Текст книги "Смерть предпочитает блондинок"

Автор книги: Вероника Рыбакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 42

Вадим Оттович Блумберг стоял на пороге квартиры Людмилы Леопольдовны Киселевской, нелепо всхлипывая и прижимая к сердцу сверток размером с маленького ребенка. Это был то ли тонкий плед, то ли большая вязаная шаль. Он держал на руках этот сверток и плакал.

– Люда, я не могу, не могу больше ее видеть. Прости меня, Людочка. Отправлю туда водителя и дам распоряжение прислуге, чтобы они собрали мои вещи. Я хотел поехать в отель, позвонить Юле, чтобы она нашла мне квартиру… Но уже поздно. Юля, наверное, спит. Прости меня, Людочка.

Блумберг плакал, не замечая слез, – а они текли у него по щекам. На левой щеке распухали две глубокие красные ссадины. Еще лет пять – и пожилой человек. Но сейчас ему сорок восемь, а ей – тридцать семь. Они проработали бок о бок девять лет.

– Вадик, проходи, не надо говорить через порог, – пригласила Людмила, отступая в глубь прихожей.

Сегодня на работе они договорились, что он все объяснит Ляле – скажет ей о предстоящем разводе. Так что Людмила ожидала чего-то подобного этому ночному появлению Вадима и была готова ко всему – даже к худшему.

На ней был мягкий халат, теплые домашние тапочки. Она спала, когда он позвонил ей – был уже второй час ночи.

Ее маленькая двушка в кирпичном доме пахла ванилью, цветочными духами и счастьем.

– Что это у тебя в руках? – спросила Людмила.

– Это Матильда. Ольга убила Мотю. Схватила ее за заднюю ножку и на моих глазах швырнула о стену. Сволочь. Головой. Ты представляешь?! Сволочь!

А слезы по его лицу все текли и текли.

Люда осторожно взяла мягкий сверток из рук Вадима Оттовича и бережно уложила закутанное в платок тело кошки на комод в прихожей. Затем осторожно сняла с шеи Блумберга шарф, освободила его плечи от куртки. Обняла мужчину обеими руками и стала тихонько его покачивать из стороны в сторону.

– Вадик, миленький, все хорошо. Мы вместе. Ты здесь, все снова хорошо.

Вадим Оттович немного отдышался, и они отправились на кухню пить чай.

Людмила смазала расцарапанную щеку любимого перекисью. Потом они нашли на антресолях красивую картонную коробку из-под сапог, постелили на ее дно тряпочку и укутали тело Моти в тонкий шерстяной платочек-паутинку, как в одеяльце. И тут произошло невероятное – Мотя шевельнула лапкой.

Люда сбегала за зеркальцем, приставила его к мордочке кошки, осторожно пощупала ее тельце – сердце еле-еле, но все же билось. Зрачки реагировали на свет. Вадим Оттович суетливо листал свой органайзер в поисках телефона ветеринара – того самого, который спас Мотю после ее падения.

– Вадь, не волнуйся, существует круглосуточная ветеринарная помощь. Я сейчас найду ее в Интернете и вызову к нам, а утром ты позвонишь своему чудо-врачу, – велела Людмила Леопольдовна и побежала в комнату.

Вадим Оттович с расцарапанной щекой сидел на корточках и гладил Мотину лапку.

– Не умирай, киса. У кошек девять жизней, и у тебя в запасе еще целых семь, – бормотал он.

Вскоре круглосуточная ветеринарная помощь приехала, врач, молодой парень, осмотрел Мотю и сделал ей какой-то укол.

– Где ж она так? – с укоризной спросил он Люду. – Звоните с утра вот по этому номеру.

Врач выписал счет, получил деньги и уехал вместе с Мотей, оставив комок шали на полу в коридоре.

Вадим стоял в коридоре над цветной картонной коробкой, в которой они хотели похоронить кошку, и искренне недоумевал: как же получилось, что он столько лет прожил с человеком, даже не подозревая, на какую жестокость он способен?

Когда начались проблемы с Костиком, Ляля заметно занервничала, но втайне радовалась: сын Вадима недостойный, плохой, больной, а она хорошая, всегда рядом. Но радовалась Ляля рано – Вадим Оттович почти перестал обращать на нее внимание, носился со своими дурацкими идеями спасения этого подонка и вора! Тогда Ляля решила немного приструнить его и стала отказывать ему в сексе, как делала иногда раньше, чтобы наказать.

Потом и Вадим перестал ее просить о супружеской близости – потому что после работы ему совсем не хотелось целый час выслушивать, где у нее стрельнуло и что вступило.

Вадим Оттович жалел всех, кто болел. Обожал свою трехногую кошку, хотя в ней не было ничего – ни шика, ни породы! Ни самим посмотреть, ни людям показать, как она это называла. Его сын обворовывал его и однажды обкололся до полусмерти, а он все жалел, все помогал, все старался!

Ляля упала однажды, поскользнувшись в ванной комнате, и решила воспользоваться сердобольностью мужа – она тоже умеет болеть и ей тоже необходимы забота, внимание и любовь!

Секс в их отношения почему-то не хотел возвращаться. Должно быть, Вадим стал импотентом, да-да, вот в чем все дело – решила она и перестала думать о близости с ним вовсе.

Растяжение оказалось совсем не сильным. Но Ляля упорно хромала при Вадиме, даже купила палочку, чтобы вызвать у него сочувствие и сострадание.

Он стал уступчив с ней, согласился на ремонт, начал чаще приносить ей цветы и подарки. На Восьмое марта купил ей яркую, нарядную брошь – она любила украшать такими вещами свои норковые шубы. А какие он выбрал для нее духи!

Скоро им предстоял переезд в отремонтированную квартиру на Ленинском, все было так хорошо – и тут! Ничто ее не настораживало, он был таким же, как всегда, только чаще ночевал на Ленинском, похудел. Всю зиму он провозился с сыном. Она не переживала: главное, чтобы ее не втягивали в эту ужасную историю с Костей – по счету уже вторую.

Вадим говорил, что таких историй может быть еще несколько, – он не желал отступать и верил, что вернет сына к жизни. Лялю это раздражало, но она помалкивала, злорадно ожидая очередного срыва, боли, звонков в клинику.

И вдруг, придя с работы, он заявил, что им надо поговорить. И начал говорить, что им лучше расстаться, что он давно уже любит другую женщину и что дальше хочет жить с ней!

Развод! Вот что Ляля услышала от него после всех этих лет! После всех этих усилий по поддержанию его быта! После всех этих дней и ночей, проведенных вместе с ним. А ведь какие люди добивались ее руки! И как много сделал поначалу ее отец для Вадима! Сколько добра и заботы Вадим видел от нее!

– Убирайся отсюда прочь! Неблагодарное быдло! – заорала Ляля на мужа. – Иди, ступай к своей проститутке, и чтобы духа твоего здесь не было! Но я оставлю тебя голым и босым – каким пришел, таким и уйдешь!

Вадим Оттович молча смотрел на нее, ничего не понимая, Он сказал ей о своем решении и о его причине. Сказал деликатно, мирно. Пообещал заботиться о ней до конца ее жизни. Объявил, что, конечно, оставит ей не только отремонтированную квартиру на Ленинском, но и загородный дом, где ей так нравилось жить летом и весной. Поклялся, что она никогда ни в чем не будет нуждаться.

Но вместо его жены Ляли, в которой все же был еще жив поразительный отсвет девушки-цветка, на него, захлебываясь визгом, вдруг понеслась какая-то невообразимая, безумная, грузная фурия с перекошенным лицом.

…Ляле двадцать пять, и она смеется рядом с ним на горном склоне в Домбае – золотоволосая красотка с синими глазами и сильным стройным телом, от которой ему так хотелось иметь детей – обязательно мальчика и девочку.

…Ляле тридцать четыре, она плачет, сидя на диване, и твердит: «Пойми, да пойми же. Я просто не могу, не могу иметь детей». – «Мы можем усыновить. Взять ребенка, взять малыша из детского дома. Мы можем еще раз попробовать – сейчас такая медицина!» – «Я не хочу сейчас усыновлять ребенка!» – говорит она и смотрит на него синими глазами, в которых нет слез, а только злость, и он боится еще раз увидеть в этих глазах эту злость и перестает говорить с ней об усыновлении.

…Ляле сорок два, она весит сто двадцать килограммов, ходит с палочкой уже полгода, но он знает, что она притворяется, – он говорил с врачом, она давно здорова. Ляля просто ждет от него внимания и любви. И он идет, куда ему сказали, и покупает то, то попросили, и каждый вечер возвращается в вымытую домработницей квартиру, и ест приготовленный домработницей домашний ужин, и звонит ей за город – ну как ты?

Она никогда и нигде не работала – сначала делала что-то по дому, потом они стали нанимать прислугу. В последние пять лет Лялю просто разнесло – она постоянно что-то ела, жевала, грызла. Они могли позволить себе любой курорт, любого тренера, любой спортивный клуб и бассейн. Ляля не хотела об этом даже слышать.

Чем она жила все эти годы? Что с ней творилось? Почему она так кричит сейчас на него? Ляля? И это его жена, его Ляля?

– Ты слышал меня, подонок, урод? Голым и босым! Ты слышал? – Она схватила его за руки повыше локтей и затрясла.

А физически она и сейчас очень сильная, подумал Вадим Оттович, стараясь освободиться. И тогда она изо всех сил царапнула его по лицу остро отточенными наманикюренными ногтями.

Он оттолкнул ее от себя. Ляля отшатнулась, но на ногах устояла.

– Ненавижу тебя! – прокричала она и убежала из комнаты, забыв о своей хромоте.

А потом он услышал совершенно дикий крик Матильды и ринулся за Лялей в спальню.

– Я ненавижу, ненавижу тебя! – прорычала сквозь слезы его жена Ляля. Ее руки тряслись, а на полу лежала Мотя.

…С кем же он жил все эти годы? Почему и зачем? Вадим Оттович отвернулся от черной пустоты вопросов и уткнулся в нежное, сильное плечико Люды, которая уже спала. Он обнял ее и утонул в ее тихом, теплом запахе.

«Прости меня, Людка, прости дурака за все твои одинокие вечера, – думал он. – Прости меня, Костька, сын, прости за все, за то, что я предал, бросил и откупался, вместо того чтобы растить тебя. Прости меня, Мотя, киса моя тихая, моя красотулечка, я так хотел тебя спасти».

Он еще раз вспомнил нежную и тихую Матильду – даже на трех лапках она была грациозной и трогательной, как все кошки. У нее была красивая корзиночка, в которой она любила валяться. Он сам выбрал эту корзину в зоомагазине, как раз ей под стать – нарядную и легкую, с голубыми оборочками и кружевом. У Моти были самые большие на свете зеленые, совершенно инопланетные глаза, розовые нос и пальчики лап, густая, короткая белая шерстка.

Теперь он припомнил, что от Ляли Мотя всегда шарахалась, хотя он проверял – корм и вода на месте, наполнитель чистенький, но это делала прислуга.

«Должно быть, Ляля била ее или орала на нее, когда меня не было дома. Барыня из «Муму». Назови тигра по имени, и он появится», – вспомнил Блумберг старинную китайскую поговорку.

«Я исправлю. Я все исправлю. Я все вынесу и все исправлю, я буду много работать и все сделаю так, как надо. Я все изменю. Я еще успею. Только вы простите меня, пожалуйста, Люда, Костик, Мотя!»

Глава 43

Прошла уже целая неделя после Восьмого марта, но Маше казалось, что этот праздник никогда не закончится. Прежняя жизнь до знакомства с Димой представлялась ей теперь как грустный фильм о какой-то другой девчонке, которая боялась всего на свете, была одна, которую никто не любил и которая сама никого не любила.

Теперь она узнала о себе, что у нее маленькие ручки и ножки, к тому же ножки еще и длинные. Узнала, что она красотка, что у нее хороший характер, пушистые ресницы и очень мягкие волосы.

Влюбившись друг в друга, они с Димой впали в эйфорию, не совсем понятную окружающим. Держась за руки, шли по неизвестной им стране, по сказочному городу, который обожал их обоих, и весенний ветер дул им в спину.

Впереди грозной горой дыбилась сессия, и это было единственное, что до некоторой степени держало их поблизости от земли. Пережив сессию, они планировали улететь вместе, отправиться в Сочи.

Отец Димана пил, и не просто пил, а спивался. Он начал пить, когда сыну исполнилось восемь лет, – именно тогда мать Димана и перестала жить с муженьком по-супружески.

Когда Дима был маленький, отец любил его, покупал ему любые игрушки, все, что сын просил, – велики, ролики. После запоев ничего такого в сердце папаши не осталось. Домой после работы приходил жалкий гоблин, который, хлебнув лишнего, становился нестерпимо агрессивен, склочен и злобен.

Вечерние концерты папаши были очень плохим аккомпанементом, когда Диман готовился поступать в Бауманский. Тогда его выручил Сашка: парнишка сбегал заниматься к другу, там же часто и ночевал.

Всем своим существом Диман ненавидел две вещи на свете: водку и своего отца, теряющего год за годом человеческий облик.

Его отец до сих пор работал – на заводе, в какой-то страшной гальванике, за которую раньше хорошо платили. Все, что он зарабатывал, пропивал. И так продолжалось уже много лет.

Мать Димана работала в ящике – в военном институте, была хорошим специалистом. В последние годы ей хоть что-то стали платить. Но Диман еще помнил пустоту в кухонных шкафах и в холодильнике. Тогда матери приходилось запирать продукты на замок, потому что, пропивая свою зарплату, отец-пьяница выносил из дому все подряд – вещи, кусок колбасы, горсть заварки, сахар, хлеб.

Мать Димана не разводилась с ним из-за жилья – квартира была кооперативной, принадлежала ей и мужу в равных долях. Муж занимал одну комнату, они с Диманом жили в другой – бывшей гостиной, перегороженной шкафом на две части.

Ростом Диман был в маму – она была высокой, статной женщиной, от нее перешла сыну и рыжина. А чертами лица больше походил на отца. Подростком Диман в ужасе смотрел на себя в зеркало и думал: «Неужели и я стану когда-нибудь таким же, как он?»

Диман не пил, ненавидел алкоголь и алкогольное опьянение. Он мечтал выучиться и начать хорошо зарабатывать, чтобы отселить отца в какую-нибудь другую квартиру. Мать Димы уже много лет встречалась с другим мужчиной, но он был женатым человеком и вытащить их из этой ситуации не мог. Мать говорила, что от своего любовника она получает лучшее – букеты-конфеты, любовь – и не хочет искать кого-то другого.

А Диману хотелось одного – нормальной семьи и нормальной жизни, которую он видел лишь у своих друзей. С тех пор как он физически окреп и вытянулся, папашины скандалы прекращались очень быстро и просто – Диман просто хватал под мышки нетрезвого родителя и зашвыривал его в его обиталище – в комнату с отходящими от стен обоями и рассыхающейся мебелью.

Мать, Наталья Егоровна, любила сына и гордилась им. Она была достаточно чутким человеком и понимала Димку без слов. Сын вырос и теперь ее защищал от мужа-алкоголика. Она ничего не жалела для сына и в трудные времена голодала, чтобы у него всегда были завтрак, обед и ужин.

В пятнадцать лет Диман напился портвейна с мальчишками со двора. Наталья Егоровна сначала отходила его мокрым полотенцем, потом сунула головой под холодную воду, а позже у них состоялся разговор, который он запомнил навсегда.

– У тебя отец – алкоголик. Если ты начнешь пить, то очень быстро станешь таким же. Лучше сразу же иди жить к нему в комнату. Или выбирай нормальную человеческую жизнь – но чтобы я больше никогда не слышала от тебя запах сивухи.

Диман понял главное – что он в группе риска, и больше ни разу не притронулся к спиртному. Диман считал своего отца предателем, недочеловеком: отец предал их с матерью, предал его самого и его будущее, разрушил простой и правильный мирок их семьи и теперь ожесточенно разрушал себя самого.

Математические способности у Димана проявились в четвертом классе. Это был щедрый дар со стороны материнской родни. А когда он перешел в седьмой класс, на работе у Натальи Егоровны оплатили крупный госзаказ, и она получила хорошую премию. Мать с сыном сидели на кухне и совещались, что им купить: новый холодильник, новую стиральную машину или компьютер. Выбрали компьютер. Диман никогда в жизни не забывал об этом. Он помнил свой первый комп, первый в линии по цене, и пузатый мониторчик, самый дешевый.

Вот такой мальчик с улыбкой-лодочкой водил Машу за руку по волшебной стране их первой любви.

Когда Маше из-за всяческих недомолвок стало ясно, что в семье у Димана не все в порядке, она позвонила Сашке и поговорила с ним об этом. Потом поговорила с самим Димой, – ей не хотелось, чтобы его тревожили комплексы.

– Ты отвечаешь за себя и свои поступки, а твой отец – за свои. Ты тут ни при чем. При таком папаше ты смог поступить в Бауманский, да еще и с первого курса какие-то деньги начал зарабатывать.

Диман с Шакалом постоянно продавали какие-то сайты, чего-то раскручивали.

После этого разговора Дима уже не заворачивался насчет пьющего родителя и стал с Машей предельно откровенен.

Им не хотелось расставаться, и, естественно, они заговорили о совместной жизни. Только Маша хотела, чтобы она началась после сессии, – самая настоящая жизнь вдвоем, вместе. А еще вопрос надо было уладить с бабушкой Зинулей, а также посоветоваться с обоими мамами и с ее папой.

Они прилипали друг к другу и могли вот так, ничего не делая, только обнимаясь и целуясь, просидеть рядом не один час. Однако на настоящую близость пока не решались, хотя бдительная Маша накупила всевозможных книжек о сексе, и они весело их читали, сидя вечерами у нее в квартире на диванчике.

Они виделись каждый день, друг без друга им было почти физически плохо.

Диман считал, что нашел свой идеал. Маша немного опасалась, что секс может изменить их отношения в худшую сторону, но надеялась, что такого не произойдет.

Ее мама советовала ребятам не спешить, сначала привыкнуть друг к другу и вообще рвалась в Москву – познакомиться с Димой, подружиться с ним. Через неделю они ждали ее в гости.

Ребята решили познакомить своих мам друг с другом и даже придумали, в каком кафе это сделать.

Хотя все это было не столь важно. Главное, что все свободное время они проводили вместе, и даже сны им стати сниться синхронные – оба продолжали общаться и ночью. А наяву они летали по небу, ходя по земле, Маше даже попалась на глаза картина, похожая на их жизнь – репродукция картины Сальвадора Дали с головами влюбленных, юноши и девушки, в которых не было ничего, кроме синего неба и белых облаков.

Глава 44

Маша договорилась с Татьяной Петровной, что после работы поедет прямо в Склиф, к Жанне. К ней уже ненадолго пускали посетителей.

По пути она зашла в супермаркет и купила несколько очень красивых розовых яблок и три ярких, как солнце, марокканских апельсина.

Еще с собой у нее был букет чайных роз, которые с разрешения Людмилы Маша сама нарезала в теплице, выбирая бутоны одинаковой величины, чтобы они распускались и цвели одновременно.

Кроме того, Маша везла Жанне фрезии – разноцветный букет лавандовых, белых и розовых соцветий, которые пахли весной, свежим зеленым соком, лугами с пышной зеленой травой и еще чем-то вкусненьким, вроде мандаринов.

Диман должен был подъехать к Склифу, а потом они хотели пойти куда-нибудь, чтобы Маша немного развеялась после невеселого больничного бытия.

Диман мечтал о машине. Он постоянно подсовывал ей под нос автомобильные журналы и обсуждал модели автомобилей. В их компании машины были у Компота и у Ромы. Диман хотел скопить деньжат и купить какую-нибудь старенькую иномарку. Права у него, как выяснилось, уже были, а вот машины не хватало.

Маша больше хотела бы, чтобы у него был скутер, но ничего об этом не говорила – боялась, что на мотоцикле Дима разобьется. Поэтому терпеливо выслушивала разговоры паренька об автомобилях.

От Татьяны Петровны она знала, что Кошкин оказался плохим ухажером: побывал в больнице лишь однажды, посидел недолго, ушел и больше даже не звонил ни ей, ни Арине, чтобы справиться о состоянии Жанны.

Маше было немного неудобно за свое счастье, и она решила ничего не рассказывать подруге о Димане. Она решила говорить с Жанной о хорошей погоде, о солнышке, о будущем лете, о кино.

В больнице ее встретила Татьяна Петровна. Маша натянула на кроссовки бахилы, оделась в белый халатик. Татьяна Петровна говорила ей, что Жанна устроена очень хорошо, лежит в маленькой, но отдельной палате, за что спасибо доктору Кузикову и Михаилам.

Маше стало почти дурно от больничного запаха, острого запаха боли, лекарств, немощи и страдания. Она подняла цветы поближе к лицу, да так и шла по коридору. Нежный и слабый запах роз смешивался со свежим и весенним запахом фрезий, и это действовало на нее бодряще.

– Какие красивые цветы! – восхитилась Татьяна Петровна. – Особенно розы! Где ты их только раздобыла?

– Теперь, когда Жанну можно навещать, я буду привозить цветы хоть охапками. Мне ведь это почти ничего не стоит! – ответила Маша. И настроение у нее улучшилось.

Жанна лежала в маленькой опрятной палате, улыбаясь им краешками губ. Маша присела на стул возле кровати и тихо произнесла:

– Привет, дорогая! Ты выглядишь молодцом!

Жанна действительно выглядела гораздо лучше, чем тогда в послеоперационной палате, за стеклом, хотя лицо ее осунулось и побледнело, а голова по-прежнему была перебинтована в виде шапочки.

– Голова подвязана, кровь на рукаве! – Должно быть, Жанна уже смотрела на себя в зеркало, и ее забавляла собственная перевязанная голова.

Хотя ее подруга выздоравливала после тяжелой травмы, это несомненно была Жанночка, прежняя Жанночка-золото, не унывающая, веселая, только слабенькая.

– Жанна, я принесла тебе цветы. Вот понюхай, как пахнут, – это фрезии. А розы можно здесь у стены поставить. Вот тебе яблочки и апельсинки, – сказала Маша.

– Мам, пойди отдохни. Пообедай где-нибудь. Мы тут поболтаем, – попросила Жанна Татьяну Петровну и обратилась к Маше: – Ну, рассказывай.

Татьяна Петровна помахала им рукой и, сделав Маше строгие глаза, ушла.

– Что рассказывать? Погода просто отличная. Еще немного – и распустятся почки. Ты скорее поправляйся, сама увидишь, что на свете творится – самая настоящая весна! Птицы поют, зеленая трава появилась, на улице почти плюс двадцать!

– Маша, ты постриглась? – вдруг спросила Жанна.

– Да! Надоели эти вихры: в глаза лезут, из заколок выскакивают. Меня Сережа постриг, в нашей парикмахерской. Тебе нравится? – спросила она.

Жанна смотрела на нее зелеными глазами, потом немного нахмурилась и закрыла глаза, словно силясь что-то вспомнить.

Маша взяла ее за руку:

– Ты устала, Жанночка? Хочешь отдохнуть? Если ты от меня устала, я уйду.

Жанна еще немного полежала молча, потом открыла глаза и как ни в чем не бывало сказала:

– Лучше сразу признавайся, в кого ты влюбилась.

– Откуда ты знаешь? – поразилась Маша.

– Мама сказала, что к тебе все время ходит мальчик!

– Да! Я влюбилась! Мальчика зовут Дима. Мы познакомились в Ботсаду и теперь встречаемся. Он мне очень нравится. Вот выпишут тебя, приедешь домой, я вас познакомлю.

Жанна немного помолчала, будто соображая что-то, и спросила:

– У него есть машина?

– Нет, но он мечтает ее купить, чтоб кататься и меня катать!

– Отговори его покупать сейчас машину. Пусть осенью купит.

– Почему?! – изумилась Маша.

– Потому что кончается на «У». Мне приснился сон, что ты вместе с каким-то мальчиком разбиваешься на красной машине. Отговори. И не забудь, ладно? Я верю в сны.

– Ладно. Я тоже верю в сны. А еще чего-нибудь тебе про меня с мальчиком не снилось? – не удержалась Маша.

Жанна отвернулась и посмотрела куда-то в стену. Маша держала ее за руку, поглаживая по ладони.

– Я почему-то думаю, что этот мальчик очень тебе подходит. Мне кажется, что вы с ним будете счастливы много лет.

– Правда? Здорово! Я тоже так думаю, – призналась Маша.

– Это ты меня вытащила тогда. Нашла. Спасла, – проговорила Жанна. – Мне мама сказала.

– Ничего я тебя не спасла и не вытащила. Не думай об этом, – испугалась Маша. – Это все там, далеко, прошло, исчезло. Да его уже поймали небось. Нашли!

– Нашли. Только еще не арестовали. Его арестуют немного позже.

– Это тебе Арина сказала? – удивилась Маша. Она не знала никаких новостей на этот счет – ей было не до того.

– Арина. Его просто хотят взять с поличным, а это нелегко. А так уже нашли.

Маша была готова отдать половину своей собственной крови, чтобы Жанна почувствовала себя лучше. Было ясно, что ей еще плохо. И больно. За что? Почему?

– Маша, расскажи мне про твой Сад, – попросила Жанна.

– Сад будет реконструировать немецкая компания. Блумберг все оплатит. Гарантия на двадцать лет! Мы с Людмилой Леопольдовной помогаем этим немцам. А в Саду все как всегда: цветет азалия, растет пальма, я ухаживаю за растениями и наблюдаю за ними. Скоро станет тепло, начнется работа в полях!

Жанна смотрела на нее и улыбалась. Глаза у нее были то темно-, то светло-зеленые, в зависимости от настроения и освещения. Сейчас они были темно-зелеными и казались особенно большими из-за того, что Жанна похудела. Ресницы у нее были светлыми, как и брови. Обычно она их подкрашивала, а сейчас была как есть, и это выглядело непривычно, трогательно.

– Жанночка, поправляйся, пожалуйста, как можно скорее! Я приду к тебе через пару дней! – пообещала Маша. Она расчувствовалась, и ей лучше было уйти, чем мучить больную своими переживаниями.

– Приходи, я всегда тебе рада, – отозвалась Жанна. – Пообещай мне, что отговоришь своего мальчика покупать красную машину.

– Честное слово, отговорю, – заверила Маша. – Даже не волнуйся. Поправляйся, Жанночка, без тебя скучно!

Они расцеловались, и девочка ушла.

– Мама, почему ты не сказала мне, что у Маши появился мальчик? – спросила Жанна Татьяну Петровну, когда та снова появилась в палате.

– Забыла! Я редко ее вижу! А ведь и впрямь ее провожает мальчик – рыженький такой, лопоухий, длинный, – поделилась наблюдениями Татьяна Петровна. – Да ведь она меня и знакомила с ним на лестнице!

– Эх, мамуля, отдыхать тебе надо больше, отсыпаться, – улыбнулась Жанна в подушку. – А то забудешь, как зовут родную дочь. Уезжай сегодня пораньше, отоспись хорошенько.