиков такие силы? Впрочем… Какая разница – шестьдесят или девяносто три дивизии? Все равно им не избежать котла», – старался успокоить себя Гитлер.

По его твердому убеждению, русские вооруженные силы особой опасности не представляли: они имели низкую боеспособность. Все же план «Барбаросса» не был полностью выполнен германскими войсками. Конфигурация фронта явно не нравилась Гитлеру. На стыке двух групп армий «Центр» и «Юг» зияла трехсоткилометровая брешь, и там слишком дерзко действовали красные.

Гряда грозовых облаков отступила далеко на запад. Над лесами Белоруссии сверкало солнце. Под крылом «кондора» пламенела полоса реки.

Сопровождающий Гитлера Браухич сказал:

– Мой фюрер, это знаменитая Березина. Она берет свое начало у Докшиц, где цепь холмов значительно понижается к северу и тянется на восток через Лепель к Витебску. Вблизи местечка Березино река поворачивает на юг и течет через болотистые леса, проходит города Борисов и Бобруйск и впадает в Днепр.

«Кондор» заходил на посадку. Внизу промелькнула взорванная пристань. Потянулся песчаный берег с обугленными коробками лесопильных фабрик. Браухич продолжал:

– В тысяча семьсот восьмом году у Борисова Березину переходили войска шведского короля Карла двенадцатого. Немного к северу от этого города наши саперы обнаружили любопытный памятник – сваи сгоревшего моста, по которому в ноябре тысяча восемьсот двенадцатого года отступали остатки французской армии во главе с Наполеоном.

Гитлер недовольно пошевелил усиками:

– Я благодарю вас, господин фельдмаршал.

Упомянув о Наполеоне, Браухич тотчас же вспомнил поучительный совет кумира юнкерской Пруссии Клаузевица: «Лишь достигнув могучим порывом самой Москвы, мог Бонапарт надеяться подорвать мужество правительства, стойкость и верность народа». «Ну, хорошо, – думал про себя фельдмаршал. – Допустим, мы возьмем красную Москву… Сможем ли мы подчинить себе всю Россию?» Клаузевиц, участвовавший в войне тысяча восемьсот двенадцатого года на стороне русских, отвечал: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, то есть оккупировать». «Боже мой, неужели это предсказание?» – Мысль Клаузевица показалась Браухичу совсем неподходящей, даже крамольной. Но она заставила его задуматься. «А что, если дорога побед на Востоке станет дорогой могил? Страшно…» Из глубокой задумчивости его вывели толчки. «Кондор» коснулся земли и благополучно совершил посадку.

Гитлер никогда не задерживался на чужих аэродромах. Он опасался тайно заложенных фугасов. В оккупированных городах он с подозрительной осторожностью относился к любому зданию и редко проводил совещания в незнакомом зале. Ему казалось, что, отступая, противник мог оставить в подвальном этаже мину.

Зная о постоянной настороженности фюрера, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок подыскал для ставки верховного командования вблизи Борисова лесное урочище. Фюрер любил в походе останавливаться в домике, сложенном из толстых дубовых бревен в старогерманском стиле. И за одну ночь при свете автомобильных фар на берегу Березины выросло причудливое жилище.

Переступив порог такого «айхенхауза»[2]2
  Дубового домика (нем.).


[Закрыть], хозяин «третьей империи» остался доволен. Однако задерживаться в штабе группы он не хотел и сразу приступил к делу.

Круг лиц, приглашенных на встречу с фюрером, был строго ограничен. Гитлер недолго стоял в центре сверкающего орденами генеральского полумесяца. После короткого приветствия он торжественно вручил Боку, Готу и Гудериану чеки за умелое ведение операций и попросил сесть.

Напротив обожаемого фюрера почтительно опустился в кресло серо-землистый, со впалыми морщинистыми щеками Теодор фон Бок. Он уже продолжительное время страдал болезнью желудка. Тощего фельдмаршала мучил очередной приступ язвы, и он усилием воли старался побороть боль.

Фон Бок был скуп и тщеславен. Получив чек, фельдмаршал быстро спрятал его в нагрудный карман. К большому огорчению, он не успел заметить самое главное, как говорили старые полковые казначеи, – сумму прописью.

«Сто или двести тысяч марок? – Это была мучительная загадка. – Сто или двести? Иметь или не иметь новое поместье в Баварии?» – Жадность, подобно занозе, сидела в голове и мешала ему сосредоточиться.

Справа от Бока опустился в кресло создатель теории танкового блицкрига, улыбчивый, сияющий, как монокль, Гудериан. За ним – жирный Клюге и дальше – лисьей повадки, осторожный Штраус. Слева расположился начальник штаба группы армий генерал пехоты кряжистый фон Грейфенберг, с массивным золотым пенсне на кончике носа. И дальше – со скрипучим голоском седой Гот и жилистый Гепнер. А за спиной последнего – начальник оперативного отдела подполковник службы генерального штаба фон Тресков. И ни одна берлинская гадалка, и ни один личный астролог фюрера не смогли бы сейчас заглянуть в будущее… Пройдет всего полтора года, и этот молодой офицер, восторженно приветствующий фюрера, будет стремиться отомстить ему за гибель лучших немецких армий в сталинградском котле и на Смоленском аэродроме положит в багажник «кондора» бомбу…

– Господа! – облокотись рукой на спинку кресла, тихо начал Гитлер. – В своих «Военных поучениях» Мольтке говорил: «Все зависит от правильной оценки момента». Я лично считаю, что для поворота на юг и окружения Киева условия благоприятные. Господа, я хочу вам напомнить: основной идеей планов Мольтке было наступление. Он никогда не думал об обороне, – Гитлер выпрямился, его голос сорвался, перешел на крик: – Пока я жив, я буду думать лишь о наступлении. – Он поднял глаза к небу и, неожиданно успокоившись, продолжал доверительно: – В последние годы я пережил много примеров провидения. И в сегодняшней обстановке я вижу знак провидения.

– Временно надо прекратить марш на Москву! – поддержал Клюге с места.

– Господа, мощные силы «Центра», состоящие из двух танковых групп и трех полевых армий, должны помочь нашим войскам окружить на юге Киев и на севере Ленинград. Это позволит нам вырвать Москву из рук противника еще до начала зимы. – Гитлер задержал взгляд на Гудериане. – Я прошу вас, генерал-полковник, доложить о готовности Второй танковой группы.

Гудериан не встал, а вскочил. Он вытянулся в струнку:

– Мой фюрер, Вторая танковая группа укомплектована только на пятьдесят процентов обычного своего состава, но она готова вести любые наступательные действия.

Вслед за Гудерианом вытянулся в струнку старый служака Гот:

– Мой фюрер, я считаю, что войска Третьей танковой группы в своем теперешнем составе, имея шестьдесят процентов укомплектованности, способны наступать. Пользуясь случаем, я обращаюсь к вам, мой фюрер, с просьбой пополнить танковые дивизии новыми боевыми машинами.

– Я передам обеим танковым группам четыреста моторов, – заметил Гитлер.

Поднявшись, фельдмаршал фон Бок сказал:

– Мой фюрер, я не могу изменить своих взглядов на оперативную обстановку. Я акцентирую, что удар на Москву по-прежнему остается единственно верным планом. Я лично высказываюсь за безотлагательное продолжение марша на Москву. Меня не прельщает ни юг, ни север. Есть только одно главное направление – Москва. Удар в сердце красной России. Мой фюрер, я должен вас предупредить: едва русское командование почувствует под Киевом давление на свои фланги, оно отведет войска на реку Псел. Такой маневр вполне осуществим. Красные дивизии ускользнут от наших гренадеров, и в результате мы выбросим несколько драгоценных недель на ветер.

– Тактика русских определилась: ни шагу назад! Они добровольно не оставят своих позиций, – перебил Гитлер фон Бока.

– Мой фюрер, окружая русские силы в треугольнике Кременчуг – Киев – Конотоп, танковые группы Гудериана и Клейста пройдут с боями сотни километров. Они не смогут без отдыха, доукомплектования и ремонта приступить сразу к маршу на Москву.

– Фельдмаршал Бок, войска, одерживающие победы, не знают усталости. Танкист обязан применить боевое оружие с такой же быстротой и ловкостью, как мушкетер Фридриха Великого.

– Мой фюрер, больше всего на свете я боюсь дьяволов наших желаний… Не ставьте группе «Юг» слишком масштабной задачи: прыжок на Дон и на Кавказ. Пусть она выйдет на линию Харьков – Курск. Поближе к Москве. С оперативной точки зрения, этот добавочный германский меч желательно вонзить прежде всего в столицу большевиков.

Молчание. Гитлер топорщил усики. Внезапно его грубые черты лица исказила гримаса:

– Господа, я не могу примириться с мыслью, будто верховный главнокомандующий недооценивает значение красной Москвы и сознательно отдаляет час штурма и взятия цитадели мирового коммунизма. – Он не мог сдержаться, его бешеный крик пронесся по комнате: – Я ненавижу Москву…

Фельдмаршал Бок заметил, как за окном на берегу Березины, словно флюгеры в бурю, моментально повернулись на голос каски часовых. Неистово жестикулируя, Гитлер продолжал выкрикивать:

– Еще до захвата Москвы я буду громить ее артиллерийскими обстрелами. Я прикажу беспрерывно бомбардировать город с воздуха. Из окруженной Москвы не уйдут ни русские солдаты, ни гражданское население. – Он впал в экстаз. С потоком слов теперь летела обильная слюна. – Я не приму капитуляцию красной столицы, если даже она будет предложена противником. Я отдам распоряжение затопить Москву и ее окрестности. Кремлевские башни и купола церквей поглотит искусственное море. Волны морской бездны навсегда скроют столицу Советов. – Он внезапно успокоился. Обрызганные слюной, генералы невольно морщились, но им было неловко достать платки. Гитлер спокойно добавил: – Взять Киев, чтобы взять Москву.

На следующее утро «кондор», сопровождаемый эскортом истребителей, прошел над Винницей. Внизу блеснул изгиб Южного Буга, и самолет снизился.

На полевом аэродроме Гитлера встретил фельдмаршал Герд фон Рундштедт с руководством группы армий «Юг» – генералами Зоденштерном, Рейхенау, Клейстом и Шведлером. После приветствий и рукопожатий большие черные «мерседесы» помчались по пыльной дороге. Квартирмейстерские ищейки Рундштедта выбрали для временной ставки Гитлера укромный и вместе с тем живописный уголок. Они расположили ставку верховного командования в сосновой роще, там, где маленькая степная речушка Десна сливается с Южным Бугом.

В глубине бронзовой рощи на расчищенной полянке возвышался походный домик фюрера, сложенный из отборных дубовых бревен. Его окружал белопенный розарий. У крыльца на двух клумбах красовалась свастика из черных голландских тюльпанов.

Позавтракав с генералами, фюрер пригласил их на прогулку. Ему приглянулась роща. Медленно прохаживаясь по берегу Южного Буга, он сказал:

– Господин первый обер-квартирмейстер фон Паулюс, вы являетесь представителем генштаба. Я прошу вас передать руководству ОКХ мою просьбу: оборудовать в этой роще надежные подземные убежища. Я намерен перенести ставку под Винницу и отсюда руководить дальнейшим ходом восточной кампании.

– Мой фюрер, все будет исполнено. – Паулюс слегка поклонился.

Глуховатый Рундштедт старался держаться поближе к Гитлеру. Он подобострастно ловил не только каждое слово, но и каждый взгляд и жест хозяина «третьей империи». Рундштедт не мог похвастаться перед фюрером успехами группы армий «Юг». Киев задержал его гренадеров. Этот столичный город впервые за все походы и кампании навязал германским войскам опасную форму позиционной войны. «Шаг на месте» удручал Рундштедта.

После побед на Западе фельдмаршальский жезл утратил свою магическую силу под Киевом. По приказу Рундштедта во всех официальных сводках германского командования гренадеры двух армейских корпусов, как львы, бросались на штурм Киевского укрепленного района, но… взломать оборонительную линию красных и добиться решающего успеха они не могли.

На центральном участке фронта для германских войск создалась невыгодная обстановка. Фельдмаршала тревожил и северный фланг. Там над храброй Пятой русской армией продолжала гореть счастливая звезда. Ее командарм Потапов действовал смело, тактически грамотно, и это раздражало Рундштедта.

Были и другие осложнения. На стыке между войсками Клейста и Шведлера русские прорвались до Богуслава и заставили Шестую немецкую армию прекратить наступление на Киев и перейти к обороне. Из-за Днепра тяжелая артиллерия усилила удары, и под ее прикрытием красные бронепоезда и мониторы совершали дерзкие рейды.

Просвет в тучах фельдмаршал видел на правом крыле фронта. Благоприятная развязка на юге вывела подвижные соединения на оперативный простор.

Выбрав момент, когда Гитлер присел на скамейку, Рундштедт торжественно произнес:

– Мой фюрер, с чувством большой радости я хочу доложить вам об успешном наступлении танковой группы на Кривой Рог.

Гитлер вскочил:

– Докладывайте. Мне приятно слышать это.

– Мой фюрер, в результате весьма успешной операции в наших руках оказались залежи высокосортных руд и большая металлургическая база. Наступление танковой группы продолжается. Передовой отряд, преследуя противника, вышел на подступы к Никополю. В числе наших блистательных трофеев скоро окажется и украинский марганец.

Подняв указательный палец, Гитлер воскликнул:

– Господа, железная руда и марганец! Наконец-то… Я благодарю провидение и надеюсь вскоре услышать вести о захвате Кавказа и Москвы.

Бульдожье лицо Рундштедта расплылось в улыбке:

– Мой фюрер, командование группы армий «Юг» пришло к выводу: только после разгрома русских в восточной Украине группа «Центр» будет иметь вполне обеспеченный в оперативном отношении фланг и фельдмаршал фон Бок сможет начать наступление на Москву.

Опытный штабной генерал пехоты фон Зоденштерн кончиком стека порывисто набрасывал у ног верховного главнокомандующего план будущего окружения русских войск под Киевом.

– Оперативный проект «Сфинкс»… Взять Украину, чтобы взять Москву… – Генеральский стек летал по влажной песчаной косе, оставляя на ней ромбики – расположение танковых групп, крестики – будущие КП корпусов и стрелки – направление главного удара. – Мой фюрер, надо натягивать тетиву оперативного лука… Окружение Киева одним ударом решит трудные задачи последних недель. Итак, танковая группа Клейста, за спиной нашей пехоты незаметно для противника переправившись через Днепр в районе Кременчуга, устремится навстречу Гудериану. – Стек зацепился за тонкие корневища, сломал их. – Мощным наступлением оперативных клиньев мы устраним проблемы стыка и захлопнем в ловушку четыре армии. – Зоденштерн лихо сомкнул танковые клещи и поставил крест.

– Я согласен с вами. Но выдвигаю одно важное условие: непрерывно наблюдая за противником, войскам Шестой армии сломить сопротивление красных в Киеве и помешать им подорвать мосты. За каждый захваченный на Днепре мост я лично вручу отличившимся высшую награду – «Дубовые листья», – сказал Гитлер.

Никто не заметил, как из-за рощи выскользнул черный парус грозовой тучи. Ударил гром, и зашумел ливень. Южный Буг вспенился. Набежавшая волна смыла план Зоденштерна. Все торопливо зашагали по тропинке к дому. У крыльца черными бабочками летели по ветру лепестки голландских тюльпанов.

Пачкая мокрыми сапогами трофейные французские ковры, Гитлер с генералами вошел в дом и сразу склонился над картой будущего сражения.

– Операция «Сфинкс»?

– Да, мой фюрер… Киев – загадочный город. Красные видят угрозу на своих флангах и упорно продолжают удерживать опасные позиции.

Гитлер долго смотрел на заштрихованное синим карандашом кольцо. За четкими стрелками, крестиками и ромбиками он уже видел дорожные указатели с надписью: «Марш на Москву!»

6

Светало. Ночной мрак медленно отступал от каменных громад настороженного города. В небе бродили патрули-истребители. Далеко на севере висели, точно сонные рыбы, аэростаты воздушного заграждения, внизу выступали из тумана силуэты кремлевских башен и купола соборов.

«Москва! Москва!» – повторил про себя маршал Шапошников.

В иллюминаторе самолета серой рекой текла бетонная дорожка. Промелькнула цепочка автомобилей. Возле головного стоял Василевский.

В первый день войны заместитель Народного комиссара обороны Борис Михайлович Шапошников вылетел на бомбардировщике в Минск, чтобы оказать помощь войскам Белорусского особого военного округа, и вот через месяц он возвращается в Москву начальником Генштаба. На этот высокий пост Борис Михайлович назначен решением Государственного Комитета Обороны.

– Время горит! Дел у нас много, непочатый край, – пожимая генералам руки, сказал на аэродроме маршал.

Сейчас он не хотел даже думать о том, что ему скоро шестьдесят. Здоровье резко ухудшилось. Силы тают. Их подтачивает какой-то зловещий, тайный недуг. Но Отечество в опасности! Он обязан забыть об отдыхе. Пять часов на сон – и все остальное время оперативным планам. Немцы готовят наступление на Москву, и долг армии – остановить фашистские полчища.

В Генштабе Шапошникова ждали неотложные дела. Но по дороге в город он решил прежде всего заглянуть домой, чтобы повидать жену и после фронтовой пылищи привести себя в порядок да на скорую руку выпить чашку крепкого кофе.

Мария Александровна с нежностью и тревогой всматривалась в лицо мужа.

– Похудел ты, Боренька, осунулся. Нелегко тебе было?

– Как всем… Обстановка на фронте тяжелая, но не кризисная. Перелом в ходе событий должен наступить. – Он встал из-за стола и с чашкой в руке направился в кабинет.

Борис Михайлович любил эту тихую комнату. Здесь он обычно отдыхал после службы и часто под зеленым абажуром далеко за полночь до полного самозабвения работал над своими рукописями. Потом они превращались в книги. Сейчас маршал пришел к ним с поверкой. Он остановился у книжной полки.

Он писал когда-то: каждая будущая война никогда не бывает аналогична прошедшей. Кавалерия сильна подвижностью, оперативным маневром, но… пехота на автомобилях, а в будущем и воздушные десанты будут оспаривать в этом лавры у конницы. Время лихих конных атак и острых шашек миновало. Всесильный мотор победил кавалерийскую пику. Однако… конницу можно использовать и в этой войне, если бросать ее в прорыв вместе с главными ударными силами – танковыми армиями. Но их надо еще создать!

Маршал провел месяц на самых горячих направлениях. Тридцать дней напряженной маневренной войны заставили о многом задуматься одного из лучших знатоков стратегии – профессора Шапошникова. Борьба с немецкой танковой армадой в Белоруссии заставила по-новому взглянуть на подготовку наших войск и обобщить боевой опыт. Еще в царской армии, будучи полковником, он пытался бороться с шаблоном и упрощенчеством. Любимец солдат, выборный начальник Кавказской гренадерской дивизии, он без малейшего колебания перешел на сторону молодой Красной Армии и отдал всю свою жизнь строительству Советских Вооруженных Сил.

В кабинете над книжными полками висели дорогие сердцу реликвии – снимки далеких грозовых лет: «Разгром Колчака», «Даешь Юденича!», «На Деникина!..», «Поход против Пилсудского и Врангеля». Сколько сил и бессонных ночей отдано оперативным планам! В штабе Реввоенсовета Республики и в полевых штабах он участвовал в разработке важнейших операций Красной Армии, и они увенчались успехом.

Но теперь иная война. Она слишком быстро перенеслась в пространство. Он должен противоборствовать полету молнии…

Шапошников уже дважды занимал пост начальника Генштаба. Он обладал пытливым умом, даром глубоких обобщений и умением в любой запутанной обстановке увидеть четкую перспективу. Эти качества опытного стратега были хорошо известны членам Государственного Комитета Обороны. И они пожелали, чтобы маршал Шапошников в ходе войны снова возглавил Генштаб – рабочий орган Ставки.

Каким же должен быть Генеральный штаб в час битвы с опытным и сильным противником? Как должна протекать его бесперебойная круглосуточная работа? На эти основные вопросы профессор Шапошников дал ответы в своем капитальном труде «Мозг армии». Но трехтомное исследование было написано им на основе опыта первой мировой войны. А современные танковые группы и военно-воздушные силы вносили коренные поправки в полевую службу штабов всех степеней.

Какие?

Частая смена КП дивизий и армий сеет в войсках неуверенность и снижает боевую активность. Нужен незыблемый штаб, непрерывность управления в любой обстановке. Необходимо установить единый метод работы штабов и улучшить руководство войсками в бою.

По пути в Генштаб Борис Михайлович был занят разработкой важной директивы об организации противотанковой обороны. Поднимаясь по лестнице в свой рабочий кабинет, он уже решал неотложную задачу флангов и стыков.

Стабилизовать фронт! Прежде всего взять в свои руки все нити оперативного руководства. Только расчет и анализ, самое тщательное изучение обстановки на фронтах позволят ему сделать правильные выводы. А потом возникнут оперативные замыслы, начнутся ответные действия. Размах будущих операций необходимо подкреплять точным планированием, обеспечить фронты вооружением, резервами, различными материальными средствами. Дело это сложное, и оно не терпит промедления.

Служба в Генеральном штабе всегда считалась самой трудной. Она требовала исключительной четкости, солидного военного опыта, таланта. Ночь дарила генштабисту часы на раздумья и обрекала его на постоянную настороженность. Быстрая смена фронтовой обстановки до предела напрягала нервы.

Шапошников не удивился, когда в Генштабе увидел Жукова с воспаленными от долгой бессонницы глазами. Генерал армии выглядел усталым. Он медленно шагнул навстречу.

– Здравствуйте, Борис Михайлович. Поздравляю вас с назначением. Я получил приказ Верховного сдать вам дела.

– Что случилось? Почему вы едете командовать Резервным фронтом?

– Бывает такое… Вы с фронта, я на фронт.

– Ну, а все-таки, в чем дело?

– Это дело такое… Где бы я ни находился, я как член Ставки буду возвращаться к нему: требовать особого внимания к положению под Киевом. – На одно мгновение он закрыл глаза, и Шапошников снова увидел перед собой энергичного, проницательного и резкого Жукова. – Ну вот что, Борис Михайлович, есть два тяжелых слова, они как царь-колокол и царь-пушка. Да-а, два очень тяжелых слова: «Сдать Киев».

– И вы сказали их Верховному?

– Я люблю Киев. Но я начальник Генерального штаба. Я предложил Верховному, пока не поздно, вывести из Киевского укрепленного района войска и оставить город. А на Западном направлении нанести контрудар. Но Верховный вспылил: «Чепуха! Как вы могли додуматься сдать врагу Киев!» Ну тут и я вспыхнул: если все это чепуха, то прошу не считать меня больше начальником Генерального штаба.

– Зачем же вы погорячились? – Он в упор взглянул на Жукова. – Надо ли было так?

– Надо! А как же иначе?! В Генштабе мы с Василевским и Здобиным на основе самого тщательного анализа оперативной обстановки пришли к убеждению: враг постарается разгромить наш Центральный фронт, чтобы ударить во фланг Юго-Западному фронту и прорваться в его глубокий тыл.

– А Москва?

– На прицеле Киев и Ленинград, На Москву Гитлер пойдет, но сейчас ему важно обезопасить фланг группы армий «Центр». Вам, Борис Михайлович, надо принимать контрмеры.

Простившись с генералом Жуковым, Шапошников провел короткое совещание с начальниками отделов Генштаба, затронув вопросы сбора и анализа текущей оперативной обстановки. Оставшись один, он склонился над картами сражений и принялся изучать положение войск отдельно по каждому фронту.

Шапошников прекрасно понимал все тонкости штабной службы. Все же назначение его в ходе войны на пост начальника Генштаба принесло ему немало трудностей. «Главное – смело раздвигать стены своего кабинета, не замыкаться, – думал он. – С войсками необходимо установить не только телефонную, но и живую связь. На месте боя нужна опытная направляющая рука, координирующая действия фронтовых объединений. На важнейших фронтах обязан находиться представитель Генштаба, наделенный всей полнотой власти, и там вместе с командующими решать ход больших и малых операций».

Покончив в Генштабе с очередными делами, Борис Михайлович расстегнул ворот. «Душно… Даже ранним утром нет свежести. Всю ночь над Москвой бродила гроза, а дождь так и не прошумел. Только духота усилилась, и наступило полное безветрие». По привычке он перевернул страничку настольного календаря. Было восьмое августа.

Маршал спрятал бумаги в портфель. Он уже собрался ехать домой, как вдруг распахнулась дверь, вошел генерал Василевский и молча подал Шапошникову срочное донесение.

Пробежав листок, маршал бросил его на письменный стол.

– Да-а… Оперативная обстановка сразу накалилась… Мы получили весьма серьезный сигнал. – Шапошников положил портфель в ящик письменного стола. – Машину не вызывать, – бросил он адъютанту и, включив дополнительный свет, поспешил к оперативной карте. – Армейская группа Гудериана перешла в наступление против Центрального фронта. – Указка поползла по карте вверх. – Гудериан нацелился на Могилев – Гомель и Рославль – Стародуб. Два удара, два клина. Цель Гудериана ясна: прежде всего разгромить Двадцать первую и Третью армии. – Указка спустилась вниз. Слегка постукивая палочкой по туго натянутому голенищу, он продолжал: – А что дальше? Какой основной замысел?.. Я намерен доложить Ставке Верховного Главнокомандования о двух возможных вариантах… Гудериан совершает маневр, он хочет обойти с юга войска двух фронтов – Западного и Резервного. Цель? Неожиданный поворот на север, удар на Брянск и… прорыв на Москву… Пожалуй, надо укрепить брянское направление. Конечно, я вовсе не исключаю стремление немцев выйти в глубокий тыл Юго-Западного фронта и окружить Киев.

– Ваше второе предположение, Борис Михайлович, на мой взгляд, является самым верным. Новый удар Гудериана – это пока прямая угроза Киеву, а не Москве. Если противник будет продвигаться на юг, мы должны приказать Кирпоносу отвести армии с Днепра на Псел. Я понимаю: такой приказ отдать не легко, но обстановка требует оставить Киев, – сказал Василевский.

– Жуков предупреждал… – Шапошников после некоторого раздумья снова взглянул на карту. – Нет, это делать рано… Южнее Киева, на левом берегу Днепра, к счастью для нас, у немцев нет ни одного плацдарма. Это очень важно… Я подчеркиваю: пока они лишены возможности какой-нибудь подвижной группой совершить бросок навстречу Гудериану.

– Сегодня немцы не имеют плацдарма на левом берегу Днепра, но завтра они могут захватить и расширить его. Фронт от Ворсклы до Псела удерживает только сильно поредевшая в боях Трехсотая стрелковая дивизия. У Кирпоноса тоже нет резервов, он израсходовал их на Днепре и на стыке Юго-Западного и Южного фронтов. Правый фланг почти оголен. Сороковая армия полностью не укомплектована. Она слаба. Это не заслон. Если мы своевременно не окажем разумным приказом помощь генерал-полковнику Кирпоносу, то поставим его войска перед самыми тяжелыми испытаниями.

– Прежде всего необходимо выяснить, какими силами располагает противник. Мы примем свои меры.

Оставшись один, Шапошников принялся изучать положение войск. Потом он позвонил в Ставку и, доложив о немецком наступлении, обрисовал сложную фронтовую обстановку.

В телефонной трубке наступило длительное молчание. Борис Михайлович понял, что его доклад озадачил Верховного. Наконец, тяжело вздохнув, Сталин спросил:

– Товарищ Шапошников, у вас есть предложения?

– Необходимо передвинуть КП Юго-Западного фронта.

– Так…

– Расформировать Центральный фронт и подчинить его войска Брянскому фронту. Последний укрепить резервами и потребовать от командующего генерал-лейтенанта Еременко закрыть немцам лазейки на Москву и ликвидировать опасность, нависшую с севера над Юго-Западным фронтом.

– Согласен. Гудериана надо остановить.

– Возникает логический вопрос: как быть с Киевом? Пойти на большую жертву – оставить город?

– Это делать слишком рано. – Голос в телефонной трубке смолк.

Весь день Шапошников созванивался с командармами Двадцать первой и Третьей армий. Вел переговоры с Кирпоносом и Тупиковым. Консультировался с главнокомандующим Юго-Западным направлением маршалом Буденным. Семен Михайлович решительно настаивал на отводе четырех армий с Днепра на Псел.

К вечеру Шапошникову удалось уточнить силы противника. Они оказались значительными. Наступало не менее двадцати пяти дивизий.

Борис Михайлович с профессорской тщательностью готовился к обстоятельному итоговому докладу. Операторы подготовили за прошедшие сутки подробную обстановку на картах масштаба 1 : 200 000 для Ставки Верховного Главнокомандования. Сам Шапошников знал ее на память и заранее набросал в уме проекты будущих директив и распоряжений, которые он должен был согласовать с Верховным Главнокомандующим.