Текст книги "Ада Даллас"

Автор книги: Верт Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

РОБЕРТ ЯНСИ

Сразу же после возвращения из Нового Орлеана Ада вызвала меня к себе. Едва взглянув на нее, я понял, что всем своим видом она хочет сказать: «Хотя ночью я и предаюсь с тобой кое-каким забавам, днем ты должен делать то, что я прикажу».

Правда, мы оба хорошо понимали, что приказывать мне она уже не может.

Я небрежно опустился в большое кресло и перебросил ногу через подлокотник.

– Наше вам! – поприветствовал я ее.

Ада притворилась, что сосредоточенно пишет какую-то бумагу, но не выдержала и гневно взглянула на меня.

– Ты губишь нас! – крикнула она, вскочила, обогнула стол и вплотную подошла ко мне. – Ты губишь нас, и я больше не намерена терпеть.

Я не спеша снял ногу с подлокотника и так же не спеша встал.

– Вздор! Взгляни-ка лучше вот на это.

Я сунул руку в карман и протянул Аде сюрприз, вернее сюрпризы, поскольку их было четыре.

Она с опаской взяла их. Я заметил, как у нее расширились и снова сузились глаза. Это были чековые книжки банков в Техасе, Миссисипи и Арканзасе на четыре различных женских имени: Стеллы Хьюстон, Евы О'Грэйди, Евы Дарт и Мэри Мэлоун – на общую сумму в двести двадцать тысяч долларов.

– Твоя половина, – пояснил я.

Она опустила руку с чековыми книжками и посмотрела в окно.

Я проследил за ее взглядом. Было уже почти пять; потоки людей вытекали из здания и направлялись к машинам, оставленным на улице перед входом или на стоянке. Среди зелени возвышалась статуя старины Лонга, выглядевшего так, будто все вокруг принадлежит ему. В свое время так оно и было. Вот и Ада, наверно, думала, что ей принадлежит все. В действительности же ей принадлежала только часть; другая часть была моей, и я собирался позаботиться, чтобы она была как можно больше.

– Если ты хочешь вернуть...

Ада ничего не ответила.

– Или если ты действительно хочешь, чтобы я прекратил...

Ада продолжала молчать.

– Тут результаты трех месяцев работы. Года за два ты сможешь собрать кучу денег для следующей выборной кампании.

Ада повернулась ко мне. Ее взгляд был пристальным.

– Да, – ровно, с расстановкой проговорила она. – Кучу денег.

– Так прекращать мне мое занятие или не прекращать?

– Нет, – так же ровно, с расстановкой ответила Ада. – Я вовсе не хочу, чтобы ты прекратил свою... финансовую деятельность. Но без хамства, понял?

– Понял, крошка!

Дальше дела пошли так гладко, что порой я даже сожалел о добром старом времени. Сейчас все шло как по расписанию. Мне оставалось только заезжать за приготовленными деньгами и, порядка ради, бросать коротенькое "спасибо".

Теперь уже не приходилось ни избивать какого-нибудь жалкого старикашку при свете луны, ни чувствовать в руке тяжести занесенного над чьей-нибудь головой топора, ни ощущать в ладонях сладостного томления после того, как вы основательно стукнули того или иного мерзавца. Все это отошло в прошлое.

Теперь я слышал лишь: "Сигару, господин генерал?..", "Виски, господин генерал?.."

А тем временем портфель, набитый подержанными банкнотами, валялся на столе, и мы оба делали вид, что не замечаем его, потом я небрежно прихватывал его с собой. Я никогда не считал содержимого. Я был уверен, что все будет правильно. Посмел бы кто-нибудь дать меньше оговоренного!

Стол, на котором лежал портфель, иногда был красного дерева, покрытый стеклом, иногда дубовым – поцарапанным, в пятнах, а иногда простым, колченогим. И стены то были отделаны богатыми, под орех панелями, то оклеены роскошными обоями, а случалось и так, что с них отваливалась штукатурка или сквозь плохо пригнанные доски просвечивало небо. Я видел перед собой то тщательно выбритое, холеное лицо и ручной росписи галстук, то морщинистое, худое и грязную сорочку с расстегнутым воротом. Мы соблюдали полную беспристрастность. Мы позволяли любому и каждому вносить свою лепту.

Никто не жаловался, неприятностей не существовало.

– Как дела, господин генерал?

– Все идет хорошо, господин генерал?

– Как вы прекрасно выглядите, господин генерал!

– Как госпожа губернатор, господин генерал?

– Передайте губернатору наши наилучшие пожелания.

Или, если они считали себя близкими нам людьми:

– Как Ада? Скажите Аде, что будем рады видеть ее у себя.

Вот так все и шло. Без сучка и задоринки. Без шума и треволнений.

А я от безделья и скуки, как солдат оккупационной армии, испытывал нарастающее беспокойство и нервозность. Именно потому, что все шло чересчур гладко. Дела в штате крутились как раз и навсегда заведенная машина. Ада ложилась в постель по первому моему требованию, но принадлежала мне только как женщина. Я стал похож на человека, живущего стрижкой купонов. Ни необходимости, ни возможности действовать. И напрасно я вдалбливал себе, что накопление денег, процесс обогащения гораздо приятнее активных действий. Я не находил выхода копившейся во мне энергии, внутреннее напряжение росло. Неудовлетворенность и скука мучили меня. Вдобавок из головы не выходило то...

Иногда мне удавалось на несколько дней избавляться от видения той картины, но потом воспоминание снова возникало подобно взрыву снаряда, разорвавшегося у самых моих ног. Снова у меня перед глазами покачивался большой сук, снова я слышал крики соек в лесу, видел выражение лица женщины, ощущал в руке нож. В такие минуты зримо представала передо мной бесформенная куча под деревом, и мы с Адой на земле. Так зримо, словно это случилось вчера.

Время шло, а воспоминания оставались – живые, реальные. Коль скоро, что-то произошло – не так уж важно когда, двадцать лет или двадцать минут назад. Отделаться от прошлого невозможно, оно всегда с вами, всегда за плечами.

Однажды вечером, слушая ровное дыхание Ады и глядя на ее белевшее в темноте тело, я спросил:

– Ты когда-нибудь вспоминаешь об этом?

Она сразу поняла, о чем я спрашиваю, и коротко ответила:

– Нет.

Я промолчал, и она заговорила:

– Почему, собственно, я должна помнить? Все давно забыто. Да и потом, она вполне заслужила свою участь. Никто и не вспомнит о ней. Никто и никогда не причинит нам никаких неприятностей. Все забыто.

– Черт возьми, как бы мне хотелось забыть!

– Ну и забудь. Она покончила с собой, и только. Виновны не ты и не я, а она сама. Помни это. Она сама виновата. Она сама, и никто больше.

Я понимал, что Ада права. Но ножом орудовал я. Я был не в силах вытащить руку из походного ранца, не мог опустить нож, который сам же положил туда. И держал его не за рукоятку, а за лезвие.

СТИВ ДЖЕКСОН

После встречи в дубовой роще нам с Адой не приходилось поговорить как следует в течение нескольких месяцев. В штате царили мир да благодать. Если не считать газет Нового Орлеана, постоянно атакующих администрацию Ады, оппозиция словно воды в рот набрала. Все делалось в рамках строгого приличия, и даже головорезы Янси орудовали в тщательно отутюженных костюмах... то бишь форме.

Я уже не верил, что Ада пытается удержать Янси от вымогательства. Она или вообще отказалась от этой мысли, или заведомо лгала, когда давала мне обещание, или перерешила и теперь спокойно клала в карман свою долю. Я не хотел верить, что она солгала мне, но, возможно, это неверие было следствием моей наивности. Признаться, за последнее время я подчас проявлял невероятную наивность.

Как бы то ни было – возмущала ли ее гнусная деятельность Янси, мирилась ли она с ней, поощряла ли ее, – во всех случаях перед противниками Ады открывались широкие возможности, и они, разумеется, не замедлили этим воспользоваться.

* * *

Однажды утром, придя на службу, я обнаружил у себя на столе записку: «Д. С. хочет видеть вас в 10 часов».

Подчеркивая свою независимость, я появился в приемной Д. С, устланной зелеными коврами, лишь в две минуты одиннадцатого. Секретарша нашего босса, девица с поросячьей мордочкой, неодобрительно взглянув на меня, сказала:

– Вас уже ждут. – Это подчеркнутое "вас" было исполнено величайшего негодования. Я вошел в "святилище".

За длинным письменным столом, словно в крепости, восседал Д. С. – солидный, с тяжелой челюстью, в очках с роговой оправой. Рядом расположился небольшой седой человек с ничем не примечательными, но приятными чертами лица – издатель одной из крупнейших газет Луизианы.

– Садитесь, – последовало довольно сухое приглашение Д. С. (я оказался не пунктуальным). – Знакомьтесь: мистер Спенсер – Стив Джексон.

Судя по почтительному тону босса, это было не простое знакомство, а представление рядового генералу.

– Здравствуйте, – холодно поздоровался я.

– Здравствуйте, – куда более любезно ответил Спенсер. – Я регулярно слежу за вашей телевизионной программой, и, должен признаться, она безусловно мне нравится.

Спенсер говорил с настоящим южным акцентом, что в Новом Орлеане становилось все более редким явлением. Он поднялся, тепло пожал мне руку, и я почувствовал неловкость за свою грубость.

Д. С. немедленно учуял, откуда дует ветер.

– Стив, – почти дружески заговорил он. – У нас тут возникла одна проблема, и без твоей помощи нам не обойтись.

– Пожалуйста, если смогу помочь. – Я сделал ударение на слове "если".

Д. С. нахмурился, поджал губы и некоторое время безмолвствовал, уставившись в стол. Спенсер, чуть улыбаясь, вежливо ждал.

– Видишь ли, Стив, администрация нашего штата допускает, особенно за последнее время, серьезные крайности, и я думаю... вернее, мы думаем, что наступил момент, когда необходимо выступить с некоторыми, пожалуй, даже сенсационными разоблачениями.

– Да? – Я уже понял, о чем пойдет речь.

– Так вот, твоя программа, Стив, пользуется особой популярностью у телезрителей, а ты по-прежнему лучший репортер из тех, кого я знаю, поэтому мне кажется, что ты самый подходящий человек для нашей цели.

– И что же от меня требуется? – осторожно спросил я, вовсе не испытывая желания броситься ему на помощь.

– Стив, – мягко вмешался мистер Спенсер, – мы полагаем, что, если моя газета напечатает серию статей, разоблачающих систему вымогательств, процветающую в нашем штате, а вы одновременно с нами нанесете удар по этому злу в своей телевизионной программе, нам, вероятно, удастся повлиять на благоприятный для нас исход будущих выборов. За два с лишним года, как следует потрудившись, мы бы сумели добиться своего. Мои сотрудники могли бы осуществлять для вас всю черновую работу по сбору материалов, консультироваться с юристами о возможности использования собранных сведений в телепередачах, хотя я понимаю, конечно, что решающее слово будет принадлежать вам.

– Да, да, Стив, ты самый подходящий человек для этой цели, – уже более властно повторил Д. С.

Следовательно, мне предлагали выступить против Ады и добиваться ее уничтожения. Меня обуревало желание расхохотаться, крикнуть им в лицо, с каким абсурдным предложением обращаются они ко мне. Еще совсем недавно я соглашался (или думал, что соглашусь) стать убийцей ради нее. Теперь же от меня требуют, чтобы я помог уничтожить ее самое. Вот было бы забавно, узнай они, о чем я сейчас думаю! Мне не понадобилось бороться с самим собой, побеждать самого себя – без всяких колебаний я признал предложение неприемлемым.

– Нет! – сказал я.

Во взгляде Д. С. блеснула молния. Глаза его за толстыми линзами очков превратились в коричневые с черным мишени.

– Как прикажешь тебя понимать? – зловещим шепотом спросил он.

Мною начала овладевать злость. Злость и тщеславие. Когда-то мне приходилось смиренно выслушивать нападки босса. Но те времена давно прошли. Я стал знаменитым телерепортером, правдолюбцем, не боящимся ни бога, ни черта. В наших условиях "отчаянные правдоискатели" не появляются вдруг – их создают обстоятельства. Но если уж они появились, нельзя не считаться с ними.

– А вот так и понимайте: нет!

Черные глаза босса вновь блеснули за толстыми стеклами очков.

– Ну знаешь! – Д. С. пытался говорить не терпящим возражения тоном, но это у него не получилось. – Если ты хочешь сохранить свою телепрограмму, тебе придется согласиться. Любой наш сотрудник с удовольствием воспользуется возможностью занять твое место, и с ним легко будет договориться.

– Ну и договаривайтесь на здоровье. Я могу в любое время избавить вас от своего присутствия. Кстати, оно уже, по-моему, наступило.

Д. С. побагровел. Он понимал, что я правильно оцениваю обстановку и что он стоит перед трудным выбором: ему ничего не стоило вышвырнуть меня за дверь, но тогда он терял выгодную программу, приносившую ему немалый барыш.

– Минуточку, Джо. – Спенсер даже не повысил голоса, но Д. С. сразу присмирел, как пес, внезапно взятый на поводок. И тут меня осенило: Спенсер был не только владельцем газеты, ему, видимо, принадлежала и наша телевизионная станция. Как я не догадался об этом раньше? – Нельзя заставлять человека действовать против совести.

Он произнес эту фразу не от смущения, не потому, что хотел рассеять возникшую неловкость, – его слова прозвучали просто и естественно.

– Стив, а почему вы не хотите нам помочь? – по-прежнему вежливо обратился он ко мне.

– Резонный вопрос. Да потому, что когда-то я был помолвлен с Адой Даллас. Резонный ответ?

– Несомненно, – задумчиво кивнул Спенсер.

Чтобы забить гвоздь до конца, нужно было еще раз стукнуть молотком. И я интуитивно почувствовал, что следует досказать.

– Я не могу выступать против нее. Полагаю, так поступил бы на моем месте любой порядочный человек. – Я почувствовал, что он меня понял.

– Разумеется, – согласился Спенсер, поворачивая к Д. С. седую голову. – Давайте поручим это кому-нибудь другому.

Каждый из нас понимал, что это не просьба, а приказ.

* * *

Я внушил себе, что обязан рассказать Аде о разговоре со Спенсером и Д. С. и тем самым подтолкнуть ее на более решительные попытки обуздать Янси. Как раз в то время Аде предстояло выступить в Новом Орлеане с речью. После ее выступления мы встретились в ресторане «Две сестры». Проникая сквозь опущенные жалюзи, лучи полуденного солнца рисовали на белой скатерти замысловатый узор; полосатая тень лежала на лице Ады, усевшейся напротив.

– Давно я тебя не видела.

– Порядочно.

– И как же это понимать? Как выражение неодобрения?

– Пока еще не решил. Пытаюсь понять, что в конце концов происходит. Вот и сейчас хочу разобраться: лгала ли ты мне, когда обещала воздействовать на Янси, или передумала.

– Нет, не лгала.

– Следовательно, передумала?

Ада промолчала, что уже было ответом, потом заметила:

– Ты знаешь, в основном это люди, занимающиеся всякими сомнительными делишками.

– Да?

Ада посмотрела мне в глаза.

– Мне нужны деньги, Стив.

– Для чего?

– Ты знаешь! Чтобы и в будущем занимать губернаторское кресло.

– Но таким поведением ты только помогаешь своим врагам.

– А что они могут сделать?

– Не следует их недооценивать. Они готовят кое-что.

– Опять?!

– Терять-то им нечего. Они никогда не сложат оружие. Кстати, они только что пригласили меня в свою компанию.

– И ты отклонил приглашение.

– Ага.

– Тебе угрожали?

– Немножко.

– Мой милый, славный Стив!

Я почувствовал себя неловко, словно кто-то погладил меня по голове и взъерошил волосы.

– Будь осторожна.

Ада улыбнулась и похлопала меня по руке.

Вскоре она ушла, тепло улыбнувшись на прощание. Я понял, что ровным счетом ничего не добился.

ТОММИ ДАЛЛАС

Некоторое время я пожил в Новом Орлеане в отеле «Сент-Чарлз», потом снял дом в Сент-Питерсе. В добавление к имевшемуся у меня фотоснимку я поручил частному детективному агентству собрать сведения об Аде. Во время переговоров пришлось соблюдать большую осторожность, мне не хотелось ни словом, ни намеком выдать владельцам агентства свою тайну; они могли продать ее кому угодно. Я сообщил им, что интересуюсь ранним периодом жизни Ады. Детективы раскопали кое-какие компрометирующие материалы, касающиеся ее семьи, разузнали, что одно время она работала в баре и что, пока училась в «Ньюкомбе», часто уезжала на конец недели в Мобил. Для суда эти сведения ценности не представляли, но меня вполне устраивали, поскольку служили ценным дополнением к фотоснимку. Сбор даже этих отрывочных данных требовал много времени, но я мог не спешить.

Снимок по-прежнему оставался для меня "обратным билетом". Время от времени я вынимал его и принимался рассматривать. Снимок открывал мне неограниченные возможности; с ним я добьюсь всего, чего захочу. Я собирался вновь заняться политической деятельностью и в нужное время опять стать губернатором. Я не переставал твердить себе, что расплачусь с Адой, сделаю с ней то же, что она сделала со мной.

Но теперь я буду действовать самостоятельно. Я вовсе не хочу сказать, что мне не потребуется чья-нибудь помощь, – это неизбежно. Однако я не собирался вновь стать марионеткой, которую дергают за нитки.

Как нельзя более кстати – за два года до выборов губернатора – предстояли выборы шерифа в сент-питерском избирательном округе. Вот эту благоприятную возможность я и постараюсь использовать для начала. Первый раз меня посадил на должность шерифа Сильвестр. Если теперь я сам добьюсь своего избрания, это уже докажет кое-что.

Вежливости ради я нанес визит в местный суд и сообщил ставленникам покойного Сильвестра, что собираюсь выставить свою кандидатуру. Мое намерение не вызвало восторга: у них были свои планы.

– Понимаешь, Томми, поздновато ты спохватился. Ну что бы тебе прийти чуточку пораньше! Мы уже выдвинули Жана и обещали ему свою поддержку. Выкинь-ка лучше из головы эту затею. Да и должность для тебя маловата. Ты же фигура, бывший губернатор!

– Видите ли, господа, я, право, ценю вашу откровенность, но я уже принял решение. Мне, конечно, очень была бы кстати ваша поддержка, но, поскольку у вас другие намерения, давайте разойдемся тихо и мирно.

Мои собеседники удивленно переглянулись: "Что с ним? Он стал совсем другим!"

– Но ты ведь можешь многое потерять. Если ты не выиграешь этих, в сущности, второстепенных выборов, твоя песенка в нашем штате спета.

Они не сообщили мне ничего нового. Я и сам немало думал над тем, что будет означать для меня провал.

– Спасибо за совет. Я, безусловно, ценю его, но отказываться от своего решения не намерен.

Итак, я в официальном порядке выдвинул свою кандидатуру, и газеты Нового Орлеана подняли невероятную шумиху вокруг того, что назвали "Даллас против Даллас". Созданная в свое время Сильвестром организация стала теперь работать на Аду. Разгоревшиеся страсти вновь подтвердили тот общеизвестный факт, что мы с Адой разошлись. Ни она, ни я не пытались оформить наш развод, и все понимали почему: многие избиратели исповедовали католическую религию.

Газеты подробно описывали борьбу, которую мне пришлось выдержать с теми, кто когда-то выдвигал меня, но ни одна из них не выступила в мою поддержку. Сами по себе выборы были для газет всего лишь интермедией. У меня же не выходила из головы мысль, что я и в самом деле влип как самый последний болван: ничего не выиграв, я рисковал потерять все. Но иного выхода я не видел. Выборы были для меня как бы вторым рождением после взрыва бомбы и аварии с машиной. Я должен был испытать свои силы, как должен был научиться покорять огромные морские волны.

Мне предстояла трудная, но не безнадежная борьба. Организация стала уже не такой мощной, как при Сильвестре, а я к тому же сумел перетянуть кое-кого из них на свою сторону. Мне удалось устроить на избирательные участки для подсчета голосов своих людей с тем, чтобы мои противники не смогли фальсифицировать результаты голосования. Потом я объехал весь избирательный округ все с той же четверкой музыкантов, как в добрые старые времена.

Вначале мне казалось, что разница в количестве голосов, поданных за меня и за другого кандидата, окажется не столь уж значительной. Но накануне выборов, проанализировав обстановку, я убедился, что противник соберет по крайней мере на пять тысяч голосов больше.

Но позже произошло нечто такое, что совершенно изменило положение. Кто-то зверски избил мелкого бакалейщика, некоего Персонна, и тот в припадке отчаяния перестрелял всю свою семью и застрелился сам. Скорее всего, расправу над Персонном учинил Янси. Было бы просто глупостью не воспользоваться таким случаем, и в своих выступлениях я квалифицировал его как убийство. Я говорил, что найти убийцу для меня не менее важно, чем одержать победу на выборах, что ничего подобного вообще не должно происходить в городе и что, если меня изберут шерифом, я положу конец насилиям и разбою.

Я одержал победу на выборах и стал шерифом сент-питерского округа.

Конечно, до губернаторского кресла было еще далеко, но место шерифа принадлежало мне. Я снова стал самим собой. И те, кто всегда считал меня дураком, начали придерживаться другого мнения.