Текст книги "Смерть предпочитает блондинок"

Автор книги: Вероника Рыбакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Глава 51

Маша проснулась и посмотрела сначала на потолок – розетка на месте, потом на пол – солнечные квадраты на паркете.

– Мамка! – закричала она и побежала на кухню, откуда доносилось тихое журчание воды в раковине и негромкий звон посуды.

Мама прилетела накануне из Сочи, они с Диманом и Компотом встретили ее в аэропорту, привезли к Маше домой. Заснули мать с дочерью поздно, часа в два – все делились новостями и впечатлениями. Но сегодня была суббота, им предстоял торжественный выход в город и знакомство родительниц, о котором только и разговоров было у них с Димой на прошлой неделе.

Мама в розовом стеганом халатике как ни в чем не бывало стояла у плиты и готовила для них с Машей завтрак.

Они обнялись, поцеловались. Маша обожала свою мамулю – всегда пряменькую и веселую. Внешне она походила и на нее, и на отца одновременно, но в восемнадцать стала выше мамы на голову. Это всегда ее очень трогало.

– Мамуль, маленькая моя! – с чувством произнесла Маша.

– Сейчас будем завтракать, – отозвалась та.

Они устроились за маленьким столом и позавтракали. Маму интересовало все: чем дочь питается, что носит в какую погоду, как дела на работе и в институте. Вопросам не было конца и наутро.

За разговорами пролетело два часа. Маша созвонилась с Димой, который тоже собирал свою маму, Наталью Егоровну, на встречу.

Они выбрали тихое кафе с кавказской кухней, где музыка была негромкой, еда недорогой и свежей, а обстановка уютной, и к обеденному времени подтянулись туда, каждый со своей мамой.

Наталья Егоровна редко бывала в ресторанах и немного смущалась. Она устроилась за столом рядом с сыном и стала приглядываться к матери Маши, стараясь понять, что ей ожидать в будущем от своей предполагаемой невестки. Вообще-то они уже были знакомы. Как-то, улучив момент, когда пьяницы отца не было дома, Дима привел Машу к себе домой и важно представил ее матери.

Наталье Егоровне Маша понравилась, только она немного ревновала сына к этой глазастой и розовощекой девчонке и опасалась: а вдруг будущая невестка лишь кажется такой пушистой и беленькой? А вдруг она не любит Димку, а только играет его чувствами? А вдруг то, пятое, десятое?..

Характер сына Наталья Егоровна знала вдоль и поперек и не сомневалась, что Димка влюбился по-настоящему. Это ее и пугало немного: у сына второй курс, сессия на носу, а тут любовь, понимаешь ли! Но с другой стороны, он вырос, стал взрослым, и это его жизнь теперь – вот эта девочка с бровками и ясными глазами. Что плохого?

Мама Лида весело щебетала о сочинской погоде и своих культурных планах: ей хотелось сходить в театр, посетить музей изобразительных искусств, побегать с Машей по магазинам – и все это за три дня. Одновременно она присматривалась к Наталье Егоровне.

Они были совершенно разными, но обе любили своих детей и желали им счастья. Мама Лида очень деликатно обходила тему, о которой была предупреждена дочерью, – пьянство Диминого отца. Поэтому не упоминала в разговоре своего мужа, чтобы не навести Наталью Егоровну на необходимость отвечать сходными репликами.

Они поговорили каждая о своей работе – мама Лида была врачом-педиатром, а Наталья Егоровна – специалистом-инженером и работала в военном КБ.

Постепенно мамы оживились и обсудили меню, Дима сделал заказ. Будущая теща ему нравилась – у нее были быстрые и веселые глаза, такие же как у Маши, и такая же улыбка. Маша тоже относилась к будущей свекрови неплохо: еще бы, ведь это она родила на свет божий Димана!

В общем, Дима с Машей переглядывались удовлетворенно, а их мамы болтали как бы ни о чем, но на самом деле производили загадочный обмен невербальными знаками и выясняли отношения друг с другом.

К середине обмена невербалкой мамы пришли к обоюдному заключению, что дамы они обе приличные и порядочные, друг другу вполне по душе, взаимных претензий не имеют, и стали подшучивать друг над другом и над детьми.

Кроме того, Наталья Егоровна посоветовала маме Лиде посетить Царицыно, где красиво и интересно, где сама она уже побывала с одним своим… знакомым, но не прочь побывать еще раз, составив компанию маме Лиде.

Сообразительная мама Лида поняла, что Наталья Егоровна просто хочет поговорить с ней без посторонних ушей, и они решили съездить туда вдвоем после обеда.

– А нам в Царицыно? – спросил Диман. – Нам нельзя?

– А вы погуляете где-нибудь еще, а тебе, Дима, пора уже к зачетам готовиться, не забывай!

– До зачетов еще две недели, мам!

– Дети, мы просто отдохнем от вас немного и поговорим о своем. Машуля, дочка, завтра весь день с тобой пробуду.

На том они и порешили – разделились на две части и отправились: мамки в Царицыно, а Дима с Машей обсудить новости, которыми они обросли со вчерашнего вечера.

– Наши мамки хотят организоваться в союз, – заметила Маша.

– Ничо-ничо, у нас будет свой союз против их союза, посмотрим, кто кого. У тебя мать хорошая. Как думаешь, о чем они будут говорить?

– Сто пудов отговаривать не жить вместе и не заводить детей.

– Ну да! Моя только и рассказывает мне, кто на ком женился и каких кому нарожал внуков.

Наталья Егоровна и правда часто вела с сыном беседы на тему хорошего отношения к девушкам и о семейной жизни.

– Детей пока еще не надо, Дим. Пока не доучимся. А жить вместе нам нужно. Потому что я очень скучаю без тебя. И мы все равно каждый день видимся. Тогда зачем жить где-то по отдельности? Надо просто у Зинули разрешения спросить. Вот моя мама и поговорит с ней. Твоя-то как настроена?

– Она настроена к тебе хорошо. Просто боится всего заранее, переживает. Да и я хочу, чтобы мы поженились. Думаешь, мне кто-то еще нужен? У нас все мужчины в семье такие – женятся и живут со своими женами всю жизнь. И дяди мои по матери такие, и брательники двоюродные.

Бабушка Зинуля поощряла Машу к положительным переменам в квартире, при встрече долго расспрашивала ее о жизни, – девочка из провинции, маленькая и наивная, как бы кто не обидел, – и всегда уходила очень довольная тем, что в квартире живет не кто-то посторонний, а почти родственница, смирная и порядочная дочка Лиды из Сочи.

Не то что Зинулин внук, балабон Коляс. Ему бы только ходить с плеером в ушах да над бабкой своей шутки шутить!

Квартира досталась бабушке Зинуле по наследству от покойной сестры два года назад. Муж сестры был инвалидом войны, рано умер, детей у них не было. До Маши квартира вообще год пустовала – Зинуля не любила чужих людей и не доверяла им. Думала, все пожгут, все вынесут – и кресло Танино, и сервиз ленинградский!

Маша всегда дарила Зинуле отростки каких-то растений, советовала, что из цветов летом посадить на даче. Квартиру, конечно, можно было сдать на пару сотен подороже – только такое «подороже» Зинуле было ни к чему, ей все подходило и так – душевно и со скидкой.

Бабушка Зинуля после знакомства с Машей сделала Колясу наставление: «Вот такую жену, как Маша, надо тебе искать – тихую да добрую, мягонькую с виду, как персик, а внутри косточка, да такая, что нипочем ее не сгрызть!»

Шансы на согласие Зинули, чтобы в квартире вместе с Машей жил ее жених, на самом деле были неплохими.

Маша знала про родню Димана, в которой мужчины были в основном однолюбами, – он ей рассказывал об этом и раньше.

– А мой отец сначала женился на другой женщине, прожил с ней недолго, развелся, а только потом женился на маме, – вздохнула Маша.

Наталья Егоровна на самом деле сразу же сказала Диману:

– Такую девочку, Дима, держи крепче. Не прокидайся. Такую Машу надо прибрать к рукам да и не отпускать!

Маша об этом пока не знала. Они шли по цветному удивительному миру, который по-прежнему казался ей другой планетой: здесь всегда было тепло и солнечно, а Димка держал ее за руку крепко, нежно. Он улыбался ей каждый день, как тогда, в Ботсаду – улыбкой-лодочкой, приподнимая вверх края губ, улыбкой счастливого рыжего мальчишки, который взял да и выиграл в тире главный приз.

Глава 52

Жанна выписалась из больницы в середине апреля и еще неделю провела дома, готовясь к выходу на работу. Арина договорилась в салоне «Вижн», где Жанну подстригали в марте, о покупке очень красивого короткого паричка – блондинисто-пепельного, как раз такого цвета, какими были раньше волосы Жанны.

Свои волосы отрастали у Жанны мягким, шелковистым ежиком, который смешил ее в зеркале каждое утро. Но она знала, что уже месяца через два ей можно будет стильно подстричься все в том же «Вижн», где у сотрудников «Солейль» была корпоративная скидка и где работал великий Владик – человек, который стриг, красил и причесывал половину московского бомонда – ту половину, которая имела возможность оплатить его работу и желание отстоять в очереди по меньшей мере месяц.

А пока в Москве стремительно теплело и светлело, и Жанна чистила перышки – примеряла свои платья, выходила на улицу за продуктами, болтала по телефону с Ариной и Вичкой. Она повидалась с Михаилами, которые поздравили ее с поправкой и похвалили за внешний вид.

Жанна немного похудела и побледнела за время, проведенное в больнице, но выглядела хорошо и улыбалась по-прежнему. Татьяна Петровна убедилась, что с дочкой все в порядке, и уехала в Уфу.

Как-то вечером к ней в дверь позвонила Маша, заявив, что ей грустно, потому что Дима сегодня с ней не увидится – готовится к трудному зачету. Они, как в прежние времена, собрали вкусненького и расположились на кухне у Жанны. И Жанна решилась рассказать Маше, что влюбилась в доктора Кузикова, пока лежала в больнице. Она говорила, а Маша слушала, впитывая каждое слово, каждую подробность.

– Ах вот почему ты стала такой! – воскликнула она. – А то я смотрю и не понимаю – ты это или не ты?

– А какой я стала? – спросила Жанна.

– Нежной и красивой, – ответила Маша.

– А раньше была некрасивая и грубая?

– Раньше была просто красивая, а теперь другая – нежная и влюбленная, – пояснила Маша. – Знаешь, что тебе нужно сделать? Увидеться с ним. Ты сама поймешь с первого взгляда – есть у него что-то к тебе или нет. С первого слова – любит он тебя или нет. Только такая любовь, как у тебя, не вырастает сама по себе, ни из чего, без ответа. Любовь вообще не вырастает, если любит только один человек. А у тебя же любовь уже выросла. Значит, ей есть из чего расти.

Это было правдой. Тоска по Кузикову, которого Жанна раньше видела каждый день, была нестерпимой. Первые дня три она еще держалась, но теперь ей хотелось плакать при каждом воспоминании о больнице.

– Тебе нужно нарядиться, надеть что-нибудь сексапильное, а я привезу тебе красивый мужской букет цветов. И вот, нарядная, веселая, ты придешь к нему в кабинет, скажешь, что тебе очень хотелось его еще раз увидеть и поблагодарить. Посмотришь ему в глаза – все и увидишь!

– Ты думаешь?

– Конечно! По крайней мере, дай ему шанс хоть раз взглянуть на тебя как на женщину, а не на его пациентку. А если он тебя не любит – значит, он дурак и тебе не нужен, но ты хоть будешь все про него знать!

– Ты думаешь?

– Конечно!

– Маша, хочешь, погадаю тебе на кофейной гуще, сдаст Диман свой зачет или нет?

– Погадай!

Жанна выговорилась, и ей стало легче. И любовь, которая прежде казалась ей дурацкой, перестала быть для нее драмой. Ей трудно было бы рассказать о подобной «чепухе» кому-нибудь взрослому, вроде Арины, которая вообще не обсуждала ни с кем свою личную жизнь. А вот Маша, которая сама была влюблена и счастлива, сказала Жанне как раз то, что она и хотела бы услышать.

«Решено, я увижу его еще раз. А там дальше – или забуду, или постараюсь вызвать в нем живой отклик, – думала Жанна. – Нет, конечно же не забуду никогда!»

Следующим вечером Маша завалилась к ней с удивительным букетом и стала требовать, чтобы Жанна съездила в больницу и повидалась с доктором. Пригрозила, что иначе поедет туда с Диманом сама и все расскажет Кузикову.

– Что ж, ты не оставляешь мне выбора? – засмеялась Жанна.

– Да кто это может тебя не любить! – возмутилась Маша.

На самом деле Жанна целый день примеряла одну за другой свои вещички, крутилась перед зеркалом, только и мечтая о том, как бы снова увидеть доктора – человека, лучше которого нет на целом свете. Она казалась самой себе впервые влюбившейся девчонкой-подростком.

В конце концов Жанна была актрисой, и ей не трудно было разработать план своего появления в больнице во всех деталях, продумать реплики, каждый жест. Только получится ли у нее все это сказать и сделать, глядя ему в глаза? Кокетничать не просто, когда ты всерьез влюблена, ее может бросить в жар от одного его взгляда.

– Где наша не пропадала, – отмела Жанна последние сомнения в целесообразности этой авантюры и впервые за время после выписки быстро уснула, чтобы скорее наступил завтрашний день.

Доктор Кузиков сидел в своем кабинете и пил чай. После сегодняшней операции можно было и хлопнуть рюмку коньяка. Можно, да только не нужно. Он всегда отказывался от коллекционных бутылок, которые ему дарили благодарные пациенты.

– Руки будут дрожать, вы этого от меня хотите, что ли? – говорил он особо настойчивым.

Перед ним было окно. За окном – весна, покрытая светло-зелеными почками ветка прибольничного тополя.

Ему захотелось за город, в их домик на Николиной Горе.

Мама доктора Кузикова, Елена Сергеевна, была женой академика, дочерью академика и матерью хорошего хирурга. Елена Сергеевна уже третий год жила одиноко в квартире на Соколе и грустила о своем покойном муже. Стены квартиры были украшены чучелами глухарей и тетеревов и даже головой кабана. В кабинете лежала настоящая медвежья шкура. Покойный муж Елены Сергеевны, Егор Андреевич, любил охоту и украшал их дом своими трофеями.

Теперь Егора Андреевича не было рядом, и Елена Сергеевна коротала дни в разговорах по телефону с подругами. Рыжий сеттер Бинго стал ее другом и составлял ей компанию. Крохотного, с рыжими завитками Биньку принес ей однажды вечером два года назад Андрей.

– Расти, мама! Буду с ним на охоту ездить.

Бинго и вырос – рослым, длинноногим, веселым, шустрым и очень эмоциональным. Ближе к лету Елена Сергеевна переезжала на Николину Гору и жила там вместе с Бинго в ожидании гостей: сына или его бывшей жены Лены, кого-нибудь.

У них был огромный лесной участок с выходом к реке, и Бинго носился по нему с утра до ночи. В одном углу участка стоял старый деревянный дом – с телефоном и кухней, украшенной хохломой, самоварами, рушниками и подносами. В другом углу участка стоял новый дом, достроенный Андреем недавно. Он строил его для своей семьи и будущих детей года четыре. Но тут его жена, Лена, взяла и ушла от него к своему старому поклоннику. И Елена Сергеевна с Андреем остались совсем одни.

– Она еще вернется, вот увидишь, – твердила сначала Елена Сергеевна сыну, – она же любит тебя!

Андрей вздыхал. Лена иногда приезжала к Елене Сергеевне – ее новый муж тоже строился неподалеку. Приедет, попьет чаю на кухне с хохломой, потреплет по холке Бинго и уедет.

На этом участке все было здорово – не хватало только детских голосов. Елена Сергеевна радовалась, когда на выходные туда приезжал Андрей с целой толпой своих друзей – женатых и неженатых, кое-кто с ребятней. Места всем хватало.

Каждый год Елена Сергеевна подсаживала вокруг нового домика розы, а если ей было грустно – садилась в машину и гоняла ночью по шоссе. Этот способ успокаиваться она обнаружила давно и пользовалась им особенно охотно, когда скучала зимой в городе. Она много помогала Андрею с новым домом: выбрала светильники и кухонную мебель, бытовую технику, смотрела за рабочими.

И все равно рабочие испортили ей пол на втором этаже, зато на первом выложили отличный камин. Окна нового дома смотрели прямо на сосны, а сосновые полы золотились янтарным светом. Новый дом стоял пустой, зимой на даче никто не жил. Андрей уставал и ночевал в городе, а ей даже больше нравился их старый деревянный домик – их с Егором.

Доктор Кузиков смотрел в окно и думал почти ни о чем – о зеленых почках на ветке тополя и о том, как радостно встретит его на даче Бинго.

– Какой симпатичный пес! Андрюша, дашь нам щеночков, когда разживешься? – просили приятели.

– Каких еще щеночков? – возмущалась Елена Сергеевна. – Бинго пока не женат, он невинен!

Андрею хотелось на дачу, к маме и Бинго. Невинный Бинго от счастья начнет подпрыгивать на высоту его плеч, а мама сразу же бежит на кухню за их любимыми фарфоровыми немецкими чашками.

Глава 53

Елену Сергеевну любили все, кто ее окружал. Длинноногий и бестолковый Бинго любил Елену Сергеевну, потому что вообще любил всех на свете. Хмурый и небритый тип по имени Игнат, который смотрел за отопительной системой нового дома – следил за давлением пара в котле, – презирал все человечество, кроме Елены Сергеевны. Ее он почитал.

Андрей тоже очень любил свою маму – она никогда не предавала его, обожала сына и гордилась им. И он не чувствовал себя одиноким, пока на свете есть его мама.

Ленка его бросила. Она ничуть его не любила вопреки заверениям Елены Сергеевны, которая вообще была романтичной, благородной дамой и счастливо прожила с Егором Андреевичем тридцать пять лет. В их жизни не было даже разговоров об измене и предательстве.

Егор Андреевич обожал свою жену. Даже когда умер, Елену Сергеевну будто бы все еще продолжала окружать со всех сторон его спокойная, крепкая любовь. Его друзья навещали, подаренные Егором шубки согревали ее зимой. Она носила его любимые кольца и серьги. Их сын Андрей звонил ей каждый день и старался проводить с ней как можно больше времени. Иногда Елене Сергеевне даже казалось, что Егор Андреевич просто вышел куда-то из их дома – вышел ненадолго и скоро вернется, может быть, уехал на охоту или куда-нибудь в командировку.

Андрей Егорович Кузиков смотрел в окно. На зазеленевшей ветке тополя появились двое воробьев и принялись чирикать о чем-то своем.

Уже прошла неделя, как он выписал эту удивительную Жанну Денежных, но вспоминал о ней сразу же, как только переставал думать обо всем остальном.

Раньше в такие минуты ему вспоминалась его жена Ленка, с которой он развелся в прошлом году. Хорошо, что они так и не успели завести ребенка – было бы только хуже. Ленка была совсем другой породы, чем его мать, хоть и носила одно имя с ней.

– Зовите меня Жанной Нежных. Как выпишусь, сразу же сменю фамилию. А что? Как раз для афиш!

По образованию она актриса, и во время обхода разыгрывала для него небольшие скетчи – считала своим долгом поднимать его боевой дух. Ему и правда нравилось к ней заходить – и потому, что она шла на поправку, и потому, что толково и внятно объясняла ему все тонкости своего самочувствия, без всякого ложного стеснения и глупого кокетства, и потому, что он всей душой желал ей поправиться.

Поначалу доктору казалось, что ему нравится с ней болтать, потому что она и в больнице ведет себя как настоящая женщина и совсем не похожа на других пациентов.

Потом понял, что ждет встреч с ней, и очень испугался. Она была яркой и звездной женщиной по определению, по призванию – даже в больничных бинтах красивая, даже слабенькая телом – великодушная, остроумная.

Он вспомнил, как ее мать умоляла его спасти дочку – иначе у них с мужем на руках останется ее больной ребенок. Он знал диагноз ее сына и понимал, что молодая женщина вдвойне обязана жить.

Кузиков держал в своих руках ее жизнь той мартовской ночью, когда ее оперировал, – жизнь, которая чуть не ушла тогда из нее, но он сумел ее схватить, вернуть ей. Он никогда не сдавался.

Теперь ее здесь не было. В ее палате выздоравливал разбившийся на мотоцикле парень. А в жизни доктора образовалась пустота, которую прежде заполняла прекрасная Жанна Нежных, стюардесса по имени Жанна, как он иногда ее поддразнивал.

Странное имя выбрала ей ее мать. В этой женщине было что-то такое, что наводило его мысли на романы Виктора Гюго и Дюма, заставляя вспоминать описания Версаля, Тюильри, Булонского леса и то чудесное время, когда в пятом классе он запоем читал про мушкетеров.

Жанну хотелось спасать из плена, от коварных кардиналов и наемных убийц в черных плащах. Ее профиль подошел бы к готическим окнам и каменной кладке старинных замков, а одеваться ей стоило бы в прекрасные, темного бархата платья с кринолинами и корсетами, которые он видел на портретах восемнадцатого века.

По его мнению, ей подошли бы жемчужные нити в волосах и украшение с названием фероньерка – цепочка с крупным камнем, ниспадавшая из пышной прически на лоб.

В дверь ординаторской поскреблись, и послышался нежный голосок:

– Андрей Егорович, к вам можно на минуточку?

Кузиков повернулся и ответил:

– Войдите.

Дверь открылась, и в комнату вошла Жанна Денежных собственной персоной. В руках у нее был букет из ярких, оранжевых и красных, острых, как воронки, цветов в обрамлении красивых пальмовых листьев.

– Андрей Егорович, добрый день! Я не займу у вас много времени!

Сияющая и веселая Жанна Денежных стояла на тонких каблучках посреди кабинета и ожидала приглашения присесть.

– Рад вас видеть, Жанна! Присаживайтесь, – произнес доктор Кузиков. Он смотрел на нее восхищенно и весело, потому что она вошла в комнату как раз в тот момент, когда он в воображении вызволял ее из темницы в крепости, и такая, какой он ее еще никогда не видел. – Какими судьбами?

Это был не вопрос, скорее выражение восторга.

– Соскучилась по больнице! Скоро выходить на работу, времени не будет! Так захотелось еще раз поблагодарить вас за все! – Жанна сияла и сверкала: ее глаза блестели, улыбка лучилась счастьем. На ней были светло-серое платье с вырезом, светлый распахнутый плащ и легкий шарфик, и от нее пахло каким-то раем.

Андрей смотрел на нее весело, полуоткрыв рот – как ребенок, которому впервые подарили калейдоскоп или там машинку с мигающими фарами.

Жанна принялась весело болтать, рассказывая ему, как она себя чувствует, что думает делать дальше и в каком она восторге от погоды и весны.

Он кивал и смотрел на нее. А она смотрела на него. Затем, примолкнув, Жанна посмотрела куда-то в сторону, а он изловчился и сказал:

– Жанна, скоро майские праздники, а вы выглядите еще бледновато. Сказать вам, почему? Вы не дышите свежим воздухом. Можно мне пригласить вас на майские праздники к нам на дачу – познакомлю вас с моими друзьями, с мамой, погуляете в лесу. У нас отличный участок, с соснами, еще и к реке есть выход. Я там сплю, как ребенок, – такой там воздух!

– Отличное предложение! Не думаю, что откажусь, – отозвалась Жанна.

Она повернулась к нему и смотрела прямо в глаза, а видела деревянный домик и лес на Николиной Горе, и маленькую пожилую сероглазую женщину в вязаном пальто у калитки, и рыжего сеттера. Жанна видела много-много светлых дней впереди, которые складывались в долгие и счастливые годы, и слышала голоса двух детей, мальчика и девочки. Мальчика в школе дразнили из-за фамилии Кузиков, а девочку – не дразнили.

Она видела, видела и видела этот нескончаемый, строгий, ясный свет – ненависть к боли и вражду со смертью, и теплые сумерки в осеннем саду, и двух стариков, рука в руке, на скамейке среди желтых листьев.

– Даже вернее сказать, соглашаюсь прямо сейчас! – улыбнулась она и достала мобильный, чтобы внести туда все его телефоны.