Текст книги "Мертвое ущелье (Логово)"
Автор книги: Виктор Потиевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– Что там? – шепот командира разведгруппы был едва слышным, он знал, что Игнат улавливает даже малейший шорох.
– Чувствую запах немецких армейских сапог и сладкого сигаретного дыма,– прошептал Игнат в самое ухо капитану.
– Далеко?
– Думаю, метров шестьдесят-семьдесят.
– Может, блиндаж на пути, или расположение какого-нибудь штаба или подразделения?
– Непохоже. Нет, это не то. Нет ни запахов машин, ни кухни, и деревянным домом или блиндажом тоже не пахнет. Солдаты и оружие. Вот и все запахи. Да еще, пожалуй, слабый дух... собак.
– Вот как?
– Да.
– А в собаках ты уверен?
– Пожалуй, да... Хотя ветерок очень слабый, трудно установить точно.
– Значит, засада?
– Очень похоже.
Глаза Хохлова, как обычно, были полны холодной жесткой собранности и спокойствия.
– Пойдешь посмотреть?
– Пойду.
– Один?
– Конечно. Иначе собаки засекут. Да и меня тоже могут. Риск такой есть. А как иначе? Ведь надо разведать и пройти.
– Надо. Иди.
Не успел Хохлов сделать несколько шагов к группе, как шагнувший было вперед, в кусты, Игнат быстро вернулся.
– Они идут сюда. Я слышу шорох сапог. Идут цепью. Внезапно справа в стороне залаяла овчарка, слева —
гавкнула еще одна.
Быстро метнувшись к ученому, Хохлов скомандовал:
– За мной!
Где-то неподалеку ударил немецкий ручной пулемет, слышались выкрики команд по-немецки, лаяли овчарки.
Автоматной очередью Игнат уложил двух немцев, каски которых внезапно возникли впереди метрах в тридцати, прыгнул в сторону, уклонившись от выстрелов третьего немца, и, круто повернувшись, уже в прыжке, короткой очередью уложил третьего.
Враги были в черной форме карателей. Видимо, сбежавшие из лагеря охранники быстро донесли весть о разгроме концлагеря десантниками, и, подняв карателей по тревоге, немецкое командование решило перекрыть возможные пути отхода десантников к своим. И группа Хохлова напоролась на засаду. Если бы не Игнат с его волчьими привычками и чутьем, дело кончилось бы совсем, совсем плохо...
Бой продолжался всего несколько минут. Точными выстрелами разведчики убили собак, их оказалось всего две. Вскоре бойцам удалось оторваться от погони.
Еще более часа группа торопливо, как говорят разведчики, «форсированным маршем» уходила, и только потом Хохлов разрешил пятиминутную остановку – передохнуть, перекусить консервами и, главное, связаться по рации с командованием.
И тут вдруг выяснилось, что радистка исчезла. Рация была здесь, ее нес один из десантников. А Ирины не было...
Все помнили, что еще перед засадой она шла предпоследней, впереди Хохлова, который замыкал цепочку. А потом, когда все затаились по сигналу тревоги, и капитан ушел вперед к Игнату, она осталась последней. С того момента никто из разведчиков ее больше не видел.
Не было и одного из двенадцати оставшихся десантников, его убили в перестрелке. Это было в бою, на глазах у других разведчиков. А радистка исчезла как-то совершенно незаметно. Отстать она не могла. Хохлов и Игнат знали ее хорошую спортивную подготовленность, нога у нее уже прошла совсем, так что не могла она отстать. Тут что-то другое, похуже...
Запасной радист из десантников, который и нес рацию, по приказу Хохлова отправил шифровку, что все нормально, что группа с небольшими потерями, выполнив задание, вскоре выйдет в условленную точку переднего края в районе расположения противника. Напоследок Хохлов сообщил об исчезновении радистки. Группу ждали, и поэтому ответ последовал сразу:
«Встречаем на том же месте. Не задерживайтесь. Примите меры поиску».
Хохлов подозвал Игната и старшину – своего помощника.
– Хотел с вами посоветоваться и обсудить: как быть с радисткой. А теперь уже и обсуждать нечего. Все сказано в радиограмме. И он протянул им бумажку с текстом.
– Так что и торопиться надо к своим, и организовать поиск необходимо.
– Так не бросать же ее здесь, искать надо!
– Ты, Игнат, не горячись. – Хохлов несколько секунд помолчал. – Конечно, надо. Вот и командование так считает, начальник разведки наш. Ты вот лучше всех это сделаешь. Тебе нужен еще кто?
– Не надо, Станислав Иванович. Ты же знаешь, мне всегда лучше одному.
– Знаю. Ну, иди, Игнат. Одну, сегодняшнюю ночь будем ждать. В том же месте, где проход в колючке, там, на передовой.
– Понятно, Станислав Иванович!
– Только одну ночь. Усек?
– Усек.
Углов закинул на ремень свой «шмайссер», шагнул в зеленую густоту леса, и его мягкие шаги вмиг потонули в живых лесных шорохах ветра, травы, листьев.
15. ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОЙ ФОРМЕ
– Итак, красотка-девушка, мне до сих пор неизвестно твое имя. Долго ты будешь его скрывать от меня?
Ирина молчала.
Молодой, высокий и худощавый спортивного типа мужчина в форме оберштурмбанфюрера СС – эсэсовского подполковника, сидел напротив нее на стуле и на чистом русском языке, без малейшего акцента, задавал ей вопросы.
Ирина молчала.
Однако эсэсовец был совершенно спокоен, время от времени он даже улыбался, продолжая задавать вопросы радистке.
Тем не менее Ирина заметила, что вопросы его целенаправленные, и он исподволь внимательно наблюдает за выражением ее лица, за ее реакцией на тот или иной вопрос.
– Так кого все-таки повели десантники к передовой? Ирина молчала.
– Я видел этого человека, его, конечно, переодели, но было видно, что штатский костюм идет ему меньше, чем лагерная роба. Так как будто ее называют заключенные-лагерники?
Небольшой деревянный дом, оборудованный под штаб, скорее всего, штаб какого-нибудь полка, в котором проходил этот допрос, радистка видела мельком, когда ее привезли сюда. Конечно, этот эсэсовец сюда приехал, чтобы допросить ее. Ирина чувствовала, что этот тип – птица большого полета – разведчик или контрразведчик. Он из города, если не из самого Берлина. У него весьма повелительные манеры, да и слишком высокий эсэсовский чин, чтобы быть здесь при полковом штабе. Но главное, конечно, и манеры, и привычка держаться этак доброжелательно-дружески, хотя и как будто официально. Ну и безупречное знание русского языка.
– Ты не обижайся на меня, что пришлось слегка тебя стукнуть, да-да, это я тебя тогда взял. А стукнул, чтобы шума не было. Может быть, ты даже умеешь стрелять из того бельгийского браунинга, который я нашел у тебя в кармане. И вообще, оглушенную радистку легче и связать и доставить в штаб.
«Откуда он знает, что я радистка? Значит, он прибыл сюда до того, как меня схватили, потому что схватил именно он. Значит, его вызвали после нашего нападения на лагерь. Он – контрразведчик. Откуда же он знает, что я радистка. Очень просто. Легко можно догадаться. Одна женщина среди всех. Значит, радистка или врач. А у врача или фельдшера всегда инструменты и медикаменты. Этого ничего нет. Значит – радистка».
– Ты же понимаешь, девушка-радистка, что я тебя жалею. Если будешь молчать, тебя будут мучить, а потом отдадут солдатам. Где они перейдут линию фронта?! – Этот вопрос он произнес резко, почти выкрикнул, причем после слова «солдатам» схватил Ирину за волосы и быстро приблизил ее глаза к своим.
Она видела совсем близко его серо-голубоватые ледяные зрачки, от них веяло холодом смерти. Она была готова ко всему: к смерти, к мукам, к любым издевательствам. До этой минуты она не боялась ничего. А сейчас ей вдруг стало страшно. В нескольких сантиметрах от ее лица горели ледяным огнем глаза дьявола.
– Я-а... Не знаю... Правда... Не знаю...
– Тогда ты скажешь мне шифр и позывные. Только быстро. Когда они придут к передовой, будет поздно. Ты уже никому не будешь нужна. И тогда я тебе не завидую.
Он отпустил ее волосы, и Ирина снова села на стул. Ее всю колотило, и он видел это. Но он не настаивал на ее признании о месте перехода через линию фронта, что, конечно, она должна знать. Однако при его методе допроса вопросы должны быть все время разные. Повторять их надо неожиданно, чтобы не дать радистке возможности и секунду подумать над ответом.
Ирина пыталась взять себя в руки, хотя это ей плохо удавалось. Она почти до крови прокусила губу, с большим трудом ей удалось справиться с нервным ознобом и чуть успокоиться.
Немец увидел капельку крови, нависшую в уголке губ девушки, все понял и отметил про себя, что выбрал единственно правильную тактику поведения с радисткой. Она не сломается под пытками. Такие не ломаются. Кое-что выудить у нее можно только психологическими атаками. И первый результат уже есть.
В дверь постучали.
– Разрешите войти, герр оберштурмбанфюрер?
– Войдите. Но я занят.
– Капитан Штеммлер, начальник связи.
– Я же сказал – занят. Здесь посторонняя, вы что не видите, капитан?
– Извините, герр оберштурмбанфюрер, но срочное дело. Ваше задание...
– Отставить. Доложите через полчаса. Идите.
– Слушаюсь.
Капитан вышел. Они говорили по-немецки. И Ирине показалось, что эсэсовец догадался, что она понимает по-немецки. А может, только предположил?
После ухода капитана эсэсовец с минуту помолчал, потом нажал кнопку звонка. Тотчас в кабинет вошел юный щеголеватый лейтенант в армейском серо-зеленом мундире и, щелкнув каблуками, вытянулся.
– Вызовите комендантский взвод. Пусть будут наготове и ждут моей команды.
– Слушаюсь.
За лейтенантом закрылась дверь, и Ирина поняла, что это снова психологический нажим. Если она знает немецкий, значит, должна встревожиться. Всем ясно, для чего вызывают комендантский взвод – для расстрела. Хотя мог бы и сам застрелить, небось любит убивать наших. Наверно, пугает этим взводом. А может, и нет. Ведь сказал, что отдаст солдатам. Вполне может, проклятый. А потом расстреляют. Ну что ж, значит, такое на роду написано. Но это все-таки у них не выйдет. Она сделает так, что они ее вынуждены будут застрелить сразу. Сделает. Бросится, выхватит у кого-то оружие. Не первый день в разведке. А умирать-то не хочется. Жаль, пожила мало...
– Так что будем делать, барышня? – Он спросил по-немецки.
Радистка непонимающе смотрела на него.
– Не понимаешь? – Теперь он говорил по-русски.
– Не понимаю,– подтвердила Ирина.
– А зовут-то тебя как?
– Ирина.
Какой смысл скрывать имя? Но он не поверил.
– Какая ты Ирина? Посмотри в зеркало. Я хорошо знаю Россию. Ты скорей Зульфия, Асия или Галия, чем Ирина.
– Я Ирина.
– Ну ладно, теперь это уже не важно. У нас очень мало времени. А у тебя его еще меньше, чем у меня. Где они перейдут передовую. Отвечай! – последнее слово он рявкнул так, что готовая ко всему разведчица все-таки вздрогнула.
– Но, я... Я действительно не знаю. Мне этого не положено знать.
– Будешь отвечать – будешь жить.
– Но я не знаю.
– А как ты попала в наш тыл. Разве не через это «окно»?
– Нет. С парашютом.
– Умеешь прыгать?
– Да.
– Скажи, как подтягивают стропы и какие, чтобы пойти, например, против ветра?
Она ответила.
Он задал еще несколько вопросов в этом роде и после ее ответов убедился, что она действительно умеет прыгать с парашютом. А раз так, то ее быстрее и целесообразнее сбросить, чем переводить через передовую.
– А где рация?
– Не знаю.
– Почему не знаешь?
– Я перед окружением замаскировала рацию где-то отсюда неподалеку. Сделала это в присутствии командира группы. Рацию очень оберегают.
– Ее потом забрали?
– Как я могу знать? Не знаю. Может, взяли, а может, не успели.
– Ты место помнишь?
– Конечно.
Она выдумывала, чтобы выиграть время, да и чтобы у немца была ложная информация даже в мелочах, казалось бы, совсем неважных и не нужных никому. Рацию нес запасной радист-разведчик. А Ирина придумала, что спрятала ее. Как будто поверил. Может, повезут ее туда? Это – хоть какой-то шанс. Если не на побег, то на легкую смерть во время попытки побега.
– Шифр ты знать обязана.
– Шифровал другой человек. Мне давали готовые колонки цифр.
– Какого характера шифр.
– С ключом.
– Что является ключом?
– Небольшая книжечка, томик стихов Гете на русском языке.
– Год издания, где издана.
– Я не знаю, я не брала книгу в руки. Она все время у командира.
Ирина сочиняла напропалую. Она понимала, что ее обман скоро обнаружится, но надеялась выиграть время. Дотянуть бы, дожить до ночи. Ночью, едва стемнеет, разведчики проведут ученого к нашим. В конце операции, хотя Игнат и не объяснял ей, она уже понимала все до мелочей, потому что все проходило почти на ее глазах. Значит, с первой темнотой пройдут через линию немецкой обороны, а потом и через нейтралку, и операция будет завершена. И еще, в глубине души Ирина не верила, что и Игнат, и командир капитан Хохлов оставят ее. Слишком много было связано с ними, с разведотделом армии. Ее все знали и любили, и она все-таки надеялась, что товарищи даже в такой ситуации попробуют выручить ее. Кроме того, по законам разведки разведчика нельзя бросать, надо искать и выручать.
– Ты все врешь,– сказал эсэсовец,– ты не хочешь жить.
– Нет, я говорю правду.
Зазвонил телефон. Эсэсовец снял трубку.
Она смотрела на этого человека в черной форме и чувствовала, что он очень страшен и для нее, и для ее товарищей. Он не бил ее, не пытал. Она не боялась смерти и даже пыток, была к этому готова, знала, на что идет, когда шла в разведку. Каждый раз помнила об этом. Но тут было другое. Этот человек в черной форме своим спокойствием, своим знанием России, русского языка, наших людей, и чем-то еще, что у него было за душой, пожалуй, еще более черное, чем его форма, казался Ирине очень опасным для нее, для Родины, для товарищей. И она скорее не боялась его, а ненавидела. Это была ненависть, только внешне похожая на страх.
16. АХАЛТЕКИНЕЦ
Возвратившись на место засады немцев, Игнат обошел все кусты, где была схватка, осмотрел тропинки и траву, тщательно обнюхивая кусты, следы людей. Осмотрел тропу, где последний раз видел Ирину, по следам нашел место, где она залегла по его сигналу. И сразу все понял. Ее запах, знакомый и легкий, перебивался сладким, приторным ароматом дорогих сигарет и духов, которыми пахнет от немецких офицеров. Игнат хорошо помнил эти духи. Ими пахло от «Галкина». Того самого «Галкина», который тогда в отряде убил часовых и ушел. Но запах духов был у «Галкина» очень слабым, и Игнат подумал, что, может, лейтенант общался с кем-то, кто душится этими духами. Игнат еще вспомнил, что тогда и от Крюгера сильно духами пахло, но это были другие духи, хотя как будто немного и похожие. Это теперь, спустя много времени, Игнат уже точно знал, что такой запах свойствен немецким офицерам. Они пользуются подобными духами. Но Игнат очень точно запоминал запахи, и его весьма насторожило, что следы нападения на радистку, трава вокруг пахли духами «Галкина». Много ли таких запахов у немцев? И что это? Совпадение? Случайность? Или чудовищное стечение обстоятельств?
Он быстро двинулся по следам немцев. Запаха следов Ирины на тропе не было. Но верхним чутьем он улавливал их. Ведь прошло совсем немного времени. Значит, ее несли. Оглушили или связали. И несли.
Около десятка километров он прошел быстрым шагом и вскоре обнаружил немецкую охрану. Обошел часовых полукругом – они охраняли небольшую часть, размещенную прямо в лесу. Игнат ползком пробрался через линию часовых. Это позволили ему сделать кустарники, да еще то, что часовые стояли не ближе ста метров друг от друга. День все-таки, а не ночь. К тому же колючка натянута.
Проволоку он легко и быстро перерезал кусачками, с которыми не расставался, и проскользнул к деревянным строениям в центре войсковой части.
Широкое помещение, видимо бывший колхозный хлев, было занято лошадьми. Игнат отчетливо чуял их запах еще издалека. Он обошел конюшню и двинулся к одноэтажному зданию, к которому тянулись с деревьев телефонные провода. Это без сомнения штаб. Если Ирину привели сюда, в эту часть, значит, она или в штабе или заперта где-то в сарае, в погребе,– что тут у них является арестантской...
...Эсэсовец положил телефонную трубку и задумчиво посмотрел на радистку. Потом встал, выглянул за дверь и вызвал охранника. Здоровенный немец с автоматом на груди и закатанными по локоть рукавами вошел в комнату, и только после этого «эсэсовец-следователь» (так его окрестила Ирина) вышел из помещения.
Охранник широко расставил ноги и, держа руки на «шмайссере», неподвижно стоял, заслоняя дверь, лицом к Ирине. Она не могла и не хотела терять времени. Напряженно и расчетливо мозг разведчицы искал выход. Она понимала, что долго офицер не будет отсутствовать, иначе он бы приказал ее увести. Видимо, его вызвали ненадолго по срочному делу. Надо торопиться, надо что-то придумать.
Уходя, офицер сказал охраннику только одно:
– Стой здесь. – Уточнил место его поста: не снаружи от двери, а внутри. Но ничего больше не добавил. Это надо было использовать. Ведь охранник, возможно, ничего не знает о ней.
– Господин солдат! – Ирина говорила на хорошем берлинском диалекте,– у нас с господином оберштурм-банфюрером очень важный разговор, и меня беспокоит время...
Солдат молчал, настороженно слушая незнакомую фрейлейн.
– Скажите, сколько сейчас точно времени? Солдат растерялся, потом посмотрел на свои наручные часы и ответил:
– Десять часов тридцать минут пополудни.
– Данке.
Ирина повернулась к раскрытому окну и медленно шагнула к нему.
– Хальт! – сказал охранник.
– Не беспокойтесь, господин солдат, вы меня скорее защищаете, чем охраняете, как пленницу.
В глазах солдата появилось недоумение. Немного помолчав, он сказал:
– Мне не положено с вами разговаривать.
– Гут,– подтвердила девушка, глядя в окно. И, слегка улыбнувшись немцу, потянулась вальяжно, чтобы как-то отвлечь охранника, расслабить его внимание...
И вдруг она увидела в тридцати метрах от окна, возле конюшни у коновязи, трех коней, привязанных за узду. Крайний справа взволновал ее. Это был высокий гнедой жеребец ахалтекинской породы, горячий и своенравный. С детства Ирина любила таких коней, понимала их, и они понимали ее. Эти своенравные, отчаянные и быстрые кони были очень надежными товарищами в ее далекой родной степи.
Внезапно, почти непроизвольно, она легонько свистнула по-степному, так она всегда подзывала скакуна в степи.
– Не надо свистеть! – сказал охранник довольно спокойно и добавил: – Это не полагается.
Но Ирина уже увидела, как заволновался скакун-степняк. Он заходил на месте, закрутил головой, пытаясь сорвать узду с привязи.
И в этот самый момент Игнат, наблюдавший из-за конюшни, заметил в окне штаба Ирину и стоящего позади нее немца, увидел он также коня, взволнованно заигравшего после свиста девушки.
Разведчик понял, что обстоятельства создали неожиданный момент, давая ему и радистке шанс...
Он вышел из-за стены конюшни в своей пятнистой немецкой десантной куртке и спокойно подошел к коновязи. Быстро отвязал всхрапывающего ахалтекинца, и конь тотчас же легкой иноходью пошел к окну, где стояла разведчица. Игнат встал за круп другого коня, задвинул автомат за спину, извлек «парабеллум» и навел его на охранника в окно штаба. Но стрелять он не решался. Ирина и немец почти сливались в окне. Она заслоняла охранника.
Конь уже был возле окна, возле Ирины.
Игнат держал на прицеле окно, а девушка все заслоняла немца. Но вот она молниеносно вспрыгнула на подоконник и сразу же на спину коня. Опешивший немец бросился к окну и вскинул автомат, но прозвучала не очередь, а гулкий выстрел из «парабеллума». Убитый охранник грузным телом навалился на подоконник.
Ирина легко неслась по лесной дороге на горячем скакуне, а Игнат никак не мог поспеть за ней, хотя прыгнул в седло там, в расположении немцев, всего на две секунды позже. Ему пришлось дважды или трижды полоснуть из «шмайссера», чтобы прикрыть радистку и снять часового на пути, потом еще он метнул пару гранат. И затем скачка шла уже без остановок почти полчаса.
Немцы не преследовали их. Видимо, упустили момент, а потом, когда беглецы отдалились и в первые же минуты проскочили три-четыре лесных развилки, уже непросто было отыскать их путь на лесных дорогах. Погоня наверняка была организована, но преследователи, пожалуй, потеряли след беглецов сразу же после первого или второго пересечения дорог.
Ирина спешилась и в молодом березняке поджидала своего спасителя. Игнат подскакал, спрыгнул с коня, и ему вдруг показалось, что радистка и сейчас бросится к нему, обнимет и зарыдает у него на груди, как тогда, когда он спас ее от «черных кепок», в первый же день начала операции.
Но она только улыбнулась ему и коротко, негромко сказала:
– Спасибо тебе, Игнат.
17. ЗАПАСНОЙ ВАРИАНТ
Плахотин пил чай. Крепкий сладкий чай с лимоном. Он очень любил такой чай и обычно выпивал три-четыре стакана. Хотя густой, чуть пряный чайный аромат перебивался духом цитруса, но это как бы усиливало запах самого чая, контрастно подчеркивая его духовитость. От лимона цвет напитка становился бледнее, и тонкий стакан в подстаканнике отсвечивал желто-алым, играл красно-зеленоватыми бликами. И все эти цвета и запахи благотворно влияли на Плахотина. Сначала он не спеша принюхивался с удовольствием к чаю. Потом делал два-три глотка, не обживаясь, хотя чай был очень горячим. Привык.
Чаевничал Плахотин долго. И всегда один. Когда было время – до получаса. Чай он привык пить «с таком», прихлебывал его, наслаждался его ароматом, вкусом, цветом. И, главное, думал. В эти минуты он умел обдумать и найти самое оптимальное решение сложных и запутанных заданий и войсковых операций.
В это время командующего никто не тревожил. В штабе знали, что он не только чаевничает. Он думает.
Слава богу, завершили «Ольху-7». Правда, неприятный осадок остался после доклада о завершении операции и отправки ученого в Москву. Через час после перехода линии фронта самолет с ученым уже летел к Москве. Все было сделано быстро и успешно. Теперь можно представить к наградам участников. А после наступления, через сутки, можно и Семена Петровича к генералу представить. Давно уже заслужил. Да... этот неприятный осадок на душе, точнее досада... Главные-то участники там остались... Этот Углов и радистка-казашка. Правда, Хохлов уверяет, что Углов такой разведчик, что обязательно выручит радистку. Все-таки, человек-волк. Странно это как-то звучит: человек-волк... Человек он, конечно. Иван Тимофеевич его не только хорошо помнит, он считает, что и знает его неплохо. Нормальный человек, обыкновенный, но все в один голос твердят, что он особенный: Углов, как зверь, ходит чутьем по следу, видит в полной темноте. Потому и задания выполняет не как все, а только один и – наверняка. Чудеса да и все. Хорошо бы сейчас он выбрался и радистку вытащил. Хохлов уверен. Дай-то бог. Плахотин не верил в бога, но в поговорку и во всякие приметы верил.
Целую ночь разведчики будут ждать их возвращения за нейтральной полосой в расположении немцев. Об этом генералу было доложено сразу, и он одобрил. Эта ночь будет последней перед ударом его армии. По времени в самый раз.
Плахотин отставил пустой стакан, подвинул его к самовару, пересел за рабочий стол и нажал кнопку звонка.
– Начальника штаба ко мне.
– Слушаюсь.
В секунду адъютант прибрался на чайном столике и вышел.
– Разрешите, товарищ командующий?
– Входи, Семен Петрович, садись.
– Спасибо. Кроме сводки есть кое-что серьезное и в какой-то степени неожиданное.
– Докладывайте.
– На шестом участке, в районе полка Чугунова, немцы начали артподготовку десять минут назад.
– Значит, тот вариант, который мы считали маловероятным, стал реальностью.
– Именно так, Иван Тимофеевич. Уточняю: не маловероятным, а запасным.
– Это почти одно и то же.
– Не совсем, товарищ командующий. Вы утвердили резервный вариант операции. На случай попытки или прорыва немцев на шестом участке – мы начинаем наступление на двенадцать часов раньше. То есть в час ноль-ноль. И две наших дивизии окружают и уничтожают дивизию Майера, которая втянется в прорыв на участке Чугунова.
– Да, я помню, Семен Петрович. Очень досадно, что мы кое-что еще не успели перегруппировать...
– Мы это компенсируем уже через три часа подвижкой к правому флангу нашей танковой группы Сер-гиенкова.
– Это хорошо. Да... Хорошо. Ну, а что там у немцев сейчас?
– Одна пехотная – генерала Майера, и ей придана танковая группа до двух полков. Думаю, что все это сейчас двинется.
– А полковник Чугунов?
– Он в курсе. Дополнительные подробности я сообщил ему по телефону.
– Порадовал ты его.
– Да.
– Так. Все ваши действия одобряю. Подготовьте приказ на наступление. Когда он будет готов?
– Вчерне уже готов. Через двадцать минут представлю.
– Хорошо, Семен Петрович.
Начальник штаба ушел, а мысли Плахотина уже напряженно скручивались в сложные сплетения передвижений войск. В дальние уголки отодвинулась досадная мысль о двух разведчиках, выполнивших важную операцию, об Углове и его радистке, которых обстоятельства войны отбросили за линию фронта, оставили там, может, навсегда. Через несколько часов не будет уже не только «окна» на передовой, где ночью их должны были ждать, но и сама передовая станет прерывистой, подвижной, практически не существующей линией, превратится в перемешанные с огнем наступающие и обороняющиеся войска и остановится не скоро, и станет непрерывной совсем в другом месте, а где точно – не известно еще никому.
Командующий отчетливо слышал отдаленный гул переднего края, усиливающийся, густой. Он ясно представлял, какие орудия и минометы немцев обрушиваются сейчас на головы воинов одного полка его армии – полка Чугунова. Он зримо видел осыпающиеся края траншей, горящую вокруг брустверов траву, еще не сгоревшую, видел высокие султаны взрывов снарядов и низкие, опасные низким разлетом осколков, крякающие разрывы мин, и у него, как обычно в такие минуты, щемило сердце за своих людей.
Он знал, что сейчас пойдут немецкие «тигры», но и знал, что они останутся на этом плацдарме навсегда, что почти вся дивизия Майера вместе с приданными ей танками будет уничтожена частями его армии. Знал и помнил, что его грамотный и скрупулезный начальник штаба свел воедино все идеи и предложения по наступлению, выбрал лучшие и самые приемлемые из них, и на его проекте, доработанном и подправленном всем штабом и самим командующим, четко расписано: кто, в каком месте и какие удары, по каким частям, подразделениям врага производит. И точно расписаны: каждая минута боя, судьба каждого немецкого танка, рискнувшего пойти в прорыв через полк Чугунова, судьба и жизнь каждого вражеского подразделения.
18. ЗАЖИГАЛКА
Сойдя с лесной дороги, спешившись, разведчик и радистка пошли к передовой напрямик через лес. Коней вели в поводу, верхом здесь никак нельзя было. Лес – смешанный, довольно густой, плотно забитый молодняком ольхи и березы, покрытый высокой травой. Временами пространство между деревьями очищалось – там, где стояли старые могучие сосны,– трава становилась редкой или совсем исчезала, уступая место сплошному слою сухих хвойных игл. Здесь можно бы и верхом, но такие участки были невелики – пятнадцать-двадцать метров, а дальше – снова зеленая стена. И разведчики все время вели коней в поводу.
Проверяли направление по компасу, хотя Игнат и так угадывал направление. По его предположению, оставалось идти не более часа, и уже должна начаться немецкая линия обороны. Не доходя до вторых – запасных – немецких траншей можно пристроиться в прифронтовом лесу, предварительно точно определившись относительно дальнейшего своего пути к «окну» через нейтралку. Ну и ждать удобного момента. Уже стояла плотная ночная мгла. Разведчики группы Хохлова наверняка перебрались к своим, теперь, конечно же, ожидают их, отставших.
Но произошло неожиданное. Невдалеке, в каких-нибудь трех или четырех километрах впереди, ударили немецкие орудия. Поначалу Ирина и Игнат подумали, что возникла ночная короткая артиллерийская перестрелка, такое на передовой бывает. А может, два-три танка прорвались к своим через линию фронта или прошла разведка боем, чтобы выявить и засечь огневые точки. Хотя время суток для этого не самое лучшее... Но уже после нескольких минут артподготовки оба поняли, что – дело серьезное. Это артобстрел перед войсковым ударом. Кто-кто, а разведчики хорошо знают, как начинаются, как развиваются войсковые операции. Они даже по частоте выстрелов и калибрам орудий уже распознают: для чего эта артподготовка, и что после нее последует. Обоим было уже ясно, что здесь этой ночью уже нет «окна», что их не будут ждать в условленном месте их товарищи, потому что не пройдет и часа, как где-то здесь неподалеку двинутся ударные части немецких танков. Тяжелые «тигры» навалятся на наши позиции, им ответят наши орудия, ударят части генерала Плахотина, уже готовые к наступлению, о котором Игнат знал достаточно много.
– Да... Надо уходить в глубь леса.
– Ты так думаешь?
– Да, Ира. Возможно, здесь скоро будут наши, но перед этим начнется такая мешанина, что лучше отойти в лес. Пользы здесь от нас не будет, мы – разведчики, и тебя я обязан доставить в целости к нашим.
– Невелика персона.
– Конечно,– согласился Игнат.
Ирина фыркнула и обиделась. Одно дело, когда она сама себя так назвала, а другое – он. Это обидно.
С полчаса они молча отходили в сторону немецкого тыла, углубляясь в лес, не разговаривали. Игнат был озабочен, а радистка обижена.
Игнат старался уходить от троп и дорог. Меньше вероятности наткнуться в темноте на немцев. Они с Ириной отойдут от передовой, а потом полазают по немецким артиллерийским тылам, посмотрят, что можно «хорошенького» сделать противнику: разбить или снять орудийные прицелы.
Кони давали им преимущество – всегда можно было использовать их скорость. Но чувство досады не покидало разведчиков: Ирину – потому что она понимала, что не у дел они оказались, вольно или невольно, из-за нее, из-за ее плена. Именно – не у дел. Потому что рации у них не было. И задания – тоже. Разведчик без связи и тем более без задания – это уже не разведчик. Даже сбор сведений о войсках противника сейчас мог оказаться ненужным, поскольку началась какая-то войсковая операция, и начали ее немцы. Чем ответят наши? Далеко ли прорвутся немцы и прорвутся ли вообще? Может быть, вся армия Плахотина ударит или здесь или где-то в другом месте? По крайней мере, ясно одно: стабильность линии фронта на этом участке отныне нарушена, поэтому сейчас трудно понять, какие именно данные о немцах могут быть полезны нашему командованию. Да и связи-то нет... Вот все эти мысли и создавали неприятное чувство досады и неудовлетворенности у Игната. Хотя, казалось бы, последнее задание – по спасению радистки – он выполнил безукоризненно, правда, с ее помощью. Но так и должно было произойти. Это – норма в разведке. Работают все. И те, кто попал в ловушку,– тоже.
Грохот сплошного артобстрела прекратился, были слышны только отдельные выстрелы орудий. Потом вдруг наступила тишина на переднем крае. Ну, не совсем тишина, но пушки и минометы молчали. И вот со стороны передовой по лесу покатился долгий ровный тягучий гул. Основным в этом звуке было гудение многих, танков, которое сливалось с автоматными и пулеметными очередями, с выстрелами из карабинов и пистолетов. Все это смешивалось в единый сплошной гул, и разведчики понимали, что сейчас двинулись немецкие части. Игнат достал карту. Посветил карманным фонариком с красным фильтром, чтобы Ирине было видно.
