Текст книги "Юванко из Большого стойбища"

Автор книги: Виктор Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

ЮВАНКО ИЗ БОЛЬШОГО СТОЙБИЩА

Молодой геолог Артем Струнников возвращался на базу разведочной партии. В большом таежном стойбище его ждали товарищи и любимая девушка. Парень шел из гор, где берет начало река Каменная Илюйка. Шел лосиной тропой и пел. Пел от радости, от счастья, переполнившего душу. За плечом у него ружье, на спине тяжелый мешок с кусками кварца, в которых отчетливо видны прожилки золота, и некрупные самородки. А это о чем-то говорит! Вот обрадуются товарищи! Начальник разведочной партии немедленно даст телеграмму в Геологическое управление. А потом, глядишь, в верховьях глухой реки появится прииск: драги, шахты.

Это здорово! И назовут новый прииск именем первооткрывателя. Интересно: прииск Струнниковский…

– Нет, так не годится! – вслух рассуждал Артем. – Стану протестовать. Назовем его в честь нашей геологической партии. Это же коллективный труд, поиск. Просто случайно, что белые квадраты на карте достались мне, а не кому-то другому. Вот, может быть, назвать прииск в честь Светланы? Она единственная девушка-изыскатель в нашей партии.

Чем ниже опускался геолог в долину, тем труднее становился путь. Черные гари, по грудь стоявшие в сплошном красно-розовом кипрее, сменились стелющимися липняками и пихтарниками, а затем начались густые седые ельники и завалы из сухих старых лесин. Долговязые лоси, проложившие здесь тропу, легко перешагивали через колодины и валежины, а Струнникову приходилось садиться на них, перекидывать ноги в тяжелых кованых сапогах.

Под вечер Артем вышел на узкую просеку – визирку, прорубленную топографами и затянутую мелкой порослью. Парень спешил. До таежного стойбища оставалось уже не очень далеко. Нужно было засветло добраться до базы. Не ночевать же еще в лесу! И он, пробираясь через чащобу, работал руками, ногами, всем корпусом.

И вдруг совсем рядом – выстрел. Обожгло плечо, грудь. Что-то теплое, липкое начало расплываться по телу.

«Неужели кто-то караулил, следил за поиском?» – мелькнула мысль у геолога. И он медленно, чувствуя, как слабеют ноги, присел на влажную траву. Потом свалился на спину, инстинктивно заслоняя своим туловищем мешок с драгоценной ношей. А затем помутнело в глазах. Лес, небо, все куда-то провалилось во тьму.

Очнулся Струнников на другой день. Солнце стояло высоко над лесом. Первое, что увидел, – солнце. Значит, живой! Потом почувствовал, кто-то находится рядом, трясет за руку. Перевел взгляд с неба на землю. И видит – стоит перед ним на коленях скуластый мальчишка лет двенадцати-тринадцати, щеки влажные, блестят, а из узких раскосых глаз льются слезы.

– Дяденька, вставайте! Милый дяденька!

– Ты кто такой? – прошелестел сухими губами геолог.

– Юванко я, из Большого стойбища.

Струнников еще хотел спросить у мальчишки, как он оказался тут, но увидел стоявшую рядом с ним корзину, полную спелой малины, и замолчал. Шевельнул рукой и застонал, чувствуя, как острая боль обожгла все тело, а в глазах разноцветные искорки, муть. И снова не стало ни солнца, ни мальчишки, ни корзины с ягодами.

А мальчишка держит руку геолога, кладет на посиневшую ладонь малину и говорит сквозь слезы:

– Дяденька, ну вы покушайте ягод! Вам лучше будет. Шибко лучше. Пойдемте, я вам помогу. До стойбища недалеко.

Ничего не добившись от «дяденьки», Юванко сорвался с места, забыв про корзину, и с ревом на весь лес побежал вниз по просеке. Потом свернул с нее и напрямик, по-заячьи лавируя между деревьями, перепрыгивая через валежины, припустил к таежному селу.

Под вечер к месту происшествия верхами приехали геологи и с ними женщина-врач с сумкой на боку, отмеченной красным крестом. Первым на лошади подъехал начальник геологической партии, большой бородатый человек с голубыми, по-детски ясными глазами, а за спиной у него, на крупе, сидел проводник Юванко. Бледный, чумазый, перепуганный всем случившимся.

Про мальчишку тут же все забыли. Столпились вокруг Струнникова, лежавшего с закрытыми глазами. Отстранив людей, врач нащупала у пострадавшего пульс.

– Живой еще, – сказала она.

Все с облегчением вздохнули. У высокой белокурой девушки в коричневом вылинявшем комбинезоне, молчаливой и грустной, приехавшей с геологами, лицо просветлело. Она положила свою ладонь на голову Юванку, потом прижала мальчишку к себе. Он вспомнил про ягоды и начал угощать разведчицу прямо из корзины.

– Кушайте, тетя, малину. Больно сладкая. Сохатый, однако, не ест. Осинку любит. Рябинку любит… Ой, как жалко дяденьку! Пошто он ходил по просеке? Не надо тут было ходить. Вот шайтан и наказал.

– Какой шайтан?

– Плохой человек, с хвостом, с рогами.

– Тут не шайтаном дело пахнет, – сказала девушка серьезно и стала следить за врачом.

Исподняя рубаха у Артема казалась красной и шумела, как жесткая бумага. Ее пришлось разорвать. На плечо и грудь раненому были наложены бинты, которые кое-где тут же порозовели.

К больному наконец вернулось сознание. Он широко открыл глаза, увидел людей и чуть заметно, робко улыбнулся. Хотел что-то сказать, но только пошевелил губами.

– Не надо, не разговаривайте! – предупредила его врач.

Вскоре Струнникова положили на носилки. А когда клали, он сказал, обращаясь к начальнику геологов, медленно произнося слова:

– Мешок… Мешок мой. Там золото. За мной кто-то охотился. Да помешали, видно.

К обыкновенным носилкам с боков были приделаны еще длинные жерди. Затем носилки были прикреплены к седлам двух лошадей, и люди молча тронулись к Большому стойбищу: сначала по просеке вниз, потом берегом угрюмой реки, где была проложена торная, местами болотистая тропа.

Печальную процессию замыкал Юванко со своей корзиной. Ягоды примялись, осели, запорошились сухими хвоинками, мусором, но мальчишка не обращал на это внимания. Он следил за носилками, покачивающимися между двух лошадей.

В старинном стойбище с большими мрачными домами с маленькими подслеповатыми окнами процессия остановилась у новенького двухэтажного светлого здания, в широких стеклах которого, казалось, купались облака. Здесь Струнникова сняли с жердей и унесли через высокое деревянное крыльцо в помещение.

У крыльца собралось много народа. Люди негромко переговаривались, охали, ахали, всплескивали руками:

– Что же это такое?

– Неужели кто из наших поднял руку на геолога?

– Не дело ли это Потапки Мякишева?

Потом прошел говор: дескать, нужна для переливания раненому кровь. Охотников тут же нашлось немало и среди геологов, и среди местных жителей. Обогнав белокурую девушку, Юванко первый ворвался в кабинет врача:

– Возьмите мою кровь. Моя хорошая кровь, молодая. Комары шибко любят, пьют, накомарник плохо помогает.

– Ты еще молод, мальчик, – сказала врач. – Иди домой. Мы тут без тебя обойдемся, – и указала на дверь.

Юванко постоял в нерешительности, помялся, увидел, что из корзинки у него течет малиновый сок, алый, как кровь, и у него опять потекли слезы. Поставив корзинку возле стола, он сказал:

– Возьмите, тетя. Кушайте ягоды. Шибко лечите дяденьку.

– Ладно, шибко станем лечить, – сказала врач, погладив паренька по голове. – Иди, не беспокойся… А корзинку возьми.

И мальчишка оказался за дверью.

После этого его частенько видели сидящим на ступеньках больничного крыльца. Иногда он сидел тут рядом с девушкой-геологом. Подружился с ней и стал приходить в палаточный городок. Интересовался, как поправляется дяденька Артем.

А тем временем в стойбище приехали милиционер и очкастый следователь в форменной фуражке и пальто со светлыми пуговицами. На ноги были подняты геологи. Они вместе с прибывшими надолго уходили в тайгу, в горы. Однажды вернулись и принесли с собой винтовочный обрез времен гражданской войны. Обрез был в полной исправности, не ржавый, налет порохового дыма в стволе оказался совершенно свежим.

После этого следователь начал вызывать к себе на квартиру всех стариков стойбища. Выпытывал, кто тут раньше выступал против Советской власти, кто верховодил в стойбище во время колчаковщины. Таких в живых никого уже не осталось. Одни ушли с белыми, другие лежат на кладбище.

Был тут отъявленный бандит, контрреволюционер Филарет Мякишев. До переворота в октябре 1917 года Мякишев скупал у охотников северных стойбищ пушнину. Выменивал ее на соль, на муку, на спирт, на огнеприпасы. Во времена Колчака этот барышник снова появился в Большом стойбище и зажил по-старому, как при царском режиме. А бедняков, которые шли за большевиками, за Лениным, он выдавал белогвардейцам, некоторых убивал сам из обреза через окно или из-за угла. Свое оружие носил под шубой или под брезентовым дождевиком. Когда вернулись красные, Филарет скрывался в тайге, потом его поймали, подстерегли возле дома ночью, судили здесь же, в стойбище, и приговорили к расстрелу.

Из родственников барышника Мякишева в Большом стойбище сейчас живет только его внук Потап. Охотник. Рыбак. Говорят, будто бы этот филаретовский отпрыск промышляет и золотишком. Где добывает золото, никому не известно.

И вот за этого Потапа Мякишева, угрюмого, с колючими глазами, ухватился следователь. Вызвал его к себе и стал допрашивать. Мол, где был в последних числах августа.

– В тайге, – отвечает тот.

– Где, в каком месте? Что делал?

– На Каменной Илюйке. Рыбу ловил, тайменей.

– Так, так. Ну, а на просеку зачем ходил? Что там делал?

– Не был я на просеке. На реке был. Рыбачил.

Работнику прокуратуры казалось, что Мякишев запирается. И он начал его вызывать к себе каждый день, пытаясь как-то довести следствие до конца.

Весть о допросах Мякишева разнеслась по всей здешней округе.

– Так вот кто охотился за геологом Струнниковым! – сразу решили в стойбище. – Ну, это ему даром не пройдет!

Потапа в стойбище недолюбливали. Человек вечно чем-то недовольный. Язвительный. На артельные собрания не ходит. Всегда старается быть в стороне от людей. Артель рыбачит общим неводом, общими сетями, а Мякишев все на особицу, все один, будто воровски добывает хлеб. А ведь числится в колхозе. Лосиное мясо тоже не сдает в кооперацию, утаивает, кормит своих собак. А они у него как звери.

Ну, и пошла, покатилась молва о нем, нарастая, как снежный ком. Ясно, Мякишев покушался на геолога, добравшегося наконец до его золота. Теперь Мякишеву несдобровать. Не расстреляют, так посадят лет на десять в тюрьму.

Услышал про такие разговоры и Юванко. Услышал и в лице переменился. Побежал к очкастому человеку и говорит, запыхавшись, еле переводя дыхание:

– Дядя, не отдавайте под суд Мякишева. Он не виноват.

«Это еще что?» – подумал следователь. Снял очки и начал их протирать.

– Что ты сказал, парень?

– Меня судите. Обрез мой. Обрез стрелял дяденьку с мешком.

– Зачем ты это сделал? Где взял обрез?

– Эту штуку, ружье, нашел у Глубокого ключа. Там, в тайге, землянка старая-старая. Под нарами нашел. Чистил, на охоту ходил. Глухарь стрелял, заяц стрелял. А обрез в лесу прятал, боялся – отберут.

– А почему ты в геолога стрелял?

– Не я стрелял. Ружье стреляло. Там, на просеке, сохатый гулял. Большой. Рога будто самолет. Вот я и настроил обрез, нитку протянул. Пойдет сохатый, потащит нитку, курок спустит. Сохатый не пошел, пошел дяденька с мешком.

– А ты это не выдумал? Кто тебя подослал ко мне?

– Никто не посылал. Пошто выдумывать? Сохатого хотел добывать. Мяса много.

– А ты что, голоден?

– Не голоден. Охотником хочу стать. Заготовитель в кооперации говорил колхозникам, дескать, геологи мясо просят, добывать надо. Глухарь маленький, заяц маленький, сохатый большой.

– Ну, брат, таких охотников на пушечный выстрел нельзя допускать до леса, – сказал следователь, закрывая папку со своими делами. – Кто тебя научил настораживать на лесных тропах ружье?

– Мякишев так делает. Я видел.