Текст книги "Я. Не. Жертва (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
5
Черт, Ритка! Я тебя убью! – думала я, вихрем взлетая по широкой лестнице на второй этаж. Белов медленно шел за мной, со стаканом коньяка.
Одна дверь – пусто, вторая, третья – Риты нигде не было. Последняя дверь вела в спальню – огромную, шикарную. Но и там Риты не оказалось.
Я резко развернулась и с ужасом обнаружила, что Белов перегородил мне выход из комнаты.
– Где Маргарита? – сердце билось с ужасающей скоростью в предчувствии чего-то очень плохого.
Мужчина медленно закрыл дверь и кивком указал на окно. Я подскочила к окну и выглянула наружу: Александр Петрович усаживал упирающуюся Риту в машину. Словно в замедленной съёмке я видела как захлопывается за ней дверь, как медленно отъезжает такси – моя единственная надежда покинуть этот вертеп.
– Она уехала без тебя, – Белов стоял за моей спиной так близко, что я чувствовала тепло, почти жар, исходящий от него. – Глупая курица эта твоя подруга.
Я словно закаменела от ужаса.
– П…пожалуйста, – голос изменил мне, – разрешите мне пройти…. Я вызову такси снова…
– Зачем? Утром отвезу тебя сам.
– Мне нужно домой, – слова сами собой прозвучали жалобно и жалко.
Я смотрела в жесткое, красивое лицо и понимала, что хищника мои слова только раззадорят.
– Я же сказал, что ничего плохого тебе не сделаю, – он прижал меня к себе. – Будет хорошо. Еще и заработаешь.
– Нет! – я оттолкнула его и отскочила в сторону, – послушайте, я не та, за кого вы меня принимаете. Пожалуйста, мне надо домой. Прошу вас.
– Хватит! – он схватил меня за руку и грубо притянул к себе, впиваясь в мой рот поцелуем.
Я пыталась его оттолкнуть, задыхаясь от ужаса, но силы были совсем не равны.
Одним движением он опрокинул меня на кровать.
Наплевав на гордость, я завизжала во весь голос.
– Не трогай меня, не смей.
– Хватит орать, сука, – он крепко перехватил мои руки и прижал всем телом к кровати, протискивая между моими ногами колено и раздвигая их. Затрещала тонкая ткань платья, а потом я почувствовала, как слетело с меня и белье.
– Нет, – слезы душили меня, – нет, не трогай – я укусила его за губу.
От удара в голове зашумело, а в глазах потемнело. Никто никогда не поднимал на меня руку, и от резкой боли я на несколько секунд потеряла способность сопротивляться, чем и воспользовался насильник. Он резко перевернул меня на живот, развел мои ноги и я почувствовала дикую, непереносимую боль от грубого вторжения в тело.
Сил кричать просто не осталось, слезы лились из глаз, я до крови закусила губы, мечтая только об одном, чтобы эта пытка закончилась. Снова, снова и снова, он рыча брал меня сначала сзади, потом перевернув на спину.
Не знаю, сколько это продолжалось, время для меня остановилось. Осталась только боль, дикая, непереносимая, от которой останавливалось дыхание. Мне хотелось потерять сознание, но даже этого сделать не могла. Я чувствовала, как он зарычал и упал на меня, тяжело дыша.
– Какая ж ты сладкая, – прохрипел он, поднимаясь, – тебе хорошо?
До меня с трудом доходили его слова. Хорошо? Мне хорошо? Мне хочется сдохнуть от боли и унижения. Закончились мои мучения или….
– Вот блядь! – услышала я его потрясенный шепот, – суука, ты что ж, целкой была?
Мне с трудом удалось перевернуться на бок, едва сдерживая стоны – казалось во всем теле не осталось ни одного живого места. Свернулась калачиком, не сдерживая рыдания. От одежды не осталось ничего, как и от белья, но сил не было даже попытаться прикрыться хоть чем-нибудь. Тело сотрясала ужасная дрожь, голова гудела.
– Тебе нужно в душ, – слова донеслись до меня словно откуда-то издалека, но реагировать я не хотела. Пусть меня оставят в покое, дадут умереть спокойно.
Сильные руки силком поставили на ноги и повели в ванну. От боли я все время падала, но эти же руки не давали мне осесть на пол.
Небольшое облегчение принесла горячая вода, мгновенно ставшая ярко-алой, но успокаивающая боль. Сквозь шум душа, я слышала как тихо материться Белов, смывая с меня следы собственного преступления. Все равно – сидеть и сидеть бы под этой водой. Но и на этот раз мне не дали покоя, а подняли на ноги, старательно вытерли и повели куда-то.
– Лежи спокойно, – приказал Белов, укладывая меня на что-то мягкое. Я и не думала сопротивляться, мне было все равно. Когда тело окутала теплая пелена, стало почти хорошо. Интересно, так выглядит смерть? Теплота и темнота, которая, наконец-то, забрала меня к себе.
6
Еб….ть! Как же так вышло?
Я посмотрел на хрупкое тело девушки, лежавшее на моей кровати и свернувшееся клубочком. И кто бы мог подумать, что деваха с такой внешностью и таким возрастом могла оказаться целкой? Да нынешние бабы рождались уже распакованными и отбитыми на голову, хотя некоторые и корчили из себя невинность.
Блядь! Не померла бы, только трупа в собственной кровати мне еще не хватало.
Я сел на край постели и залпом выпил оставшийся в стакане коньяк.
Красивая, очень красивая, той самой красотой, которая привлекала меня больше всего – тонкая, изящная, хрупкая, белокурая, с большими глазами – все как я люблю. Я как ее тогда в кафе увидел, так сразу понял – моя. И только моя. Сколько захочет денег дам, но она окажется у меня в постели. Благо мои возможности позволяли мне кое-какие капризы, даже довольно дорогие и редкие. В тот же вечер пробил ее немного, хорошо, что ее подруга-курица язык за зубами держать вообще не умеет – все, что надо растрепала. Студентка, семья простая, мать да она, деда и бабку в прошлом году похоронила, ни связей, ни знакомств – тоже хорошо, ни лишних денег – просто отлично. Такие довольно легко сдаются, кому нравится жить во всем себе отказывая. А я человек щедрый, если со мной хорошо, то и я не обижаю.
Все шло просто замечательно, до сегодняшнего вечера. Сама согласилась, сама приехала. А потом началось: мне надо домой, простите ваши рыла не для моей персоны. Ненавижу, когда девки меня динамят. Да и подруженька ее из таких же: Сашку прокатывает уже месяц. Но с той опаснее связываться, – Сашке, не мне, – у той родители шум поднять могут. Вот и зассал Петрович. Посадил динамо в такси и отправил восвояси. А я свою кошечку не упустил. Вот только и подумать не мог, что испугалась она не в шутку. А когда сопротивляться начала – вообще башню от злости снесло. Я как ее обнял, так понял, что кончить в штаны как пацан могу, сил сдерживаться не было.
Лежит, дрожит, крови было столько, словно я ее тут убивал, а не трахал.
Нет, страха не было, ничего эта пигалица против меня сделать не сможет. Да и как, если там внизу вся верхушка областных силовиков гулеванит, прокурора только нет (эту гниду я к себе близко не подпущу). Но вот….
Я ее и сейчас хочу. Даже такую жалкую и сломанную. Я ведь только первый голод утолил, еще хочется. Но сейчас трогать нельзя, действительно можно милашку покалечить. А калечить ее не хотелось – я снова плеснул себе коньяка – она мне здоровая нужна. Такая, чтобы полностью мне покорилась, чтоб ждала меня в постели, распустив волосы и смотрела с желанием.
Дрожит, не смотря на теплое одеяло. Укрыл еще пледом и вышел, закрыв дверь на ключ – не хватало, чтобы кто-нибудь из пьяных рыл на нее случайно налетел. Им шлюх хватит, а мою девочку я трогать не дам.
Спустился вниз и тонко намекнул гостям, что пора всем свалить из моего дома. В принципе, они уже и сами собирались, я только их немного поторопил. Через час разъехались все, кроме одной из шлюшек – блондинистой бляди, которой велел остаться. Еле дождался ухода гостей, как завалил ее прямо в холле, отыгрываясь за мою красотку, спящую наверху. Вот уж где оторвался по полной, что даже прожжённая шлюха пощады запросила. А перед глазами – огромные серо-голубые глаза в обрамлении длинных ресниц.
Заснул там же на диване, среди бутылок, жратвы и раскиданных подушек. Сквозь сон слышал как ушла шлюха, забрав деньги со стола, оставленные для нее. Молодец, сама ушла, тихо, не побеспокоив, оставив меня дома один на один с моей куколкой.
Утром проснулся с головной болью – все-таки коньяк дал о себе знать. Но в первую очередь понимал, что нужно проверить девчонку на верху. Она не спала, лежала в кровати и смотрела куда-то в окно.
– Доброе утро, – я поздоровался, с тревогой глядя в бледное, почти серое лицо. Она вздрогнула, сжалась в комочек под моим взглядом. Под глазом за ночь налился качественный синяк, синяки были и на тонких запястьях – да, вчера я знатно перестарался.
– Я хочу домой, – едва слышно прошептала она бледными губами.
– Собирайся, поехали, – кивнул я.
Хороша, даже сейчас хороша.
Осторожно встала с кровати, пошатываясь.
– Моя одежда…
Кинул ей свою футболку и старые спортивные штаны, в которых она, естественно, утонула. Но ни слова не сказала, просто оделась, придерживая живот. Похоже, все-таки придется съездить к врачу, слишком уж бледна девчонка.
Привез ее в ведомственную больницу и черным ходом провел к Нинке – та не раз наших сотрудниц (да и не только) осматривала. Конечно, не частная клиника, но зато тихо, спокойно и под контролем. И никто ничего не узнает – нам с куколкой лишние сплетни ни к чему. Нинка – тетка, конечно, склочная, но язык за зубами держать умеет.
– Давай, проходи, – хрипло велела моей красавице. – А ты здесь жди, кобель.
Минут через десять из кабинета раздался тихий стон и грубый голос Нинки, велевшей девчонке заткнуться. А еще минут через пятнадцать она и сама вышла.
– Ну ты и мудак, – закуривая сообщила горгулья, – порвал девку не слабо. Я ее там подзашила, ниче, переживет. Все через такое проходим. Но дней десять ее не трогай.
– Вот блядь, – я не удержался. Надеялся с куколкой порезвиться скоро, а тут такой облом – мне же командировка предстояла. – А может пораньше?
– Совсем дебил, да? Тут и так на 131 тянет… Совсем хочешь ее искалечить?
Не хочу.
– Ты хоть презиком пользовался?
Я смял сигарету, бросил на выщербленный плиточный пол и кивнул.
– Давай живее, – в приоткрытую дверь, прикрикнула на Ольгу Нинка, – вишь, кисейная барышня. Давай, шевели жопой.
– Эй, полегче, – рыкнул я на старую ведьму.
– Что, попробовал молодое мяско – голову сорвало? – ехидно прошипела карга в ответ.
Вот что с этой старой сволочью сделаешь? И ведь не уволишь – слишком много знает, слишком много повидала, да и услуги ее неоценимы – вон, все бабы наши к ней на аборт бегают, да и мы, порой, нуждаемся в услугах. Ей одной и можно так говорить – она мусор из избы не выносит, но и за словом в карман не лезет. А, и черт с ней.
Куколка вышла из кабинета медленно, хромая. Но снова ни слова не сказала – словно нас тут не было совсем. Ее молчание начинало уже напрягать – как бы глупостей не натворила.
Доехали до ее дома – огромного многоквартирного монстра, одного из тысяч в нашем городе. Остановился у подъезда, но выйти ей не дал – сразу нужно было расставить все точки.
– Слушай, малышка, – она на меня не смотрела, – понимаю, все пошло не так как планировалось. Но ты глупости не вздумай творить. Сама приехала, сама в спальню зашла, тебе ведь это понятно? Пойдешь в ментовку – данные о тебе у меня на столе будут через пол часа. Так что глупости из башки своей блондинистой выброси.
Она упорно молчала, глядя перед собой. Это злило, но я взял себя в руки.
– Отдохни, расслабься, – протянул ей внушительную пачку зелени, значительно больше того, что обычно даю дамочкам за ночь, – я тебя не забуду.
Посмотрела на меня и дернулась.
– Выпустите меня, – голос был тихим и без эмоциональным. Я погладил ее по растрепанным волосам.
– Спокойнее, куколка, – она сводила меня с ума, хотелось зажать ее волосы в кулак, впиться губами в губы, и целовать, пока пощады не попросит, но она смотрела на меня как затравленный зверь.
– Ладно, – я убрал руку, – бери деньги и без глупостей.
– Пустите меня, – тупо повторила она, игнорируя пачку долларов.
– Упрямая, – не знаю, нравилось мне это или нет, но определенно было интересно. – Иди. Скоро увидимся, куколка.
Разблокировал машину и подождал, пока выйдет и дойдет до подъезда. Сам выходить не стал – не хватало еще мордой светить в этом дворе.
Ничего, куколка, никуда ты от меня не денешься. И не таких обламывал, и все в итоге оказывались в моей постели, причем по своей воле. Не ты первая и не ты последняя. Но сейчас ты моя, только моя. И метку на тебе свою я оставил.
7
Только оказавшись в подъезде, я почувствовала себя в относительной безопасности и едва не сползла по стене. Меня затрясло так, что сумка с вещами выскользнула из рук и со стуком упала на бетонный пол, было тяжело дышать – я практически задыхалась, а сердце стучало с какой-то ненормальной скоростью. Ужас – это чувство затопило меня полностью, затмив все остальные. С ужасом я встретила утро, ужас сковал все мое истерзанное тело и заставил сделать все, что требовало чудовище, сломавшее мне жизнь. Когда я проснулась, когда увидела его в спальне, когда услышала этот голос, мне показалось, что внутри меня все заледенело, я боялась сказать лишнее слово, боялась хоть на секунду привлечь к себе его внимание. Молчала, сдерживая себя даже тогда, когда он привез меня в то кошмарное место, больше напоминающее мясной цех, чем больницу, молчала, когда страшная и грубая бабища нагло лезла в меня, зашивая на живую и комментируя свои действия оскорбительными выпадами, молчала, когда он предложил свои поганые деньги, промолчала даже, когда снова протянул ко мне руки. Молчала, надеясь на одно – скоро это все закончится, и я окажусь дома, в безопасности. И больше никогда, никогда не увижу его.
Его последние слова разбили все мои надежды.
Нужно было взять себя в руки и дойти до квартиры – не хватало еще, чтоб меня в таком виде увидели соседи. Я должна, просто обязана ради себя, ради мамы пережить весь этот кошмар так, чтобы никто ничего не узнал и не рассказал ей – она этого не переживет.
– Боже мой! Ольга, – ахнул надо мной знакомый голос той, кому на глаза совсем попадаться не следовало. Каратаева Лариса Петровна – подруга мамы и по совместительству – методист нашего факультета и секретарь декана, проживающая на этаж выше нас, гроза и ужас химического факультета, гоняющая студентов как сидоровых коз, сторожила секретариата, пережившая трех деканов и двух ректоров. Про нее у нас говорили: деканы приходят и уходят, а Ларочка остается.
Как могли подружиться две столь не похожие друг на друга персоны, как мама и Лариса – ума не приложу, однако факт остается фактом: прямолинейная и хамоватая, но по-своему добрая тетка стала частым гостем в нашем доме. Сначала я восприняла эту странную дружбу не очень-то хорошо, тем более, что сдержанностью и деликатностью Лариса Петровна не отличалась, но видя, как рада мама, которая разорвала отношения со всеми нашими родственниками, после смерти бабушки и деда, смирилась. Тем более, что как бы не любила Лара сплетни, ничего лишнего она маме не доносила и на меня не пожаловалась ни разу (хотя было за что, положа руку на сердце).
Сейчас она стояла надо мной и в глазах ее читались недоумение и шок.
– Девочка моя, – голос Ларисы внезапно стал мягким, – боже, кто это сделал? Пойдем, милая, пойдем домой.
Она взяла меня под руку, помогая встать, потом собрала выпавшие из рук вещи.
– Давай, хорошая моя, давай, – поддерживая, завела в лифт и нажала кнопку на нужный этаж. – Сейчас будем дома, ты сможешь лечь.
От столь непривычных воркующих интонаций, мне стало немного легче. Как бы там ни было, но справляться с этим кошмаром одной, было не просто.
Мы дошли до квартиры, она помогла мне с ключами – руки тряслись и я никак не могла попасть в ключом в замок, а дома помогла раздеться и добраться до кровати.
Она хлопотала надо мной, как над младенцем, как над родной дочкой, и от ее голоса становилось немного спокойнее, ужас отступал, а на его место приходили отупение и пустота. Полная, холодная, всеобъемлющая. Безразличие. Усталость. И боль. Много боли.
Я зарылась с головой в одеяло, вдыхая полной грудью запах дома, родного, надежного убежища, из которого не хотелось вылезать. Никогда. Хорошо было бы остаться вот так навсегда. Без мыслей, без чувств.
– Лариса Петровна, – прошептала я, чувствуя, как женщина присела ко мне на кровать, – ничего не говорите маме.
– Никогда, девочка моя, – пообещала женщина, гладя меня по голове, – никогда. И тебя сейчас не оставлю. Слышишь?
– Угу, – я закрыла глаза, позволяя себе провалиться в темноту родного дома.
Где-то вдалеке от меня звонил телефон, слышался голос Ларисы, которая весело отвечала маме, что я отдыхаю после хорошего вечера, потом был аромат блинчиков и горячего кофе, которой Лара заставила меня выпить. Была какая-то добрая и ласковая женщина, бережно и аккуратно осмотревшая мое измученное тело, качая головой – до меня донеслись обрывки фраз и слов, наполненные горечью и злостью. Был горячий, обжигающий душ – принесший небольшое облегчение от боли и нервной дрожи. Был теплый халат и плед, мягкие подушки и легкий массаж шеи и головы, снимающий часть напряжения. Были тихие, ласковые слова, смысл которых я не понимала, но они успокаивали меня одним своим звучанием. Много чего еще было, только слез не было – их я все оставила в том страшном доме. Внутри стало холодно и пусто.
8
Через несколько часов боль стала отпускать, подействовали лекарства, выписанные врачом Ларисы, той доброй и деликатной женщины, что осмотрела меня уже дома. Я сама могла вставать, ходить и даже снова побывала в душе. Лариса не оставила меня и в воскресенье.
В понедельник утром я осторожно и медленно начала собираться в университет. Не хотела оставаться дома, не хотела жалеть себя, не хотела помнить.
– Леля, девочка, останься сегодня дома. Я скажу Мохову, что ты заболела, да и справка есть. С ОРВИ, – пояснила Лариса, когда я с ужасом посмотрела на нее, – не переживай.
– Нет, Лариса Петровна, я должна пойти, – голос у меня был чужим, тихим и сухим. – Нельзя вечно прятаться. Я справлюсь.
– Справишься, – кивнула женщина, заплетая мне косу, – ты – справишься. Еще в субботу думала, что сломали тебя, а сегодня знаю – хер им на воротник, чтобы шею не терло.
Совместными усилиями мы замазали и огромный синяк на половину щеки и я, наконец-то. рискнула посмотреть на себя в зеркало. Потухшие, покрасневшие глаза, тусклые волосы, бледная, шелушащаяся кожа – выглядела я отвратительно. Ничего, не нужна мне ни красота, ни яркость, хватит уже, наигралась. Самое важное сейчас пережить и забыть все, что произошло несколько дней назад.
Эта мысль заставляла каждый последующий день подниматься утром, чистить зубы, пить кофе и ехать на учебу, говорить с мамой по телефону (пришлось солгать ей про ОРВИ и не показываться с разбитым лицом), с приятелями в университете. Я просто делала постоянную последовательность действий, заставляя себя привыкнуть к условной стабильности новой жизни. К большому счастью, в университете я ни с кем близко не дружила, кроме Ксюхи, поэтому мало кто заметил мое состояние, разве что синяк на лице вызвал кое-какие вопросы. Но если она и не поверила версии, что я упала со стремянки и ударилась головой, то все равно в расспросы не полезла, видимо понимая, что я ничего ей не скажу. Как не спрашивала и почему я игнорирую звонки и сообщения от Риты. Разве что опекала меня эти дни сильнее, чем когда бы то ни было.
– Держи, – бросила она мне тетрадь, – тут последняя лаба по физике. Я все подготовила, сделала, пойдем вечером, после лекции, сдавать? Ты ведь на последнюю лекцию останешься?
– Да. К маме сегодня не поеду – как ей на глаза показаться с таким видом? Вроде пятница, прошла уже неделя, а лицо все еще болит. Спасибо, – вымученно улыбнулась я, – что б я без тебя делала?
– Провалила бы физику, – констатировала она сей факт. – Пошли, найдем свободную аудиторию и там посидим, у тебя есть время подготовиться.
Нашу тихую зубрежку прервал громкий телефонный звонок. Рита не оставляла попыток связаться со мной. Но ее звонки вызывали глухую злость и отвращение.
– Не ответишь? – тихо спросила Ксюша.
– Не хочу, – я скинула звонок и отключила звук.
– Какая кошка между вами пробежала? – подруга осторожно подбирала слова.
Я посмотрела на нее.
– Подлостью эту кошку зовут, – все же ответила, вздохнув, – давай, объясни мне еще раз эту задачу, я вообще не понимаю эти цепочки…. Последовательные, параллельные…. Как это вообще понять?
Как не странно, в этот раз погружение в физику дало мне возможность на время вообще забыть о своих проблемах. Ксюша, с поистине ангельским терпением пыталась вбить в мою голову самые примитивные знания, чтоб создать хотя бы видимость знания. И на лекцию Пятницкого я шла почти подготовленная. Как странно, раньше я так волновалась перед лекциями, надеялась, что Пятницкий не обратит на меня внимания и я не стану снова мишенью его шуточек по поводу лампочек и блондинок. А сейчас….
Сейчас мне было все равно. Все его шутки и придирки стали казаться чем-то далеким и не существенным. Хотелось быстро сдать зачет и забыть про физику до экзамена.
Мы сели, как всегда, подальше от кафедры, стараясь стать невидимками. Как назло, ближе к вечеру, когда на улице стемнело и включили яркий свет, у меня заболела голова и побитая щека. Невольно я поморщилась и потерла себе лицо.
Пятницкий посмотрел на меня, скользнул взглядом по щеке и…. ничего не сказал, только нахмурился. И продолжил лекцию, на этот раз оставив зрителей без ожидаемого спектакля.
После лекции Ксюха, взяв на себе ведущую роль, подошла к нему.
– Геннадий Иванович, можем мы сегодня сдать последнюю лабораторную? – неуверенно спросила она. – Если у вас есть время. Мы полностью готовы.
Пятницкий отвлекся от сбора своих вещей и посмотрел на нас. Я отвела глаза, ожидая новых насмешек и злословия, но – о чудо! – он просто кивнул и указал глазами на парту.
– У меня есть пятнадцать минут, – сухо сообщил он.
– Мы успеем, – уверила его моя подруга, на ходу доставая тетради. Я последовала за ней. Щека болела все сильнее и мне уже с трудом удавалось сдерживаться и не морщиться. Надо было хоть Немесил выпить перед лекцией, что ли….
Ксюха бодро начала рассказывать тему, а я лишь кивала вслед за ней, стараясь сконцентрироваться и не потерять нить разговора, в случае, если вопросы будут адресованы мне. Но вопросов не последовало.
Пятницкий внимательно смотрел на нас, даже не глядя на нарисованные нами схемы и формулы, не проверяя расчетов. А потом внезапно спросил.
– Соколова, кто это сделал?
Что?!
Мне показалось, что я ослышалась. Ксюха замерла с открытым ртом.
– Кто это сделал? – жестко, даже зло, повторил Пятницкий, – кто тебя ударил?
У меня от ужаса перехватило дыхание.
– Что? Что…. – я начала заикаться, – нет, это… я упала… со стремянки. Лампочку вкрутить пыталась, – боже, как же жалко звучали мой голос и мои слова.
– Держишь меня за идиота? Думаешь, я не знаю, как выглядит удар? Причем кулаком. Кто это сделал? – он протянул руку и коснулся моего синяка. Легко, едва заметно, кончиками пальцев, но мне и этого было достаточно. Я отшатнулась от него и резко перехватила за запястье.
– Не смейте трогать меня! – почти прокричала я, крепко держа его за руку.
Рукав длинного свитера соскользнул с моей руки, открывая взгляду и подруги и физика следы на запястьях – зелено-фиолетовые, позорные. Я почти забыла о них и потеряла бдительность. На долю секунды мы все трое молча уставились на синяки.
– Леля….. – прошептала Ксюха, закрывая рот рукой.
Меня затрясло, из глубины души поднимался дикая, всеохватывающая ярость. Всю неделю я пыталась хоть как-то восстановить свой мир, равновесие, а тут, всего за несколько минут все усилия полетели к чертовой матери.
– Это не ваше дело! – почти пролаяла я в ярости – Не ваше чертово дело, ясно?
Пятницкий, весь белый и злой, освободил свою руку от моего захвата.
– Давайте зачетки, – тихо сказал он и быстро расписался в книжечках, поставив такой желанный для меня зачет.
Выхватив у него документы и схватив сумку, я ни слова не говоря вылетела из пустой аудитории и побежала прочь по длинному коридору.
– Леля! – кричала мне вслед Ксюха, пытаясь догнать меня, – подожди!
Но я не хотела сейчас говорить даже с ней. Не хотела ничего объяснять или оправдываться. Враз в голове вспыхнуло множество смешанных и ярких чувств: гнев, даже ярость, страх, презрение, злость, обида и много чего еще. Словно то, что произошло в классе, прорвало плотину пустоты и боли. Я задыхалась, чувствуя себя рыбой на воздухе.
Сбежала по лестнице на первый этаж и внезапно остановилась. В холле, возле буфета, меня ждала Рита.
– Ты! – прошипела я.
– Оль, пожалуйста, давай поговорим, – она умоляюще смотрела на меня, но мои глаза застилала пелена ненависти.
– Что тебе непонятно, Рита? Я не хочу, не желаю тебя больше знать и видеть!
– Послушай, я не виновата….
– Конечно! Это ведь я бросила тебя в том кошмарном доме, это ведь я забила на твою безопасность! Это ведь я не вернулась обратно и не забрала тебя, так, Рит? Ах, нет, простите, все было наоборот! – на мои крики обернулись все те немногие студенты, кто еще оставался в холле, но мне уже было плевать.
– Оля, я…. Ты не понимаешь…. Мне запретили.
– А ты и послушалась, – внезапно мне стало смешно. Я смотрела на нее, такую жалкую и растерянную, и видела насквозь всю ее лживую и трусливую натуру. Увидела ее завистливость и эгоизм, ее самоуверенность и глупость, увидела все то, чего раньше старательно не замечала, потому что любила.
Я смотрела на нее и понимала, что никакие сказанные ею слова не заставят меня забыть то, что я увидела. Понимала, что дружбе пришел конец – окончательный и бесповоротный и ничего, абсолютно ничего в этом мире уже не исправит этого.
Она что-то лепетала в свое оправдание, а мне становилось все жарче в груди, все сложнее не сорваться и просто не покрыть ее матом, не вцепиться ей в волосы, выплескивая из себя скопившуюся во мне горечь и злость.
– Уходи, – почти шепотом приказала я. Но мой шепот был похож на крик.
Она замолчала, глядя на меня полными фальшивых слез глазами и попятилась.
– Уходи! – повторила я, – пошла вон!
Чьи-то руки вцепились в меня не давая сорваться окончательно. Я хотела стряхнуть с себя раздражающее препятствие, но руки держали крепко.
– Не надо, Леля, пожалуйста, – шептала Ксюха, крепко держа меня за плечи.
– Маргарита Ракова! – жесткий, хлесткий, злой и холодный голос Пятницкого прогремел на весь холл. – Если мне память не изменяет вы учитесь на юридическом факультете?
– Д…да, – прошептала Ритка.
– Вы корпусом ошиблись! – отчеканил Пятницкий. – Еще раз увижу вас здесь, поговорю с вашим деканом, может вы решили перевестись?
– Н…нет… простите, – Рита резво развернулась и почти бегом вылетела прочь.
Я тяжело дыша оперлась на руку Ксюхи. Внезапно из глаз хлынули слезы, я с трудом сдержала рвущиеся наружу рыдания. Но как ни странно со слезами уходили и ненависть, и злоба, и боль, и отчаяние. Пришла усталость и…. облегчение. Мы обе сели на ступеньки, и я уткнулась лбом в плечо подруги.
Дышать стало легче, я почти справилась.
– У тебя кровь, – заметила Ксюша, кивая на мои пальцы, на которых я содрала несколько заусениц.
– Фигня, – голос звучал гнусаво, – хреново вышло….
– Да ладно, мы девочки – нам можно.
– Много людей нас видели?
– Не, время-то позднее. Да и попадаться под горячую руку Пятницкого дураков нет. Он когда взбесился, все вмиг испарились.
– Он ушел?
– Да, когда Ритка ускакала, оделся и ушел.
– Черт, я облажалась, Ксюх. По полной облажалась. Со всех сторон, куда не посмотри.
– Ну, я бы так не сказала. Все мы лажаем, время от времени.
Я положила голову ей на плечо. Говорить не хотелось, все было понятно и без слов.
