Текст книги "Мертвое ущелье (Логово)"
Автор книги: Виктор Потиевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
– Все ли ты знаешь, дорогой коллега, Станислав Иванович? Я тебе сейчас скажу то, что не сказал бы никому, потому что за это я могу потерять не только должность, но и голову.
– Я догадываюсь, Андрей Ильич.
– Может, и догадываешься, потому что ты профессионал высокого класса. – Спасибо.
– На здоровье. Так вот... Я подозреваю, что у меня в отделе есть их человек. Или даже двое. Один у меня уже на прицеле, но еще до конца нет уверенности. Веду проверку. А кто второй – даже предположить трудно. А он, пожалуй, есть. Вот так, коллега и товарищ Хохлов.
– Я так и думал.
– Почему же ты пришел ко мне?
– Больше не к кому. Лично тебе я верю.
– Спасибо.
– На здоровье. Оба засмеялись.
– Плакать надо, а мы смеемся.
– Нет, Андрей Ильич. Я надеюсь, что им скоро плакать придется. Точнее их родственникам. Будут оплакивать своих воронят.
– Я тоже надеюсь. А куда тебе нужен этот надежный? Есть у меня такой.
– Будет разрабатывать одного парня. Но если произойдет утечка информации, погибнут люди. И это будет уже по нашей с тобой вине.
– От него утечки не будет. Он не местный, не связан здесь ни с кем родственными узами. Лейтенант. Полгода назад прислали из училища. Специализируется по нашей части.
– Откуда он?
– Он из Киева. Между прочим, поляк. И знает язык.
– Это вовсе не «между прочим», это чуть ли не самое главное. А он случайно, не верующий? В костел не ходит? – Хохлов улыбнулся.
– Нет, не верующий. Комсомолец. Ты не улыбайся.
– Но и плакать, как ты советуешь, не буду.
– Ладно, Станислав Иванович, остри, остри, а я тебе не отдам тогда его, он у меня самый надежный. У него бандеровцы, именно бандеровцы, а не немцы, в Киеве отца расстреляли.
– А ты в этом уверен? Все это можно очень красиво сочинить, чтобы внедрить к тебе своего.
– Можно. Но тут все в порядке. Я связывался с училищем, просил фотографию "и характеристику в дополнение к полученному мной личному делу. Они удивились, я звонил из Киева, но я объяснил, что положение у нас крайне тяжелое, и я вынужден сам себя проверять. Кадровик засмеялся и все сделал, как , я просил. И про отца я все проверил сам. Все точно.
– Что ж ты мне его раньше не дал?
– Ты же сам говорил, что не надо.
– Ладно. Как его зовут?
– Сергей Степанович Вожняк.
После обеда Вожняк явился в гостиницу к Хохлову.
– Разрешите?
– Да.
– Товарищ подполковник! Лейтенант Вожняк в ваше распоряжение прибыл.
– Ваше удостоверение, товарищ лейтенант?
– Пожалуйста, товарищ подполковник.
– Меня зовут Станислав Иванович. Отныне воинских званий не произносим. Договорились, Сергей Степанович?
– Так точно, Станислав Иванович.
– Сергей, вам, наверное, говорили в училище, что на оперативной работе не только одежда штатская, но и речь должна быть штатская. Никаких – «так точно», «слушаюсь» и так далее. Как пишут в детективных книгах, мы с тобой «двое в штатском».
– Понятно, Станислав Иванович. Нам объясняли это. Но я хотел представиться, как положено...
– Ладно, Сергей. Все в порядке. Только помни: со мной и при посторонних и без них тоже, потому что нас могут подслушать,– мы с тобой товарищи и все, приятели, вместе работаем в Киеве. Я старший, ты – младший. Но все равно приятели.
– Но ведь... Как? На «вы» же я вас должен называть! Вы же старше и – подполковник!
– Если при чужих, в целях конспирации назовешь иногда на «ты», большого греха не будет. Потому что служба у нас особая. Я фронтовой разведчик, и есть у меня друг. Он – старшина. Так мы с ним на фронте всегда на «ты» были. И сейчас тоже.
– А где он теперь?
– Воюет, как и мы с тобой.
– Понятно.
– А теперь – садись. Обсудим наше срочное дело. Хохлов положил на стол увеличенные фотографии:
Оксаны, ее деда и Яцека Ясиньского. Переснял из альбома с разрешения Григория Семеновича. Переснимал сам в лаборатории военной контрразведки. Фотографии нельзя было доверять фотографу, учитывая опасность утечки информации.
– Запомни эти фотографии, лейтенант, то есть... Сергей. Я тоже не всегда на конспиративном положении, потому – сбиваюсь. Ты уж извини, Сергей. Люди на фотографиях живут здесь в городе. От нас с тобой зависит их жизнь. Если мы сработаем безупречно, эти люди будут жить, трудиться, учиться. Если этот Яцек не замешан. Хоть и замешан, все равно будет жить, если мы не ошибемся. А если ошибемся... Значит, так: ты должен выяснить до мелочей расписание жизни Яцека Ясиньского. Вот его домашний адрес. Вот адрес его любимой девушки. Она живет вдвоем с дедом. Вот они на фотографии. Яцек, Оксана и дед – Макиенко Григорий Семенович. Оксана – тоже Макиенко. Понял?
– Все понял, Станислав Иванович. А для чего все это нужно?
– Молодец, Сережа! Хорошо, что не стремишься быть слепым исполнителем.
Коротко Хохлов изложил помощнику суть дела.
– Только помни, Сергей: никто из них не должен тебя заметить. О любых неожиданностях или своих сомнениях, подозрениях звони и докладывай мне. Если меня не будет в гостинице, звони Пронюшкину. Больше – никому. Ни одной живой душе ни слова об этом деле.
– Понятно, Станислав Иванович.
– Ты извини, Сережа, но дело серьезное, и я теб,я должен особо предупредить. Кто бы тебя ни спрашивал о том, чем мы с тобой занимаемся, обо мне, об этих людях на фотографиях, помни: можно об этом говорить только со мной или с Пронюшкиным. Сказать что-то даже заместителю Пронюшкина или начальнику НКВД для тебя – уже преступление. Понял?
– Все понял, Станислав Иванович!
13. ИГРА
– Здравствуйте, святой отец!
– Здравствуйте, сын мой! Да благословит вас господь!
– Спасибо, святой отец. Я пришел к вам на исповедь, которая не займет много вашего времени.
– Мое время принадлежит моей пастве.
Это был новый пароль. То, что ксендз и Игнат встречались не впервые, ничего не означало. Пароль был обязателен и каждый раз менялся. Атаман требовал строго соблюдать конспирацию. Хотя в соборе никого, кроме них, не было.
Ксендз молитвенник забрал, вышел с ним и явился через некоторое время, конечно уже зная текст приказа атамана. Затем дал Игнату новый адрес, сказав, что там его ждут через три часа.
Пройдя два квартала от костела, разведчик проверился вторично и вторично засек длинного молодого парня, который шел сзади, как ему это казалось, скрытно. Это был «хвост».
Одним из приемов проверки разведчик использовал пересечение перекрестков возле угловых витрин, которых в городе хватало. Вглядываясь в такую витрину, он на ходу успевал обозревать всю перспективу улицы сзади от себя – и справа, и слева. И еще не проходил мимо ни одной торговки. Сжевал лепешку, купил семечки, выбрал соленый огурец и съел с хрустом.
Было ясно, что три часа для прогулки ему дали, чтобы установить куда он пойдет. Ксендз строго и немедленно приступил к исполнению.
Игнат держал в кармане подготовленный патрон с запиской для Хохлова, но идти в парк было нельзя. После посещения Игнатом скамьи, ее могли обследовать тщательнейшим образом. Это грозило раскрытием тайника, и рисковать разведчик не мог. Он понимал, как нужна сейчас Хохлову его записка, ведь в ней он сообщал, что информация по гостинице «Карпаты» пошла к Вороному от ксендза. А сейчас Хохлов наверняка до седьмого пота «пашет», устанавливая именно это: канал утечки информации и передачи ее в банду. Игнат казнил себя, что не сходил в парк до посещения ксендза. Не хотелось опаздывать на явку в костел. Это вызвало бы подозрение. Кто ж знал, что ксендз пошлет филера? Мог и предвидеть. Ведь не новичок.
Скрыться от неопытного филера легко, но этого никак нельзя делать. Это подтвердит догадку атамана о том, что Игнат ведет двойную игру. Иначе, зачем бы ему смываться от «хвоста»? Придется выждать и искать другого момента.
Дом, где он оказался, стоял на самой окраине города. Большой деревянный сруб с обширным садом, за деревьями которого летом наверняка не видно дома. По краям сада росли пихты, частично и они заслоняли дом и зимой своими длинными вечнозелеными лапами.
Разведчик засек телефонный кабель-воздушку, протянутый к дому. В доме есть телефон. Знать это было важно.
Два человека расчищали снег у калитки. Точнее, снег был уже расчищен, и они только крутились там с лопатами – охраняли.
– Мне к пану Виленскому.
– Пан Виленский – человек занятой.
– Я от тети Брони по поводу починки забора.
– Пан будет к вечеру. Проходите в дом. Пароль Игнат получил от ксендза.
У крыльца стояла молодая красивая женщина, она провела гостя в дом и через гостиную в боковую большую комнату, указав на лавку у стены.
– Сидайте, отдыхайте, пан.
– Спасибо.
В центре комнаты за столом сидели четверо мужчин и играли в карты. В очко. У одного на ногах были белые фетровые бурки, трое – в сапогах. Игра шла некрупная.
Разведчик видел, что все четверо вооружены. Хотя оружие у них было спрятано, но опытному глазу было понятно, что пистолет или револьвер есть у каждого.
Когда он проходил через прихожую, встретил еще двоих. Судя по всему, в доме есть и кроме этого люди. Так что здесь не меньше десятка человек. Теперь Игнату стало очевидным, почему атаман запретил ему брать гранаты и автомат. Чтобы он чувствовал себя здесь зависимым, как в плену. Это – ход с давлением на психику. В банде – другое дело. Там Игнат себя уже поставил. Но там – горы. А здесь, в городе, тоже – полное окружение людьми атамана. Чтобы понял Игнат, что без Вороного – никуда. Везде достанет. Да и клад без помощи атамана не взять.
– Давай еще одну! Теперь себе.
– Двадцать.
– Ч-черт... Невезуха.
– В банке сорок шесть.
– На половину...
– Возьми.
– Еще одну... Перебор.
– б банке шестьдесят девять.
Игнат наблюдал за ними. Сытые, крепкие, со скучающим видом. Скорее всего, боевики. Сидят в резерве до очередной акции. Тот, в бурках,– командир группы. Он ведет себя по отношению к остальным снисходительно, чуть покровительственно. Разведчик заметил, как в глазах остальных нет-нет да и мелькнет заискивающий огонек.
Наконец они «заметили» гостя. В игре возникла пауза, и все четверо уставились на Игната.
– А ты – кто?
– Игнат.
– К кому пришел?
– К пану Виленскому.
– Мы тут все – к пану Виленскому,– тот, что в бурках, хмыкнул,– только пана нету, он тю-тю... А ты – от кого? Кто тебя прислал?
– Прислали.
– Ух ты какой! Играть будешь?
– Нет.
– Это почему? – Голос типа в бурках стал угрожающим.
– Нет настроения.
– А я тебе щас его подниму! Не желаешь?
– Нет.
– А я подниму-у!
Он встал, не спеша достал из-за пазухи пистолет, подошел почти вплотную, направил оружие в лоб Игнату.
Разведчик видел, что этот тип хочет его попугать, дуло пистолета смотрело Игнату прямо в лоб, и неожиданно злость овладела им.
Молниеносным движением левой ноги он выбил пистолет, правой рукой резко ударил противника под ложечку. Тот рухнул, ткнувшись в пол.
Трое мигом вскочили из-за стола, сунув руки • карманы, но на них уже холодно смотрел зрачок Игнатовского «парабеллума».
– Спокойно.
Они замерли. Игнат выдержал паузу, потом сказал:
– Господин атаман держит нас для работы, а не для баловства. И эти штуки у нас для дела, а не для игры.
Он убрал пистолет.
– Подберите своего шефа и его оружие. Оно ему еще пригодится. У нас еще много дел.
Тот, что в бурках, наконец очухался и с помощью своих встал. Платком вытер кровь с лица – разбил об пол нос.
– Силен, сволочь!..
Тон его был уважительный. Кроме проведенного Игнатом приема высокого класса, они видели в руках гостя не что-нибудь, а «парабеллум». Такое оружие было далеко не у всех. Мощный, тяжелый и безотказный 9-миллиметровый пистолет очень ценился особенно после войны,– кончился приток оружия от немцев.
Игнат сразу заметил в глубине открытого дверного проема, в проходе, куда не падает свет, молодую женщину, что провела его сюда и усадила на скамью.
Она была уверена, что никто не видит ее, но разведчик видел. Он бы увидел и в полной темноте. Но знать этого она не могла.
Когда он выхватил пистолет, уложив ударом наглеца в бурках, он краем глаза следил за поведением женщины. Она была абсолютно спокойна, наблюдала как будто с интересом за развернувшимися событиями. И разведчик на миг подумал: не по ее ли сценарию все это произошло? Или по сценарию кого-то еще? Потом решил, что произошло стихийно. Они не могли точно предугадать его, Игната, поведения. Ведь он мог принять угрозу всерьез и убить этого, в бурках. Зная крутой нрав Игната, атаман оговорил: «Не трогать». И главное потому, что впереди был контейнер штандартенфюрера Файта, вещь очень желанная для Вороного. Так что после такого конкретного приказа запланировать этот спектакль они не могли.
Четверо картежников снова уселись за стол, но не играли, а молча, с интересом поглядывали на Игната.
Женщина в проеме исчезла, и через несколько минут с противоположной стороны комнаты отворилась дверь и вошел невысокий человек лет сорока в строгом сером пиджаке, армейских габардиновых галифе и до блеска начищенных хромовых сапогах, гладко выбритый и аккуратно причесанный по-старинному на пробор. Все четверо, сидящие за столом, встали.
– Здравствуйте, господин Углов!
– Здравствуйте!
– Меня зовут Павло Петрович. Я вместо пана Ви-ленского. Он задерживается.
– Я понимаю.
– Вот и хорошо. Вы извините за то, что мы вас оставили на время. И за инцидент извините тоже.
– Пустяки, Павло Петрович!
– Благодарю вас.
Разведчик отметил, что этот Павло в вежливости, в манере разговора явно подражает атаману.
– Я прошу вас, господин Углов, пройти ко мне. Разведчик кивнул и проследовал за ним.
14. ИСПОВЕДЬ
Два дня лейтенант «водил» Яцека по городу, и никаких интересующих его контактов замечено не было. Дом на окраине – где он жил,– рынок, «варенична», канцелярский, книжный магазины, еще пара магазинов и дом на Хмельницкой, где жили Макиенки. Часто все эти маршруты совершались вдвоем с Оксаной. Причем, и в магазинах, и в «вареничной» Яцек разговаривал только со своей Оксаной. Смотрел на нее влюбленными глазами.
Дабы не примелькаться, когда он входил внутрь того или иного магазина, Сергей в какой-то степени перевоплощался. Готовясь поступать в военное училище, связанное с контрразведкой, Сергей был полон романтических мыслей и фантазий и уже тогда представлял себе, как он, преследуя иностранного разведчика, мгновенно превращается в согбенного старика, а еще спустя полчаса выходит из-за угла господином с тросточкой, молодым и высокомерным.
Все это было в юношеских мечтах, но он понимал, что сейчас это перевоплощение помогло бы ему. И Сергей подготовился. Иначе Яцек и Оксана могли заметить одного и того же парня, который все время встречается в магазинах.
Теперь они этого заметить не могли. То это был юноша в шапке набекрень, то человек с усами, в очках и в военной ушанке, идущий степенно, утомленный войной, хотя и не старый. Нередко удавалось вообще не попадаться на глаза.
Конечно, все эти, хотя и частичные, перевоплощения были хлопотны, но они фактически облегчали наблюдение, да и увлекали молодого контрразведчика. Он носил с собой разные сумки, пряча их одна в другую. То кошелка, то вещмешок, то спортивная сумка-мешок, то маленький чемоданчик.
Лишние сложности создавал пистолет. Массивный ТТ, спрятанный в кобуре под мышкой, с непривычки натирал бок и руку. Но подполковник Хохлов настойчиво посоветовал Вожняку носить пистолет именно там. «Еще спасибо потом скажешь»,– добавил Станислав Иванович.
Наблюдать за домом Ясиньских было удобно. Дом стоял на окраине, здесь же по склону вдоль почти всего Предгорного района начинался хвойный лес. И лейтенант, следуя на почтительном расстоянии за Яцеком, видя, что тот пошел к дому, заранее сворачивал по тропе к лесу. Там, устроившись на заснеженном склоне, хорошо замаскированный елями и пихтами, он наблюдал за домом и двором в бинокль.
На Хмельницкой напротив дома, где жили Макиенки, негде было устроиться, разве только снять комнату. Но никто в доме напротив жилья не сдавал. Однако чуть наискосок, на той же, противоположной стороне, находился заколоченный двухэтажный дом.
Сергей отрывать досок, приколоченных к двери, не стал. Осмотрел все строение. Некоторые стекла были выбиты, и даже одна рама на первом этаже со двора была не приколочена и не заперта. Он толкнул ее, она отворилась, и он влез в дом.
Поднялся на второй этаж. Кругом лежали битое стекло, мусор, тряпки и бумага. Еще какие-то детские игрушки, сломанные и некрасивые. Стояла нежилая тиши-на. Звуки шагов Вожняка гулко перекатывались по лестнице, скрип ступенек и половиц казался пронзительным и был, наверняка, слышен в каждом углу притаившегося в своем запустении и одиночестве дома. Сергей тщательно обследовал все: от подвала до чердака было пусто.
Лейтенант выбрал на втором этаже комнату с угла, ближнюю к окнам Макиенко. Встал в двух метрах от окна так, что прямая линия наблюдения проходила от его глаз наискосок, как раз на окна Макиенко. Снова подошел к окну, вынул два треснутых стекла, чтобы очистить линию наблюдения. Затем опять отошел, достал бинокль.
Было хорошо видно внутреннее убранство обеих комнат. Яцек сидел с Оксаной у окна и о чем-то беседовал, весело смеясь. В другой комнате дед, усевшись за столом, деловито макал перо в чернильницу и что-то писал в толстой тетради.
С улицы и из противоположных окон лейтенанта видеть не могли, он стоял в глубине комнаты.
Около часа ночи в номере Хохлова прозвенел телефон.
– Станислав Иванович?
– Да.
– На окраине в Предгорном районе двадцать минут назад бандиты обстреляли патруль. Есть убитые. Может, это тебя заинтересует?
– Да, Андрей Ильич, я приеду. . – Так высылать машину?
– Да, высылай.
В составе патруля было пять человек: офицер, сержант и три солдата. Все с автоматами ППШ.
Они проходили по окраинной неосвещенной улице, когда с чердака соседнего частного дома ударил пулемет. Старший лейтенант и один солдат были убиты наповал.
Оставшиеся трое из патруля ракетами вызвали подмогу и пытались окружить дом, но высокий забор мешал быстро подобраться к нему.
Луна ярко светила и перелезать через забор – значило подставить себя под очередь. Кроме того, этот забор, плотный и глухой, закрывал видимость, лишал возможности обзора двора.
Едва сержант отворил калитку, как пулемет с чердака рубанул длинной очередью. Хорошо, что он, сверхсрочник-фронтовик, рванув калитку, прыгнул в сугроб. Иначе и ему бы пришлось лечь в могилу вместе с товарищами.
Когда подъехала помощь, и солдаты вбежали в дом, бандитов уже не было.
Хохлов осмотрел чердак, место у слухового чердачного окна. Примятое сено. Стреляли, удобно устроившись, лежа. Груда стреляных гильз. Запах пороховой гари, да еще двух убитых парней из патруля, два трупа – вот все, что они оставили. Начальник патруля – старший лейтенант – фронтовик, прошел всю войну, а убит вот здесь, в сорок седьмом, из-за угла. И солдат, совсем молоденький, девятнадцать лет. Полгода назад призван. Сорок седьмой. Два года, как отгремели салюты Победы. А кровавое эхо войны, ее огненный смертельный хвост еще волочится по нашей земле.
Хохлов вернул Пронюшкину документы погибших.
– Совсем молодые ребята. Да... Это, конечно, дело людей Вороного. Их метод. Пулемет МГ-34, дистанция пятьдесят метров, сверху с удобной позиции. Наверняка. И маршруты патрулей они знают, конечно?
– Да, пожалуй. Теперь я распорядился все время менять маршруты, время обхода районов. И ходить теперь будут не посередине улицы, как нередко они это делали. А так, как им удобнее и безопаснее. Был приказ коменданта – ходить в темное время только посередине улицы. Завтра утром новый приказ отменит этот. Все – на усмотрение патруля.
– Правильно. Им виднее,– по обстоятельствам. Хохлов лежал у себя в номере и не мог заснуть.
Тусклый свет уличного фонаря падал в темное окно комнаты, раскрашивая бледно-голубыми полосами пыльного и робкого света тумбочку, потертые два стула, видавший виды шкаф.
Дом, из которого стреляли по патрулю, был без хозяев. Вообще-то они были, но оказались в отъезде, как выяснилось, уехали к родственникам в соседнюю область. Уехали три дня назад на две недели. И вот уже бандиты там обосновались. То, что хозяева добровольно предоставили дом, исключалось. Никто своим домом рисковать не будет. Но об отъезде хозяев бандиты узнали сразу. Значит, кто-то из соседей связан с ними. Сообщили, что дом опустел. Надо опросить соседей, может быть, что-то прояснится. В таких случаях соседи друг про друга кое-что могут рассказать. Бывает, что и намеками, бывает, что и прямо, с раздражением. Всяко бывает. Надо, чтобы Пронюшкин все это тщательно организовал.
Вроде бы происшествие для расследования дела Хохлову ничего не давало. Но это было не так. Подобное нападение не первое и не единичное. Каждую неделю что-то случалось по нескольку раз. То бандиты, то просто уголовники. Но почти всегда с огнестрельным оружием.
Хохлов выделял: что относилось к банде, что – к стихийной уголовщине. И вычертил себе схему, не которой с четкостью просматривалась территориальная активность банды. И временная. В каких районах, в какое время суток, какими силами и на кого нападали. Такая карта позволяла сделать прогноз и предусмотреть меры безопасности для нанесения максимального урона боевым группам Вороного.
Хохлову пока не хватало данных. Он собрал все о происшествиях за три последних месяца. В ближайшие дни собирался уже все обобщить и дать конкретные предложения Пронюшкину.
В номере зазвонил телефон. Что опять?
– Станислав Иванович?
– Да.
– Здравствуйте, это я. Ничего, что поздно?
– Нормально. Ну здравствуй! Что у тебя?
– Я вот только добрался до своего, телефона. Звоню от себя, с работы. Мой земляк спит дома. Так ничего нового, за исключением одного: под вечер он ходил а костел, был в исповедальне. Это единственный случай за три дня его контакта с кем-то, кроме своих.
– В каком костеле?
– В главном соборе.
– Содержания, конечно, не знаешь?
– Конечно, а как же узнать? Ведь исповедь...
– Да я понимаю, так спросил... В общем. Иди отдыхай. Но с рассветом – держи руку на пульсе. Ни на миг не выпускай.
– Понятно, Станислав Иванович!
– Помощь нужна?
– Нет пока.
– Хорошо. Держи меня в курсе. Пока.
– До свидания.
13. ВОЛК
Он предложил Игнату сесть, сам сел напротив. И тотчас же в комнату вошла та самая молодая женщина.
– Знакомьтесь, господин Углов. Это – пани Марина.
– Игнат. Женщина улыбнулась:
– Что-то вы очень сухо представляетесь даме, дорогой кавалер.
– Я не кавалер, пани Марина. Я солдат.
– Я понимаю, вы, конечно, солдат пана Вороного. Но мне бы хотелось знать про вас хоть немного побольше, чем просто имя.
– Кроме имени вы знаете еще и фамилию, пани Марина.
– Я хочу поближе с вами познакомиться.
– Зачем?
– Хотя бы затем, что вы – мой кавалер.
– Это мне неизвестно.
– Господин Углов! – в разговор вступил Павло,– пани Марина права. Задание, которое вам поручено от пана командира, от господина Вороного, предусматривает работу с нашей обаятельной пани Мариной. Вы будете ее сопровождать и охранять от шпаны и НКВД.
Он улыбнулся, Игнат улыбнулся тоже, поддерживая остроумие собеседника. Тому это явно понравилось.
– Я оставлю вас ненадолго. Побеседуйте, пока для этого есть несколько минут.
Он вышел.
Некоторое время оба молчали. Игнат разглядывал Марину. Она – его.
Светловолосая, стройная, легкая, с быстрыми и яркими глазами, она была, пожалуй, красива. Улыбка ее располагала, нежные и тонкие черты ее передавали взволнованность души, глаза излучали доброту. И обаяние удваивало красоту женщины.
Она была старше Игната на три-четыре года.
Разведчик ощутил ее красоту. Он даже испытал легкое волнение, что прежде с ним случалось не часто. Но одновременно остро почувствовал опасность. Волчья осторожность, волчье предчувствие тайной и нежданной угрозы зашевелилось в нем, болезненно звеня в мозгу и в сердце тревожным колокольчиком.
– Вы, Игнат, давно в отряде?
– Месяц.
– Немного.
– Немного,– согласился он.
– Вам нравится?
– Что?
– Отряд.
– Много беспорядка. Мне больше нравится пан командир, чем его отряд.
– Почему так?
– Потому что рано или поздно он наведет порядок и дисциплину.
– Но ведь отряд и так делает многое!
– Можно делать больше.
– Может быть, вы и правы... Скажите мне, Игнат... Что вы любите в жизни? Женщин, войну, власть, деньги? Или еще что-то?
– Лес. Тайгу.
– Может быть, и горы?
– Нет. Только тайгу. Лес.
– Почему?
Непонятно почему, но Игнат именно в этом вопросе обостренно почувствовал опасность. Будто кольнуло его что-то.
– Привык я к нему. Уже не первый год в лесах скитаюсь. Лес – мой дом. Если б не он, давно б меня
к стенке поставили. Укрывает он меня, защищает.
– Вы такой сильный! Разве вас надо защищать? Разве вам самому нужна защита?
– Всем нужна защита, пани Марина. У всех когда-нибудь сила кончается.
– Скажите, Игнат, кто вы?
– Вы же знаете.
– Ну, кто вы по характеру, по своим привычкам, по своим жизненным целям? Кто вы по своей душе? Рыцарь? Герой? Разбойник? Спаситель? Палач?
Снова тревога зашевелилась в сердце Игната. Опасны были не сами вопросы этой женщины. Опасна была она сама, своим тоном, голосом, своими глазами. И казалось, вместе с ее голосом и взглядом ее слова проникали в душу, будто обнажая ее.
– Вы можете ответить на мой вопрос? – Голос был мягким, нежным, искренним.
– Могу.
– Так кто вы?
– Волк.
– Почему?
– А почему вы женщина, пани Марина?
– Потому что я родилась женщиной.
– А я родился волком.
– Но я не вижу у вас волчьей гривы, волчьих клыков, волчьего оскала?
– Вас подводит ваше зрение, пани Марина.
– Я не слышу от вас волчьего рыка и воя?
– Я надеюсь, еще услышите, пани Марина.
– Я тоже надеюсь. – Она улыбнулась. Вошел Павло Петрович.
– Поговорили? Познакомились?
– Как будто. – Марина снова улыбалась своей яркой обаятельной улыбкой.
– А теперь, господин Углов, я вас и пани Марину больше не задерживаю. Ваши дела ждут вас.
Он пожал Игнату руку, перед пани Мариной щелкнул каблуками и склонил голову. Она кивнула, сопровождая кивок улыбкой.
– Пойдемте, господин... Игнат.
Мягкий пушистый снежок падал с высоты, обновляя сумрачный и тревожный город невинной небесной белизной. Снежинки холодили лицо, таяли на губах, ласковые и холодные, как поцелуй без любви.
– Вы помните свою мать, Игнат?
– Помню.
– Она жива?
– Нет. Ее расстреляли.
– Кто?
– Немцы.
– А отец?
– Пропал без вести.
– Давно?
– В сорок четвертом.
– За что же вы злы на Советы? Вы же воюете против них? Ведь вашу мать расстреляли немцы.
– Дама задает кавалеру вопросы не о любви или душе, а о политике и борьбе?
– Вы же сказали, что вы – солдат. Значит, и кавалер. И солдат. Я хочу быть уверена в своем кавалере.
– Хорошо. Я отвечу: немцы расстреляли мою мать, а НКВД хотело расстрелять меня.
– За что?
– Было дело.
– Было?
– Представьте себе, пани Марина.
– Хорошо. Представлю. – Она опять мило улыбалась.
Они шли по заснеженному тротуару не спеша. Она держала его под руку, прижималась к нему плечом, будто ища опоры и защиты. Ее волосы, шелковые и блестящие, касались щеки Игната. Их запах кружил ему голову, А мозг разведчика твердил одно: будь осторожен! Она задает очень точные, коварные, умные и опасные вопросы. В каждом вопросе – глубоко скрытая провокация, угроза разоблачения. А может, это только кажется? Может, он излишне подозрителен? Может быть. Но его волчье предчувствие, его шестое звериное чувство, говорило: перед тобой самый острый момент опасности, самый опасный враг. Игнат, как волк, кожей ощущал это.
16. ПОКУШЕНИЕ
Целый день Сергей «пас» Яцека. На этот раз бегать много не пришлось. Только около полудня Яцек вышел из дому, зашел в городскую библиотеку. Там подобрал в абонементе несколько учебников, выписал их, уложил в сумку и сразу двинулся на Хмельницкую.
Время было раннее, около пятнадцати часов, но отлучаться было нельзя, Яцек мог в любую минуту уйти. А мог не уйти дотемна или вообще остаться ночевать. Надо было ждать. Лейтенант за эти три с половиной дня уже привык к потере времени в ожидании. Это было неприятно, но он знал, что это сейчас самое важное для него дело. Сергей уселся в дальнем углу от окна и на всякий случай от двери. Конечно, дом пуст. Любой звук с первого этажа и с лестницы будет слышен отчетливо, усиленный пустым деревянным домом, как резонатором. Но все-таки лучше быть в дальнем углу и подальше от двери. Сергей достал из сумки термос с чаем, бутерброды с колбасой. Перекусил, сложил все обратно. Извлек бинокль. Судя по всему, Яцек уходить не собирался. Он сидел рядом с Оксаной за книгой. Скорей всего, это был учебник. Юноша что-то оттуда переписывал, объяснял Оксане. Они, видимо, занимались. Значит, это надолго.
Если он задержится до темноты, то, пожалуй, останется ночевать. Не так давно отмененный в городе комендантский час после убийства у гостиницы был снова введен. А у Яцека пропуска, наверняка, нет. Правда, комендантский час начинается не сразу с темнотой, а позже, в двадцать два часа, но обычно люди от гостей успевают вернуться или до наступления темноты, или едва стемнеет.
Он наблюдал в бинокль не только за поведением своих подопечных, но и осматривал улицу возле их дома. Вдруг кто-то станет следить за домом? Так он первый засечет.
Дед опять сидел за столом и что-то писал. Дважды он прерывал свое занятие: куда-то звонил. Потом один пил чай. Правда, прежде заглянул к ребятам, они, судя по жестам, отказались. В общем, ничего необычного или интересного.
Около дома никто подозрительный не появлялся. Вожняк рассматривал прохожих. Их было за день очень много – улица людная. И кто прошел один раз, два или даже три установить наблюдением оказалось не под силу. Сотни людей с одного короткого взгляда не запомнишь. Но так, чтобы кто-то около дома околачивался,– такого не было.
Вообще сегодняшний день оказался нудным и утомительным. Лейтенант не подозревал, что ходить целыми днями следом, все время скрываясь и изворачиваясь, чтобы не засекли, оказывается, легче и интересней, чем сидеть, наблюдать и ждать «у моря погоды». А нынче пришлось полдня торчать в Предгорье у дома Яцека, а теперь вот здесь остальную половину дня.
Незаметно начало смеркаться. На улице зажглись редкие фонари, и Сергей полагал, что Макиенки включат свет в квартире. Но дед сначала закрыл и запер в обеих комнатах ставни и только после этого включил освещение.
Вожняк внимательно разглядывал в бинокль Ставни. Они были глухими, и в окулярах оставалась сплошная тьма. Он перевел бинокль на второе окно, и узкая яркая щель между досками позволила увидеть, что кто-то стоит напротив окна. Непонятно кто, но стоит.
Сергей сперва мысленно похвалил деда Макиенко за осторожность, за то, что прежде света закрыл ставни. А потом все-таки отметил, что он растяпа: не заметить щель в ставне, не проверить, было для него непростительно. Молодые – ладно, им вообще не до ставен. Они ничего, возможно, не знают, не подозревают и ни о чем не беспокоятся. А что в городе бывают убийства, их это вроде бы и не касается. Молодость всегда беспечна. Лейтенант хоть и сам молодой, но понимал это. Профессия заставляла понимать. Но деду такое непростительно. Умудренный опытом, фронтовик. Притом, знает, что известные печальные события коснулись их семьи, и – допустил щель в ставне. И не маленькую. Отсюда, конечно, трудно определить: не миллиметр-два, а побольше. Может, полсантиметра, а может, еще больше. Щель, в которую кое-что видно.
