Текст книги "Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

И все стало на свои места.

Жанна, конечно, знала об этом проходе и воспользовалась им, чтобы отсечь «хвост», то есть меня. Причем проделала все это просто безукоризненно. Я вспомнил, как, входя в заросшую калитку, она даже сложила зонтик, сунула его в сумку, давая понять, что она дома, она пришла и зонтик ей уже ни к чему. На то, чтобы быстрым шагом пройти весь этот лабиринт, требовалось не больше двух–трех минут, но вышла она уже за поворотом.

Оставался один вопрос – зачем ей понадобились эти игры?

А может быть, это не игры, а суровая необходимость, возможность уцелеть, выжить?

Опять же пистолет в сумочке…

Рыжему лейтенанту она сказала, что провела ночь со мной, хотя я ее об этом не просил. Она меня спасала или себя?

Все–таки есть различие, когда собирается мелкая шелупонь, мечтающая купить подержанный «жигуленок», и когда в одной комнате оказывается публика другая – миллионеры, пусть даже скрытые, тайные. Как далеко, как далеко был тот банкет с шампанским в Центральном Доме литераторов, когда все радовались необыкновенным закускам, непривычному питью. Возбуждала сама обстановка, пустота высокого зала, обилие свежего воздуха, не испорченного дымом плохих сигарет, вонью рыбных потрохов, криками дурными и необузданными. Теперь, посетив рестораны Кипра и Мадрида, Канар и Стамбула, все немного поуспокоились, как бы подустали. Да, наверно, именно это появилось в словах, повадках, даже в походке – этакая изысканная утомленность.

На звонки Выговского съехались все точно в срок, не позже и не раньше. Время для всех вдруг обрело какую–то незыблемую твердость, с ним уже нельзя было поступать как прежде – легко, беззаботно, с безоглядной щедростью. И в глуповатом определении «время – деньги» появился смысл, значение, даже тяжесть.

Агапов приехал на новом джипе, а почему бы и нет? Машина надежная, с хорошей проходимостью, сильная, красивая машина, ее можно загрузить всем, что понадобится в дороге. Французский джип, едва ли не самый большой из всех джипов.

Усошин – на поезде. В мягком вагоне, двухместном купе, которое он занял с красивой девушкой – дерзкой, вызывающей, но при этом послушной.

Курьянов прилетел рейсовым самолетом.

В общем, собрались.

В кабинете Выговского.

Разговаривали сдержанно, здоровались вполголоса, улыбались затаенно. Никто не вскрикивал, не хохотал весело и переливчато, никто не хлопал друг друга по спине и не бросался в чьи–то там объятия. Посверкивали дорогие туфли, вспыхивали в полумраке дорогие галстуки, воздух наполнял запах хороших духов, одеколонов и прочих лосьонов.

Серьезная публика собралась.

Миллионеры.

Особняки в Испании и на Кипре, дачи в Подмосковье, квартиры в лучших домах, внутри Садового кольца.

Выговский толкался в общей толпе, произносил какие–то слова, улыбался, но когда сел за свой стол, все поняли, что пора заниматься делом. Немного суетился Курьянов – всем крепко жал руки, заглядывал в глаза, жарко дышал. Чувствовал себя новичком, хотел понравиться и выдавал, выдавал себя. На него поглядывали усмешливо и понимающе. Ну, хлопнул мужика, завалил, можно сказать. С кем не бывает? Делал бы дело. А дело свое он делал, деньги получал и вслушивался, вслушивался в каждое оброненное слово – проникался.

И это тоже все видели и снисходительно прощали. Проникайся, дорогой, проникайся. А там посмотрим…

– Давно мы не собирались в столь полном составе, – сказал Выговский.

– Надо бы почаще, – быстро вставил Курьянов, и все опустили головы, скрывая понимание – лезет мужик, лезет без мыла. Не надо бы ему вот так возникать, не надо бы…

– Был бы повод, – сказал Выговский. – Суть знаете. По нашей вине случилась беда. В гостинице «Россия». Люди пострадали. Недоработка вышла. Решение было правильное, исполнение… Оставляет желать лучшего.

– Ни фига себе! – дернулся Здор.

– Миша, ты хочешь что–то сказать? – спросил Выговский.

– Виноват, – Здор прижал ладони к груди.

– С нас хотят получить пять миллионов долларов. По миллиону за каждого.

– Послать их! – сказал Курьянов.

– Ты берешься это сделать?

– Обсудить надо… Поприкинуть, – смешавшись, пробормотал Курьянов.

– Вот и я о том же.

– Они сами пришли сюда? – спросил Горожанинов.

– Не приходили. Не звонили. И не возникали никаким образом. Усвоили урок в гостинице. Общаться с нами им показалось опасно. Человечка прислали.

– А может, этот человечек никого не представляет? – спросил Агапов. – Сейчас такие водятся… Появились откуда–то. Раскрутить бы его.

– Обещал представить доказательства.

– Какие?

– Позвонил и сказал, чтобы мы не волновались. Доказательства, дескать, будут достаточно убедительными.

– Пять миллионов – это ни в какие ворота! – воскликнул Курьянов. – Нет таких цен. На нас просто наехали. Беспредельщики какие–то. Отшивать их надо.

Мандрыка сидел в глубоком кресле лицом к окну. Слушать слушал, но головой не вертел и как бы показывал своей нарядной неподвижностью, что это еще не разговор, это все треп, а настоящий разговор начнется позже.

– Что молчишь, Вася? – обратился к нему Выговский.

– Миллион можно отдать, чтобы погасить пожар. Миллион – это нормально. Много, но нормально. И мы такую сумму выдержим без больших потрясений.

– Миллион долларов неизвестно кому?! – Курьянов недоуменно обвел всех гневным взглядом. – Не понимаю!

– Мы можем, конечно, им сказать, что сами разобрались с исполнителями, – медленно проговорил Выговский.

– Не понял? – резко повернулся к нему Усошин. – Это что же получается… Вы сами разобрались с ребятами?

– Получается, – пожал плечами Выговский. – Дело в том, что они тоже запросили за каждого из пятерых… Не так много, но достаточно круто.

– И вы с ними… разобрались? – уточнил Горожанинов.

– Ладно, Коля, проехали! – не выдержал Здор. – Проехали. Успокойся. Они уже никогда у нас ничего не потребуют. Ни сегодня, ни завтра. Вляпались они! Засветились! И мы все оказались на волоске!

– Твоя работа? – спросил Усошин.

– Ладно, Николай, хватит, – вмешался Выговский. – Действительно, дело прошлое.

– Его работа? – продолжал Усошин с непонятной настойчивостью. – Здор их убрал?

– По нашему общему решению.

– Их убрал Здор?

– Да, – наконец произнес Выговский.

– Больше вопросов нет, – Усошин откинулся в кресле и закрыл глаза, словно получил наконец то, чего так долго добивался. – А я и не знал, – проговорил он. – Думаю, куда это мои ребята пропали, почему молчат, почему прячутся… А это, оказывается, Здор с ними разобрался… Надо же, какой молодец. Нехорошо, – пробормотал Усошин, но в наступившей тишине все его услышали.

– Что нехорошо? – спросил Здор.

– Гриша и Валера – мои ребята. И если с ними решили разобраться, я должен об этом знать. А я не знал. Решение принималось без меня. Это нехорошо.

– Да, действительно, накладочка вышла, – примирительно сказал Горожанинов.

– Накладочка? – удивился Усошин. – Хороша накладочка… Но главное сделано – разобрались! – Усошин подмигнул Здору, весело так подмигнул, заговорщицки, чуть ли не половиной лица. Дескать, уж мы–то с тобой знаем, как все надо понимать, уж мы–то с тобой не промах, крутые ребята.

– Не слышу предложений, – напомнил Выговский.

– Я уже предложил, – сказал Мандрыка. – Отдать миллион долларов и закрыть вопрос.

– А ты, Толя? – обратился Выговский к Курьянову.

– Послать подальше. Сколько бы мы им ни дали – это будет только начало. Знаю я эту публику. Нам надо или всем разбегаться в разные стороны, или послать. Предлагаю послать.

Все слушали Курьянова с легкой полуулыбкой – он слишком часто подчеркивал причастность к делам фирмы, к людям, к проблемам, без всякой надобности все время повторял «мы».

– Повидаться бы с ними, – предложил Агапов.

– Уже говорили об этом… Не отказываются, но пока уклоняются. Побаиваются.

– А чего им опасаться?

– Боятся, что гостиничная хохма может повториться.

– Решайте, – пробормотал Агапов.

– Нет, ребята, так не пойдет! – жестко сказал Выговский. – Или мы едины в принятии решений, или нет. Каждое решение должно приниматься сообща. Мы все в равной степени замараны. Никто не должен остаться в стороне, другими словами, никто не должен оставаться слишком уж чистеньким. Это попросту опасно для всех.

– Хорошая мысль. – Усошин все так же сидел в кресле, откинувшись на спинку, глаза его смотрели прямо в потолок.

– Николай, повторяю, произошла накладка, – Выговский услышал негромкие слова Усошина. – У нас не было времени собирать всех и устраивать подобные совещания. Пойми – ребята засветились. Их вычислили.

– Можно было позвонить.

– И на звонок не было времени.

– Так не бывает.

– Тогда садись на мое место, – вспылил Выговский.

– Все мы рано или поздно сядем… На то место или на другое место, – Усошин усмехнулся, нехорошо усмехнулся, имея какую–то свою мысль, свое понимание происходящего.

– Как я понимаю, никто не может ничего предложить? – сказал Выговский.

– Дать бой, – продолжал настаивать Курьянов.

– Мы уже дали бой… И не один… С каждым боем проблем у нас не становится меньше, их становится больше. С каждым боем. Так будет продолжаться и дальше. Я совершенно в этом уверен.

– Они обещали доказательство того, что существуют? – спросил Агапов. – Тогда подождем доказательств.

– Обещали в течение нескольких дней.

– А этот их посланник или представитель… Если ему пальцы в дверь? – предложил Курьянов. – А можно еще кое–что зажать дверьми… Заговорит.

– Он ничего не знает, как мне кажется, – сказал Выговский. – Сознательно подобрали человека со стороны, который бы ничего не знал. Грамотно поступили.

– Будут звонить?

– Не знаю.

– Может быть, письмо подбросят?

– Сомневаюсь. Письмо – это уже след. Миша, – обратился Выговский к Здору, – твое слово.

– Отдать миллион, и пусть катятся. Миллион за пятерых отморозков – это хорошая цена.

– Если откажутся?

– Усилить охрану.

– А если начнут грозить?

– Еще усилить охрану.

– Я склоняюсь к тому же, – сказал Усошин.

– Пусть так. – Выговский передвинул на столе какие–то бумаги, бездумно передвинул, просто чтобы сосредоточиться. – Сергей, – он поднял голову, нашел глазами Агапова. – Ты вроде как шкуру медвежью обещал привезти из диких своих краев?

– Есть шкура! – обрадовался Агапов перемене темы. – Отличная шкура!

– Где же она?

– Привез шкуру! – Глаза Агапова сияли такой неподдельной радостью, будто не он привез медвежью шкуру, а ему привезли. Он был в очередном своем сером свитере с красными узорами, из–под свитера выступал воротник белой рубашки, вьющиеся волосы падали на лоб. К своим сорока годам Агапов умудрился сохранить румянец и выглядел если не красавцем, то где–то совсем рядом, совсем рядом. – Сейчас! – и он рванулся к двери.

– Куда он? – спросил Выговский.

– К машине, – пробормотал Усошин, который чувствовал себя причастным ко всем делам, касающимся Агапова. Все–таки оба из одних мест, оба представляли северный блок фирмы. Поднявшись из кресла, он подошел к окну, отдернул штору. Перед окном простиралась небольшая площадь, уставленная машинами, хорошими машинами.

Сзади к Усошину подтянулись остальные, и все увидели, как большими даже не шагами, а как бы прыжками Агапов пересек площадь, подбежал к своей машине, к роскошному французскому джипу, на котором он за сутки преодолел почти две тысячи километров. Все видели, как он достал из кармана ключи, открыл дверцу джипа, протиснулся внутрь машины, пытаясь достать с заднего сиденья объемистый сверток, перетянутый шпагатом…

А потом, словно на экране, словно понарошку все увидели взрыв – изнутри джипа вырвался огонь, раздался оглушительный грохот, оконные стекла ввалились внутрь кабинета Выговского, осыпав всех стеклянными брызгами, так похожими на брызги шампанского, которые совсем недавно, совсем недавно тоже сверкали в воздухе искрящейся радугой.

Развороченный джип горел, черные клубы дыма поднимались вверх с каким–то злобным торжеством, изломанное, дымящееся тело Агапова, выброшенное взрывом, лежало в нескольких метрах и тоже дымилось, дымилось, как какая–то часть джипа.

И в этот момент прозвенел звонок.

Не отвечая, Выговский поднял трубку и тут же опустил ее на рычаг. Прошло ровно столько времени, сколько требуется на то, чтобы снова набрать номер.

– Да! – отрывисто крикнул Выговский в трубку.

– Простите, пожалуйста, – прозвучал вкрадчивый надтреснутый голос. – Я был у вас несколько дней назад по поводу пяти миллионов долларов… Вы меня помните? Я – никто и звать меня никак…

– Помню.

– Во время нашей встречи вы пожелали получить доказательства серьезности наших намерений.

– Припоминаю.

– Теперь вы их получили. Этого достаточно? Или, может быть, вы захотите…

– Вполне достаточно, – Выговский положил трубку и обвел взглядом все оцепеневшее руководство фирмы «Нордлес», которое молча слушало разговор. – Это они звонили. Спрашивают, достаточно ли нам этого доказательства, – Выговский кивнул в сторону разбитого окна, в которое уже просачивалась гарь пылающего джипа.

– Может быть, он живой? – предположил Здор, показывая на распростертое тело Агапова.

– Живые так не лежат, – сказал Мандрыка. – Ты что, не видишь, у него полголовы нету.

На площадь из здания фирмы выбежали охранники, оттащили от горящей машины тело Агапова, собрались прохожие, толпа все нарастала, а здесь, в кабинете, стояла полная тишина – говорить было не о чем. Потрясенные люди молча наблюдали за суетой на площади.

– А вы сожалели, что приехали напрасно, – сказал наконец Выговский. – Очень кстати приехали. Похоронить надо Сергея.

– Я его с собой увезу, – сказал Усошин. – Там и похороним.

– Да, – кивнул Горожанинов. – Так будет лучше. И вам здесь меньше хлопот. А потом, как я понимаю… Нам бы сейчас не надо вместе собираться.

– Это еще почему? – дернулся Здор.

– Когда люди вместе, требуется меньше взрывов.

– Шкура–то, похоже, сгорела, – неожиданно проговорил Курьянов.

Все с недоумением посмотрели на него, не понимая, о чем идет речь.

В этот момент снова раздался звонок.

– Да, – сказал Выговский.

– Простите, но нас неожиданно разъединили, – снова раздался надтреснутый голос.

– Нет, это я положил трубку.

– Но мне нужно что–то передать пославшим меня добрым людям. Каково будет ваше решение?

Выговский некоторое время молчал, потом покачал трубку на руке, как бы взвешивая, как бы удивляясь ее неподъемной тяжести, и, не добавив ни слова, положил на рычаг.

Девятнадцатый корпус, одиннадцатый номер – даже в звучании этих чисел мне последнее время видится что–то мистическое, но благорасположенное, словно добрый знак. Оба они нечетные, причем даже отдельные цифирьки – и те нечетные.

И вот стою я на лоджии, у самых перил, выкрашенных когда–то, в более состоятельные времена, зеленой краской, слушаю шелест дождя в кипарисах, подо мной сверкают тяжелые зеленые листья лаврового куста, и со все возрастающим ужасом наблюдаю за тем, что происходит на моих глазах.

А происходит следующее.

Рыжий лейтенант набрал где–то чуть ли не роту солдат, человек двадцать, не меньше, выстроил в одну шеренгу прямо у безносого Ленина с неприлично красными губами и велел медленно двигаться в мою сторону, всматриваясь в траву и подбирая все, что они в состоянии увидеть молодыми своими, зоркими, старательными глазами. Окурки, спички, косточки от персиков, пивные пробки, презервативы всех цветов радуги и со всевозможными зверушками на окончании – заячьи ушки, слоновий хоботок, красный колпак шута и даже кулак Майкла Тайсона. А он, лейтенант, потом будет все это осматривать и прикидывать – есть в этих предметах какая–либо ценность для следствия.

И вот вижу, как движется эта шеренга, медленно и неумолимо приближаясь к тому полузасыпанному колодцу, в котором спрятан мой пистолет с глушителем. Но еще до того, как два десятка солдат приблизились к колодцу, я услышал возбужденный крик одного из них. К солдату тут же бросился лейтенант, шеренга рассыпалась, и все столпились у дерева.

Я все понял.

Солдаты нашли пулю в дереве.

Подойдя, лейтенант внимательно осмотрел повреждение на коре, поковырял пальцем, сдвинув бровки к переносице, о чем–то задумался и велел солдатам снова растянуться в шеренгу. Парни неохотно оставили дерево и медленно двинулись к моему колодцу. А лейтенант продолжал выковыривать пулю.

Я решил к нему присоединиться.

– Важная улика?

– А, это вы… – он пристально посмотрел мне в глаза. – Интересуетесь?

– А как же! Осень, событий никаких, а тут все же развлечение… Что они ищут? – спросил я, кивнув на солдат.

– Кто ищет, тот всегда найдет, – невпопад ответил лейтенант, но не мог, не мог удержаться, чтобы не похвастаться находкой. – Видите? – спросил он, показывая на ствол акации.

– А что тут?

– Пуля. Сюда вошла пуля. Так что той ночью здесь происходило настоящее сражение, а вы, наверно, и знать не знали?

– Был пьян, ничего не помню.

– Да, я заходил в стриптизное заведение. Ваши показания подтвердились. Вы действительно выпили на двоих три бутылки коньяка.

– Это только то, что видели официанты, – скромно добавил я.

– Распорядительница сказала, что вы сунули девушкам в трусы…

– Куда? – переспросил я, воспользовавшись секундной заминкой рыжего лейтенанта.

– В трусы, – невозмутимо ответил он. – Вы со своим другом Андреем, который, кстати, исчез после того вечера, не оставив никаких сведений о себе… Странно, да?

– Так что мы с Андреем?

– Вы сунули каждой девице в трусы по сто гривен. Было? – спросил лейтенант таким тоном, будто уличил меня в чем–то кошмарном.

– Возможно.

– В каком смысле?

– Я не помню точно… Но что–то мы им в трусы совали. Может быть, даже деньги.

– Именно деньги. И ничего другого вы не совали. Не надо на себя наговаривать. Вопрос возникает… Какие же должны быть у человека доходы, чтобы взять и вот так запросто двести гривен сунуть в трусы совершенно незнакомому человеку?

– Вы хотите сказать, что это были сотни?

– Все четверо стриптизерок подтвердили. Письменно.

– Им не показалось мало?

– Они сказали, что это нормально.

– Значит, все–таки были сотни… Надо же.

– А вы думали?

– А мы не думали, – улыбнулся я, не выдержав собственной сурово–туповатой гримасы.

– Кстати, эти гривны мы у них изъяли.

– И они отдали?!

– Мы им вручили другие купюры, помельче. Но в сумме столько же. Они не в обиде.

– А зачем вам сотенные?

– На всякий случай. Надо проверить – не числятся ли они среди похищенных, украденных, не поддельные ли они… Ну, и так далее. Не буду же я рассказывать вам обо всех следственных действиях, которые мы проводим в связи с этим убийством.

И лейтенант снова повернулся к дереву и снова начал пальцем ковырять твердую, неподдающуюся кору акации.

– Надо взять стамеску, молоток и вынуть пулю вместе с частью дерева, чтобы не повредить полоски на боковой поверхности пули.

– А если повредить? – Лейтенант уставился на меня немигающим взглядом.

– Вам же надо установить, из какого оружия выпущена пуля, из какого ствола. А если полоски повредить, это определить уже будет невозможно.

– Да? – протянул лейтенант. – Откуда вам известны все эти подробности?

– Не знаю, – ответил я беззаботно. – Сейчас, наверно, каждый все это знает. Криминализация всей страны идет более успешно, чем в свое время электрификация.

– Вы так думаете? – переспросил лейтенант. Я знал этот прием – человек произносит совершенно незначащие слова, а собеседник вынужден что–то отвечать, и кто знает, может быть, по глупости своей, из страха или неуверенности возьмет да и брякнет что–то существенное. Следующими словами лейтенанта будут примерно такие: «Вы в этом уверены? Надо же, как все это интересно» – и прочая словесная шелуха. А я буду что–то отвечать, чем–то делиться, предполагать.

– Вы же и сами это знаете, – ответил я.

– Мне положено по должности обладать этими знаниями. Но вот ваша осведомленность повергает меня в самое искреннее изумление.

– Это пройдет, – сказал я.

– Что пройдет?

– Изумление. И наступит понимание.

– С вами очень интересно разговаривать.

– Я тоже многое почерпнул из наших с вами разговоров.

В это время солдаты, столпившиеся вокруг моего колодца, вдруг заволновались, стали кричать, махать руками и звать лейтенанта к себе, чтобы показать нечто настолько кошмарное, чего он никогда в жизни не видел и наверняка больше не увидит, – такое примерно возбуждение охватило молоденьких солдат.

– Не уходите, – сказал лейтенант, увидев, что я направился в сторону набережной. – Мне нужно еще с вами поговорить. Вы ведь не торопитесь?

– Куда можно торопиться в Коктебеле?

– Тоже верно, – для верности он ухватил меня за рукав и потащил к колодцу. Я уже знал, чем вызваны крики ребят, – наверняка нашли мой пистолет с глушителем. Был ли я огорчен этим, испуган, потрясен…

Нет. Ничуть.

Какое–то безразличие охватило меня.

Нашли? Ну и молодцы.

Удачи вам и побед. На всех фронтах.

Если и был кто потрясен по–настоящему, так это рыжий лейтенант. Когда он увидел, что от толпы солдат отделился парень и, опасливо держа пистолет на вытянутых руках, шагнул к нему навстречу, он даже, кажется, немного отшатнулся. Такой удачи он не ожидал. Лейтенант побледнел от волнения, и его веснушки сделались на лице почти серыми.

– Вот, – сказал солдатик, потрясенный собственной находкой. – Нашли.

– Где? – осевшим голосом спросил рыжий.

– В колодце. Ветками был прикрыт, мусором, бумажками.

Лейтенант почему–то обернулся ко мне и некоторое время рассматривал мое лицо, словно хотел обнаружить на нем какие–то преступные следы.

– Каково? – спросил он, кивнув в сторону пистолета – солдат все еще держал его на вытянутых руках.

– Отличная находка. Это большой успех, – опередив лейтенанта, я шагнул вперед и первым взял пистолет в руки. Чего не бывает, вдруг на какой–то планочке остались отпечатки моих пальцев, вдруг на каком–то изгибе я по неосторожности оставил свои следы. А теперь все они обесценены – и лейтенант, и солдаты видели, как я взял пистолет, я вертел его перед глазами и в конце концов протянул лейтенанту. – Теперь надо провести эксперимент.

– Какой?

– Баллистическая экспертиза.

– Цель?

– Необходимо установить, не из этого ли оружия убит человек, которого вы нашли несколько дней назад.

– И что для этого нужно сделать? – спросил лейтенант, видимо, полагая, что он сатанински хитер и раскалывает меня так тонко и изощренно, что я даже этого не замечаю.

– Необходимо сделать несколько выстрелов из этого пистолета, лучше теми же патронами, которые остались в рукоятке, – я взял из рук лейтенанта пистолет и отщелкнул обойму – вдруг там остались мои отпечатки.

Она была пуста.

Видимо, удивление отразилось на моем лице, и лейтенант это заметил.

– Что с вами? – спросил он.

– Патронов нет. Обойма пуста.

– А почему вы решили, что они должны там быть?

– Ничего я не решал… Просто механически взял пистолет из ваших рук… Вы сами спросили, для чего нужна баллистическая экспертиза. Я ответил.

– Вы не закончили, продолжайте, – усмехнулся рыжий с таким видом, будто понял наконец то, что я давно и успешно скрывал, а теперь, благодаря его хитрости и мастерству, раскрылся.

– Надо несколько раз выстрелить из этого пистолета в песок, например, и сравнить пули с теми, которые вы извлекли из мясистого тела погибшего, – произнес я и спохватился – не надо было произносить слово «мясистый», ох, не надо было. Я даже крякнул от досады. В нечеловеческой цепкости этого рыжего уже убедился.

– Мясистое? – переспросил он, глядя на меня с милой лукавинкой. – Откуда вам известно, что у убитого было мясистое тело? Вы встречались с ним на пляже?

– Нигде мы с ним не встречались… А то, что тело его довольно обильное, было видно, когда он лежал в траве.

Лейтенант взял у меня из рук пистолет, обойму, резко, со щелчком, вогнал ее в рукоятку, еще раз коротко взглянул на меня и обернулся к солдатам.

– Продолжайте.

– Долго нам еще шарить тут? – спросил парень, который нашел пистолет.

– От забора и до обеда, – рассмеялся лейтенант. Потом взял меня под локоток и отвел в сторонку, к клумбе, усадил на скамейку, сел рядом. Пистолет он положил себе на колени стволом в сторону от меня, правильно положил, грамотно.

– Что–то подозрительно часто мы с вами встречаемся, – обронил он как бы между прочим.

– А я живу здесь, в девятнадцатом корпусе.

– Подозрительно часто, – продолжал рыжий, не слыша моих слов. – В утро убийства, у вас в номере, в ресторане Славы Ложко, здесь вот опять… Хватаете пистолет в руки, вынимаете обойму, щупаете ее, оставляете следы своих пальцев… Если вы действительно убили этого человека, то ведете себя очень хорошо.

– Я всегда стараюсь вести себя хорошо.

– Мы прекрасно друг друга понимаем, – он похлопал меня рукой по коленке. – Если на этом пистолете и были ваши отпечатки, то теперь они потеряли свою доказательную силу.

– Вы действительно меня подозреваете?

– А почему бы и нет? По отпечаткам установили, кто был этот человек, – лейтенант кивнул в сторону дерева, под которым нашли Мясистого. – Он в розыске. Наемный убийца. За ним много чего числится. Но здесь он потерпел поражение. Или удача изменила, или нарвался на кого–то более крутого.

– Вы считаете, что я подхожу на эту роль?

– Вполне. Хотите выстрою свою версию… Недоказанную, правда, но достаточно логичную… Хотите?

– Хочу.

– Он приехал сюда ради вас. Видимо, вас не знал, поэтому нашел не сразу. Но нашел безошибочно. Когда вы гудели с голыми бабами в «Душке», он дожидался вас. Вы брели с Андреем, а он шел следом. На набережной не решился сделать свое дело. Хотя погода была неважная, но люди сидели в кафешках, под зонтиками, в кустах… В ту ночь на набережной много было людей. Он уже знал, где вы живете, знал, что у него будет возможность выполнить заказ. Вот в этих зарослях, – лейтенант сделал широкий жест рукой, охватывая пространство от Ленина до колодца. – Вас есть за что убить? – неожиданно повернулся он ко мне.

– Я думаю, что если покопаться, то у каждого найдется нечто такое, за что можно завалить, не раздумывая.

– Ладно, не хотите отвечать, не надо.

– Вы не закончили излагать свою версию, – напомнил я.

– Нет, закончил. На этом мои знания кончаются. Что–то произошло здесь, что–то совершенно непредвиденное. Полторы бутылки коньяка, которые вы якобы выпили… Может быть, вы их действительно выпили, а может, создавали себе алиби. Дело не в этом… Что–то здесь произошло, возле самого Владимира Ильича… Но самое потрясающее во всей этой истории… Знаете, что?

– Не знаю.

– Ваши глаза, когда вы вынули из рукоятки пистолета пустую обойму.

– Надо же, – пробормотал я растерянно, и это были единственные слова, которые я мог произнести в тот момент. Ведь я до сих пор, до этого вот момента действительно не мог прийти в себя от этого открытия. Если кто–то случайно нашел пистолет в колодце, он мог его взять себе, отнести в милицию, спрятать, продать, отдать кому–то… Но оставить без патронов…

В этом была загадка.

Похоже, что кто–то меня здесь знает.

Знает меня настоящего.

Друг он мне или враг?

Это произошло как–то незаметно, как бы само собой – все вопросы, связанные с производством, снабжением, поставками сырья и отгрузкой готовой продукции, даже сбыт этой продукции уже, кажется, не волновали руководство «Нордлеса» слишком уж сильно. Всеми этими делами занимались второстепенные люди – мастера, прорабы, оптовики, торговцы, которых в фирме появилось как–то уж слишком много. У всех у них было дело, все зарабатывали на хлеб, кое–кому удавалось воровать в меру сил и сообразительности.

А высшее руководство фирмы скатилось к чисто криминальным разборкам, потому что именно здесь решался вопрос жизни и смерти каждого, вопрос процветания или угасания самой фирмы.

Расстреляли во дворе собственного дома Гущина.

Прямо перед окнами главной конторы фирмы взорвали Агапова вместе с джипом и медвежьей шкурой, которую он привез Выговскому в подарок для его новой квартиры.

И, наконец, пропал Фаваз. Просто исчез, не оставив никаких следов ни от себя самого, ни от трех сухогрузов с лесом, отправленных в Ливан. Все поиски не дали никаких результатов. Сведения, которые вроде выглядели надежными и достоверными, оказались ложными, фальшивыми. Номер в гостинице был снят на другое имя, мобильный телефон молчал, в квартире, которую снимал Фаваз со своей Валентиной, жили другие люди, которые ничего не знали о лукавом арабе. Хозяин квартиры жил где–то в ближнем зарубежье – не то в казахском Баян–ауле, не то в молдавских плавнях.

– Что будем делать? – спросил Выговский, собрав своих приближенных. – Три корабля с лесом – большие деньги!

– А как могло произойти, что мы отдали лес без предоплаты? – спросил Здор.

– Спроси у Мандрыки.

– Мандрыка! – нервно воскликнул Здор. – Как понимать?

– Давний надежный партнер… С его помощью началось наше восхождение к высотам бизнеса, – развел руками Мандрыка.

– Я понимаю – один сухогруз! – кричал Здор. – Но три?! Вася, как понимать, что ты отправил три сухогруза, не взяв с этого подонка ни копейки?

– И на старуху бывает проруха.

– Не то говоришь, – вмешался Выговский.

– Ребята… Не надо, – голос Мандрыки окреп. – Все решения мы принимаем сообща. И ты, Игорь, и ты, Миша, прекрасно знали, что происходит. Когда мы загружали третий сухогруз, позвонил Курьянов, помните? Дескать, ребята, у вас все в порядке с деньгами? Мы его заверили, что все в порядке.

– Я его найду, – неожиданно сказал Здор.

– Как?

– Я его найду, – повторил Здор, невидяще глядя в пространство, будто видел где–то там, за горизонтом, толстомордую физиономию Фаваза.

– Есть мысль? – улыбнулся Выговский.

– И не одна. Я должен выехать немедленно.

– Куда?

– Украина.

– Куда именно? – спросил Мандрыка.

– Львов, – Здор сказал неправду, но что–то заставило его спохватиться, насторожиться. То ли тон Мандрыки не понравился, то ли проскользнула в нем какая–то неуловимая фальшь, но, произнеся слово «Украина», Здор как бы зажал себе рот двумя руками. Он понял, что не должен, не может, не имеет права даже здесь, в кабинете Выговского, быть откровенным.

– А что во Львове? – спросил Выговский.

– Улица Великановича.

– Ну? – торопил с ответом Мандрыка, и это тоже не понравилось Здору.

– Там живет обалденная баба. Клара Агафонова. Мы с ней общались в Трускавце, – Здор нес полную чушь, заметая следы, пудря мозги и вешая распаренную лапшу на уши.

– И что эта баба?

– Обалденная! – повторил Здор. – У нас с ней было несколько встреч… Которые невозможно забыть. Просто невозможно.

– А как же Шарон Стоун?

– Да! Действительно! – вскричал Здор. – Как же Шарончиха?! Ты обещал!

– «Мерседес» у тебя есть?

– Есть. Но это только одно условие нашего уговора. А второе – Шарончиха! – Здор куражился, нес явную чушь с единственной целью – заставить Выговского и Мандрыку забыть одно неосторожное слово, которое он невзначай произнес – «Украина».