Текст книги "Межпланетный путешественник (Виктор Гончаров. Полное собрание сочинений в 6 томах. Том 2)"

Автор книги: Виктор Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Держитесь, – нарочно по-русски сказал я, чтобы мое предупреждение дошло до ушей подкоечных обитателей.

И хотя цилиндры уцепились за специально для того предназначенные скобы, их оторвало и отбросило в конец машины, – настолько резок был наш прыжок в направлении к бледнолицей планете.

Неизъяснимо громадное удовольствие доставляло мне управление машиной, хотя оно было значительно труднее, чем эксперименты с гирями: здесь приходилось порядочно напрягаться.

На расстоянии 200 километров от Земли скорость наша равнялась не 10,9 кил. в 1 сек., а целым 15 километрам. Я превзошел задание. Это значило, что если бы я продолжал держаться в ускорении хода той же прогрессии, то мы достигли бы Луны через 2–3 часа.

Однако уже через полчаса, на расстоянии от Земли в 36.000 километров, я почувствовал боль в висках и решил не напрягаться; ведь Луна от нас никуда не уйдет. Кроме того, интенсивное внимание к управлению не позволяло мне следить за подозрительным поведением моих спутников. И я постепенно, незаметно для них, уменьшил скорость до 700 километров в минуту; таким образом, наш перелет должен был бы занять семь-восемь часов.

Луна определенно увеличивалась с сокращением расстояния. Великолепную картину представляла собой ее поверхность с кратерами, горами, морями и пустынями. К сожалению, я не мог ей уделить должного внимания, ибо "приятели" мои очень скоро подняли сзади меня весьма недвусмысленную возню.

Предоставив движение машины ее инерции, я перевернулся на стуле…

Мистер Джексон и мистер Джонсон, распаковав ящик, устанавливали граммофоноподобный аппарат, рупором направив его в заднее оконце над койками, прямиком к Земле…

Они не хотели ожидать прибытия на Луну.

Авантюристы не скоро заметили мою застывшую в немом ужасе физиономию, а заметив, усмехнулись.

– Ол райт? – сказал Джексон, подходя ко мне и бесцеремонно поворачивая меня на стуле.

Я вдруг обрел дар слова, я запротестовал: мне необходимо видеть Землю для регулирования движения и направления полета; я должен сидеть именно так, как сел… я…

– Ол райт, – снова сказал Джексон и, скорчив препаршиво-ехидную физиономию, разрешил мне наблюдать за Землей…

Земля вращалась вокруг оси, и скоро должен был наступить тот момент, когда территория союзных республик покажется в заднем оконце.

– Подождите, голубчики! Я вас заставлю прозевать этот момент, – мысленно пригрозил я и незаметно прибавил ход машины.

Через несколько минут мы попали в мертвую полосу, где силы притяжения Земли и Луны взаимно уравновешивались. Все предметы, в том числе и мои остервеневшие мучители, отделились от пола и повисли между ним и потолком (койки были привинчены к полу).

– Годдэм! – выругался Джексон, беспомощно паря посреди машины. – Скоро это кончится?..

– Не раньше, чем через час, – с невинной физиономией отвечал я, а в душе злорадствовал: воспользовавшись бессилием цилиндров, я почти остановил движение машины.

Но Джексон по скобам на потолке добрался до меня, взглянул на аппарат, отмечающий скорость, и рассвирепел:

– Тысяча чертей и две тысячи ведьм! Вы смеяться над нами вздумали?! Сейчас же ускорьте полет!..

Его приказание сопровождалось выразительным жестом к карману, – я машинально повиновался.

– Быстрее! Быстрее!..

Я довел скорость до 700 километров в минуту и решительно отказался:

– Больше не могу. Устал.

Должно быть, мой вид соответствовал моим словам. Джексон глянул мне в лицо:

– Черт с вами, отдыхайте.

Машина очутилась в сфере притяжения Луны. Восстановилось нормальное положение всех предметов. Мы опускались на Луну.

Одно меня утешало: Земля исчезла из заднего оконца. Она была где-то над нами.

Если бы только этот проклятый "четырехугольник" не был так настойчив и так изворотлив!..

Ведь он нашел выход и из этого положения! Он заставил меня повернуть машину так, чтобы Земля глядела в боковое окно. И авантюристы снова принялись за установку психо-магнита.

Земля смотрела на нас своим азиатским материком, но еще немного, и покажется наш Союз…

Для меня время текло невероятно быстро. Авантюристам же, наоборот, оно казалось страшно замедленным.

– Пpoфeccop, отлетим немного вправо, – вдруг предложил пуговка. – Не правда ли, Джек, мы можем не ожидать этой медлительной старушки Земли, а сами возьмем ту дистанцию и угол, с которых нам удобнее будет действовать?..

Джексон одобрил блестящую мысль достойного своего друга и приказал мне взять вправо, т. е. почти выйти из сферы притяжения Луны.

Мой истощенный мозг еле справился с новой задачей, но сделал это я без всякого колебания: ибо я решил действовать…

Я вспомнил, что ребята пели грузинские песни, следовательно, этот язык они знают. Что касается меня, то я знал добрый десяток всяких языков. Грузинский язык послужит мне для информации моих друзей; а в какой форме это сделать, чтобы не возбудить подозрения цилиндров, я уже придумал. Но сначала нужно обезвредить противника: ведь у каждого из них имеется по револьверу, и они не замедлят пустить их в действие. Поразмыслив немного, я справился и с этой задачей.

Пока цилиндры ползали на четвереньках вокруг магнита, плохо разбираясь в его устройстве, я быстро привел в исполнение осенившую меня мысль: согнул передний проводник кольца, надетого на моей голове, и направил его на тот карман мистера Джексона, который оттопыривался под тяжестью револьвера…

О, это была пустяковая задача! Гораздо более легкая, чем с гирями… Револьвер ловко улизнул от своего хозяина и плавно опустился, движимый током психо-энергии, на мягкую койку. С одинаковым успехом я проделал то же самое в с карманом м-ра Джонсона. Они ничего не заметили: так дьявольски сложен был механизм психо-магнита (смеюсь, конечно: он устроен весьма просто).

Ко второй части своего плана я приступил не без колебания и не без тяжкой внутренней борьбы.

Предварительно я опустил машину с наивозможной скоростью, чтобы в случае неудачи действие смертоносного аппарата ослабилось хоть расстоянием.

И вот срывающимся и нервным голосом я запел на грузинском языке:

"Слушайте, ребятки, слушайте…

Цилиндры приводят в действие свой аппарат…

Они…"

– В чем дело? – резко прервал меня Джексон, подходя ко мне и в упор глядя. Очевидно, он опасался за целость моего рассудка.

– Пою, – отвечал я, – национальную песню… Так легче управлять машиной… Понимаете: механизация происходит…

Четырехугольный взглянул мне и самые зрачки:

– Ну, пойте, – усмехнулся он и отошел.

Я еще прибавил ходу и снова запел:

"Слушайте, ребятки, слушайте…

Вылезайте-ка из-под кроватей…

Я их обезоружил…

Их маузеры у вас на койках…

Только вы не стреляйте,

А то продырявите машину,

И мы погибнем…"

Получилась весьма занятная песенка; нет нужды, что белыми стихами. Мотив был тоже мой и мотив, смею уверить, недурненький. Положительно, я только теперь познаю самого себя!..

Мистеры ничего не подозревали. Да и что они могли подозревать в своей небесной безопасности?… Поглядывая искоса на меня и усмехаясь, они продолжали делать гнусное дело.

Мне пришлось повторить песню еще раз. – Уж не заснули ли ребятки? – мелькнула страшная догадка.

Нет… Драпри, наконец, зашевелилось; одновременно у меня засосало под ложечкой и в разных других местах.

– Руки вверх!!! – громом, упавшим с безоблачного неба, прогремело приказание.

Жуткая и отрадная картина: моя юные друзья стояли с наганами в руках!..

Мистеры схватились за карманы, затем разинули рты, вытаращили глаза и замерли в позе неизъяснимого недоумения… Они были ошеломлены, подавлены, убиты… Они были похожи на безобразных павианов, которым только что обрубили хвосты; и вместе с тем на человека, которому из озорства кто-то плюнул в ухо…

Глазастый Миха, заметив рупорный аппарат, ногой разнес его в щепы.

Вихрастый скомандовал.

– Мишк, найди веревок! Свяжем этих господ!..

Момент этот чуть было не погубил их:

Как только Миха уклонился немного в сторону, – бомбой сорвался пуговка и вышиб из его руки револьвер.

Григорий устремился на помощь и прозевал выпад четырехугольного. Его наган тоже покатился на пол.

Теперь силы были далеко не равными: Миха еще кое-как отбивался от насевшего на него пуговки, а Григорий, оступившись, сразу угодил под живот четырехугольного монумента.

Забыв об управлении, забыв обо всем, забыв о том, что мне вот уже как 25 лет совершенно не приходилось участвовать в физической борьбе, я, со своими слабыми и неуклюжими кулаками, коршуном (наверное, очень потешным) налетел на четырехугольного и… в следующую секунду тем же самым коршуном (еще более нелепым) понесся в обратном направлении, получив от гиганта Джека чудовищный толчок в грудь. При падении я ударился о стул, о проводники; что-то переломал, что-то скорежил… После чего стал с большой медленностью приходить в себя.

Мое неудавшееся вмешательство все-таки принесло Григорию небольшую пользу: он успел выбраться из-под противника. Теперь по полу катались два колеса, две пары, хрипя, изрыгая брань – на английском, грузинском и на русском языках, – нанося друг другу такие удары, от которых у меня заочно трещали скулы, а из глаз сыпались искры.

У первой пары силы были приблизительно равными. Постреленок Мишка ловко увертывался от объятий пуговки, походя издеваясь над ним, но "положить гунявого на обе лопатки" – в чем он беспрерывно клялся, сопровождая клятву неудобосказуемыми словами насчет бога, веры и прочего, – ему все-таки не удавалось… Со второй парой дело обстояло скверно; слишком уж монументален был один из противников.

Я отдышался в пришел в себя в той фазе бoрьбы, когда Григорий снова попал на низ. Джек одной рукой держал его за горло, другой шарил у себя за поясом, конечно, искал нож…

Боги! Какой это был омерзительный момент! Я, человек интеллекта, 45 лет проживший, в чистоте сохраняя свое человеческое достоинство, вдруг проникся первобытной кровожадностью, звериной свирепостью к человеку же, правда, к авантюристу и негодяю первой марки, но все-таки…

Да посудите сами: не мог же я допустить, чтобы на моих глазах зарезали славного мальчугана, как режут обычно поросят или кого бы то ни было?..

Около моих ног валялся револьвер… Судорожным рывком я схватил его…

Отвратительный Джек уже нащупал нож, уже скривился в окончательно отвратительную гримасу, долженствующую означать победную улыбку и… и… в этот самый миг я, закрыв глаза, стиснув челюсти, побледнев, похолодев, всею своею шестипудовой тяжестью обрушился на его голову, действуя револьвером, как молотом… У меня нет твердой уверенности в том, что я не ревел, подобно разъяренному быку, нанося эти удары…

Когда я открыл глаза, обстановка резко изменилась: Джек с расковырянной "под картошку" (словечко Гришкино) головой недвижимый лежал у моих ног, а вихрастый юноша колотил револьвером пуговкину голову…

Как низко может человек пасть, поддавшись аффекту!..

Тут только я вспомнил о полете…

В боковые окна не было видно ни одной планеты, в заднее и переднее – также. Следовательно, Земля и Луна находились или под нами или над нами.

В оконце ударил ослепительно-яркий солнечный свет… Мы пронеслись мимо Луны и теперь падали на Солнце…

Я бросился в механизму управления. Он был не годен,

– так я его отделал своими боками. Стрелка скорости показывала 10.000 километров в минуту. И с каждой новой минутой цифра эта возрастала и возрастала под влиянием притяжения Солнца.

Через несколько минут скорость достигла 15.000 километров…

Взяв себя в руки, я осмотрел подробней изломанный механизм.

О, счастье! Не хватало только одного проводника, сокрушенного моей головой; второй проводник и второй аккумулятор, хотя и сильно помятые, могли отвечать своему назначению. Но, как я ни напрягался, мне удалось лишь немного сократить быстроту падения – до первой цифры

– в 10.000 килм. в мин.

– Вы что-то хотели сказать, профессор? – обратился ко мне Григорий, нарушая тягостное молчание, в которое мы невольно погрузились.

Я сказал, как обстояло дело.

– Там очень тепло? – спросил Миха.

– За шесть тысяч градусов можно смело ручаться…

– О-о! Это значит, мы вконец расплавимся…

И все таки они не унывали, эти юнцы. Перспектива неизбежного падения на Солнце им казалась очень занимательной, во всяком случае, достойной оживленного обсуждения пополам с ерундой и вздором… О, беспечная молодежь!..

– Подберите слезы, старина! – ударил меня по плечу старший. – Неужели вы все десять суток намерены проплакать?!..

Юнец шутил: я и не думал плакать, но… было очень, очень тяжело на душе…

VIII. ПЛАНЕТА ВЕНЕРА

К концу второго дня падения, солнечный диск загородило какое-то круглое тело.

Тело могло быть или Венерой или Меркурием. По скорости его движения, по диаметру, я признал в нем первую планету.

К тому времени ребята кое-как починили поломанный механизм, и я, не дожидая конца солнечного затмения, поместился на поправленном стуле, чтобы попытаться удержать машину в поле тяготения Венеры. Мы решили, что гораздо приятнее шлепнуться на что-нибудь твердое, чем на газообразно-раскаленный лик влекущего нас к себе светила. Наше сознание определялось бытием: из двух зол мы выбирали меньшее.

Мне легко удался этот маневр, хотя никто его не ожидал, – машина продолжала падение, стала следовать за бегом Венеры. Таким образом, мы лишились солнечного света и приобрели мрак; тем не менее, мрак этот – вопреки всем законам физики – озарял наши сердца ярким светом… надежды, возможно ведь, что поверхность Венеры покрыта глубокими морями, и тогда наше стремительное падение может закончиться без катастрофы.

Следя за вращением стрелки в аппарате, измеряющем скорость, я отметил одно обстоятельство, заставившее меня столь же интенсивно возрадоваться, столь интенсивно я скорбел до этого: мне удалось и удавалось дальше замедлять чудовищную быстроту нашего падения; одним словом, я снова мог управлять машиной…

– Радуйтесь, ребятки, радуйтесь. Судьба нам покровительствует. Мы теперь безопасно опустимся на Венеру…

– Хм… Опять он про судьбу, – недовольный, заворчал Григорий. – А как бы наша "судьба" отнеслась к нам, если бы мы не починили аппарата… Прямо-таки обидно становится, что он во всем видит судьбу, а мы остаемся ни при чем…

Который уже раз мне приходятся отмечать полную обоснованность и справедливость жизненных взглядов малышей!.. И опять они правы!.. Если бы я находился единственным в этой глупой машине, конечно, мне никогда бы не пришло в голову заняться починкой, и я, несомненно, покончил бы свои жизненные расчеты в пылающем аде Солнца. А ведь ребята с первого же дня нашего падения с изумительной кропотливостью принялись за приведение в порядок исковерканного механизма… Конечно, они правы: судьба тут ни при чем. Мне приходится на склоне лет из-за их упрямой (стальной, сказал бы я) философии ломать свои крепко установившиеся взгляды…

Я забыл сказать, что наши пленники разгуливали свободно в машине, правда, со связанными за спиной руками. И вот с последними словами "вихрастого" к нам подошел четырехугольный Джек.

– Из малышей толк будет, – сказал он. – Если ваши большевики все такие, то я не удивляюсь, почему их партия так крепка и жизненна…

– Подумаешь, комплиментщик нашелся, – усмехнулся "вихрастый". – Мишк, скрутим ему потуже руки: когда заклятый враг рассыпается в любезностях, значит, готовит очередную пакость…

У "вихрастого" определенно был государственный ум. Руки "любезного" Джека, действительно, оказались плохо связанными: он растянул узлы…

Еще часов десять пронеслись мы в направлении к "тучной планете" – так назвал Венеру по причине ее облачности глазастый парнишка. В последние два часа я каждые десять минут умерял быстроту падения машины, и когда мы подходили к облачному покрову, наша скорость равнялась скорости быстроходного аэроплана, т. е. всего 6–7 километрам в минуту.

– Ну, друзья, настал решительный момент! – насколько возможно бодрей воскликнул я.

Ребята усмехнулись, заметив, что на самом деле я уже не так бодр, как хочу казаться.

Откровенно-то говоря, я и не чувствовал особой жизнерадостности: черт ее знает, эту Венеру! – Можно ли на нее положиться? Пригодна ли ее температура и атмосфера для пребывания на ней существа, подобного человеку?

Машина стала рвать тучные облака. Я управлял, ребята зорко следили в нижнее оконце, прикрутив, "чтоб не мешали", своих пленников к койкам.

Я сумел воочию убедиться в том, что знал раньше из книг: атмосфера Венеры больше чем в два раза превышала земную, хотя объему обе планеты почти равны. Это значило, что Венера значительно моложе Земли и находится в менее остывшем состоянии.

Я прорвал последний облачный покров. Через окно заструился слабый дневной свет.

– Вода! Вода! – завопили мои приятели.

Остановить стремительный бег машины мне не удавалось.

– Много воды? – спросил я, не отрываясь oт управления.

– Хватит! Целый океан!..

– Ну, держитесь крепче. Я направляю машину носом в воду…

Минут через пять мы носились по бурному морю, которое, казалось, не имело границ. Из черного неба сеял частый крупный дождь, барабаня по верху машины…

Словами нельзя передать беспредельной радости, охватившей все мое существо, и я ее не передаю. Скажу одно: удивительно устроен человек – посади его в "пещь огненную", скажи ему, что он будет жить, и он станет радоваться своему существованию… Приблизительно в таком же положении могли находиться и мы: возможно ведь, что море представляло собой сплошной кипяток…

Ребята открыли все шторы и, сломя голову, перекидывались от одного окна к другому. Они скоро рассеяли мое мрачное предположение своими восклицаниями:

– Смотри, каракатица!

– А вон осьминог!

– А вот это – уже черти что, даже назвать не сумею!..

В кипятке, насколько я знал, не могли водиться вышеназванные животные, даже включая сюда "черти что"…

Убедившись, что машине не грозит опасности от столкновения, я присоединился к ребятам.

Над поверхностью взволнованных вод было не особенно светло, – так, как бывает у нас в пасмурную погоду. Несмотря на свою близость к Солнцу (на 40 миллионов километров с лишком ближе, чем Земля), Венера мало получала солнечного света: его плохо пропускали объемистые, густые облака.

По хaрактеру животных форм, по морской растительности, я с первого взгляда установил, в каком периоде развития находилась Венера. Придерживаясь земной терминологии, ее жизнь можно отнести к палеозойской эре развития Земли. Эта эра на Земле существовала, по одним авторам, 20 миллионов лет тому назад; по другим – 100 миллионов и больше.

Итак, мы окунулись в прошлое. Сколько возможностей из области разгадок до сих пор неразгаданного открылось предо мной. Мой страх перед неизвестным будущим, всякие опасения и предчувствия, все это отошло на задний план. Я с такой жадностью прильнул лицом к толстому стеклу, что вызвал на свою голову град насмешек от друзей.

– Стекло продавите, – сказал "вихрастый".

– Или нос расплющите, – поправил "глазастый".

И посыпали, и посыпали…

– Ладно, ладно, смейтесь! Смейтесь, юнцы! Вам не дано понять тех возвышенных чувств, которые буквально распирают теперь грудь и мозг ученого…

– Xa-xa-xa… Хо-хо-хо…

Ах, пострелята!..

Не могу удержаться, чтобы не сказать заранее, что наше увлечение новым миром кончилось весьма плачевно. Но об этом после, в порядке событий.

Первобытная жизнь, окружавшая нас, не была особенно многообразна и сложна, зато – весьма многочисленна.

Воды кишели гигантскими, с доброе колесо от телеги раковинами – аммонитами и наутилусами; морскими лилиями и ежами; похожими на спрутов белемнитами (каракатицами); разнообразными животными, которые у нас получили название трилобитов; простейшими хрящевыми (без костей) рыбами и, наконец, рыбами, сплошь покрытыми костяной броней, так называемыми панцирными.

Были еще животные, которых мне довелось увидеть в первый раз; возможно, что они существовали и у нас в палеозойскую эру развития Земли, но почему-либо их остатки не сохранилась в земляных пластах.

В общем же, вся морская жизнь отличалась крайней простотой организации своих представителей.

Каждый раз при появлении нового животного я сообщал своим друзьям его название, и вот дождался, наконец, ехидного вопроса:

– Скажите, уважаемый, когда в последний раз вы покинули эти взбаламученные моря, что разливаются на планете, именуемой вами Венерой…

Ребята, должно быть, сомневались не только в том, что мы находились на Венере, но и оставляли под сомнением те названия, которые я им сообщал, предполагая, очевидно, что последние являются плодом моего расстроенного воображения.

Ведь вот отъявленные скептики. Всегда им надо солидных подтверждений, чтобы принять к сведению тот или другой факт…

Я объяснил, что совсем не обязательно быть на той или другой планете, достаточно знать степень ее эволюции, ну, скажем, степень раскаленности (что определяется через миллионы верст астрономическими трубами), чтобы сделать научное предположение о природе населяющих ее организмов. И наука давно установила, что Венера находится в этой эре своего развития, которая для Земли была несколько десятков миллионов лет тому назад. По аналогии, так как в нашем солнечном мире условия развития должны быть одинаковы для всех планет, – всегда можно предположить, что и состояние животного царства Венеры соответствует тому, которое некогда было на Земле. И, как видите, эти предположения блестяще подтвердились.

Вот откуда я беру свои названия (из истории Земли я их беру) для тех животных, которыми вы сейчас любуетесь. Они – не измышление моего воображения, а термины, принятые наукой.

– Ну-ну, – удовлетворенно произнес старший юнец, – кройте дальше…

– Товарищ Григорий, – вдруг раздалось из драпри, – извольте и нам присоединиться к интересному зрелищу…

При слове "товарищ" ребята скривились, а к дальнейшему просвещению и без того "просвещенных" цилиндров они не выразили желания.

– Лежите себе, полеживайте, – пробурчал Григорий, – пока мы вас не отправили для изучения морских чудес в самое море…

И вот тут произошло нечто ужасное…

IX. НЕЧТО УЖАСНОЕ

Никто не мог ожидать такого оборота дела…

– Вверх руки, сопляки!!!

С дьявольскими усмешками на зверских своих рожах из-за драпри выпрыгнули совершенно развязанные "цилиндры" и… с револьверами в руках…

Как мне выругать себя и своих друзей за нашу общую непростительную оплошность?! Ну, разве можно было полагаться на этих трижды проклятых авантюристов?! Разве мыслимо оставлять свободное оружие вблизи этих злодеев, хотя и связанных, но прошедших огонь и воду и медные трубы!!

Миха протянул было руку к кобуре и она у него упала плетью, простреленная.

Григорий, хмурый, как небо над нами, без сопротивления поднял обе руки. О моей особе нечего и говорить: я чуть было не потерял сознания при внезапном появлении освободившихся мерзавцев.

Через несколько минут мы все трое лежали на полу, перекрученные теми же самыми веревками, почти спеленутые ими… О, "культурные" американцы знали, как надо связывать!..

Теперь злодеи совещались:

– Я знал, что мы легко освободимся от этих молокососов, – прогнусавил безносый.

– Не было в том никакого сомнения, – подтвердил квадратный обрубок.

– А ведь мы немного перестарались, – сказал первый,

– большевистского-то профессора нам придется развязать.

– Да. Нам трудно без него обойтись, – опять подтвердил второй.

Между ними царило полное согласие. Видимо, уже они давно подвизались совместно на преступной арене.

– Но мы должны будем сделать предупреждение, что немедленно прострелим его высокоталантливую голову, как только заметим за ним какую-нибудь шалость…

– Да, да, конечно. Я вот вставил как раз новый патрон; это – для него…

– А что нам сделать с малышами?

– Пустим их к рыбам изучать морское дно.

– Сейчас?

– Сначала уважаемый профессор выведет нас на сушу,

– ведь должна же здесь быть суша, – а то, как видишь, нельзя открыть двери, она в воде…

"Цилиндры" распеленали меня, но руки все-таки скрутили назади.

– Ну, доблестный ученый, подайте машину к земле; только не вздумайте выкидывать трюков…

– За трюки он лишится жизни, – прогнусавил пуговка.

Хотел бы я спросить этого пройдоху: из-за какого трюка он лишился своего носа?

Но я безмолвно повиновался, подавленный трагическими событиями.

Земли мне не пришлось долго искать, – а как бы я хотел, чтобы ее совсем не было. Она выросла тотчас же в виде небольшого острова, как только я пустил машину по волнам.

– К берегу, профессор, к берегу! – поощряли меня авантюристы.

Я подвел машину к острову.

– Теперь на берег!..

И вот в гуще первобытных деревьев-хвощей, сигилля-риев, лепидо-дендронов, каламитов и пальмообразных папоротников высадились злодеи, чтобы совершить свое очередное преступление.

Предварительно револьверными пулями они разогнали немногочисленных обитателей острова – гигантских лягушек и змей: антракозавров и долихозов; затем вытащили из машины пленников.

Я, бледный, еле держась на ногах, попросил злодеев, чтобы они не делали меня свидетелем своего гнусного поступка; чтобы они позволили мне уйти в машину. Я боялся слез и криков своих несчастных юных друзей.

"Цилиндры", злорадно усмехаясь, приказали мне оставаться на месте.

– Это послужит вам наукой… У вас пропадет скверная привычка колотить револьвером по чужим башкам…

Моя боязнь относительно поведения малышей, к счастью, не сбылась. Ни одного стона, ни одной жалобы, ни одной просьбы… Они даже ни разу не пикнули, эти мужественные ребята, когда изверги волокли их по острым камням к воде (а ведь у Миха – раненая рука).

Я не говорю, конечно, о тех ужаснейших ругательствах, которые беспрерывным потоком извергались из уст моих ребятишек на головы злодеев.

Я собирался закрыть глаза, когда… вдруг заметил упавшую на островов тень.

Птица? Птица не могла быть в палеозойской эре развития жизни…

Нет никакого сомнения: то была "сигара", похожая на нашу, и она стремглав падала к нам…

Злодеи приостановились, выжидая, немного смущенные.

"Сигара" опустилась подле нашей машины… Открылась дверка и через нее вышел человек.

Клянусь богом! Клянусь прахом моих предков! Я его узнал сразу, хотя никогда в жизни не видал…

Статная красивая фигура, обнаруживающая необыкновенную силищу; юное, мужественное, с открытым большим лбом лицо; энергические движения; смелый пронизывающий взгляд цвета стали глаз…

Юноша – казалось, нисколько не удивленный – твердой, спокойной поступью приблизился к нам; глянул на связанных ребят и только одного слово:

– Ком-са? – спросил он.

Ребятам это слово оказалось удивительно знакомым; они так и встрепенулись…

Но авантюристам оно не понравилось.

– Молодой человек, – вежливо сказал Джек, направляя на бесстрашного юношу револьвер, – будьте добреньки – ручки кверху…

Тот беспрекословно повиновался.

– Джек, свяжи его. Потом разберемся, – сказал "четырехугольный", не опуская револьвер.

Вот что произошло затем:

Джон с приготовленной веревкой подошел к юноше. Последний, храня бесподобно равнодушное выражение лица, во мгновение ока опустил руки и стиснул в своих, надо думать, исполинских объятиях ничего не ожидавшего авантюриста; я видел, как от этих объятий у того вылезли глаза на лоб…

– Бросьте шутки, молодой человек! – гаркнул взбесившийся Джек. – Я очень метко стреляю…

– Стреляйте, – сказал юноша, загораживаясь, как щитом, задохнувшимся пуговкой…

Я стоял сзади авантюриста. Я дрожал за отважного смельчака.

Джек нажал курок. В ту же секунду… Три события протекли в ту же секунду!..

Первое: моя нога независимо от моей воли вдруг поднялась и пнула Джека в мягкие части. Второе: Джек выстрелил и промахнулся. Третье: юноша, как из пращи, метнул безжизненное тело пуговки в направлении выстрела и – это уже в следующую секунду – Джек грохнулся, глухо екнув, сраженный тяжестью своего закадычного друга…

Юноша улыбнулся и расцвел, как утренняя заря; подошел ко мне:

– Вы молодец, – сказал он и пожал мне руку.

О! Я до сих пор горжусь этой похвалой и этим пожатием!.. Пусть-ка осмелится кто сказать мне, что я совершил некультурный поступок! Пусть мне скажут, что недостойно интеллигентного человека употреблять ногу для нанесения побоев человеку же! Пусть что им заблагорассудится скажут! Черт побери, какое мне дело!!.

Этот удивительный юноша, которого я узнал с первого взгляда, хотя ни разу в жизни не видал; этот солнцу подобный человек сказал мне:

– Вы молодец, – и… больше ничего. Точка.

Затем он подошел с той же улыбкой к ребятам.

– Так значит, Ком-са? – снова спросил он и стал освобождать их от пут.

Юнцы возбужденно застрекотали.

Я пришел в себя, я забеспокоился, я выказал необыкновенную предусмотрительность: как бы авантюристы не встали, как бы ни выкинули новой штуки. Нужно хотя бы отобрать у них револьверы; нужно…

– Не беспокойтесь, – мягко прервал меня юноша, продолжая распутывать моих друзей, – они теперь не встанут; я знаю, что делаю, и всегда отвечаю за свои поступки… Не так ли, "Ком-са"…?

Что это за магическое слово? Почему он так часто упоминает его?

И как это одной только "Ком-сой" он вмиг вылепил всю обстановку, с первого взгляда сообразил, что нужно делать?.. А теперь смотрите, теперь: он в три счета вошел в доверие ребят; заколдовал, зачаровал их "Ком-сой". Сделал их сразу настолько интимно-близкими себе, что я недоумевал: да полно, старина, не надувают ли тебя? Они просто знакомы друг с другом еще с тех пор, когда вместе под стол пешком хаживали…

X. РАССКАЗ АНДРЕЯ

– Я знал, что вы прибыли, – говорил Андрей (это был он, знаменитый путешественник по Вселенной), – но я ожидал других – вернее, другого…

Мы сидели в избушке, сложенной из сигиллярий и каламитов и скрепленной морскими лианами; весело трещал очаг, что было совсем не лишнее, так как мы изрядно вымокли под проливным дождем негостеприимной планеты.

– Безотрадное явление, – сказал по этому поводу хозяин избушки, бросив взгляд через окно. – Атмосфера Венеры так набухла водой, что небо постоянно плачет. За все время, сколько я здесь живу, не было ни одного сухого дня: дождь, дождь и дождь… Он, правда, не опасен – простудиться трудно, – сами видели, что на Венере все равно, как в хорошей бане, но надоедает сильно… Я изрыскал всю планету вдоль и поперек в поисках недождливой местности и нашел такую только на полюсах и около них; но там вместо дождя – беспрерывный снег. Нанесло сугробища в несколько километров высотой. И там уже совсем безотрадно: ни зверя, ни деревца, одна белая смерть… Я изредка для разнообразия навещаю и те местности, но не выживаю в них долго… Здесь хоть у меня есть друзья, с которыми я коротаю дождливые дни…

Он высунул голову в окно и резко свистнул.

Послышался грузный по лужам бег с тяжелой одышкой. Кто-то зацарапал в дверь. Андрей толкнул ее и впустил двух бесподобно милых зверенышей, от которых мы мгновенно забрались с ногами на скамейки-пни.