Текст книги "Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Он возрастет еще больше, – вздохнул Выговский.

– Почему? – не понял Мандрыка.

– Они с нас не слезут.

– Во! – воскликнул Здор. – И я о том же! Мы с этими кретинами вляпались надолго, если не навсегда!

– Не навсегда, – тихо сказал Выговский.

– В каком смысле? – спросил Мандрыка.

– Ты, Вася, понял меня правильно. Нам ничего не остается. Только это. Только это.

– Что – это?

– Ха! – Здор вскочил из своего кресла, но тут же сел обратно. – Какой наивный! Какой нежный и трепетный!

– Заткнись, – сказал Мандрыка. – Вон вода стоит… Выпей. Может, полегчает.

– Убирать их надо, – сказал Выговский. – Они приняли нас за лохов. Какое–то время назад мы и были лохами. Они это почувствовали. Они, Миша, не идиоты, – повернулся Выговский к Здору. – Это четкие ребята. Их слабость в другом.

– Жлобы! – выкрикнул Здор.

– Да, – кивнул Выговский. – Этого у них не отнять. На этом мы и сыграем. Скажи, Вася, – обратился он к Мандрыке, – скажи мне честно и откровенно…

– А я всегда…

– Знаю… Скажи мне вот что… С этими Гришей и Валерой, с этими ребятами тебя что–нибудь связывает? Родственные отношения, дружеские, приятельские? Может, за одной бабой ухлестывали, может, еще чего?

– Ничего! – твердо сказал Мандрыка. – Это люди Усошина.

– Усошин далеко. То есть, если с ними что–то случится, ты недолго будешь переживать?

– Знаешь, Игорь, совсем недолго.

– А Усошин?

– Перебьется. Ему и знать обо всем не обязательно.

– Ты уверен?

– Знаешь, сколько у него зэков? Считать не пересчитать. И все новые, и все новые прибывают!

На какое–то время в кабинете, освещенном мягким светом настольной лампы, установилось молчание. Изредка звонил телефон – видимо, пробивались руководители многочисленных пилорам, лесопилок, заводиков, которые успели возникнуть под крылом «Нордлеса» за последние полтора года. Но трубку поднимала секретарша и отсекала, отсекала звонки, которые в данный момент только раздражали руководство.

– Мы спасаемся, – наконец проговорил Выговский. – Мы только спасаемся. И больше ничего.

– Согласен, – сказал в наступившей тишине Здор. – Целиком и полностью, – вдруг выскочили из него слова, которые в большом ходу были всего несколько лет назад. Надо же, сохранились где–то в глубинах его сознания.

– А ты, Вася? – спросил Выговский.

– Что мне остается? Присоединяюсь к большинству.

– Другими словами, поддерживаешь? – уточнил Выговский. Он не хотел в этом щекотливом вопросе оставлять что–то не до конца проговоренное.

– Да, – уже тверже сказал Мандрыка, поняв, что от него требуется.

– Ты сказал, что поддерживаешь большинство… Я думаю, не надо так уж широко оповещать народ о принятом решении, – медленно, почти по слогам проговорил Выговский. – Мы знаем положение, в котором оказался «Нордлес», знаем опасность, которая нам угрожает в случае ареста этих Гриши и Валеры… Мы должны опередить события.

– Это грамотно, – сказал Мандрыка.

– Я – за! – Здор даже ладошки прижал к груди, показывая, с какой искренностью он поддерживает все сказанное Выговским.

– Думаю, – опять заговорил Выговский, тщательно подбирая слова, чтобы не допустить малейшей двусмысленности, чтобы никто потом не сказал, что, дескать, не то имел в виду, не так понимал, не к тому стремился, – нам и в будущем не следует распространяться о сегодняшней встрече и принятых решениях.

– Это правильно, – кивнул Мандрыка.

– Тебе, Вася, надо связаться с этими ребятами и вызвать их в Москву. За деньгами приедут. Тем более что вы об этом договаривались.

– Было, – кивнул Мандрыка.

– Предупреди, что, поскольку возвращаться будут с большими деньгами, чтоб не трепались там – куда едут, к кому, зачем и так далее.

– Согласен, – кивнул Мандрыка.

– Теперь подробности. – Выговский встал, подошел к двери, выглянул в приемную и, убедившись, что все там спокойно и они могут без помех продолжать разговор, закрыл дверь и вернулся в свое кресло. Оно стояло между двумя окнами, и только свет настольной лампы освещал его смутный контур на фоне темной шторы. – Примерно так я представляю себе, как все должно произойти…

Поезд из Днепропетровска прибывал на Курский вокзал Москвы в десять часов двадцать шесть минут. Опаздывал он редко, не опоздал и в этот день. Здор остался в машине в качестве водителя, а Мандрыка пошел встречать дорогих гостей – номер вагона он уже знал и не спеша прогуливался по перрону, рассматривая товары в киосках – печенье, воду, пиво, конфеты.

Наконец дождался – из грохочущих динамиков донеслось, что поезд пятнадцатый Днепропетровск – Москва прибывает на седьмой путь третьей платформы.

– Очень хорошо, – пробормотал Мандрыка и пошел вслед за движущимися вагонами, стараясь поспеть за восьмым, который медленно проскользнул мимо него.

Гриша и Валера выпрыгнули на перрон едва ли не первыми – вещей при них не было, разве что дорожные сумки на длинных ремнях. Оба были оживленны, улыбались, тем более что сразу увидели встречавшего их Мандрыку, человека, которого уже знали.

– Привет, ребята, – приветствовал их Мандрыка. Улыбался он по–столичному – широко, уверенно, вскинув голову и глядя прямо в глаза. – Как добрались?

– Отлично!

– Без приключений?

– С таможенниками немножко повыясняли отношения… Но это нормально. Они хотели что–то взять, а у нас в сумках, кроме сала и полотенца, ничего нет.

– Были провожающие? – спросил Мандрыка, направляясь к подземному переходу, ведущему на привокзальную площадь.

– Какие провожающие, Вася! – воскликнул Гриша. – Да в Днепре вообще никто не знает о нашей поездке. Сказали, что на рыбалку отправились. Мы же сегодня рванем в обратную?

– Конечно. Нечего вам по Москве шастать. Обратные билеты взяли?

– За кого ты нас принимаешь? – весело рассмеялся Гриша. – Мы же старые по этому делу!

– Тогда нормалек! – ответил Мандрыка старым словечком, которым пользовался много лет назад, когда был молодым, нищим и пьяным.

– А что наш вопрос? – подал наконец голос Валера.

Мандрыка круто развернулся, так что оба парня почти уперлись ему в грудь, оттеснил их с прохода в полутемный угол, оглянулся опасливо – нет ли желающих подслушать, и, понизив голос, доверительно проговорил заранее заготовленные слова:

– Значит, так… Слушайте внимательно… На всю заявленную сумму надеяться сейчас не стоит. Ни у кого нет таких денег наличными. Но половина, – Мандрыка проводил взглядом мужика, который почему–то показался ему подозрительным, и продолжил: – На половину можете рассчитывать. Сегодня.

– А когда остальные?

– Ребята… Поймите, я живу не на мешке с деньгами. И никто сейчас не живет на мешке с деньгами. Я вас втянул в это дело, мне и воз тянуть. Что мог, сделал. Двести тысяч – крутые деньги. Сегодня сведу вас с людьми, которые принимают решения. Как договоритесь, так и будет. Может, через месяц. Мой совет – держитесь твердо. Сейчас и в самом деле денег нет, но через два–три месяца… Я не говорю, что будут наверняка. Ожидаются. Вот для вас самый ближний срок, чтобы получить вторую половину. За эти два–три месяца и держитесь. Я буду галдеть то в вашу пользу, то против – вы тоже меня поймите.

– Сообразим, – заверил Гриша и положил руку на грудь Мандрыке. – Сообразим, Вася. Если все получится – с нас причитается.

– Надеюсь, – многозначительно проговорил Мандрыка и поочередно посмотрел в глаза каждому – и Грише, и Валере. – Пошли, машина ждет.

Здор сидел за рулем, просматривая газету, на подошедших даже не взглянул. Сели на заднее сиденье и сели. Его это не касается. Мандрыка расположился впереди, оглянулся на ребят, как бы проверяя – все ли у них в порядке.

– В офис, – сказал он Здору.

Тот молча кивнул.

И машина тронулась. Пошла вдоль вокзала, свернула влево к Садовому кольцу, дождавшись зеленого сигнала, опять свернула влево, в сторону Таганки.

– Значит, так, ребята… Все, что вы проделали прошлый раз… Работа отличная. Замечаний нет. Но вас видели в гостинице, да?

– Дежурная, может быть, – неуверенно проговорил Гриша.

– Там менты хорошо потрудились. Горничная, дежурная, швейцар… Ваши описания у них есть. Конечно, по этим портретам не узнать, я их видел, ничего общего, но все же… Шататься по Москве не надо. Ни к чему. Я сейчас выйду, мне нужно в офис. Миша, – Мандрыка кивнул в сторону Здора, – отвезет вас на нашу базу. Это рядом с Москвой по Минскому шоссе. Встречаемся в два часа дня. За час решаем все наши проблемы. И Миша опять отвозит вас на вокзал. Вы прибудете на Курский минут за десять до отхода. Там тоже не надо светиться. За десять минут до отхода поезда, это примерно в девятнадцать пятнадцать, вы будете на вокзале. За пять минут добираетесь до своего вагона. Пять минут на всякие случайности – нога подвернется, ширинка на штанах расстегнется, шнурок развяжется, и так далее…

– Это что же получается… – начал было Гриша, но Мандрыка его перебил:

– Повторяю. Сейчас около одиннадцати. В половине первого вы будете на нашей базе. Отдохнете часок, попьете пивка… Пиво в Москве лучше, чем в Днепре… Кроме пива – ничего. Ясно? – Он резко обернулся назад. – С такими деньгами…

– Ва–а–ся! – протянул Гриша. – Будь спок.

– Встречаемся в два. Я приезжаю с генеральным и с двумя его замами.

– И привозишь деньги?

– Они привозят деньги. А я присутствую. В пять выезжаете в обратную сторону. На этой же машине. Миша вас довезет в лучшем виде. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Валера, до того молчавший. – База – это что?

– Большой дом в лесу, – ответил Мандрыка с легким, чуть заметным раздражением. Дескать, не тем, ребята, интересуетесь, о мелочах беспокоитесь. – Можете назвать его дачей, коттеджем назовите.

– Кому он принадлежит? – спросил Валера с непонятной настойчивостью.

– Никому лично. Это имущество фирмы.

– Там есть люди?

Мандрыка обернулся к заднему сиденью, некоторое время молча рассматривал Валеру, словно удивляясь – откуда у него так много глупых вопросов.

– Кухарка, горничная… Охранник есть. Думаем садовника завести. Когда готовим большой прием, завозим официантов, бармена. Красивых девушек иногда завозим. Для пользы дела.

– Это хорошо, – кивнул Валера и вопросов больше не задавал. И непонятно осталось, к чему относилось его одобрение – к девушкам ли, к садовнику, бармену. – Это хорошо, – повторил он, глядя в боковое стекло на залитые солнцем дома Садового кольца.

Дальше ехали молча. Здор перестроился вправо, еще правее, съехал на крайний ряд, из чего можно было заключить, что Мандрыка скоро должен сойти. Проехав Крымский мост, метро «Парк культуры», Зубовскую площадь, Здор свернул в неприметный переулок и наконец остановился.

Мандрыка открыл дверцу, обернулся.

– До встречи? – спросил он.

– До встречи, Вася! – бодро ответил Гриша, тоже озадаченный странной подозрительностью Валеры. – Все в порядке. Спасибо.

– Через полтора часа будете на месте, – еще раз заверил их Мандрыка и, выйдя, с силой бросил за собой дверцу.

Здор тут же тронул машину с места, дал задний ход и, только выбравшись на кольцо, шумно и облегченно вздохнул. Весело обернулся назад, подмигнул.

– Фу! – сказал он. – Наконец–то остались без начальства. Не могу, когда начальство рядом. Скажешь – не то, повернешь – не так, пукнешь – опять нехорошо.

Ребята за его спиной засмеялись. Одобрительно засмеялись, сразу почувствовав, что водитель – парень свой в доску, с ним можно быть свободнее, откровеннее.

– А что Мандрыка у вас – большой начальник?

– Ха! Третий человек! После генерального директора и первого зама идет ваш приятель Мандрыка.

– Круто! – одобрительно произнес Гриша. – Хорошие деньги зашибает?

– Очень хорошие, – ответил Здор и больше ничего не добавил. Ребята поняли – не велено об этом говорить с посторонними. И подумали – правильно. Так и должно быть. О своих деньгах тоже не заговорили, опять же с водителем о таких вещах не говорят.

Все, что делал Здор, все, что говорил, как себя вел, даже его переговоры с Мандрыкой по мобильному телефону, бестолковые, в общем–то, разговоры, все убеждало Гришу и Валеру в истинности происходящего. Ничто не настораживало, ничто не вызывало ни малейшего подозрения. Все шло естественно, нормально, иначе и быть не могло.

– Сейчас остановимся в одном хорошем месте, – проговорил Здор. – Не надо вам, как я понял, особенно мельтешить на московских улицах… Забегу, пивка возьму. Пиво на базе кончилось. Водка есть, виски полно, шампанского вообще… Залейся. А пиво кончилось.

– Бывает, – обронил Гриша, рассматривая в боковое стекло дома, прохожих, витрины, девушек с голыми коленками. – А ничего город Москва, – наконец произнес он. – Жить можно.

– И хорошо можно жить! – рассмеялся Здор несколько нервно, но этого никто не заметил, да он сам тоже, наверно, не вполне осознал собственную нервозность.

Перестроившись в правый ряд, Здор заехал в тень и выключил мотор.

– Пошли, – сказал он доверительно и даже как–то заговорщицки. – Кое–что покажу…

– Куда? – спросил Валера. – Вася сказал, чтобы мы из машины и носа не показывали.

– Вы больше Васю слушайте, – Здор подмигнул ребятам, и в этой его гримасе было столько непосредственного и добродушного, что ребята послушно вышли из машины. Пройдя шагов двадцать, они свернули с тротуара и оказались в небольшой пивной под открытым небом. Беленькие столики на тонких ножках и такие же пластмассовые стульчики, похоже, только и ждали, когда приедут наконец днепропетровские гости, чтобы принять их достойно и радушно.

– Садитесь, – Здор показал на столик в тени, прикрытый листвой деревьев – сразу и не рассмотришь, кто за столиком сидит, да и сидит ли там вообще кто–нибудь.

Едва ребята успели сесть, едва осмотрелись по сторонам, как появился Здор с двумя золотистыми кружками пива.

– Каково? – спросил он, устанавливая пиво перед Гришей и Валерой. – Лучшее московское! «Золотая бочка» называется. Выпьете по бочке, и рвем дальше.

– По бочке? – озадачился Гриша.

– Пиво так называется – бочка! – расхохотался Здор. – «Золотая бочка». По бочке – это значит по бокалу! Деревня! – Здор, вынув из кармана, положил перед ребятами на белый пластмассовый столик два пакетика с фисташками. Гриша и Валера взяли их осторожно, с опаской, раскрыть пакетики им удалось не сразу, но удалось, и они пригубили холодного, свежего разливного пива.

– А что! – сказал Гриша. – Ничего!

– Хорошее пиво, – кивнул Валера. – Может, помочь? – спросил он у Здора, проходящего мимо с ящиком пива.

– Балдейте! – весело ответил тот. – Еще наработаетесь!

– Там, на базе, нас работа ожидает?

– Какая работа! Жизнь впереди! – рассмеялся Здор и, раскрыв дверцу машины, поставил на пол ящик пива. Через две–три минуты он поставил туда еще один, чуть сместив его в сторону сиденья – для устойчивости. Отлучившись на несколько минут, принес гостям еще по кружке пива.

– А не многовато? – спросил Гриша.

– Фирма угощает!

– От угощения грех отказываться, – и Гриша придвинул к себе второй бокал. Валера склонил голову к плечу, вскинул бровь в легком недоумении, но от пива не отказался, и через десять минут, оставив на столе четыре пустых бокала, все трое уже рассаживались в роскошной машине «Шевроле» темно–вишневого цвета с металлическим отливом.

– А самому пивка? Не хотелось? – спросил Гриша.

– Ты что?! – в ужасе обернулся Здор. – Пятьсот долларов гаишнику отдай! Если засечет, конечно. У тебя есть лишние пятьсот долларов? Если есть, бутылочку открою, – он кивнул на два ящика, стоявшие рядом с ним.

– Как–нибудь в другой раз, – рассмеялся Гриша, но на горлышки, торчащие из ящика, посмотрел внимательно, как бы прицениваясь к товару, купить который еще не решился, но кто знает, кто знает…

Машина снова оказалась на Садовом кольце, Здор воспользовался просветом в потоке машин и, проскочив под Новым Арбатом, выехал на Кудринскую площадь, развернулся в обратную сторону, проехал мимо американского посольства, свернул вправо и вырвался на прямую трассу, которая постепенно превращалась в Кутузовский проспект, потом в Можайское шоссе и, наконец, в Минское.

– Ребята, вы это… Не стесняйтесь… Пока пивко холодное, – Здор кивнул на ящики. – «Золотая бочка» в бутылках даже лучше, чем разливная. Можете поверить моему богатому опыту. Чего вам скучать да по сторонам глазеть… город миновали, скоро будем на месте.

– Было бы предложено, – протянул Гриша и, привстав со своего сиденья, взял из ящика две бутылки.

– Держи, – не оглядываясь, Здор протянул назад скобку для сковыривания пробок. – С бокалами в машине напряженка, пейте из горла, так даже вкуснее.

– Нам не привыкать. – Гриша открыл свою бутылку, открыл бутылку для Валеры. Запрокинув голову, он припал к холодному, свободно льющемуся пиву. – Какой балдеж, какой балдеж!

– Пивко ничего, конечно, хорошее пиво, – сдержанно сказал Валера. – Только я вот думаю… Не пора ли нам на минутку остановиться?

– Зачем?

– Так вроде того, что организм требует.

– А! – расхохотался Здор. – Ведь вы уже по паре бокалов опорожнили. А мне и невдомек. Ну, вы даете, ребята… Значит, так, вопрос в лоб – десять минут сможете выдержать? Мы сейчас проезжаем гаишный пост, как раз напротив Одинцова, и выскакиваем на оперативный простор. А там хоть по–маленькому, хоть по–большому… Так что?

– Выдержим, – сказал Валера. – Десять минут выдержим. Гриша, ты как? За себя отвечаешь?

– Беру обязательство – пятнадцать минут, – твердо сказал Гриша и опять запрокинул голову, вливая в себя сверкающую в солнечном свете струю.

Миновали поворот на Внуково, проехали гаишный пост с указателем на Одинцово, дальше дорога пошла свободнее, по обе стороны стояла стена соснового леса, начиналось Подмосковье – зеленое, лесистое, манящее. Мощный мотор «Шевроле» нес машину со скоростью более ста километров в час, и ребята не заметили, как пролетели и десять минут, и пятнадцать, а когда Валера напомнил Здору о своих проблемах, они уже успели проскочить Голицыно, и теперь сплошная стена леса шла по обе стороны шоссе.

– Виноват, немного увлекся, – сказал Здор. – Значит, так, ребята, просьба… Не надо прямо на обочине, не принято… Пройдите в лесок, в деревья, там и перекурить можно, и дух перевести, а то я после этой Москвы еле живой… Задыхаюсь. Договорились, да?

– Заметано, – сказал Гриша.

Здор притормозил машину, проехал еще сотню–вторую метров и свернул на обочину, присыпанную щебнем. Ребята, не задерживаясь, вышли на обе стороны машины и устремились в лесок. Сразу от дороги шла глубокая канава с маленьким ручейком на дне, они перешагнули сырое место и углубились в придорожный кустарник. Здор, не торопясь, но и не медля, вышел из машины, приподнял сиденье, взял пистолет с глушителем и, сунув его в петлю на подкладке пиджака, пошел вслед за ребятами. Они стояли рядом, к нему спиной, в двадцати метрах от опушки и с чувством величайшего облегчения опорожняли свои мочевые пузыри. Здор, не теряя ни секунды, вынул из петли пистолет и, на ходу передвинув кнопку предохранителя, подошел почти вплотную, на расстояние двух метров.

– Тоже приспичило? – спросил Гриша, не оборачиваясь, увлеченный собственными делами.

– Маленько есть, – ответил Здор и, подняв пистолет на уровень плеча, выстрелил в одну спину, потом в другую. И еще до того, как Гриша и Валера успели упасть или обернуться, снова дважды выстрелил.

Оба упали, так и не успев сделать свои дела, не успев заправить штаны. Ребята были еще живы, и единственное, что можно было увидеть на их лицах в эти мгновения, – удивление, бесконечное удивление происходящим.

– Ничего, ребята, ничего, сейчас все кончится. – Здор подошел сначала к Валере, он почему–то казался ему более опасным. Приставив срез глушителя к голове, как раз между ухом и виском, нажал на курок. Валера дернулся и затих. То же самое он проделал с Гришей. После первых выстрелов Гриша был в сознании и попытался повернуться, убрать голову от пули, но Здор все–таки выстрелил, пуля вошла в лицо, и только со второй попытки попал именно в ту точку, в которую и следует стрелять в подобных случаях.

Он обернулся, прислушался – в лесу стояла полная тишина. Где–то совсем рядом проносились машины, и никому в голову не приходило остановиться у его «Шевроле». В таких случаях если и останавливались, то метрах в ста, в двухстах. Тормозить рядом со стоящей у обочины машиной считалось почти неприличным.

Пистолет Здор бросил между телами, а сам направился к машине. Подождав, пока мимо пронесутся несколько легковушек, несколько тяжелых грузовых машин, он открыл багажник, вынул канистру, скорее всего она была десятилитровой, и, захлопнув крышку багажника, вернулся в лес. Подойдя к трупам и убедившись, что они перестали дергаться и хрипеть, обшарил карманы, и брючные, и на пиджаках, снял часы, часы тоже могли вывести на след, и забрал документы, кошельки, билеты, особенно билеты, чтобы никто никогда не догадался, откуда они и куда собирались. Все это он ссыпал в заранее приготовленный целлофановый пакет. Свинтив крышку с канистры, Здор щедро полил оба тела, стараясь, чтобы бензин хорошо пропитал одежду, чтобы его достаточно скопилось в волосах. В какой–то миг ему показалось, что кто–то из ребят вздрогнул, зашевелился, и он еще раз полил лицо бензином, стараясь, чтобы наполнились рот, ноздри, уши. Вылив весь бензин, он бросил канистру тут же и, отойдя на несколько шагов, вынул заранее приготовленные спички. Чиркнув о серную поверхность коробка, Здор, не дожидаясь, пока сера разгорится, бросил спичку в сторону тел.

Огонь не просто вспыхнул, он как бы взорвался с жадным гулом. И запылала одежда, запылали волосы, лица, все сразу в одно мгновение было охвачено яростными, нетерпеливыми языками пламени.

Подхватив пакет с документами, Здор шагнул в листву кустарников. Напоследок, прежде чем скрыться в зарослях, оглянулся на секунду–вторую.

– Простите, ребята, – пробормотал он. – Так уж получилось… Сами виноваты. Жадность фраера сгубила.

Выйдя к машине, Здор, не задерживаясь, не глядя по сторонам, сел, включил мотор, сразу набрал скорость и унесся, унесся подальше от этого места, неприятного, какого–то гнетущего места, рядом с которым даже находиться не было никаких сил. Проехав километров десять, он развернулся и помчался в обратную сторону. И сколько ни всматривался в знакомую ему обочину, так и не смог увидеть дыма. Отвратного запаха горелого человеческого мяса тоже не почувствовал. У поворота на Одинцово Здор уже смог неплохо управиться с тормозами, вовремя остановился перед красным светофором, дождался зеленого, с места тронулся без спешки, как это делают люди добропорядочные и законопослушные.

Когда он вошел в кабинет Выговского, то застал там и Мандрыку. Оба сидели в креслах. К Здору не бросились, только головы повернули, только пальцы и у одного, и у второго глубже впились в мягкие подлокотники кресел. И молча, в каком–то оцепенении смотрели на Здора. А он тоже не произносил ни слова, и не потому, что играл в какую–то значительность, у него попросту не было никаких сил, да и вообще все слова казались совершенно излишними. Бросив целлофановый пакет с документами Гриши и Валеры на стол Выговского и уже этим как бы зачислив его в соучастники, Здор наконец сел в кресло.

– Если вы сейчас же, сию минуту не нальете мне стакан текилы, то я… То я умру.

И эти его слова прозвучали как отчет об успешном выполнении опасного задания.

– Ты хочешь сказать… – начал было Выговский и замолчал.

– Да, – сказал Здор.

– Все нормально? – спросил Мандрыка негромко.

– По плану.

– Без накладок?

– Без.

– Там, на обочине, где ты остановился, земля… – И Выговский опять замолчал.

– Щебень, – ответил Здор.

– Это хорошо. Значит, текилы, говоришь?

– Не шампанского же! – воскликнул Здор почти возмущенно.

Он начал приходить в себя.

На Коктебель навалилось бабье лето. Снова наступили тихие, солнечные утра, море сделалось совершенно прозрачным, ушли грозы. Можно было войти в воду по горло и рассмотреть на дне камешки во всех их морских и горных подробностях. А волна все–таки была, почти неслышная, почти невидимая, и нужно было внимательно вслушаться, чтобы уловить ее даже не шелест – шепот. Как это бывает иногда с женщиной, когда слова угадываются не по звукам, а по касанию губ…

Бывает.

Труп Мясистого увезли в Феодосию. Что с ним делать, никто не знал. Документов при теле не обнаружилось, не нашлось и денег, и было даже непонятно, на что этот человек жил. И самое главное – неизвестно, где жил. Всех горничных, вахтеров, администраторов гостиниц и пансионатов чуть ли не строем прогнали мимо Мясистого, но никто его не опознал.

Вывод мог быть только один – где–то снял комнату и там обитал вдали от глаз людских. При его профессии это было грамотное решение. Остановился, к примеру, у какой–нибудь бабули и жил, не оставляя следов. Приехал, уехал, да и был ли он вообще в поселочке с причудливым названием Коктебель?

Никому не ведомо.

Молоденький лейтенант, конфузясь от свалившейся на него обязанности, ходил по номерам девятнадцатого корпуса и задавал постояльцам одни и те же бестолковые вопросы.

Пришел и ко мне.

Рыжий, в веснушках, видимо, недавно что–то закончил, погоны лейтенантские получил. Ручки тоненькие, голос слабенький, шариковая ручка какого–то застиранного голубоватого цвета, конечно, не писала. Он и дул на нее, и тряс, и матерился вполголоса – ручка оставалась непреклонной.

– Скажите, вы что–нибудь слышали в эту ночь? Я имею в виду, что–нибудь подозрительное? Сами понимаете, под вашими окнами нашли этот… В общем, труп нашли, – он еще не мог легко и свободно произносить это слово. Привыкнет. Насобачится так, что замечать перестанет, как из него будут выскакивать словечки и похлеще.

– Нет, ничего такого я не слышал.

– Крепко спали?

– Крепко. Поддатый был. Мы с приятелем посетили местное отделение стриптиза.

– Что за отделение такое? – удивился он.

– Голых баб показывают. Под музыку. Не совсем, конечно, голых, но так, почти. Они могут и до конца раздеться, но за отдельную плату. Пятьдесят гривен за трусики.

– Что–то дороговатые трусики, – включился лейтенант в разговор более для него приятный.

– Не сами трусики, – пояснил я терпеливо. – Трусики они оставляют себе. И на следующий вечер опять их используют при исполнении обязанностей, в служебных надобностях. А пятьдесят гривен берут за временное снятие трусиков. Чтоб клиент убедился – там у нее, в трусиках, все как у остальных женщин, или что–то необыкновенное, никем доселе не виданное.

– А что, некоторые сомневаются? – усмехнулся лейтенант.

Вопрос мне понравился, я даже посмотрел на рыжего с уважением. В этот момент наша беседа прервалась – кто–то постучал. Не успел я подняться, как дверь открылась и в комнату заглянула Жанна. Тонкой своей, опять я про тонкую руку, так вот тонкой своей загорелой рукой она сделала мне приглашающий жест, дескать, срочное дело, важное слово хочу сказать.

Я вышел на площадку и закрыл за собой дверь, чтобы лейтенант не слышал наших тайн.

– Я сказала ему, что эту ночь мы провели вместе, понимаешь? – прошептала Жанна.

– С кем провели? – не понял я.

– Мы с тобой. Вдвоем. Вместе. В твоем номере. Любовью всю ночь занимались. Он меня допрашивал. Я ему так сказала.

– Зачем?

– Ну… Может быть, тебе это понадобится.

– Ты думаешь, что…

– Не смотри, что он такой тютя–матютя. Это внешнее. Он цепкий, как пиявка.

– Да! – ужаснулся я. – Как же быть?

– Молчи, и все. Ничего не видел, ничего не слышал. Спал с бабой. Баба – вот она. Все подтверждает. И он с носом.

– И ты все это уже сказала ему?

– Да. Все как есть.

– Ну, ладно… Спасибо, конечно. Ты очень меня выручила. Теперь мне с ним будет легче разговаривать. – Я поцеловал ее на ходу в загорелое плечо, подмигнул как можно более благодарно и вернулся в номер. Лейтенант продолжал безуспешную борьбу с ручкой.

– Твоя? – он кивнул на дверь.

– Моя.

– Ничего девочка.

– Она еще лучше, чем это может показаться на первый взгляд, – начал я отрабатывать Жаннину версию.

– Представляю, – сказал лейтенант и покраснел, осознав, какое словцо у него выскочило, что именно он себе представил и кому это говорит. – Извиняюсь, конечно. Здесь познакомились?

– На пляже.

– Она давно в Коктебеле, – медленно проговорил он, глядя в пространство и думая о чем–то своем. – Месяца два, не меньше. И без мужиков. – Лейтенант со значением посмотрел на меня – оценил ли я важность информации.

– Надо же, – промямлил я, не зная, что ответить.

– Ты вот первый.

– Понравился, наверно, – предположил я.

– Может быть, – произнес лейтенант голосом, который никак не соответствовал нашему легкому разговору. – Не исключено, что и понравился. Чего в жизни не бывает, – продолжал он бормотать, глядя в пространство зеленоватыми своими, почти немигающими глазами. – Два месяца она здесь.

– Да, загорела, – я никак не мог понять, о чем мы говорим. – За два месяца можно. С подружками опять же. Не скучно.

– Да, подружки… С подружками хорошо, – бормотал лейтенант, думая о чем–то своем. – Без подружек плохо, с подружками легче… Можно и два месяца, можно и два года, – дальнейшее его бормотание становилось совсем бессмысленным, когда он вдруг произнес четко и внятно, даже с некоторой резкостью: – Менялись вот только подружки. Менялись.

– Это хорошо или плохо?

– А она оставалась.

– А подружки менялись? – уточнил я.

– Менялись, – лейтенант посмотрел на меня в упор, с какой–то опять же непонятной мне пристальностью.

– А она что… Заинтересовала вас?

– Конечно! – с вызовом ответил лейтенант. – Такая кого угодно заинтересует. Живой ведь человек.

– Кто? – не понял я.

– Я, – ответил лейтенант. – Подкатывался к ней на пляже. Не один раз подкатывался.

– И что?

– Ноль.

– Ты, старик, извини, – доверительно произнес я, – но мне это приятно слышать.

– Представляю, – опять сказал лейтенант и опять покраснел. – Извиняюсь, конечно. Она сказала, что эту ночь вы провели вместе. Это правда?

– Да, – сказал я твердо.

– Но если это так, значит, не спали?

– Сначала не спали, а потом спали. Потом опять не спали. Потом опять спали.

– Значит, вы должны были слышать, что происходит под вашими окнами?

– Шел дождь, – веско сказал я. – Над Карадагом громыхал гром, сверкали молнии, деревья гнулись и скрипели, рядом в ресторане от музыки столы двигались, мужики и бабы орали так, будто совершали последнее в своей жизни совокупление… Мне продолжать?

– Не надо, я как–то не подумал про ресторан… Действительно. Кошкин дом. Скажите… Сентябрь, народу на набережной – совсем ничего. Ведь вы все уже тут примелькались, знаете друг друга, одна половина с другой половиной если не спала, то пила… Неужели вы ни разу этого друга, – он кивнул в сторону окна, из которого можно было видеть место, где недавно лежал несчастный Мясистый. – Неужели ни разу не встретили, не столкнулись в шашлычной, в чебуречной, хачапурной?