Текст книги "Ада Даллас"

Автор книги: Верт Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

СТИВ ДЖЕКСОН

Самые огромные двери легко раскрываются на маленьких шарнирах; пустяковый случай может совершенно изменить ход истории. Вот так же дело Джорджа Персонна круто изменило судьбу Ады Даллас, а вместе с ней судьбу штата и многих его жителей, в том числе и мою судьбу.

Джордж Персонн был всего-навсего бакалейщиком в сент-питерском округе. Его имя впервые всплыло на поверхность, когда он отказался уплатить соответствующий взнос на расходы, связанные с выборами на должность шерифа Сент-Питерса (кандидата той самой организации, которую оставил после себя Сильвестр Марин и против которой, как ни удивительно, резко выступил Томми Даллас).

Если бы Джордж Персонн, отказавшись внести деньги, попридержал язык за зубами, все обошлось бы благополучно. Он был слишком ничтожен, чтобы тратить на него время и усилия. К сожалению (для него самого), Персонн принялся кричать о своей независимости, и тогда бакалейщику тактично напомнили, что банк Сент-Питерса в свое время предоставил ему заем под залог его лавки.

Потом Персонн совершил вторую ошибку. По крайней мере для него она обернулась очень серьезной ошибкой, хотя в конечном итоге могла бы принести большую пользу, но только ему уже не пришлось в этом убедиться.

Ошибка эта заключалась в том, что он обратился за помощью в новоорлеанскую газету, которая уже много лет воевала с сент-питерской организацией. Газета не преминула раздуть историю. Три дня подряд она печатала его рассказ под огромными заголовками, публиковала интервью с ним, в результате чего никому доселе не известный Джордж Персонн стал (на три дня) своего рода Георгием Победоносцем, поражающим дракона. Затем, как и полагается, он стал вчерашней новостью, интерес к нему погас, со страниц газеты исчезли всякие упоминания о нем.

Персонн не сразу примирился с потерей популярности. Некоторое время он продолжал толкаться в редакции. Сначала газетчики внимательно выслушивали его и даже кое-что записывали в свои блокноты, потом выслушивали, но не записывали и старались побыстрее от него отделаться. Потом его визиты стали заканчиваться в приемной дежурного секретаря, а тот тактично и вместе с тем решительно выпроваживал его.

И вот наступил момент, когда Персонн остался наедине с организацией политиканов округи, разумеется, входившей теперь в организацию Ады. Коль скоро он решил сделать свою особу символом сопротивления, у политических гангстеров не оставалось другого выхода, как с ним разделаться.

Банк воспользовался тем, что Персонн просрочил возвращение займа, и отобрал у него лавку. Персонн тщетно пытался устроиться куда-нибудь на работу – всюду ему указывали на дверь, государственные органы и частные благотворительные организации отказали в выдаче пособия его семье.

Позже я узнал, что политиканы предложили ему выступить с публичным покаянием, объяснить свое поведение тем, что его-де совратили негодяи-газетчики. Только в этом случае, заявили Персонну, он может рассчитывать на милость и даже вознаграждение.

Персонн мог бы в любое время покинуть штат.

Он не воспользовался ни той, ни другой возможностью.

Он достал из-под прилавка ничуть не впечатляющий пистолет 22-го калибра, пошел домой и застрелил сначала четырехлетнюю дочь, потом семилетнего сына, потом жену и наконец себя.

Он опять оказался в центре внимания. Газеты подняли невероятный шум: громадные заголовки на первых полосах, фотоснимки семьи в счастливые времена, снимок пистолета, рисунок художника, попытавшегося изобразить подробности трагедии. Покровительствовавшая ему (в течение трех дней) газета опубликовала на первой полосе передовую, возложив всю вину на Аду и сент-питерскую организацию и потребовав строжайшего расследования.

Я посвятил происшествию одно из своих телевизионных выступлений, предприняв отчаянную попытку всячески приуменьшить его значение. Что за дурак? – думал я. Почему он не выбрал любую из других возможностей?

Вероятно, он был в том состоянии, когда трудно выбрать правильный путь. Что заставило его взяться за пистолет? Упрямство? Тупость? Или желание выразить свой протест любым, даже таким страшным способом?..

Дурак он, и больше ничего.

Во всяком случае, утром на следующий день я попросил Д. С. принять меня. Я хотел заявить ему, что изменил свое решение и согласен участвовать в кампании, направленной на свержение администрации штата. Но только сначала я должен сам сказать об этом Аде.

РОБЕРТ ЯНСИ

– Размазня! – воскликнул я. – И от начала и до конца круглый болван!

– Не он один такой, – заметила Ада.

Наш разговор происходил на другой день после того, как этот прохвост из Сент-Питерса перестрелял свою семью и застрелился сам.

– Ну и типы там подобрались, – покачала головой Ада. – Ведь он так бы и остался никому не ведомым бакалейщиком, если бы его не трогали. А теперь...

– Откуда им было знать, что он покончит с собой?

– Надо было предвидеть. Мало того, я специально предупредила их не трогать лавочника. Правда, накануне смерти. Видно, слишком поздно. – Ада расхаживала по кабинету, уставившись в пол. – Надо было предусмотреть, что такое может случиться. Шумиха началась, и теперь попробуй угадай, когда и чем все кончится. Это как круги на воде от брошенного камня – расходятся все дальше и дальше.

– Он сам виноват, и скоро о нем все забудут. Никто не посмеет нас обвинять, – сказал я.

– И тем не менее уже обвиняют. – Она нахмурилась, быстро подошла к стене и резко повернулась. Брови у нее сошлись на переносице, а в потемневшем взгляде появилось что-то твердое. – Обвиняют только нас, и никого другого.

– Да перестань ты думать об этом! Что они могут нам сделать?

Ада молча отвернулась. Я подошел к ней, обнял и попытался повернуть к себе, но она отстранилась.

Я понял, что сейчас ей не до меня.

– Бедняга! – наконец сказала она. – Жалкий дурачок!

СТИВ ДЖЕКСОН

Я позвонил Аде, договорился, что она примет меня в официальном порядке, и отправился в Капитолий.

– Сейчас четыре часа, – сказала она, едва я закрыл за собой дверь. – Почему бы нам не пойти и чего-нибудь выпить?

– Я предпочел бы уклониться.

– Вот как? – Ада слегка улыбнулась, но в голосе у нее проскользнула озабоченность. – Если не ошибаюсь, тебя привело ко мне какое-то серьезное дело?

– Вот именно.

И я рассказал ей о причинах своего визита.

Когда я окончил, в кабинете долго стояла тишина. Ада смотрела в окно на крыши домов, раскинувшихся под высоким безоблачным небом.

– Стив, – заговорила она, все еще не поворачиваясь, – ты поверишь, если я скажу, что не имею к этому никакого отношения? Ты поверишь, что за день до происшествия я предложила им оставить Персонна в покое?

– Да, поверю.

Ада с признательностью взглянула на меня.

– Спасибо. Так оно и было на самом деле.

– Верю, – с трудом произнес я.

– Почему же в таком случае ты хочешь выступить против меня? – Глаза ее блеснули в свете лампы.

– Не против тебя лично, – только и смог ответить я.

– Следовательно, против меня как губернатора? – Она нехотя улыбнулась. – Против моей администрации? Да?

– Да.

Ада покачала головой не то устало, не то печально, и мне захотелось как-то оправдаться в ее глазах.

– Твои действия вызывают последствия, которые невозможно предугадать. Я знаю, ты не хотела, чтобы люди убивали своих жен и детей, а потом самих себя. Я знаю, ты не хотела предоставлять свободу действий маньяку в полицейской форме. И знаю, у тебя и в мыслях не было, что может произойти то, что произошло. Беда в том, что нечто подобное будет происходить и дальше.

По губам Ады снова проскользнула улыбка, и я вдруг заметил, что она уже не молода, что годы неумолимо берут свое.

– Стив, неужели ты думаешь, что с моим уходом что-нибудь изменится? Что воцарится благоденствие, о котором говорится в учебниках по социологии?

– Нет, не думаю. Но уверен, что генерал Роберт Ян си не будет пользоваться такой бесконтрольностью. Если бы хозяйкой положения была ты, все могло бы идти иначе. Но ты уже ничего не в силах сделать. Ты привела в движение колеса, а остановить их не в состоянии. Единственный способ – это сломать всю машину.

– Ты хочешь сказать: сломать Аду Даллас, не так ли? – опять улыбнулась она.

– Я уже пытался объяснить. Не тебя лично. Но тебя как главу администрации...

– Да, но ты можешь и без этого погубить меня в любое время. Тебе достаточно открыть рот, чтобы послать меня на электрический стул. Но ты этого не сделаешь.

Я ничего не ответил.

– Ты можешь погубить меня, если заговоришь и еще кое о чем, однако и на это ты не решишься. Ты будешь отчаянно пытаться помешать моему переизбранию на следующий срок, используя любую возможность, и в то же время безропотно пойдешь на казнь, но никогда не используешь то, что может мгновенно меня погубить... Стив, Стив! Таких, как ты, больше нет на свете. – Ада покачала головой, одновременно улыбаясь и плача. – Нет! – Она с силой схватила меня за руку и хотела, видимо, поцеловать, но не решилась. – Ну, что ж, давай, давай.

Ничего не видя от душившего меня волнения, я повернулся и направился к двери.

– Стив... – позвала Ада.

Я остановился и взглянул на нее. В холодном свете ламп дневного освещения на щеках у Ады поблескивали влажные дорожки.

– Возможно, ты и прав, – прошептала она.

Одной рукой она держалась за спинку стула так крепко, что побелели суставы пальцев.

– Ты знаешь, что я не в силах отказаться от власти.

– Прощай.

Ада послала мне воздушный поцелуй, и я тихо закрыл за собой дверь кабинета.

* * *

Д. С. тщетно пытался согнать со своего жирного лица выражение довольства, когда я сообщил ему о своем согласии.

– Очень рад, что ты решился, Стив, – напыщенно заявил он, отдуваясь и поблескивая стеклами очков. – Ты можешь сделать огромное дело, мой мальчик. Огромное!

– Положим, я не совсем разделяю вашу точку зрения. Но, возможно, вы правы.

Мой двусмысленный ответ на какое-то мгновение озадачил Д. С, но затем он улыбнулся.

– Да, да, конечно. Вот именно! – воскликнул он. И я ушел.

* * *

Ничему я так и не научился, хотя не раз считал, что постиг уже все. Оказывается, то, что тебя ежечасно, ежедневно терзает боль, этого еще не достаточно. Несмотря на то что эта боль растет, ты хватаешься за первую же возможность действовать. И вот тогда тебя ждет еще более болезненный удар, возможность действовать превращается в обязанность.

Я не питал никаких иллюзий относительно мотивов, которыми руководствовались Д. С. и пайщики компании, владевшей нашей телевизионной станцией. Они выступали против Ады только потому, что она залезала к ним в карман и тратила их деньги бог весь на что. Если бы не это, все остальные ее дела встретили бы у них полное одобрение. Конечно, были среди пайщиков и исключения. Например, такой анахронизм, как Спенсер. И еще кое-кто, сохранившие традиции нашего народа.

Чушь! Никаких традиций не существовало. Просто Спенсер оказался человеком, не совсем утратившим чувство порядочности. Кое-что у него осталось. И за это спасибо. В молодости я в глубине души осуждал тех, кого не мог назвать порядочными людьми. Теперь же я поздравлял себя с тем, что тот или иной из моих знакомых не оказался подлецом.

Я уже составил для себя план действий, решив твердо придерживаться правила, сформулированного в кабинете Ады, ни одного слова, ни одного выпада против нее лично. Я буду выступать против нее как губернатора, разоблачать преступления назначенных ею чиновников и ее администрации в целом. Я буду разоблачать этого мерзавца Янси. Я ему еще покажу.

И я приступил к делу.

ТОММИ ДАЛЛАС

На следующий день после моего вступления в должность шерифа Сент-Питерса я послал за окружным прокурором Лэттимером. Через секретаршу он ответил, что постарается выкроить время, если я навещу его часа в три.

Я позвонил ему по телефону.

– Мистер Лэттимер, – очень любезно начал я, – вот о чем я все время себя спрашиваю: значит ли что-нибудь для вас выражение "нефтеносный участок "Раймонд""?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – крайне сухо ответил он.

– А имя и фамилия Мария Санчез вам что-нибудь говорят? А Эйс Уилкинс? А Рикко Медина?

Лэттимер молчал.

– Может, какая-нибудь из этих фамилий вам все же знакома? – бодро и совсем по-дружески спросил я.

Лэттимер продолжал молчать.

– Так все же, возможно, вы забежите сейчас ко мне? – поинтересовался я.

– Слушаюсь, – тихо, с ненавистью ответил Лэттимер.

Некоторое время назад он и судья Риверо ухитрились хапнуть тысяч по семьсот пятьдесят. Это произошло после того, как созданная ими корпорация купила исключительно богатый нефтью участок "Раймонд", принадлежавший округу. Участок находился на земле вдовы Марии Санчез. У нее-то – якобы за неуплату им же придуманных налогов – Лэттимер конфисковал эту землю, а потом еще до торгов приобрел ее буквально за гроши. Эйса Уилкинса он использовал для избиения неугодных ему людей; сейчас они поссорились из-за денег, и Уилкинс был готов дать компрометирующие прокурора показания. Рикко Медина был известен как самый гнусный во всей Луизиане гангстер; я располагал полученными под присягой показаниями о его преступной связи с Лэттимером и фотоснимками, на которых Лэттимер запечатлен в момент двукратного посещения квартиры гангстера.

Детективное агентство, о котором я уже говорил, после моего возвращения в Луизиану развило бурную деятельность, что стоило мне большей части денег, накопленных еще в годы сотрудничества с Сильвестром. Забавно, но, видимо, это был наилучший способ расходовать их. Разумеется, кое-что о Лэттимере, Уилкинсе и Медине я разузнал, еще когда работал с Сильвестром. Нужно быть глупее, чем я был в их глазах, чтобы не понять, что представляла собой эта троица. Агентство все это подтвердило.

Лэттимер немедленно примчался ко мне, а через полчаса, когда он уходил, на моем столе лежало его заявление с просьбой об отставке. На следующий день я проделал то же самое с судьей Риверо.

Сразу же состоялись выборы для замещения этих должностей. Поскольку председателем исполнительного комитета демократов в этом округе всегда был шериф, то в этом амплуа мне удалось выгнать всех жуликов, пробравшихся в участковые избирательные комиссии, и поставить на их место порядочных людей, способных обеспечить честный подсчет голосов. Избранными оказались два хороших человека, и даже я удивился, как дружно явились избиратели на голосование. Видимо, им надоело быть пешками в руках политиканов.

Потом я выпустил из тюрьмы нескольких политических противников Лэттимера, им арестованных, передал миссис Санчез документы о незаконном отчуждении ее земли с тем, чтобы она могла возбудить уголовное дело, и выгнал людей Сильвестра (перекинувшихся, конечно, к Лэттимеру) со всех занимаемых ими постов. На выборных должностях кое-кто из них уцелел, но благодаря принятым мерам они уже никому и ничем не могли вредить. За какие-то несколько недель мы перешерстили весь окружной аппарат и полностью ликвидировали всякие следы его подчиненности бывшей организации Сильвестра.

Я не переставал удивляться, как много хороших людей появилось после того, как для них распахнули двери. Меня удивила и реакция газет Нового Орлеана, положительно оценивших мои старания. "Давно ожидаемое возвращение к временам честной администрации!" – кричал заголовок одной газеты; "Шериф Даллас не в пример губернатору Даллас отвергает всякие компромиссы с политическими гангстерами!" – гласил заголовок другой.

"Может, Сильвестр ошибался и относительно газет?" – подумал я.

* * *

Однажды я приехал в Новый Орлеан для выступления в клубе молодых бизнесменов. Заседание состоялось в гостинице «Рузвельт». Выходя из гостиницы, я нос к носу встретился с Адой.

– Как себя чувствует наш поющий шериф? – Она как-то странно улыбнулась. – Извини, я хотела сказать – наш бесстрашный шериф.

– Прекрасно, госпожа губернатор, прекрасно. А ты?

Она поняла, о чем я спрашиваю, и потому ответила:

– Тоже не жалуюсь.

Она постарела, на лице прорезались морщинки, появился второй подбородок. Я ненавидел ее за участие в попытке убить меня, знал, что постараюсь во что бы то ни стало положить конец ее карьере, используя то, что у меня было, и все же не мог забыть те ласки, которыми она одаривала.

Я злился на себя за эти воспоминания и, поддаваясь чувству злости, спросил:

– Последнее время не бывала в Мобиле?

– Нет, – спокойно ответила она. – Не бывала.

– И в мотель "Парадизо" не заглядывала?

– Уже довольно давно, – тем же тоном ответила Ада.

– А вот я, знаешь ли, побывал там недавно, – сказал я, пытаясь хоть как-нибудь задеть ее.

– Ты уже говорил.

– И мне удалось найти там весьма интересную картинку.

– Да? – Ада по-прежнему держалась так, словно мои намеки совершенно на нее не действовали.

– Да, да, с хорошенькой черноволосой девушкой по имени Мэри.

Ада скучающе взглянула на меня, я же так и кипел весь, понимая, что мне не удалось вывести ее из равновесия.

– Вероятно, зря я так разоткровенничался. Теперь мне придется ждать еще одной автомобильной катастрофы?

– Не думаю. Кто, по-твоему, удержал определенных людей от поездки в Сент-Питерс, когда ты там громил всех и вся? – Она выжидающе замолчала, но я отвел взгляд. – Прощай, Томми. Желаю удачи.

Ада повернулась и пошла. Наблюдая за ней, я впервые после возвращения в Луизиану почувствовал, что чего-то не понимаю.

4

СТИВ ДЖЕКСОН

В отвратительном настроении я наконец приступил к работе, не переставая твердить самому себе, что губернатор Луизианы и Ада – это совсем не одно и то же. Любой чиновник – на работе одно, а дома совсем другое. И меня интересует только ее официальный статус.

Первым делом я занялся историей об аренде некоторых нефтеносных участков, располагая на сей счет кое-какими данными. Созданная совсем недавно в штате Делавэр "Пеликен дивелопмент компани" за последнее время арендовала по очень низкой цене ряд нефтеносных участков на землях нашего штата. Моя программа передавалась по телевидению по понедельникам и пятницам. В перерыве между выступлениями я слетал в столицу штата Делавэр город Уилмингтон, проверил там документы, представленные этой фирмой при регистрации, и выяснил, что ее пайщиками являлись три чиновника геологического управления штата Луизиана, назначенные Адой, а также некие Р. Т. Янг и миссис Стелла Хьюстон. Последняя фамилия не могла не вызвать у меня улыбки.

Возвратившись в Луизиану, я проверил еще кое-какие бумаги и обнаружил, что "Пеликен дивелопмент компани" перепродала свои права на аренду участков нескольким крупным фирмам по цене, в четыре с лишним раза превышающей сумму, уплаченную ею государству, да еще выторговала одну шестнадцатую ежегодных доходов с будущей продажи нефти.

Я сфотографировал документы и рассказал обо всем в очередной телепередаче. Я никого ни в чем не обвинял, а просто раскрыл телезрителям суть этих махинаций.

Администрация штата никак не реагировала на телепередачу. Газета мистера Спенсера обратилась в суд с требованием возбудить уголовное преследование против трех чиновников геологического управления штата по обвинению в использовании служебного положения, но я не сомневался, что Ада добьется прекращения дела; позже так оно и случилось. Мне не стоило труда доказать, что никаких "Р. Т. Янг" и "Стеллы Хьюстон" в природе не существует, но я и не пытался выяснить, кто скрывается за этими фиктивными именами.

Мои разоблачения произвели кое-какой эффект, но в общем-то я ожидал большего. Через некоторое время я попытался собрать факты о мошенничестве при подсчете голосов. Но потерпел неудачу. Политиканы оказались не так глупы, чтобы использовать голоса покойников или никогда не появлявшихся на свет божий людей. Жульничество заключалось в том, что в необходимых случаях в результате каких-то манипуляций они всякий раз ухитрялись подсчитать голоса к собственной выгоде. Однако мне не удалось найти человека, который знал бы секрет этого трюка и согласился выступить с разоблачениями.

Затем я занялся сбором материалов о том, как в округах используют человеческие пороки и слабости. Тут мне удалось преуспеть. К тому же я заснял скрытой кинокамерой многие игорные дома и дома терпимости (я называл их "заведениями позора"), писал "репортажи очевидца" из игорных домов (не рискуя живописать нравы домов терпимости) и в конце концов заставил священников и проповедников выступить с бурными требованиями покончить с этими рассадниками зла.

Объектом моих атак стали не только подобные злачные места, но и Янси, однако в беседе с журналистами он сумел выйти сухим из воды, заявив: "Это относится к компетенции местных властей. Я могу вмешаться лишь после того, как меня попросят".

Из этого следовало, что мои разоблачения не очень-то беспокоили Янси. Жители Луизианы настолько привыкли к существующим порядкам, что в большинстве своем безоговорочно разделяли его точку зрения.

Как-то мне пришла в голову удачная мысль. Я взял куплет из популярной в годы войны австралийской песенки "Танцующая Матильда", переделал заключительные строки, и теперь в исполнении местного трио, записанном на пленку, они звучали следующим образом:

 
...И в портфель сгребая деньги,
Напевал Матильде так:
– Потанцуем-ка, милашка,
С этой песенкою в такт...
 

Каждую свою телевизионную программу я заканчивал коротеньким обращением «специально для Веселого грабителя», где сообщал какой-нибудь новый факт об азартных играх или организованном пороке в нашем штате. Под звуки «Танцующей Матильды» я поднимал бутафорский портфель и некоторое время держал его перед телезрителями. Меня нельзя было привлечь за клевету, ибо ни разу фамилия Янси не прозвучала с экрана, но все понимали, кого и что я имею в виду. Жители штата хорошо знали его портфель, как и черные записные книжечки Хьюи лет двадцать пять назад.

Телепередачи выставляли Янси в смешном свете и явно пользовались успехом. До меня стали доходить сведения, что наш бравый генерал основательно задет и начинает нервничать.

Я радовался и горел желанием наносить ему удар за ударом.

Но я понимал, что этого недостаточно, что исход борьбы могло бы решить лишь то, чем я владел и что никогда не осмелюсь использовать.