Текст книги "Голубые дороги"

Автор книги: Виктор Митрошенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

23 июня

Радио сообщает о ходе войны. Враг оказался сильнее, залез в бронированные туловища самолетов и танков, взрывает нашу землю у западной границы. Институт на военном положении. Но работа не прекращается. Идут экзамены, читаются лекции.

26 июня

Война идет по нашей стране. Ее смрадное дыхание ползет по нашим городам и селам. Советская земля в огне. В степях Украины и в лесах Белоруссии – несмолкаемый грохот. День и ночь идут эшелоны на восток – женщины, старики и дети эвакуируются в глубь страны. За этими поездами охотятся воздушные пираты Геринга.

Смоляне рассматривают кровавые следы первого «визита» фашистов. Бомба в тысячу килограммов упала на деревянный дом, разнесла его в щепы, вырыла огромную воронку, в которую свободно может вместиться жилое строение, снесла в овраг три одноэтажных домика и крышу с двухэтажного здания детского сада. У развалин рыдает полуголая женщина, рядом окровавленный труп – бездыханное тело ее 17–летнего сына. Жители освобождают из‑под груды камней и бревен раздавленное тело старика…

Горбатенков, ошеломленный увиденным, тотчас едет в райвоенкомат. У дверей вооруженные посты. В коридорах, на лестнице люди, угрюмые, по–деловому сосредоточенные, спокойные и деловитые.

Горбатенкова поражает такое спокойствие, полуденная размеренность.

 – Товарищ майор, – обращается он к райвоенкому Чернецову, – прошу вас немедленно направить меня на фронт.

Чернецов долго и пронзительно смотрит на очередного нетерпеливого посетителя. Сколько их проходит за день! Четвертый день войны, а их тысячи.

 – Не могу, – устало говорит майор. – Подождите до особого распоряжения.

 – Я пойду в облвоенкомат.

 – Не надо ходить. Не мешайте работать. Обстановка меняется очень быстро.

Обстановка действительно меняется довольно быстро.

Ночью поступил приказ вывести студентов педагогического института на строительство оборонительных сооружений. Преподавателям, желающим уйти на фронт, явиться в военкомат.

Всю ночь, растянувшись, колонна студентов шла в район Ляды, где предстояло рыть противотанковые рвы, траншеи, бомбоубежища.

Утром на попутной машине группа преподавателей возвращается в Смоленск. Ночью фашисты вновь бомбили город.

Над городом дым, горят жилые дома, учреждения, заводы. Нарушено движение. Весь транспорт мобилизован на вывоз раненых. Улицы Пролетарская, Почтамтская, Университетская разрушены. Удушливый запах гари неподвижно висит над центром города.

15 июля

Светает. Небо чистое. В районе Красного Бора и Гнездова бьет артиллерия. Выстраиваемся по магистрали Москва – Минск.

Из уст в уста повторяется страшное слово «отступаем». Куда же?

На Ярцево. Стоим на горе западнее Гедеоновки. Далеко видно кругом. Весь верхний район старинного города подпоясан высокой Годуновской стеной. Острые шпили кремля отдают позолотой в лучах восходящего солнца. Там тянется к Молоховским воротам крутая Советская улица.

Левей, на Козловской горе, асфальтом блестит Красногвардейская… Вот башня и через овраг напротив двухэтажный бревенчатый дом № 55а. Там все мне знакомо, все дорого, мило.

Холодно было, сыро, дров не хватало, рвались водяные трубы, обрывались электропровода, но ведь это житейские мелочи, временные неполадки, они забывались. Смывались радостью жизни.

…Мысленно вхожу в квартиру. На меня смотрят любимые книги, я вижу тома полного собрания сочинений классиков русской и зарубежной литературы, мне шепчут страницы неизданных рукописей, еще пахнет свежей типографской краской выстраданный сборник «Горький в Смоленске», волнуют сердце «стихи мои, свидетели живых» всех бедствий и радостей, собранные в книжке «Мужество»…

Я всегда любил тебя, город!

Но сегодня, в сей утренний час я люблю тебя крепче и так, как не любил никогда. И буду я драться, где бы и как ни пришлось, до последнего вздоха, за тебя, мой Смоленск, воспитавший и пустивший меня в широкую жизнь.

Василий Горбатенков был четвертым в большой семье рабочего–железнодорожника. Родился 2 октября 1910 года в железнодорожной будке вблизи станции Катынь. Отец проработал на железной дороге тридцать три года, на ней и умер от разрыва сердца, обходя станционные пути.

Мать на той же дороге двадцать пять лет была барьерной сторожихой.

С наступлением белополяков транспортники были мобилизованы для отпора врагу, и начались, как написал Горбатенков в своей автобиографии, «железнодорожные мытарства». Жили в вагонах, переезжали со станции на станцию, голодали. Вася пас скот в деревнях, учился, писал свои первые стихи.

В 1929 году Горбатенков поступил в Смоленский педагогический институт. Учился, работал, помогал младшим сестрам и брату. По окончании института в 1932 году горком партии направляет его на швейную фабрику редактором многотиражной газеты «Большевистский путь».

В 1933 году его призывают в Красную Армию. Василию хотелось стать летчиком, он мечтал о Качинском авиационном училище, но его послали в школу авиаспециалистов, из которой он вышел воентехником 2–го ранга.

После службы в армии он возвращается в Смоленск и включается в литературную жизнь. Руководит литкружками, выступает на диспутах, ездит с агитбригадами, сам пишет стихи и критические статьи.

Его отзывают на работу ответственного секретаря областной газеты, потом назначают заместителем редактора газеты «Большевистская молодежь». Он преподает литературу и русский язык в десятых классах, в педагогическом институте, готовит к изданию свои книги, принимает активное участие в деятельности областного отделения Союза писателей, занимается научной работой – изучает творчество Максима Горького.

Профессор Даниил Иванович Погуляев, который помогал Горбатенкову собирать материал для книги «Горький в Смоленске», так вспоминал о нем в своем письме ко мне:

«В. Е. Горбатенков производил очень хорошее впечатление. Ростом он был выше среднего. Красивый, стройный. Неотразимо симпатичный. Улыбка его была приятной. Всегда был приветливым. Когда я с ним познакомился, он был юношей, казался совсем молодым. При встрече и разговоре с ним я любовался и внешностью и какой‑то внутренней красотой. Глаза у него были ласковые, умные».

И снова записи из дневника:

19 июля

Эта ночь напомнила прошлую. До рассвета гремели зенитки, небо расчерчивали прожекторы. Мы возили боеприпасы по совершенно светлой дороге.

Утром – незабываемо радостный случай. Связной самолетик «У-2» возвращался на свой аэродром. В пути его атаковал «Мессершмитт-109». Когда фашист ринулся с высоты, чтобы без промаха расстрелять безобидный фаэтон, «уточка» прижалась к земле с замедленной скоростью. Просчитавшийся воздушный пират врезался в землю. И летчик был прав, шутливо доложив командиру: «Товарищ полковник, я все‑таки вышел победителем. Одним фашистом меньше стало, факт…»

23 июля

Партбюро решило издавать газету. В редколлегию вошли: орловец Кондратов, минчанин Контуш, смолянин Буевич и я, назначенный редактором. Мы решили на

звать свою газету «Боевые, крылья». Это созвучно духу нашей авиации.

27 июля

Пыльно и ветрено. Небо гудит. Бьют зенитки. Из Вязьмы Буевич привез записку: «Здравствуй, Вася. Прочитал в «Красноармейской: правде» твое стихотворение. Молодец. Я работаю комдадсаром отдельного батальона. Рад буду встретиться. Привет. С. Песляк».

9 августа

Ночь. Звезды. Тишина Мы лежим у палаток и за думчиво смотрим в бездонно синее небо. В памяти встают картины русской природы, родные до боли, близкие с детства места, где все – от каждой кочки до кустика – было твоим и общим, мильем, заманчивым, кровным. Там жил ты, там бегал мальчишкой, рос и учился, набирался здоровья и сил вместе с поднимавшимся к солнцу цветком и стройной русской березкой. А теперь там ступает поганая нога кровавых садистов, и выжжено все, и разрушено все до основания…

Никому не сломить государства, скрепленного, словно крепкой бронею, четырьмя буквами русского алфавита – СССР. Ведь недаром же один из лучших представителей немецкого народа – Фридрих Энгельс однажды заметил, что скорее можно русских расстрелять, чем заставить бежать с поля боя.

11 августа

Лес. На лунной дорозкке серебрятся листы осины. Приятен запах сосны и березы. В звездном небе плывет бомбовоз. «Наш», – говоргет лейтенант. И словно в подтверждение этих слов, четырехмоторный корабль начал сигналить зенитчикам зелеными ракетами. Вдоль дорожки тянется провод – полевой телефон. Нас то и дело останавливают часовые. Здесь аэродром. Огибая сосновый бор, проезжаем к ржаному полю и, пересекая его, попадаем в ельник – штаб передовой комендатуры. Немного отдохнув, позавтракав, приступаем к делу. Лейтенант Силаев, москвич, назначеш начальником штаба передовой комендатуры, Старший: лейтенант Огурцов, призванный из Екимовического района Смоленской области, – комендантом аэродрома, я – начальником техчасти. День прошел в заботах о доставке баллонов сжатого воздуха к самолетам нового аэродрома.

12 августа

На рассвете начался воздушный бой. Четыре «Хейнкеля» атаковали скоростной бомбардировщик. Неожиданно вынырнув из‑за облаков, они бешено застрочили по мирно плывущему «СБ». Над нами висит двухмоторный родной самолет, объятый растекающимся пламенем.

Выскакиваем на поляну, и нашим глазам открывается трагически яркая картина: падающий в огне самолет и летящие черные точки, отделившиеся от горящей машины. Грохот. Выстрелы. Взрыв. Кроваво–желтое пламя и черный столб дыма. Одна точка врезалась в землю, другая развернулась: на стропах повис человек. Фашистский самолет пикирует и дает подряд две очереди из пулемета по парашютисту. Он безжизненно падает, ноги поджаты, руки бессильны, глаза мертвенно–белые, по виску струится алая полоска крови, парашют в красных пятнах. Вся спина летчика изрешечена пулями. Стрелок-радист погиб в огне, нашли лишь одну обгорелую руку. Штурман не раскрыл парашюта.

К нам подошел старик колхозник и дрожащим голосом произнес: «Граждане, товарищи военные, там, во ржи, человек упал… Наш, видать, командир…» Так в это августовское сочное хлебное утро на опушке леса, близ деревни Уранино Дорогобужского района погибли трое советских людей – участников Великой Отечественной войны с кровожадной фашистской нечистью.

15 августа

Все залито солнцем. Золотится высокая рожь. Звонко журчит ручей, а издалека жужжат снаряды. Один за другим приземляются самолеты. Молнией скользнул по небу «Хейнкель», провизжал и оставил за собой черную струю дыма, «пикнул» на приземлившийся «ЯК», строча из пулеметов и пушки. Старший лейтенант Иванов еще не успел снять парашют – его возле самолета ранило осколками пушечного снаряда. Порубило левую ногу. Техник машины тоже ранен. Взлетели наши истребители – черный коршун мгновенно скрылся.

Раненых привезли в лагерь комендатуры. Медицинские сестры волнуются. Это их первая помощь, и они хотят оказать ее образцово,

22 августа

Из Спас–Деменского района – в Восходский. Слузна, Шиловка, Глотовка… Леса, болота, овраги. Здесь сорок лет тому назад родился талантливый русский поэт Михаил Васильевич Исаковский, чьи звонкие стихи и песни знает вся советская земля. Едешь вот по этим местам, и вспоминаются стихи поэта:

 
Каждый день суров и осторожен,
Словно нищий у чужих ворот.
Был наш край от мира отгорожен
Сотней верст, десятками болот…
 

На первой трехтонке распласталась «Яковская» плоскость, на второй – мотор и фюзеляж с хвостовым оперением. Во Всходах нас окружает толпа людей, просит рассказать. И так в каждом селении. Ночью прибыли в Вязьму. В городе порядок и суровость фронтовой обстановки. Зловеще торчат развалины домов.

28 августа

Что делается в воздухе!.. Бомбардировщики в сопровождении истребителей атакуют наши наземные части, им преграждают дорогу краснозвездные молнии. Грохот и треок, вражеский «Юнкере» врезался в землю. За ним падает «Мессершмитт». А остальные полезли в облака. Их там клюют наши «ястребки». Гадам не укрыться и в тучах над советской землей!

29 августа

Привезли газеты. С жадностью набрасываемся на «Правду», «Известия», «Комсомолку», «Красную Звезду». Хороши статьи А. Н. Толстого. Превосходен Илья Эренбург.

1 сентября

Ночь… Трудно ехать без света. Иван Павлович Жиров осторожно ведет трехтонку по правой стороне автотрассы. В мутном небе гудят фашистские бомбардировщики – летят на Москву. Зенитчики угощают их огнем и металлом. В деревне Сатарая остановились на ночлег. В крайнем доме нас любезно встречает старушка. Попив крепкого чая, ложимся спать. На стене, оклеенной газетами, я прочитал: «Железная сила содружия» – моя статья в газете «Большевистская молодежь» о военных стихах В. В. Маяковского.

10 сентября

Ельнинская земля в огне. Перемешанная с металлом и кровью, она щедро принимает изуродованные трупы фашистских убийц. Наши войска теснят гадов. Давят их танками и рвут на куски снарядами. Скоро, скоро придет им конец на этом плацдарме огня и железа.

Ворота для фашистов будут закрыты.

11 сентября

Лес. Тишина. Падают листья. Веет осенней прохладой. Кажется, никого нет. Между тем под землей кипит жизнь: звонят телефоны, отдаются приказы, проводятся политбеседы. У дежурных машин летчики, техники и мотористы читают армейскую газету «За Родину», фронтовую – «Красноармейскую правду», поступившие за несколько дней «Правду», «Известия», «Комсомольскую правду». Кто‑то принес несколько книжек, в их числе был альманах смоленских писателей «Родина». Один из летчиков читает вслух стихи, и я слышу родные мне строки. «Да будет прославлена Родина–мать» по просьбе собравшихся читается дважды. Никому невдомек, что здесь, рядом, под густою подонхайскою елью, стоит взволнованный автор.

29 сентября

По Семлевокому тракту въезжаем в Вязьму. Вечереет. Надо ночевать.

Идем в обком партии. Встречаем Власова, Чатченкова и других смолян. В НКВД нашел Гуревича и Соколова. Вечером, часов в десять, встреча в редакции «Рабочего пути». С большой радостью встретила меня бывшая ученица 3–й средней. школы, студентка третьего курса факультета языка и литературы Смоленского пединститута Вера Кисловская. Рад я видеть свою воспитанницу. Горькие вести передала она мне: много смоленских вузовцев погибло в плену фашистских палачей. Мы молча почтили их память и мысленно поклялись жестоко отомстить врагу.

5 октября

«Хе» и «До» сегодня висят над дорогами, взрывают воздух и землю, уничтожают жилища, людей и животных. Вот они заходят строем в пятнадцать штук и один за другим устремляются вниз, затем второй эшелон, превышающий численно первый, повторяет все снова… И так без конца. А по тропинкам, проселочным дорогам и трактам, по лесам и полям идут и едут, движутся пестрыми, нервно раскачивающимися волнами жители окрестных селений. Падают убитые и раненые, мечутся, спасаясь от бомб, женщины и дети. Стон, крики, плач… И мчатся машины, грохочут танкетки, тракторы, проносится кавалерия. Артиллеристы тащат орудия, снаряды, трофеи. Пепельное облако пыли висит над дорогой. Народ и армия отступают. А над ними грозными волнами барражируют «Хейнкели» и «Мессершмитты», поливая свинцовым дождем дрожащую землю. Обочь дороги лежат ребятишки: их трое – два мальчика и девочка. Алые струйки крови окрасили серую пыль и пучки придорожной травы. Мальчик лет семи лежит лицом к небу, разбросав ручонки, с полуоткрытым ртом, словно он хочет что‑то сказать нежно–простое и мудрое. Девочка уткнулась личиком в пыль, поджала ножки, сложив лодочкой руки, выбросив их вперед. Красная полоска горячей крови стекает по шее на землю. Вражеская пуля попала в детский затылок.

Ельненский тракт. Лес. Вечереет. Справа разрывается бомба. Трещат могучие сосны. Глухой шум далеко катится по лесу. Стучат пулеметы. Это разносится их клекот. Черт с ними. А больно, ох как больно отступать! Но будет время, мы заменим этот глагол словом «вперед», и тогда худо придется врагу – припомним все: и наши отходы, и детскую кровь, и зарево новых пожаров…

Едем всю ночь. Становится холодно. У деревни Максименки устанавливают дальнобойные орудия. Небо позади в огне…

6 октября

Вязьма… Развалины. Пепел. Воронки. Над элеватором висят немецкие бомбардировщики. Грохот и гигантские столбы взорвавшейся земли. Магистраль Москва – Минск под обстрелом. Впереди нашей машины разрывается бомба. Под откос летят осколки грузовика и куски человеческого мяса. Ни стона, ни крика – ужас отнял язык.

…С шофером А. Нестеровым направляемся в разведку. Аносово – Гашено – Вырубово – Большие Ломы. Немцы бомбят. Выскочивший из облаков «ИЛ-2» первой же очередью вогнал фашистского бомбардировщика в землю. Вскоре вся колонна двинулась на Царево Займище. Вот оно, древнее село русское, где в критическое для Отчизны время, 129 лет тому назад, 30 августа 1812 года, по–солдатски одетый фельдмаршал М. И. Кутузов появился перед полками. Отсюда 67–летний полководец повел свою армию на Гжатск. Главнокомандующий знал неприятеля и, последовательно нанося ему раны, уводил свою армию в целях ее сохранения.

Кто знает, может быть, и теперь, обращаясь к памяти Кутузова, мы воскрешаем маневры фельдмаршала, чтобы потом из глубокого тыла там, под Москвой, опрокинуть врага.

12 октября

С шофером Мишевым – в Кубинку. Нужны тракторы. Путь пересекли «Юнкерсы». Падают бомбы. За взрывами бомб следуют пулеметные трели.

28 лет тому назад русский человек поручик Поплавко поставил в гондолу «Фармана» пехотный пулемет «максим». Толкающий винт самолета, расположенный позади коробки крыльев, позволил вести огонь из гондолы вперед и со стороны. Через два года после этого опыта русского поручика француз Гарро и голландец Поккер, работавший по заданию немцев, создали пулеметы для стрельбы через вращающийся винт. И вот теперь, в Отечественную войну советского народа с гитлеровскими ордами головорезов, каждый взрослый и малый видит и слышит свинцовый разговор в воздухе. Теория и практика воздушной стрельбы стали чудовищным средством истребления и разрушения в воздухе и на земле.

14 октября.

Изумительный, яркий, золотой день суровой, военной осени! Мы держим путь на Москву. Шоферы волнуются. Многие из них никогда не были в столице. Теперь придется самим вести фронтовые машины по городу–богатырю. Москва у всех на устах. Воспоминания, рассказы, советы… На несколько километров растянулась колонна по трассе. Навстречу грохочут танки, тракторы, тянущие пушки, машины с боеприпасами. Слева и справа шоссе в направлении к фронту вытянулись дула дальнобойных и противотанковых орудий.

Многое видела Москва, многое ею пережито. И войны, и голод, и пожары, и чума – все висело над ней, все хватало ее за горло, все давило, морило, подкашивало. А она побеждала. И выпрямлялась. Залечивала раны.

Комсомольцы едут на фронт… Мы подхватываем их песню – нашу песню. Медленно движемся к столице.

18 октября

Дождь идет, низко летят «И-16»… На станции разрушена школа. Вражеская бомба попала в самое здание. На полу, в грязи на улице валяются книги… Томики Пушкина, Лермонтова, Байрона, а «Война и мир» Л. Н. Толстого повисла на развороченной раме. Гоголь, Достоевский, Маяковский… На столе раскрыта брошюра: М. Горький. «Если враг не сдается – его уничтожают!».

27 октября

Холодно. Замерзают руки и ноги. Проехали Бронницы, Коломну, Шураво–Луховицы. Стоим в Дяшлеве. Крутим жгуты из соломы. Раскладываем костры. Отсюда видна Рязань – город, принявший первым из центральных русских городов удары татар в XIII веке. Рязанцы тогда заявили врагу: «Лишь когда никто из нас не останется в живых, тогда все будет ваше!» Сейчас банды фашистов рвутся к Рязани, чтоб с глубокого тыла ударить по Москве. Рязанцы, верные клятве своих героических предков, выполняют и теперь воинский долг перед Родиной: враг не пройдет!..

А он лезет, бросается на город с воздуха. Вот загремела, треснула, разорвалась земля. К облакам поднимаются столбы густого, черного дыма. Стервятник уходит, вдогонку за ним направляются «МИГи».

Через два часа на наш аэродром сядут бомбардировщики. Торопимся, над нами разворачивается «уточка». Приземляется у самой дороги. Из кабины вылезли капитан и полковник – командир 38–й САД (смешанной авиационной дивизии). Приказание: немедленно приступить к делу.

Великолепно!

1 ноября

С утра до вечера гудят бомбардировщики. Летают! Летчики и техники уже сутки находятся на аэродроме. Им подвозят горячую пищу: возле самолетов, у костра в березовой роще эти люди завтракают, обедают и ужинают, не заботясь о тепле, уюте. Они получили ответственное задание – разрушать коммуникации врага в районе Калуги – и делают все необходимое, чтобы выполнять его с честью.

БАО весь на ногах. Работа спорится. Согласованность в наших действиях враг почувствует на своей шкуре.

16 ноября

После обеда – событие: подали мне сразу шесть открыток от Сони, и какая же меня радость охватила! На одной из них я увидел контуры милой ручонки Галюси! Родная моя девочка! Как, должно быть, старательно, с нежной любовью ко мне, расправляла ты свои пальчики на желтоватой открытке, которую за несколько тысяч километров доставит почта до фронта! Вот и семью нашел! Одной раной меньше. Но где же мать, сестры, родные?

2 декабря

Меня радушно приняли в колхозном доме. Николай Андреевич Ершов, работник депо станции Коломна, побывавший в плену у немцев в годы первой мировой войны, с ненавистью рассказывает о нравах «арийцев». А ведь тогдашние немцы были скромнее, человечнее современных фашистских бульдогов.

Ольга Андреевна любит слушать рассказы. Дочь Оля и сын Сережа допоздна читают газеты – мать хочет знать все, что делается на фронте. Она жадно ловит каждое слово, и нередко по лицу ее катятся крупные слезы – женщина не в силах сдержать горечь обиды за муки, страдания и гибель советских людей. И она говорит мне: «Кажется, руками бы всех задушила, до чего они мерзки, проклятые…»

4 декабря

Морозная полночь. Над деревней луна. В избе тепло и уютно. Хозяйка и дети спят. Я один у керосиновой лампы. Да еще большой серый кот, так легко прыгающий через веревку, мурлычет у меня на коленях.

В такое время приятно предаваться воспоминаниям.

Сейчас вот зима. Снег. Кругом запорошенные леса. Ничто не взрывает ночную тишину. А пройдет часовой за окном – скрипучий снег как бы вызывает отдаленный винтовочный треск, переходит в орудийный гул, и встают перед взором гремящие танки, дальнобойные пушки, гудящее небо над Ельней. И люди, чудесные русские люди выходят на поля из дыма, огня и железа…

Вот стоит он, высокий, худой, просто одетый пилот. Ему 22 года. А воюет он с немцами с первого часа войны. Не расстается с боевым истребителем. Летает почти ежедневно. «Мы – вязниковские, из Ивановской области», – говорит он с ударением на «о». Воевать ивановцы могут.

Да, это доблестный сын вязниковцев. Пролетарская честь в нем жива. Она непобедима и сильнее смерти.

Товарищи зовут его дружески Иван Сергеевич, а военком полка батальонный комиссар А. В. Житный встречается с ним как с героем. «Ну, как, герой, дела?» – спрашивает он ежедневно. И тот отвечает: «Дела? Дела, комиссар, поправляются, еще крестоносца подбил…» Если же день проходил без победы, летчик старался не попадаться на глаза комиссару, а если уж встречался, не дожидаясь вопроса, бросал на ходу: «Дела сегодня неважные… Ни одного гада в небе не поймал». – «Ну, ты еще завтра поймаешь, Зудилов. Не унывай, брат», – подбадривал комиссар. «Завтра‑то я постараюсь. А сегодня дал маху… Честное слово…»

Методично тикают ходики. Третий час ночи. Мороз. Над деревней луна…

8 декабря

В колхозном правлении деревни Дарище делаю доклад «Две Отечественные войны русского народа против иноземных захватчиков (нашествие Наполеона на Россию в 1812 году, вторжение немецко–фашистских войск в СССР в 1941 году)». Колхозники проявили к лекции большой интерес. Тут же высказались за необходимость досрочного выполнения поставок фронту и выразили желание, чтобы я повторил лекцию в деревне Новая.

15 декабря

Весь мир облетело известие о победах на севере, юге и под Москвой. Удар за ударом. Советские генералы бьют гитлеровских полководцев. В Берлине визжат: «Зима виновата. Мороз жмет… Красная Армия тут ни при чем, да и вообще мы выравниваем линию фронта и отходим на зимние квартиры…»

Впрочем, от гитлеровских заправил, насильников, убийц и мародеров и не приходится ждать здравого понимания мира…

Получен приказ: срочно перебазироваться. Грузим горючее, боеприпасы, авиаимущество, продовольствие, обмундирование – и в путь.

31 декабря

Каменка. В 40 километрах от Подольска здания разрушены, сожжены. Мосты взорваны. Провода перерезаны. Два дня тому назад здесь были немцы. Бои идут в Спас–Загорье. Там наш аэродром. Проезд еще закрыт. Командующий армией обещает вечером фашистов выбить из села. Возвращаемся в Подольск. Подольцы с радостью приняли нас, как родных. Техчасть в доме № 50/18 у Константина Георгиевича и Марии Васильевны Синегубовых. Добрые, славные люди.

За накрытым столом слушаем выступление М. И. Калинина.

Заздравная чаша за новый победоносный год.

Тепло. Уютно. Давно мы не видели электричества и в семейной обстановке не слушали радио. Допоздна сидели.

Дорогие наши старички проявляли родительскую заботу о каждом из нас.

Мария Васильевна подарила мне новый блокнот в фиолетовой обложке. Моей матери, видимо, нет в живых… Я принял этот блокнот из рук женщины, которая на время заменила мне мать. От него повеяло материнской лаской, и потому запишу в нем все, что продиктует мне новый героический год ожесточенных схваток с фашизмом.

1 января 1942 года

Первый день нового года напряженных боев за Отчизну. По старому Варшавскому шоссе, рокоча, проносятся танки, вздымают снежную пыль грузовики.

Живописен подольский пейзаж. Березовые рощи, глубокие овраги, межлесные поляны, и над всем этим – высокое, ярко–голубое январское небо… Но вот Каменка: словно другая природа, другая земля. Дорога в зияющих Дырах – мосты взорваны, деревья – подобие мертвецов, застывших с распростертыми руками, вдоль шоссе обезображенные пни – остатки срубленных телеграфных столбов, в снегу – неровные витки проводов. А деревни? Руины и пепел пожарищ…

Окатово, Белоусово, Доброе… Десятки сожженных домов, разрушенных сараев. Торчат обгоревшие трубы, валяются куски разбитой посуды. Обочь дороги – обледеневшие трупы, частокол белых крестов – фашистские завоеватели получили «жизненное пространство» на русской земле.

Печать битвы – на всем. И на взрытом, почерневшем снегу, перемешанном с глыбами мерзлой земли, взорванной снарядами и бомбами, и на сожженных, исковерканных домах селений, и на искалеченных, подбитых деревьях…

19 января

Горячие дни. На аэродроме полно самолетов. «ПЕ-2», «И-16», «МИГ-3», «У-2». Четыре полка. Скоро сядут еще.

22 января

Живет аэродром! Летчики совершают по пять вылетов в день в лагерь врага. Мы расположились по–хозяйски: открыли баню, прачечную, хорошо разместили личный состав полков и батальонов. Вечером читал доклад «Две Отечественные войны русского народа против иноземных захватчиков».

6 февраля

С утра занятия на аэродроме. В кабине «ПЕ-2» Г. К. Дубинин детально знакомит с оборудованием кабины бомбардировщика. Подготовка к полету началась.

Василий Иванович Коненко, Герой Советского Союза, кандидат технических наук, доцент, а в то время штурман одного из экипажей 46–го скоростного бомбардировочного полка, хорошо знал В. Горбатенкова. Он написал мне: «Впервые с ним я встретился на аэродроме в Спас–Загорье в январе 1942 года. Он–работал в техотделе БАО, очень быстро подружился с нашим экипажем, часто беседовал с нами, интересовался деталями боевых полетов, очень переживал, что не мог лично с оружием в руках уничтожать фашистов…

Тогда же у него возникла мысль изучить штурманское дело, чтобы в качестве штурмана экипажа непосредственно участвовать в полетах. Мы его поддержали…»

И один из первых, кто поддержал В. Горбатенкова и помог утвердиться в правильности своего решения, был Григорий Кириллович Дубинин – тогда комиссар 2–й авиационной эскадрильи полка. С ним В. Горбатенков впервые поднялся в воздух.

Штаб БАО. Обычные горячие дела. Волнуются инженеры полков. Боевые задания следуют одно за другим. Горбатенков торопится на склад. А на пороге комиссар Дубинин, немного взволнован, разгорячен, нетерпелив.

 – Вас‑то я как раз и ищу. Был дома, на складе. Поймал, наконец. Летим… – говорит он Горбатенкову.

 – Когда? – иронически спрашивает Василий.

 – Сейчас. Через тридцать минут будем в воздухе, Одеваемся в общежитии.

 – Какое задание?

 – Разведка.

Горбатенкова охватывает волнение. Не показывая вида, он отдает необходимые распоряжения оставленному за себя воентехнику, указание кладовщикам.

Горбатенков успевает забежать в общежитие. Товарищи ему подают кто шлем, кто комбинезон, кто чулки, кто унты. Быстро и ладно подгоняют обмундирование, напутствуют, восторженно и радостно провожают в полет.

Перед вылетом инженер Искорнев проверяет технические знания, техник по вооружению обстоятельно пытает его об огневых средствах самолета. На аэродроме у самолета «Пе-2» летчики, штурманы, мотористы. Ревут моторы. Григорий Кириллович кладет руки на штурвал. Приказывает включаться в разговор. Порулили…

Первый полет. Их будет много в жизни Горбатенкова, но этот первый – самый памятный.

На небольшой высоте идут вдоль шоссе – на Малоярославец.

 – Штурман, поводите пулеметом, – говорит по переговорному устройству Дубинин. – Проверьте готовность к бою.

Повторив приказание, Горбатенков приступает к Делу.

 – Впереди Ильинское. Видите? Здесь были жаркие бои.

 – Хорошо вижу. Помню Ильинское.

Высота три тысячи метров. Горбатенков зачарованно смотрит вниз. Немного колет в ушах, он непривычно крутит головой. Хорошая погода позволяет рассмотреть далеко в округе.

 – Перед нами Медынь. Видите?

 – Вижу, – рассеянно говорит Горбатенков.

 – Влево Юхнов.

Дубинин уверенно ведет машину, последовательно отдает распоряжения.

 – Колупаев, – обращается Дубинин к стрелку, – передайте на землю: «Летим над фронтом, все в порядке».

Радист повторяет приказание и через короткое время докладывает:

 – На землю передано.

 – Штурман, температура… Штурман, внимательно следите за воздухом по сторонам, особенно против солнца. Я буду смотреть вперед… Штурман, дайте ракеты. Свои. Сигнальте.

Горбатенков поспешно выпускает две красные ракеты.

 – Ракету вверх.

 – Даю. – Горбатенков волнуется, но действует правильно, безошибочно.

 – Огибаем город.

 – Видимо, на Каменку выскочим? – спрашивает Горбатенков, боясь ошибиться и этим вызвать недовольство командира.

 – Сейчас посмотрим.

Самолет низко идет над лесом.

 – Узнаете?

 – Каменка.

 – Точно.

 – Белоусово. Дорога на Угодский завод.

 – Точно.