Текст книги "Водка"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Олег отдал сертификат качества, точнее ксерокопию, как раз предназначенную для таких дел. И предложил накладную.

– Этого добра у меня навалом, – отмахнулся покупатель и достал из дипломата бланк с печатью какого-то горпромторга. – Так, сейчас заполним... – Он от усердия даже высунул кончик языка. – Как, бишь, она зовется? "Си-не-глаз-ка". Так, все готово. Никакой гаишник не привяжется. А налоговая у нас на слово верит. Ладно, будь здоров!

Северный бизнесмен укатил в свое Бокситогорье поить горняков жидкостью бытового назначения, а Олег снова забрался в кузов. Кажется, он догадался, откуда взялась сумочка. Хитрая Лилька учуяла, что дело пахнет протоколом изъятия и успела зашвырнуть львиную долю выручки внутрь "Газели". Сбросила с рук улики, так сказать. Теперь никакой прокурор не докажет, что она тут с утра распродала целую машину паленой водки.

Он поднял перемазанную пылью сумку, раздернул расползающуюся застежку-молнию. В распертом зеве топорщились радужные края купюр. Олег присел на карточки спиной к дверям, вытащил часть. Это были сотенные, но кое-где высовывались синеватые кромки пятисотрублевых "петрофанов". На глазок, в руке он держал тысяч десять. Да вдвое больше оставалось в сумочке. Олег затолкал деньги обратно. Руки подрагивали.

– К чертовой матери, – сказал он шепотом. – Все менты конфисковали, ни хрена не осталось. Деньги, товар – все отобрали. И даже кузов подмели.

* * *

Рынок закрывался в пять часов вечера. Но дневная облава на недобросовестных налогоплательщиков и нарушителей правил торговли сократила этот срок. Многие торговцы просто бежали, бросив товар и настежь распахнутые контейнера. Милиция вывезла несколько КАМАЗов "бесхозного" и конфискованного товара, в основном водки и других алкогольных напитков. Деньгами набивались целые коробки, обматывались скотчем и опечатывались. Интересно, что большая часть денег тоже оказалась как бы ничьей. Не сумевшие сбежать торговцы просто сбрасывали их на землю, оставляли под стенами своих торговых точек в полиэтиленовых пакетах, маскировали в пустой таре и мусоре. А когда опытные инспектора и оперативники легко откапывали заначку, реализаторы делали удивленные глаза и фальшиво восклицали: "Надо же, а я и не знал!" И их удивленные глаза влажно блестели. А все-таки дешевле было отказаться от мешка денег, чем признаться, что дневной оборот торговой точки составляет несколько десятков тысяч рублей. В то время, как на кассовом аппарате едва выбито полторы.

Омоновцы не спеша прочесали весь рынок. Те торговцы, до кого добрались в последнюю очередь, почти не пострадали. Они успели запереть свои контейнера и разбежаться. Даже те, кто водкой не торговал, исправно платил все налоги и как положено пользовался кассовым аппаратом. Береженого, знаете ли, бог бережет.

В штабных автобусах, где писались объяснительные и протоколы, стоял плач и скрежет зубовный. Но, по большому счету, проштрафившимся торговцам тюрьма не грозила. Наказания были такие – штраф, иногда солидный – в несколько сотен минимальных зарплат, изъятие товара и лишение лицензий. Легче всего отделались те, кто не вступал в споры, прикидывался ничего не понимающим дурачком и отказывался от подозрительного товара и денег. Их обычно даже не штрафовали, а почти сразу отпускали на все четыре стороны. И те радостно убегали, абсолютно не интересуясь, кто и как оприходовал их "бесхозные" деньги и товары.

Усатая Лиля тоже могла отделаться сравнительно легко. В контейнере у неё оставалось всего три-четыре ящика паленой водки, но с акцизными марками и сопроводительными документами. Те, что были выставлены наружу, она бы запросто могла объявить приблудными и с её торговлей никак не связанными. Но она закатила скандал, принялась стыдить и обзывать тех, кто находился при исполнении служебных обязанностей. Да ещё Рустик, торчавший у входа в контейнер, попытался сбежать, что ещё больше усилило подозрения. С ними поступили, как с лицами кавказской национальности, особенно с Рустиком. К тому же у него с паспортом обнаружились какие-то неувязки.

Но, в отличие от китайцев-нелегалов и вьетнамца, вовсе не имеющих вида на жительство, Рустама отпустили. И они вместе с Лилей пришли к опечатанному контейнеру и бесприютной "Газели". Олег дремал в кабине.

– Эй, Мастер, тебе чего сделали? – спросила Лиля, и в черных глазах её зажглась искра надежды.

– Поздравили с началом учебного года и научили считать до трех тысяч, – ответил Олег, вылезая из кабины и потягиваясь.

– Зачем до трех? – не понял Рустам.

– А это чтобы правильно заполнить протокол, – объяснил Олег и достал из кармана тот самый протокол, что потеряла строгая дама Татьяна Михайловна. – Конфисковали нашу красавицу синеглазую. Перекидали в большой КАМАЗ и увезли в неизвестном направлении.

– Зачем отдавал! – вскинулась Лиля и заковыляла вдоль "Газели". Искра надежды в её глазах погасла. – Открой дверь, сама смотреть буду! Взял и отдал!

– Дала бы браунинг, я бы отстреливался, – съязвил Олег. – Залег за колесо и бился до последнего патрона.

– Вай, Аллах! – раздались вопли Лили.

Это она заглянула в кузов и удостоверилась, что тот пуст, как карман бомжа. Громко помянув несколько раз Аллаха и шайтана, Лиля завернула по-азербайджански с вкраплением русского нечто-то такое, что Рустик покраснел. Она вернулась, хлопая себя ладонями по бокам и косолапя ещё больше, чем обычно.

– Ты сам все сгрузил? – спросила сварливо, и фиолетовые усы зашевелились под крючком большого носа.

– Этого только не хватало, – Олег сделал вид, что обиделся. – Менты сами все вытащили. Я на улице стоял и коробки считал.

Лиля пыхтела, терла и так уже красный нос. Олег терпеливо ждал, скажет она о заброшенной в кузов сумке с деньгами или нет. Но та не сказала. Фыркая, как ежик, пошла к своему контейнеру и оборвала все милицейские бумажки с печатями.

И тут на своей серой "Волге" прикатил Юсуф. Похоже, до него дошли слухи о налете на оптовый рынок. И выглядел он так, словно все налетели непосредственно на него.

– Чего забрали? – заметался он.

– А все забрали подчистую, – сообщил Олег, уже уставший от всей этой суеты, – вот бумажку оставили. Получите с улыбкой. А деньги вообще просто так отобрали.

Он протянул протокол изъятия, который лично дооформил, как полагается. Даже понятых вписал в соответствующую строчку – Иванова и Петрова.

– Беспредел! – закипел Юсуф. – Сплошной беспредел! Никаких законов!

Возмущение беззаконием в устах торговца фальшивой водкой выглядело забавно. Олег не сдержал улыбки.

– Смеешься, Мастер! – У Юсуфа аж живот ужался от возмущения, а на раскрасневшемся лице высыпали бисеринки пота. – Это ты во всем виноват! Ты зачем сюда товар повез? Вы должны были бутылки возить на склад, а потом сюда ехать. Теперь убытки платить будешь!

Олег вытащил из кабины свою курточку, свернутую в аккуратный тючок, зажал под мышкой. Засунул руки в карманы штанов, покачался на каблуках, глядя, как бесится босс.

– Слушай, Юсуф, – спокойным голосом прервал выкрики азербайджанца и посмотрел на него скучными глазами, – а подь-ка ты в задницу.

– Чего? – тот опешил. – Куда?

– Не знаю, как по-вашему, а по-русски это будет жопа, – объяснил Олег и для большей ясности указал пальцем на толстый зад Лили. – Можешь идти прямо сейчас.

Лиля на всякий случай вывернула голову, стараясь разглядеть, чего это у неё там такое сзади. А Юсуф, лишившийся речи от такой наглости со стороны всегда безответного работника, хватал воздух ртом и руками.

– Хватит с меня, – подвел итог Олег. – Пашешь на него, как ишак, день и ночь, живешь на вонючей ферме, а рубля паршивого не видишь. Сам деньги охапками гребет, а норовит ещё и последнюю шкуру содрать. Да ещё ментам подставляет.

Мастер повернулся и зашагал прочь. Он был уверен, что Юсуф не посмеет его остановить. Тот действительно не посмел, послал Рустика. Но Олег просто повернул голову и посмотрел на парня таким взглядом, что тот принялся канючить. А должен был орать и грозиться.

– Попроси прощенья, Мастер. Юсуф добрый, он простит.

– Мне не надо доброго. Мне надо справедливого. Или честного. Понял? Олег говорил на ходу, удаляясь все дальше. – Если пообещал, чтобы выполнил. А лоха из меня делать не надо. На комбинате меня за дурачка держали, зарплату не платили. Тут, понимаешь, в раба захотели превратить, в бесплатное приложение к водко-бодяжному агрегату...

– А ты почему не просил денег? – Рустик семенил рядом, машинально поддергивая штаны. – Надо попросить хорошо. Пойдем обратно, поговоришь с Юсуфом.

– Давай ты с ним поговори. Объясни дураку, что надо делиться. А я уже не вернусь. Он меня обидел, и говорить тут не о чем. Пусть идет, куда послали. Там ему самое место.

И Олег ушел с рынка. А Рустам побежал объяснять боссу, что Мастера уговорить не удалось.

* * *

Под мышкой у Олега, завернутые в курточку, лежали деньги, толстенная стопа. Почти девяносто тысяч. Тут была выручка от проданной "Синеглазки", и содержимое сумки Лили, и то, что заплатила директриса "Хозтоваров". Все эти незаконные рубли, полученные за бодяжную водку, утаенные от налоговиков, совершенно левые или, как выражаются журналисты, теневые, грели ему бок. Они совершили странный кувырок, проскользнув мимо цепких милицейских рук, и оказались в руках у него. Юсуф и его кавказская мафия все равно их уже списали. И не обеднели. Не такая уж это сумма на фоне их доходов. Всего лишь оборот одного неполного торгового дня.

Ни малейших угрызений совести Олег не испытывал. Во-первых, Юсуф обещал долю в прибылях, вот он её и взял; во-вторых, он эти деньги все равно, что нашел – милиция обронила; а, в-третьих, компенсировал моральный ущерб за унизительное положение крепостного. А, главное, в кои-то веки подвернулся случай изменить жизнь к лучшему, выпал шанс. И надо быть законченным идиотом, чтобы им не воспользоваться и продолжать дальше горбатиться на Юсуфа.

Теперь он начнет другую жизнь. Купит комнату в малонаселенной коммуналке, найдет нормальную работу. На худой конец можно грузчиком в магазин пойти, а дальше будет понятно. Обживется, станет с ребятишками своими чаще встречаться. Времени свободного навалом. Почему бы не закончить, в самом-то деле, институт? Не дурак же он! Сходит в ректорат, так, мол, и так, хочу восстановиться. Согласен на коммерческой основе. Два курса всего не дотянул. На вечернем закончит, или экстерном. А с дипломом и таким опытом работы ему все дороги открыты. Станет менеджером в какой-нибудь приличной фирме. Проявит себя, увеличит прибыли, расширит производство. Глядишь, через год-другой уже директор или президент. "Господин Морозов, к вам представитель фирмы "Смирнофф". Вот, елки-палки, одна водка на уме!

Олег остановился перед светофором, дожидаясь зеленого сигнала. В мечтах все, конечно, красиво получается, как и полагается мечте. А вот куда идти ночевать? К кому-нибудь из заводских приятелей? Эх, надо было в свое время подружку завести, а он все на Зойку надышаться не мог. Сейчас бы как легко все было. Впрочем, одна подружка, вроде бы, у него есть. Тихая Гюзель, чужая жена. А что? Мамед с Вахидом отправился в Травду за спиртом.

И Олег бодро зашагал к знакомому дому. Он чувствовал себя победителем и властелином мира.

КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО НА РАДОСТЬ

Маленький Искандерчик гулял во дворе. А Гюзель сидела на лавочке возле подъезда и смотрела на сына. Как только тот собирался забрести в лужу, она грозила пальцем. Малыш, хохоча, тут же отбегал и начинал подкрадываться к другой луже. Похоже, это он так играл, а на самом деле и не думал ноги мочить.

– Здравствуй, – сказал Олег, присаживаясь на лавочку рядом с женщиной, и положил ей на колени бордовую розу с длинным стеблем.

Гюзель зарделась, став почти такой же пунцовой, как роза. Она потупила голову и быстро перебросила цветок на колени Олегу. И даже не посмотрела в его сторону. Он улыбнулся:

– Тебе она больше идет.

Действительно, роза в её руках гармонично вписалась бы в яркий восточный наряд. Гюзель нарядилась, как на цыганский праздник. Юбка на ней была бархатная с лиловым отливом, белая блузка атласная, поверх неё розовая кофточка с люрексом. А уж платок на голове переливался всеми цветами радуги. На фоне осенних кустов, раскинувшихся на газоне за её спиной, она сама смотрелась экзотическим южным цветком, неведомо как занесенным на уральскую землю.

– Я каждый день думаю о тебе, – сказал Олег, и это была чистая правда. О ком ещё ему думать? О детях да о ней.

Но Гюзель молчала. Впрочем, не уходила, продолжала сидеть рядом. И Олег понимал её отстраненность. Мало ли что однажды случилось между ними. Да и неприлично замужней кавказской женщине разговаривать на улице с посторонним мужчиной.

– Я сегодня приду, – сказал негромко и поднялся. – Часов в десять.

В конце концов, попытка – не пытка. Ну, не пустит. Значит, останутся воспоминания. Он не обидится.

Роза осталась лежать на лавочке. И Гюзель, воровато оглядевшись, быстро её схватила. Она поднялась на ноги, держа цветок в опущенной руке вертикально, пряча, словно прикрывая его собой. Наверное, и вправду старалась скрыть от чужих глаз. Она позвала Искандерчика и отправилась домой.

Ходить с деньгами под мышкой Олегу было несподручно. Да и куртку ближе к вечеру захотелось надеть на себя. Пришлось купить псевдокожаную черную сумку на длинном ремне, повесить на плечо. Потом он зашел в недорогое кафе и слегка перекусил, стараясь не роскошествовать. Он научился ценить деньги и просто проматывать их ему было жалко. Деньги ведь это не жратва и шмотки, деньги – это свобода.

Из автомата в фойе кафе он позвонил домой. Ответил Саша и тут же взахлеб принялся тараторить:

– Пап, а мы тебя сейчас по телику в новостях видели. Ты, что ли в милиции сейчас работаешь?

– С чего ты взял? – опешил Олег.

– Ну, ты же милиционеру что-то говорил, а он кивал. И тетенька какая-то все записывала. А вот автомат у милиционера какой модели?

– Погоди, не части. – Олег, кажется начал понимать. – Это что, по телевизору показывали?

– Папанька! – ворвался в ухо звонкий голос Лены, видно, вырвала трубку из рук брата. – Тебя по телику показывали! На рынке вы чего-то проверяли! Она чуть не визжала от восторга.

– А мама тоже смотрела? – осторожно спросил он.

– Нет, она ещё с работы не пришла. Она поздно приходит.

– Тогда, может, выйдете? Погуляем. Времени ещё мало. Давай. Я вас жду возле киоска с мороженым.

Конечно, им и в голову не могло прийти, что отца на рынке чуть не заарестовали с партией суррогатного алкоголя. Он не заметил, чтобы операцию снимало телевидение, но, наверное, какая-то телекамера работала, снимала со стороны. Ему не до того было, чтобы по сторонам глазеть. И, похоже, в местные вечерние новости оказалась вмонтирована сценка с его участием. В глазах детей их папа, понятное дело, самый лучший. И он, естественно, на стороне милиции, а не жуликов.

Они замечательно погуляли и поговорили. Поели мороженого. Потом Ленка увидела за стеклом киоска пластиковые китайские карты с Ди Каприо и заподпрыгивала, завыгибалась от желания немедленно их получить. И Олег купил эти смешные карты с сусальными сценами из "Титаника", посмеялся благодушно над детским увлечением голливудским "мылом". Тут же и Сашка захотел чего-нибудь заполучить.

– А тебе, наверное, Шварценеггера надо? – предположил Олег, рассуждая логически.

– Не, – замотал тот головой, – там такие отверточки классные продают, целый набор.

И он поволок Олега к другому киоску, где за широкими стеклами сверкало не менее тысячи мелочей: от бритвенных лезвий до будильников. Набор маленьких отверточек в прозрачной коробочке тоже оказался китайским, блестящим и непонятно для чего нужным Саше. Но Олег его тут же купил. И порадовался, что парня уже в таком возрасте интересует инструмент, а не игрушки. "В меня пошел," – подумал с гордостью.

А когда расставались, он по их требованию признался, что сейчас работает в милиции. Очень не хотелось разочаровывать сына и дочь.

– Прямо как в "Улице разбитых фонарей"? – решил уточнить Саша. Потому и форму не носишь?

– Потому и не ношу, – согласился Олег. – Как в "Улице разбитых фонарей".

Он имел некоторое представление об этом телесериале. Дети явно спроецировали жизнь экранных ментов на непонятную телесъемку с их папой.

В десять часов, как и обещал, Олег на цыпочках подкрался к дверям Гюзели. Он ещё с улицы глянул на окна её квартиры и увидел, что они темны. Уж не сбежала ли она? Или, может, легла спать и знать ничего о нем не хочет? Что ж, её право.

Он тихонько стукнул несколько раз в дверь, кнопку звонка решил не трогать. И тут же услышал за дверью еле слышное шевеленье. Он ещё пару раз негромко прикоснулся косточкой указательного пальца к деревянной обшивке. Осторожно провернулся замок. Дверь приоткрылась на длину звякнувшей цепочки. И Олег почувствовал сладковатый и терпкий запах недорогих арабских духов. Когда сидела внизу на лавочке, от неё так не пахло.

– Не надо, уходи, – зашептала Гюзель в темную щель.

Что ж, так и должна поступать порядочная восточная женщина. Только вот духами на ночь ей обливаться не пристало. Особенно, если собирается спать одна.

Олег просунул в щель ладонь и поймал её руку.

– Здравствуй, Гюзель, – сказал шепотом. – Я по тебе соскучился, милая.

– Уходи, Олег, – она наконец-то назвала его по имени. – Увидит кто-нибудь, нехорошо будет.

И в это время на первом этаже хлопнула входная дверь подъезда. Послышались шаги. Шли двое, разговаривали. Мужчина и женщина. Гюзель принялась выдергивать свою руку из ладони Олега, но тот не отпускал.

– Впусти меня, – тихо попросил он, – а то они и вправду увидят.

И Гюзели ничего не оставалось, как сбросить цепочку. Через мгновение Олег уже был внутри квартиры и прикрыл за собой дверь. Он протянул руки и в потемках отыскал её плечи. Гюзель попробовала отшатнуться, но было поздно. Олег уже притянул её к себе. На лестничной клетке раздавались громкие шаги и голоса. Женщина в его руках замерла, даже дыхание затаила. И Олег отыскал её губы своими губами. Она не рискнула зашуметь, а через полминуты уже обмякала в его руках. Словно он своим поцелуем выпил всю её решимость к сопротивлению.

– Золотая моя, – прошептал он в порыве нахлынувшей нежности. – Твои волосы пахнут цветами.

Комплимент был вполне искренний, хотя и не соответствовал действительности. Дурманный запах её духов скорее был фруктовым. Совершенно азиатский, вульгарный и пошлый запах, который вряд ли можно назвать ароматом. Но он дразнил и возбуждал. Тем не менее, если бы Гюзель стала настаивать, что не хочет больше изменять мужу, Олег бы, пожалуй, прекратил свои поползновения. Эта женщина слишком ему нравилась. И он бы не решился унизить её грубой настойчивостью. А если женщина не хочет, то и удовлетворение будет ущербным и безрадостным.

Но Гюзель вспыхнула, как порох. Дрожь пронизала все её тело. Знакомый диван оказался застелен, как полагается. Ждала она его, ждала... И они упали в прохладные простыни, которые вскоре стали горячими, мокрыми и скомканными, а не просто смятыми. Только кричать Гюзель не решалась. А потом первым делом побежала смотреть, не проснулся ли Искандерчик.

Олега она разбудила, едва рассвело. Он безропотно оделся и направился к дверям. Гюзель торопливо убирала постель.

– Тебе хорошо? – спросила шепотом.

– Ты горячая южная женщина, – ответил он так же тихо и нежно потрепал губами мочку её уха.

Она испуганно отпрянула, задышала чаще.

– Иди, иди, – подтолкнула его.

Но вдруг остановила, привстала на цыпочки, тоже ткнулась губами в его ухо. Дохнула теплом, словно что-то хотела сказать. Но так и не решилась.

КТО К РЫНКУ ХОДИТ ПО УТРАМ

Он не чувствовал себя ни усталым, ни сонным. Странно, но летом Олег спал гораздо меньше, чем зимой, а высыпался лучше. Наверное, какие-то древние биоритмы регулировали таким образом состояние организма. И хотя уже наступила осень, не только календарная, но и самая настоящая, природная, он ещё жил по внутренним летним часам.

Слегка ежась на утреннем холодке, Олег бесцельно шел по просыпающемуся городу и размышлял о своей жизни. О той новой, какую начнет прямо сегодня. А что, если увести Гюзель от мужа? Горячая южная женщина. Пока еще, правда, стеснительная, даже ни разу на свету не показалась обнаженной. Мужчине не перечит, не возражает. Озабочена домашними делами, а не карьерой. Вот он, утерянный идеал Домостроя.

Мысленно он сравнивал Гюзель с Зоей. Конечно, Зоя будет посексуальней, поразнузданней в постели. Но уж слишком далеко эта разнузданность вышла за рамки семейной спальни. Семейные ценности для неё оказались гораздо дешевле ценностей в прямом смысле этого слова, материальных. В сущности, Зоя всегда была эгоисткой, просто не имела возможности удовлетворять свои эгоистичные потребности и желания. А как только такая возможность появилась, даже детей в расчет не приняла. Исподтишка, по-подлому разделалась с мужем, как с заклятым врагом. Он бы так не смог, не та порода.

И сейчас Олег был не способен каким-то образом мстить бывшей жене. И вовсе не по слабости характера. Что-что, а уж характер-то у него в последнее время только крепче стал. Вон вчера даже глазом не моргнул, грабанул и Юсуфа, и Лильку. Сумка оттягивает плечо – это те самые неправедные денежки. И потому, что Олег неправедным образом оттяпал их у хозяев, и потому, что те сами неправедным образом их, так сказать, заработали.

Вот говорят, что ворованные деньги счастья не приносят. Но пока что Олег себя несчастным не чувствовал. Наоборот, все получалось очень даже хорошо. И день вчера прошел удачно, и ночь была великолепной. А посмотреть на Зойку – процветает. Ее деньги из того же самого спиртового источника почерпнуты. Да ещё и через хозяйскую постель в придачу. И ничего, благоденствует, продолжает в том же духе.

Со звоном пролетел трамвай, следом бежал второй. Торопятся на конечную, чтобы ровно в шесть отправиться по маршруту. Машин прибавилось. Все больше продуктовые фургоны – торопятся к открытию магазинов свежие продукты доставить. Еще недавно Олег эти самые продукты на молочном комбинате фасовал. А теперь вот...

Он помрачнел. На комбинат ему возврата нет. И не потому, что украл оттуда производственную линию и боится нести ответственность. Тут он не испытывал ни малейших угрызений совести. Ведь он всего лишь принял посильное участие в дележке. Директор, главный инженер, Муниципальный банк и ещё какие-то пираньи дикого рынка обглодали предприятие до костей. А сменный мастер Морозов через головы этой оравы дотянулся и тоже оторвал кусочек. Просто они все прикрываются фиговыми листками договоров, постановлений, контрактов, арбитражных постановлений и тому подобным, а он взял просто так. В счет невыплаченной вовремя зарплаты и в качестве компенсации за унижения голодного беззарплатного существования.

Ноги сами несли Олега. Он словно уходил от прежней убогой и несчастливой жизни к новой, радостной. И, не очень-то задумываясь, в каком направлении шагает, Олег бессознательно повторял обычный маршрут "Газели", развозившей "Синеглазку". Видимо, за последние две недели настолько эта дорога стала привычной, что и сейчас он машинально делал повороты и шел именно по тем улицам, по которым обычно рулил Рустик.

И вдруг Олег с удивлением обнаружил, что находится у ворот Центрального рынка. Он, наверное, машинально прошествовал бы дальше, но его остановило непривычное зрелище – у запертых решетчатых ворот толпился народ. Причем толпа была, если принять во внимание ширину прилегающей улицы, просто огромна – человек полтораста. И со всех сторон по одному и небольшими группами ещё шли люди. Большинство лиц в толпе было смуглыми, и невнятный азиатский говорок окутывал это несуетливое сборище.

Олег остановился, с любопытством рассматривая необычную картину, для безлюдного утреннего города совершенно фантастическую. Наверное, это рыночные торговцы спешили к своим рабочим местам. Буквально в нескольких метрах от ворот стоял большой киоск, куда Олег почти ежедневно привозил "Синеглазку". Работал он круглосуточно, и сейчас возле него стояла очередь человек в десять. Покупатели удивительно, словно братья, были похожи друг на друга. В том числе выражениями лиц и даже одеждой. И покупали все одинаковый стандартный набор – бутылка пива и пачка сигарет.

Отковырнув пробку висевшей на веревочке открывашкой, они тут же присасывались к пыхнувшему пеной бутылочному горлышку и медленно отходили к высокому забору рынка. Там и стояли, вскидывая бутылки кверху донышками, словно команда рассветных горнистов. Их мрачные лица светлели, а в глазах, до этой минуты полных страдания, вспыхивал живой огонь.

Но вот толпа заволновалась, гомон усилился, ворота распахнулись. Масса народа хлынула на территорию рынка. Торговцы бегом ринулись занимать прилавки, получать из весовой весы с гирями и товары из камер хранения и холодильников. Только мужики с пивом не торопились, шли следом, покуривая и допивая. И очередь у киоска тоже рассосалась. Понятно, покупка без сдачи: пиво – семь рублей, пачка "Примы" – трешка, всего десятка. А к рынку уже начинали подтягиваться покупатели, те самые ранние пташки, которые рассчитывают прилететь первыми и склевать все самое вкусное.

Олег вдруг ощутил, что голоден. Он подошел к киоску, остановился возле стеклянной боковой витрины, снизу доверху заполненной съедобным товаром. Через открытое окошко изнутри доносились голоса – женский и мужской и натягивало сигаретным дымком. Женский – это наверняка Люба, у неё такой грудной. Ее сменщица Рая хрипит, как граммофон. Опять же Люба добрее, не такая жадная. Она может и подешевле продать. На ночь ведь все киосочные цены подкручиваются на рубчик-другой. Ценники сменят часов в восемь, когда на сутки заступит другая пара – продавец и охранник. Конечно, для Олега сейчас лишний рубль не имеет ни малейшего значения, но за последние месяцы он узнал цену деньгам и не хотел отдавать за покупку больше её настоящей цены.

ЧУЖИЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Олег уже собирался подойти к окну и поздороваться, как вдруг голоса стали громче, и он решил подождать. Похоже, Люба ругалась с напарником. А когда люди ссорятся, не стоит соваться под горячую руку. Во-первых, могут на тебя самого переключиться; а, во-вторых, многие не любят, когда их застают за подобным занятием да ещё и мешают скандалить.

– Не, ну а я-то здесь, в натуре, при чем? – мужской голос тоже был хорошо знаком. – Ты прокололась, а я платить обязан?

– Вась, ты вспомни, – горячилась Люба, – кто тогда выгружал из машины? Сам же ты ящики приносил и ставил. Ты вспомни.

– И вспоминать нечего, – гулко бубнил в ответ Вася. – Я когда чего делаю, всегда смотрю. Чо, я, с понтом, пустые фунфыри от полных не отличу? Я чо, в натуре, полный лох?

Олег вспомнил этого Васю. Мордастенький такой паренек лет двадцати. Мордашка у него круглая, щекастая. Под подбородком уже начало сальцо откладываться. Плечи крытые. Качается, наверное, на тренажерах в спортзале и кулаками обо что-то стучит, костяшки кулаков намозолены. А, может, уже качаться перестал, оттого и жиреет. Лет через несколько превратится в этакого упитанного хряка. И глазки пустые станут совсем поросячьими. Таких одинаковых поросячьих морд полно по городу встречается. Одни уже в "фордах" раскатывают, на шеях цепи златые звенят. Другие ещё не доросли, по киоскам сидят, хозяйский товар стерегут.

– Я всегда смотрю и все пересчитываю, что получаю, – продолжала Люба. – Я же только тебе доверяю. Когда ты из машины приносишь, я же никогда не проверяю.

– Да ты чо, блин! – взорвался Вася. – На меня, что ли стрелки перевести хочешь?

– Вася! – взмолилась Люба. – Ничего я на тебя не перевожу. Я разобраться хочу.

Люба эта Олегу нравилась. Не в том смысле, что влекла, как мужика, а чисто по-человечески. От неё радостью веяло, молодостью, свежестью. Голос всегда веселый, задорный. И смех заразительный, звонкий, прямо колокольчик серебряный. Глаза живые, искры в них пляшут. Сколько ей? Лет восемнадцать? А повадки, как у пятиклассницы. Непосредственная, открытая, бесхитростная, Люба располагала к себе и зажигала хорошим настроением. Не зря некоторые торговцы с рынка специально шли в этот киоск за территорией рынка, хотя сигареты и прочую мелочь могли купить по соседству со своими прилавками. И сейчас Олег сразу начал жалеть эту девочку, у которой, похоже, приключились неприятности.

– Чего ты хочешь? – агрессивно рявкнул Вася. – Чтобы я за тебя платил, в натуре? В другой раз будешь смотреть, за что расписываешься.

– Ну, что же мне делать? – Люба почти плакала. – Ты же сам понимаешь, что не брала я денег и товар не крала. Мы же вместе всегда с тобой.

– Мало ли что вместе. Я же хожу днем по рынку. И вечером тоже. Ты могла весь ларек за это время вынести.

– Значит, ты думаешь, что я могу своровать, а на тебя перевесить? Люба так и ахнула.

До Олега начало доходить, в чем заключаются Любины неприятности. Видимо, у неё пропал какой-то товар, и вот теперь хозяин заставляет покрывать недостачу. Его удивило отношение Васи. Олег видел, не слепой, что охранника и Любу связывают отнюдь не производственные отношения. То, как они смотрят друг на друга, прикасаются, как Вася обнимает её, кладет руку на колено, как Люба забрасывает свою руку ему на шею – все говорило о любовной связи.

– Мне думать нечего, – веско заявил Вася. – Мое дело ларек с товаром охранять, на рынке приглядывать, в морду кому-то заехать, если понадобится. Твои проблемы меня не касаются.

– Как же так? – совсем уж упавшим голосом сказала Люба так тихо, что Олег едва расслышал. – У нас же все вместе. Ты вообще меня хоть немножко любишь?

– А при чем тут любовь? – промычал Вася. – Любовь какая-то, блин... Мало ли кто с кем трахается, за всех что ли теперь платить?

– Тебя за всех не просят, – устало сказала Люба после некоторого молчания. – Отдай из наших общих денег. Точнее, из моих. Уж всяко полторы тысячи моих денег там есть.

– Ага, так ты и отделалась полтора тыщами! А проценты?

– Какие ещё проценты? – удивилась Люба дрогнувшим голосом.

– А такие! – Олегу показалось, что в голосе Васи явственно звучит торжество. – Думаешь, Труня такой добренький, счетчик не включает?

Вот и прозвучало имя хозяина киоска, точнее, кличка. На маленькой вывеске оно было обозначено "ЧП Трунов", частное предприятие Трунова, значит. Олег, когда впервые этого деятеля увидел, удивился, как такой тупой и безграмотный человек может заниматься бизнесом? Труня не на много был старше своих работников, на вид можно дать лет двадцать пять от силы. Зато он уже отъелся и походил на борова. И плоская золотая цепь шириной в палец украшала толстую шею. В левой руке он постоянно носил мобильный телефон, отставив мизинец. Точно так же постоянно был отставлен мизинец правой руки. Пригибал он их, только когда деньги считал. И тут надо было держать ухо востро. Его толстые пальцы могли виртуозно "сломать" пачку денег. Сторонний зритель даже не замечал, что пачка переломлена пополам и каждая купюра, таким образом, сосчитана дважды. Пересчитав, Труня мог аккуратно завернуть её в кусок газеты и вручить, например, поставщику товара. Или рыночному продавцу, у которого покупал что-нибудь существенное, вроде шубы или половины коровьей туши. При этом, если видел, что перед ним законченный деревенский лох, бесхитростный и доверчивый, как октябренок, мог и эту ополовиненную пачку подменить уже абсолютно пустой куклой – пачкой резаной бумаги, обернутой газетой. Короче говоря, его бизнес стоял на элементарном мошенничестве.