Текст книги "Аномалия"

Автор книги: Вик Тори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Надолго едем?

– На пару месяцев. Может, меньше. Весь апрель точно пробудем там. В мае вернемся.

– Отказаться можно? – я все еще надеялась, что очередная проблема обойдет меня стороной.

– Нет, и это даже не обсуждается. Состав группы уже утвержден.

– А мама?

– А мама в группу не входит по возрастному и физиологическому параметру, – попытался сострить Феликс.

Все ясно. За меня снова все решили. И, судя по опыту предыдущих приключений, вряд ли есть смысл сопротивляться. Наверняка, они уже подготовили парочку козырей для особо строптивых.

– Еще одна просьба, – сказал Феликс перед тем, как уйти. – Не надо завтра кричать на весь зал, что ты отказываешься ехать, что у тебя тут мама и все такое. Держи себя в руках. Просто поверь, что так будет лучше. Я никогда тебя не обманывал.

Ну да, конечно! Никогда не обманывал…

Весь оставшийся вечер я никак не могла унять дурные предчувствия. Вроде бы особых причин для беспокойства и не было. Подумаешь, командировка! Я же еду не одна, со мной будет Феликс и группа сотрудников Центра. И все же… как неприятно чувствовать себя марионеткой, послушно прыгающей за тонкими ниточками, которыми дергает неизвестный кукловод только по ему известному сценарию.

Мама молча пила чай и прятала глаза. Наверняка она слышала разговор с Феликсом, но не решалась расспрашивать меня о подробностях. Ей было так же тяжело, как и мне. Может быть, даже тяжелее.

Перед сном она достала откуда-то пару свечей, выключила свет и зажгла два теплых трепетных огонька. Сложив руки и закрыв глаза, она тихо читала молитвы. А я, не отрываясь, смотрела на эти огоньки, слегка колышущиеся от шепота, и мне хотелось утирать со свеч горячие восковые слезы.

Сладковатый дымок кружился по комнате. Вдохнув его полной грудью, я вдруг поняла, где раньше встречала этот запах. Тот же, что принес с собой угрюмый белобрысый незнакомец. Тот же, что и…

* * *

В обед меня вызвали на пятый уровень в овальный зал. У входа уже толпились люди. Прямо аншлаг! Потоптавшись в сторонке от бурлящей толпы, я расслышала английскую речь, обрывки французских слов и, кажется, даже немецкий. Строгие костюмы делегаций черными пятнами выделялись на фоне белых комбинезонов сотрудников Центра.

Я робко протиснулась внутрь и встала у стенки, поближе к выходу. Недалеко от монитора, возвышающегося в центре зала, стояла Андриана, Феликс и еще несколько незнакомых людей. Они оживленно беседовали, но по лицам было видно – разговор не из приятных. Наконец Феликс заметил меня и жестом показал, куда садиться. Место – почти в центре зала, а я так надеялась улизнуть отсюда пораньше. Увидев мою нерешительность, Феликс шепнул что-то Андриане и направился ко мне.

– Садись. По самым скромным прогнозам, совещание продлиться часа три, – он взял меня под руку и настойчиво повел к пустующему креслу.

Ну, раз так, я не стала сопротивляться. И все же отдаленность входной двери меня немного смущала. Феликс, убедившись, что я устроилась удобно, снова вернулся к коллегам. Андриана сдержано кивнула, жеманно поправила кудри и повернулась ко мне спиной.

Совещание началось ровно в час дня. В кресло во главе стола тяжело опустился невысокий мужчина. Все тут же затихли. Мешковатый, непонятного цвета костюм, неприглядная лысинка, синюшные круги под глазами – выглядел мужчина, прямо скажу, непрезентабельно. С нынешними технологиями и уровнем пластической хирургии такой вымученный вид – просто дурной тон. Но, похоже, внешность его совершенно не интересовала. Держался он довольно уверенно, даже вызывающе. Все взгляды в зале были направлены на него.

– Андриана, начинайте, – сказал он, выдержав длинную паузу, и его лицо окончательно слилось с серой обивкой кожаного кресла.

Андриана стояла по правую руку от него, чуть позади, как верный страж.

– Приветствуем всех собравшихся. На совещании присутствуют делегации из центральных европейских округов и делегация американского континента. В первую очередь представляю вам президента нашего Центра – Михаил Себастьянович Сагалов, – объявила Андриана, и неказистый мужичок в кресле сдержанно кивнул.

Ох, ну ничего себе! Так вот как выглядит сам Сагалов! Мало кто удостаивался чести быть лично знакомым с Президентом. В целях безопасности его физиономия никогда не мелькала в средствах массовой информации. Даже простые работники Центра, такие как я, в глаза не видели загадочного босса. Во всех документах и приказах значилась такая же серенькая и невзрачная, как и он сам, закорючка «Сагалов М.С.». Однажды я пыталась выяснить у Феликса, что это за «М.С.», как зовут-то самого главного шефа, но получила невразумительный ответ. Что-то в роде «не твое дело». А тут посмотрите вы! Михаил Себастьянович! И что ж такого могло случиться, что жучок-невидимка вылез из норы? Я представляла его себе несколько иначе…

– Сегодня нам предстоит принять очень серьезное решение, – Сагалов перебил Андриану на полуслове, – так что давайте опустим все эти условности. Для начала дадим слово начальнику отдела генетики Феликсу Эдуардовичу Шереметинскому. Он введет вас в курс дела.

Феликс поднялся с кресла, слегка поклонился и направился к монитору. Уж не знаю, от чего он так покраснел – от напряженности или смущения.

– В последние десятилетия развитие нашего общества шло ровно. Четкое планирование прироста населения, наблюдение за уровнем смертности, высокий уровень медицины – все это обеспечивало стабильность, – Феликс сделал паузу, окинул взглядом аудиторию и продолжил. – За счет значительного увеличения продолжительности жизни мы добились намного больших успехов, чем это было возможно раньше. Теперь мы имеем плотно укомплектованные штаты работников самой высокой квалификации. Несмотря на некоторые неудачи, колоссальный рывок прогресса очевиден. Продовольствия высокого качества хватает на всех, сегодня уже нет необходимости строить высотные дома, чтобы обеспечить население хоть каким-то жильем. Из-за природных катаклизмов и катастроф глобального масштаба на значительно сократившейся территории земли нас осталось ровно столько, сколько необходимо.

Все в зале согласно кивали. В абсолютной тишине этот доклад звучал как гимн новому обществу, где все согласовано и  четко просчитано.

– До недавнего времени все мы пребывали в уверенности, что наш расчет идеален, что нам не о чем беспокоиться, нужно просто наслаждаться жизнью. Но увы…

Феликс вздохнул и развел руками. Даже серенький Сагалов, сидящий спиной к монитору, повернулся в кресле, чтобы видеть Феликса.

На мониторе заплясали картинки: обрывки со сводок новостей, графики и цифры.

– Приблизительно полтора года назад, – продолжил Феликс, – специалисты Центра евгеники заметили, что смертность неуклонно растет. Тому были объективные причины. Во-первых, подошли сроки человеческих жизней, даже искусственно продленных, ведь число людей, которые прошли через процедуру нановкрапления первыми, постепенно сокращается. Определенную долю занимают несчастные случаи. Однако один показатель статистики вызывал много вопросов: число самоубийств значительно возросло.

В памяти тут же вспыхнули и заплясали в бешенном хороводе картинки из прошлого. Молодая пара на асфальте у подножья небоскреба, который позже прозвали «вышкой» из-за особой «любви» самоубийц к нему. Женщина с шальными глазами, бесстрашно шагнувшая под колеса машины, когда мы с Глебом возвращались с собрания Комиссии. И все это – буквально в течение нескольких дней. Затем отчаянный шаг мамы, только по счастливой случайности не закончившийся трагедией…

Феликс, сложив руки за спиной и, расхаживая туда-сюда перед монитором, рассказывал, как был создан специальный отдел для выяснения причин печальной статистики. Оказалось, что две трети всех самоубийств приходилось на долю женского населения. Почти все они стояли на учете в Комиссии по евгенике и ждали своего права на ребенка. И все они очень долгое время не получали этот шанс. Таких желающих с каждым годом становилось все больше и больше, в какой-то момент очередь за пополнением семейства стала очень длинной… может даже длинней, чем жизнь.

Центр евгеники провел масштабное расследование происходящего, хоть для выяснения простых истин и не нужны были такие усилия. Надо было просто разуть глаза и посмотреть по сторонам – на своих жен, матерей, сестер… Надо было просто спросить, как они себя чувствуют? Нет, скорее даже, кем они себя ощущают? Чем живут и чего хотят?

И они бы ответили, что хотят просто жить. Дышать свежим воздухом, любить и смотреть в будущее без страха. Они хотят быть молодыми и красивыми. Они хотят никуда не спешить. Все просто.

Жить не спеша стало возможным. Чудесный шанс прожить очень долгую жизнь уже не стоил огромных денег, а стал обычным и даже обязательным для всех. Как прививка. Как стандартная медицинская процедура.

Жить не спеша стало обыденным. Зачем так рано задумываться о продлении рода, воспитании детей? Все успеется, а пока… карьера, жизнь для себя, свобода.

 Но природа требует свое. И вот когда даже самая свободная и благополучная жизнь наскучила, а материнский инстинкт завопил в каждой – а это не единицы, а тысячи и сотни тысяч женщин – вот тогда правительство вынуждено было взять контроль рождаемости на себя. Все женщины прошли через процедуру вживления микрочипа, который не позволял забеременеть до поступления сигнала с контролирующего компьютера Центра.

Решив одну проблему, человечество наткнулось на другую. Миллионы женщин вдруг поняли, что живут не спеша, но… в пустую. И вечное существование лишь обостряет чувство бессмысленности такой жизни.

– Вот такая дилемма стояла перед всеми нами. Либо дать возможность рожать потомство тогда, когда вздумается, и тем самым обречь человечество на голод, хаос и миллионы опустевших рабочих мест, либо поступить так, как поступили мы, – говорил Феликс. – Не имея возможности получить желаемое, многие кончали жизнь самоубийством.

Дальше – больше. Я сама помню, как на собрании Комиссии, на той, где были мы с Глебом, шанс родить ребенка получила каждая четвертая семья нашего округа. Освободилось слишком много «мест», их нужно было занять. Но никто не ожидал, что займут их новорожденные уродцы. Всплеск разнообразных мутаций, генетических болезней – это уже то, что пришлось наблюдать и мне лично. Я вспомнила бедняжку Марию с пятью зародышами в матке, потом еще несколько таких женщин. На мониторе показали блок-хранилище с высокими колбами, куда я забрела случайно в первый день в Центре, потом ряды банок с крохотными тельцами, застывших в мутном формалине, как в апельсиновом желе… Я вздрогнула.

– Тогда мы определили, что львиная доля мутаций приходится на женщин второго и третьего поколений, то есть, фактически, на тех, кому больше сорока лет. С отчетом по этому случаю вы все знакомы. Вкратце напомню выводы: старость и смерть спасали человечество от мутаций, – Феликс повернулся к монитору, где в тот момент красовалась цепочка ДНК. – Несколько поколений, проживших чуть ли не вечную жизнь, одаривают своим потомков целым букетом мутаций, если так можно выразиться. Мы надеемся справиться с этой проблемой, разрешив рожать только женщинам первого и частично второго поколения. Но тогда возникает новая проблема – как воспримут это все остальные женщины?

– Извините, что вмешиваюсь, – послышался голос из зала. Высокий мужчина с эмблемой американского континента поднялся с кресла, – но есть еще один выход. Например, вернуть прежний промежуток детородного возраста и ограничить лишь нижний предел – скажем, приблизительно с двадцати лет до тридцати пяти, максимум, сорока. Так воспроизводить поколение будут только молодые женщины. А мутации передаваться не будут.

Мужчина обвел вопросительным взглядом зал и, наверное, в тот миг почувствовал себя первооткрывателем. Сагалов крутанулся в кресле, смерил взглядом выскочку и недовольно хмыкнул.

– Вы думаете, мы не рассматривали и этот вариант? – сказал он, и выступающий тут же покрылся багровыми пятнами. – Это мало что меняет на сегодняшний день. Может, с точки зрения генетики и евгеники этот вариант лучше, но как вы собираетесь объяснить всем женщинам, которым сейчас за пятьдесят, что они уж ни на что не годны? А? И где вы возьмете столько молодых женщин, которые к тому же добровольно согласятся рожать? Вот так, прямо сейчас, как какая-нибудь жирная муравьиная матка!

Выступающий сплыл в кресло и сжался под сотнями колких взглядов.

– Феликс Эдуардович, продолжайте, – Сагалов снова повернулся к монитору.

Феликс несколько секунд молчал, видимо, вспоминая, на чем остановился.

– Позволю себе прокомментировать предложение по поводу возврата прежней продолжительности детородного возраста. Природой задумано так, что запас незрелых яйцеклеток ограничен. Если пустить воспроизведение потомства на самотек, то мы получим примерно следующую картину: когда современная женщина будет готова морально к появлению ребенка, то физически это будет труднодостижимо или, увы, невозможно. Биологические возможности человека ограничены, – Феликс почему-то посмотрел на меня. – Так зачем тратить впустую такое количество яйцеклеток, пока женщины морально готовиться стать матерью, если можно растянуть этот процесс и контролировать? Что мы, собственно говоря, и делаем. Сейчас мало кто подает документы в Комиссию по евгенике до сорока, а то и пятидесяти лет. Если выработку яйцеклеток не контролировать, то к этому времени женщина будет просто неспособна зачать и выносить ребенка. Наш метод контроля как раз и заключается в том, чтобы этого не произошло. Но мы отошли от темы, – Феликс выдержал паузу и снова пустился в научные объяснения.

Он рассказывал, что, несмотря на попытки остановить волну самоубийств, статистика снизилась незначительно. Женщин, не дождавшихся разрешения родить, заменили женщины, лишившиеся ребенка из-за возникших осложнений беременности и мутаций плода. Слишком тяжело терять долгожданное счастье.

Феликс говорил, а у меня на голове шевелились волосы. Как давно я не была там, наверху, среди обычных людей! Всего этого я не знаю. Вернее знаю, но только в цифрах статистики, а так, чтобы почувствовать, увидеть своими глазами…

– Если связать возросшее число самоубийств только лишь с тяжелым психологическим состоянием женщин, то закономерно возникает вопрос: а мужчины? Почему мужчины тоже массово мрут? – Феликс вошел в научный транс и уже не замечал никого. Его холодную сдержанность как ветром сдуло. – Причем, это касается всех – и совсем молодых, и уже не очень. Здоровые, довольные жизнью, морально уравновешенные люди вдруг ни с того ни с сего бросаются под колеса, прыгают с мостов или небоскребов, принимают яд. И никто из близких и друзей не может сказать, почему. Еще вчера был, а сегодня уже нет.

Дальше в зале гремел рассказ о работе социологов, психологов и прочих специалистов, которые были объединены в особую группу. Задача этой группы укладывалась в одно емкое слово – «Почему?». Феликс предоставил слово женщине, которая все это время сидела рядом с Сагаловым. Она спокойно встала, вышла к монитору и представилась Ириной, начальником только что объявленного отдела, и спокойно продолжила доклад Феликса:

– Удалось выяснить, что среди самоубийц значительную часть занимают люди из первого поколения от нулевого, те, что прошли через процедуру нановкрапления в раннем возрасте, а также их дальние потомки – третьего и даже четвертого поколения. Наметились две основных категории – долгожители и совсем молодые люди. Далее следовало выяснить причины самоубийств. Можно было предположить, что одним жить надоело, а другие шли на отчаянный шаг по молодости и глупости, будь то из-за конфликтов в семье, на учебе, да хоть бы из-за неразделенной любви. Но массовость этого явления и всплески то в одном округе, то в другом – и так по всей стране – отметали эти предположения, – выступающая закашлялась. Сагалов лично налил стакан воды и протянул ей. Я с нетерпением ждала, когда же она напьется. Остановилась на самом интересном месте! Наконец та поставила стакан на стол и охрипшим голосом продолжила. – Мы сконцентрировали внимание на тех, кого удалось спасти. Все они находились в шоковом состоянии и не могли объяснить свой поступок.

На мониторе появилась больничная палата, затем заплаканное лицо какой-то девушки. Крупным планом розовая полоса с синюшными ссадинами на шее, трясущиеся руки.

– Я не знаю, что случилось, – девушка всхлипывала и заикалась, – я просто пришла домой, взяла поводок нашей Люси и… и… я дальше не помню… проснулась в больнице. Я не хотела…

Потом следом показали взрослого мужчину, который бросился под колеса автомобиля, совсем юного паренька, однажды вечером шагнувшего с балкона собственного дома, затем женщину, полоснувшую ножом по венам прямо за готовкой семейного ужина…

Когда видеоряд закончился, и на мониторе завертелась эмблема Центра евгеники, Феликс снова поднялся с кресла.

– Как вы, наверное, заметили, – сказал он, – природа этих самоубийств вряд ли носит рациональный характер, если такое определение вообще уместно в данном случае. Все выжившие говорят, что ничего не помнят и вообще не понимают, как могли решиться на такой шаг. Они делали это неосознанно, как будто по указанию. Щелк! Сработал рычажок – и человек взялся за нож или выпрыгнул в окно.

– То есть, вы хотите сказать, что имел место эффект зомбирования? – перебил Феликса все тот же мужчина с эмблемой американского континента.

По залу покатился шумок. Кто-то язвительно хихикнул. Мне вдруг захотелось запустить чем-нибудь в этого умника, чтоб сидел и не перебивал. Но Феликс, как всегда спокойно и сдержанно, поправил очки и ответил:

– Можно сказать и так. Но это неправильная формулировка. Она подойдет для дешевого фильма ужасов, но не для научного исследования. Вообще, такая программа самоуничтожения заложена природой в каждом организме. Это старость и, как следствие, смерть. Старение – прекрасный механизм регулирования популяции, избавления от больных особей. Смерть клетки, а, следовательно, и смерть организма – функция запрограммированная. Мы научились с этим бороться с помощью процедуры нановкрапления. Она помогает растянуть человеческую жизнь, замедлить процессы старения, но теперь нам предстоит не менее сложная задача –  научиться бороться с последствиями вмешательства в эти сложные процессы.

– Феликс Эдуардович, ближе к делу, – Сагалов терял терпение. Видимо, все то, о чем тут последний час говорилось, уже набило оскомину и ему не терпелось закончить этот балаган. – Не надо объяснять прописные истины. Тут не детский сад. А если кто и оттуда, – Сагалов посмотрел на выскочку, постоянно перебивающего доклад, – то просьба выйти или сидеть тихо, пока его не поставили в угол.

Почему-то покраснел Феликс, а не умник с эмблемой на пиджаке. Тот, как ни в чем не бывало, потянулся за стаканом воды и, похоже, вообще не понял, о ком речь.

– Я продолжу, если позволите, – сказал Феликс. – Итак, как вам известно, в последнее время мы столкнулись с массой патологий беременности у женщин старше второго поколения. Столкнулись с новыми аномалиями, которые сложно выявить до рождения ребенка. Далее последовал бум самоубийств… Из всего этого напрашивается один вывод: природа нашла новый способ контроля человеческой популяции. Мы лишили ее излюбленного механизма естественного отбора – старения и смерти. Теперь в ход пошел другой способ сокращения численности.

– То есть вы хотите сказать, что население Земли нужно сокращать? – послышался все тот же гнусавый голос. – Но нас ровно столько, сколько нужно, сколько планета способна вынести и прокормить, разве не так? И при чем здесь самоубийства и патологии беременности?

– Патологии появились в результате того, что рожать стали женщины старше сорока и к тому же второго, третьего и даже четвертого поколения. Они получили в наследство от своих родителей массу самых разнообразных мутаций и, добавив свои, передают их своим детям. Это как снежный ком! Все больше и больше! Пока, наконец, организм вообще станет нежизнеспособным, – Феликса начинало трясти. Казалось, еще минута и по его белоснежному комбинезону раскаленными струйками побежит лава. – А самоубийства? Известно ли вам о так называемом парадоксе «лишних причин смерти»? – Феликс пересек зал несколькими шагами и в миг оказался возле умника, встал у него за спиной, как учитель над балбесом-учеником, и медленно, разделяя слова, объяснял: – Парадокс «лишних причин смерти» заключается в том, что снижение смертности по какой-то одной причине, например, старению, может сопровождаться ее повышением от других – например, от аномалий, не совместимых с жизнью, новой болезни или самоубийств. В результате – число умерших остается неизменным. Смерть собирает свою квоту, вне зависимости от наших усилий что-либо изменить. Это понятно?

– Понятно, – робко ответил выскочка, когда Феликс процедил последние слова прямо ему в ухо.

– Вот и славно, что понятно, – он снова направился в центр зала. – К тому же, мы наивно предполагали, что держим прирост населения под контролем. В рамках своих округов и прочих административных единиц – да. Но в рамках всей планеты… увы. До сих пор существует немало областей, где нет никакого контроля… ни рождаемости, ни смертности.

Монитор снова засиял. На этот раз там замелькали спутниковые снимки Африки, Антарктиды, Австралии, нескольких бывших стран, которые превратились в острова-изоляторы. Потом показали небольшую деревушку: низкие хижины, накрытые какими-то соломенными нашлепками, жались друг к другу под дырявой тенью деревьев. Возле домиков сидели чернокожие женщины, что-то выкрикивали, улыбались и махали в камеру руками с белыми ладонями. Рядом без штанов, в коротких рубашечках, а то и вовсе без них, босиком бегала детвора. Мальчонка в большой плетеной шляпе вышел из домика, испуганно глянул прямо в объектив и с криком понесся по улочке. Мужчины стояли у своих домов и смотрели настороженно.

– Вот, например, Африка, – Феликс комментировал видеоряд. – За последние пять лет численность местного населения на этом континенте удвоилась. Люди оправились после катаклизмов и войны, приспособились к новым условиям жизни и стали рожать детей. Прирост продолжается. Женщины там рожают, начиная с пятнадцати лет, а то и раньше. В одной семье в среднем трое детей и больше. По-другому им не выжить. Такая же ситуация на остальных клочках земли, где еще остались люди. Продолжительность их жизни невелика, но они успешно компенсируют это высокой рождаемостью. Так что, наш контроль численность населения планеты носит лишь местечковый характер. А последствия – глобальный. Там прибавилось, здесь – убавилось.

Над головами присутствующих осторожно высунулась рука. Все тот же мужчина робко, как в школе, сигнализировал о желании спросить или высказаться. Феликс кивнул.

– То есть, вы хотите сказать, что причина высокого уровня смертности у нас – это прирост населения там?

– Да.

– А при чем здесь самоубийства?

– Любая популяция саморегулирующаяся. Самоубийство – это сигнал к самоуничтожению ненужного, лишнего элемента. Я уже говорил, что большая часть суицидов приходится на старшие поколения, а также их современных потомков. Первых – как отживших свое, вторых – как накопителей мутаций.

Зал зашумел. Сагалов постучал по столу.

– Все обсуждения оставим на потом, – сказал он, – а сейчас продолжаем доклад.

– Собственно, у меня почти все – Феликс развел руками. – Мы вынесли решение посетить эти районы с целью хоть как-то снизить там прирост населения. Для этого создана специальная группа, которая уже на следующей неделе первой вылетает в Африку, в пробную экспедицию. Процедуру нановкрапления в тех условиях вряд ли удастся провести, да и местные жители не пойдут на это добровольно. Но вполне возможно стерилизовать хотя бы тех, у кого уже есть дети, и сделать это так, что они ничего не узнают. Это секретная экспедиция. Разглашать ее цели строго запрещено. Пока наши группы будут работать там, в Центре продолжится работа по решению проблемы с аномалиями беременности. Если не поменять систему, то скоро мы сможем забыть, как выглядит здоровый ребенок.

Я поняла, куда и зачем еду. Лишать чернокожих женщин счастья материнства. Под благовидным предлогом спасения жизни на земле. Сосредоточиться на докладе больше не получалось. Феликс закончил, сел рядом с Сагаловым. Выступали какие-то люди, зал то затихал, то взрывался дебатами.

На настольном мониторе под моими руками засветились слова: «Все будет хорошо. Просто поверь мне. Ф.».

* * *

Через три дня я уже паковала чемоданы. Препаршивое настроение с примесью страха и волнения делало сборы невыносимыми. Меня освободили от основной работы и приказали в полной готовности прибыть на первый уровень к лифтам ровно в шесть утра в понедельник. В запасе было еще двое суток, которыми я могла распорядиться по своему усмотрению.

Мама заботливо перекладывала вещи в чемодане по десять раз на день, засыпала меня советами и напутствиями, стараясь не выдать своего беспокойства.

– Ну вот, может, хоть загоришь немного, а то бледная как моль, – повторяла она. – Только, прошу тебя, будь осторожней с местными. Бог знает, что у них в голове.

Я послушно кивала, соглашаясь даже на теплый свитер, заботливо подложенный в чемодан. Не хотелось расстраивать маму и расстраиваться самой, но все равно любое упоминание о предстоящей поездке выводило из равновесия. Коллеги заходили пожелать удачи, просили привезти из далекого континента что-нибудь интересное и, похоже, втайне завидовали, что участие в экспедиции выпало мне. А я с удовольствием поменялась бы с любым из них и осталась бы в Центре, с мамой. Но списки участников были утверждены и подписаны все той же размашистой закорючкой «Сагалов М.С.».

В группу входило восемь человек из нашего Центра, три специалиста с филиалов, один наблюдатель с американского континента и пять военных. Из всего состава экспедиции я знала лично только двоих – Феликса и Ирочку из моего отдела, микробиолога и специалиста по инфекционным заболеваниям, чьи знания вполне могли пригодиться в условиях более чем жаркого климата. По плану, в африканском порту нас должен был встретить переводчик. Вот и весь состав. Маловато для экспедиции с такими грандиозными целями. Но, как утверждал Феликс, поездка была «пробной» и рассчитана только на один регион, а точнее на одно не очень большое поселение у истока Конго.

За день до отъезда всю группу собрали в овальном зале. Сам Сагалов пожелал нам успеха, ознакомил с инструкцией безопасности, велел Феликсу выходить на связь с Центром ровно в назначенное время. Далее мы три часа продремали на лекции по культуре и истории Африки, выполнили тестовое задание на знание нравов и обычаев местного населения и отправились в отдел вакцинации. Не привили нас, наверное, только от бактерий со случайно упавшего метеорита. От всей остальной заразы гарантировали стопроцентную защиту… с одной оговоркой – если зараза, которую мы вдруг подцепим, изучена.

Следующая «формальность» вообще повергла меня в шок. Добрый дядя Феликс подсунул каждому соглашение о том, что в случае любой травмы участнику группы полностью оплачивается лечение и выплачивается приличная компенсация. А если кого-то из нас случайно не станет на этой земле и это несчастье случиться во время экспедиции, то наши родственники получат кругленькую сумму в качестве возмещения ущерба. Также мы подписывались под тем, что обязуемся безоговорочно следовать приказам руководства, не разглашать материалы, связанные с целью, задачами и результатами нашей поездки, не подвергать себя и участников группы необоснованному риску, подчиняться внутреннему распорядку дня и все такое. Короче, мы обещали быть паиньками, чистить зубы, не пить из подозрительных лужиц, не дружить с бармалеями, дабы не опорочить честь и репутацию Центра.

Наступил «день Х». Мы собрались у лифтов, ведущих наверх, к настоящему солнышку. Феликс три раза пересчитал состав группы, проверил, все ли вещи на месте, и первым зашел в лифт.

Наверху нас уже ждала группа правительственной охраны и бронированный микроавтобус. Немного формальностей, и мы катились ко всем чертям по улицам просыпающегося города.

В автобусе все молчали и глазели в окна. И только охранники, теснясь на сидениях, не рассчитанных на их могучие габариты, серьезно смотрели перед собой, и, кажется, даже не моргали.

Когда любимый город остался лишь маленькой картинкой в заднем окне, коллеги зашевелились. Рядом со мной дремала Ирочка, забавно раскрыв рот. Как можно спать в такую минуту! Мы уезжаем, толком не знаем, куда и зачем, а она спит! Я осторожно потрясла ее за плечо, но в ответ получила лишь раздраженное мычание.

Оставив Ирочку в покое, я прислушалась к разговорам. Коллеги обсуждали что угодно – защитные кремы, купание в океане, назойливых насекомых и морскую болезнь – но не предстоящую работу. На миг мне даже показалось, что я преувеличиваю серьезность и опасность экспедиции, которую все почему-то предпочитали называть просто командировкой. Заводить разговор на эту тему мне было неудобно. Все равно, единственный человек, который точно знает, за чем мы едем, это Феликс. Ну, может, еще пятеро охранников, задача которых совершенно определена – следить за нашими тщедушными тельцами и, по возможности, доставить их обратно на землю обетованную в целости и относительной сохранности.

Вскоре мы прибыли в аэропорт. Оказалось, что вся необходимая аппаратура давно погружена на борт достаточно компактной летающей посудины, экипаж томится от безделья и готов к взлету. Пятеро охранников как-то неожиданно резво первыми выскочили из автобуса, грозно посмотрели по сторонам и выстроились в шеренгу от машины до самолета.

Без лишних церемоний мы быстро поднялись на борт и разошлись по отдельным кабинам. Перелет предстоял не долгий, но я предпочитала просто уснуть. Морская болезнь – моя беда. Ничего не помогает.

Я бросила сумку с личными вещами в багажный отдел и улеглась. Легкий шум и пляшущий комочек в желудке… значит, взлетаем. Сцепив зубы, я старалась думать о чем-нибудь отвлеченном, а не о том, что мы уже в воздухе и, по обыкновению, меня начинает мутить.

– Можно? – в кабину протиснулся Феликс.

– Заходи, раз уж пришел.

Феликс топтался у входа.

– Пойдем к нам в общий салон, – неуверенно предложил он.

– Нет, не пойду, меня укачивает. Я лучше посплю.

– Да что тут спать! Мы через пару часов будем на месте, – уговаривал Феликс, – пойдем. Ну, вставай, разлеглась тут! Там завтрак сейчас принесут.