Текст книги "Смерть предпочитает блондинок"

Автор книги: Вероника Рыбакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 27

Маша проснулась от телефонного звонка. Она подбежала к телефону босиком, сняла трубку и услышала звонкий голос мамы:

– Алло! Можно мне услышать мою дочь?

– Мамулька! Привет, мамулечка! С праздником, мама! С Восьмым марта! Ты у меня лучше всех на свете, и я тебя люблю, люблю, люблю!

– С праздником, доченька! Я жду, когда ты мне позвонишь поздравить, а ты не звонишь. Признавайся, ты еще спала? У тебя сонный голос!

– Да, мамуль, ты меня разбудила! Мы вчера с подружкой ходили на вечеринку в честь праздника!

– Ну-ка, рассказывай, дочь, что за подружка и что за вечеринка? А, вот погоди, тут отец рвется тебя поздравить!

– Алло, – раздался в трубке голос отца Маши, – дочка, с Восьмым марта тебя! Мы все тебя поздравляем, и Кирюша тоже.

– С Восьмым марта, – буркнул в трубку брат, – ты когда к нам приедешь?

– Спасибо! Пока не знаю, Кирюшка, наверное, летом!

Маша поболтала с родственниками. Мама напомнила ей, что надо поздравить бабушку Зинулю, сказала, что в Сочи уже совсем тепло, что они все соскучились по ней «незнамо как» и ждут ее не дождутся домой хоть на недельку. В подарок Маше родители отправили деньги, что дополнительно ее обрадовало, поскольку финансовые дела девочки пострадали от выкупа пистолета в аренду.

Маша побежала на кухню. Открыв холодильник, поняла, что он морозит пустоту, что ей нужно сходить в супермаркет за продуктами и присмотреть подарки – для Зинули и Татьяны Петровны.

Настроение было отличное, и праздничная погода тоже. Маше захотелось домой в Сочи, за праздничный стол, на шею к папке, в их светлую квартиру в новом доме. Наверняка они поедут в поход, устроят пикник с шашлыками – у них была новая барбекюшница. А ей и сходить-то некуда.

Маша решила, что она сходит в супермаркет за едой, потом пойдет в Сад и поучит там до вечера энтомологию, а ближе к темноте вернется домой. Можно было позвонить Рите – но Маша и так была ей благодарна за прошлый вечер. Вполне возможно, что у ее подруги есть какие-то взрослые планы на сегодня. Она решила, что если Рита захочет, то сама без обиняков пригласит ее куда-нибудь.

Маша позвонила бабушке Зинуле и поздравила ее с праздником, поболтала с ней, отказалась от приглашения к праздничному столу – потому что поняла, как ей будет не хватать за таким столом мамы и папы.

Затем она аккуратнейшим образом развернула пакет, который ей передала накануне Ритка, и вытащила на свет божий свое средство защиты. Это был маленький вороненый пугач, с двух шагов не отличить от настоящего. Пульки прилагались. Маша зарядила пугач пульками, поставила его на предохранитель и решила при первой же возможности испробовать его действие – Ритка обещала, что пульки запросто пробивают толстые картонные щиты.

Одеваться можно было совсем по-весеннему – и она нарядилась в голубенькие джинсы с шестью карманами до самых щиколоток, в белую курточку, которую очень любила. Собрала в рюкзак бутерброды, книжки и отправилась в Ботанический сад.

Маша нашла чистую и свободную лавку прямо на центральной аллее, пристроила книжку на коленях и принялась учить. Справа от себя она положила тетрадку с ручкой, чтобы законспектировать главное из книги – так лучше запоминала прочитанное.

Как всегда, через пять минут Маша уже не видела вокруг себя ничего, лишь чувствовала солнце на макушке и на правой щеке и примерно представляла, сколько сейчас времени. Да ее оружие в правом кармане на бедре непривычно тяжелилось – вот еще что она научилась постоянно чувствовать.

Маша упрямо продвигалась вперед по книге, выписывая в тетрадь латинские названия насекомых, для верности проговаривая их одними губами, иногда возвращаясь к прочитанному. Энтомологию, науку о насекомых, Маша очень любила, в отличие от всяких там физик, математик и сопротивлений материалов.

Неожиданно прямо перед ней раздался грохот, который прервал шорох проносящихся мимо роликов. За грохотом последовал вой.

Маша подняла голову и увидела, что на асфальте прямо перед ней, схватившись рукой за колено и подвывая, лежит мальчик примерно ее лет или немного постарше.

Мальчик был довольно-таки упитан, чтобы не сказать толст. У него были темные кудрявые волосы и бледная кожа, красные румяные щеки, тонкие очки на носу и невысокий рост. Мальчик лежал на асфальте и выл, а когда Маша подняла голову от книги, присел, по-прежнему подвывая, подгибая ногу, обутую в тяжелые скоростные ролики, и умоляюще посмотрел ей прямо в глаза.

Маша вскочила со скамейки и бросилась к потерпевшему.

– Спокойно, спокойно, – проговорила она и присела на корточки рядом. – Уберите руки, я сейчас все посмотрю.

– Спасиба-а-а, не нада-а-а, мне же боль-на-а, – завыл мальчик, не отнимая рук от коленки.

– А вдруг у вас вывих или перелом, дайте я посмотрю. Распрямите ногу, положите на асфальт, – предложила Маша.

– Дима-а-ан, урод, помоги встать, сесть на скамейку-у-у, – провыл вредный мальчик, потому что ему на помощь подоспел его товарищ, тоже на роликах. Аккуратно затормозил и остановился рядом.

– Счас, Сашок, я переобуюсь и подсажу тебя, не вопи, – пообещал товарищ и уселся на скамейку Маши. – Можно присесть здесь, девушка? – вежливо обратился он к ней, правда уже устроившись.

– Конечно-конечно, – согласилась она, – садитесь, пожалуйста. Но ногу ему нужно посмотреть, вдруг он коленку себе выбил.

– А вы в медицинском учитесь? – живо спросил Сашок.

– Нет, в лесном, – удивилась Маша. – Но я училась на курсах первой помощи, у нас в школе все рассказывали. Я могу даже шину наложить.

Диман тем временем переобулся в хорошие, но затрепанные кроссовки, подошел к товарищу, приподнял его и кряхтя подтащил к скамейке. Маша выпрямилась и смотрела на них, стоя против света.

– Ну и кабан ты, Сашок, – заявил Диман. – Этак грыжу можно заработать, таская тебя на горбу.

– Пока толстый сохнет, худой три раза сдохнет, – отозвался уже не воющий Сашок.

Глава 28

Диман был высокий и широкоплечий, но нескладный и довольно-таки тощий парень. Волосы у него были светло-рыжие, кожа совсем белая, щеки и нос розовые. Особенностью Диманова лица был крупный нос с горбинкой, но на кончике толстенький и немного вздернутый. В профиль благородная горбинка, анфас – трогательный розовый пятачок, вот как менялось его лицо в зависимости от ракурса. Глаза у Димана были небольшие, широко расставленные, веселые и умные – не то серые, не то зеленые.

Парень улыбнулся Маше, щурясь на солнце. Углы рта у него приподнялись вверх, и улыбка вышла очень хорошая – как лодочка…

Нет, на маньяков мальчики не походили. Однако что им было от нее нужно?

Диман уже снял с ноги Сашки наколенник и деловито ощупывал его колено. Сашка морщился и подвывал.

– Невер дэнс эгейн! – жалобно сказал Сашок Маше.

– Это из фильма «Отчаянный», – засмеялась она. Этот фильм они с Жанной смотрели с русским переводом, который накладывался на английский, и эту фразу в фильме говорил один из бандитов, когда другому бандиту прострелили ногу.

– Девушка любит Родригеса? – живо поинтересовался толстячок Сашка.

– Ну да, фильм-то смешной, там такие рожи! – откликнулась Маша.

– Нога твоя целая, сиди не вопи, – заявил Диман. – Давай переобуйся.

– А мне больно.

Диман, кряхтя, полез в рюкзак приятеля, вынул оттуда обсморканный носовой платок, отправил его прямо в урну и стал доставать сменную обувь.

– Девушка, можно мне тут посидеть рядом с вами, а то мне больно ходить? А скамеек тут не найти свободных, – состроил жалобную физиономию толстячок Сашок. – Рана немного зарастет, и камрад унесет меня на своем крепком плече с поля боя.

– Пожалуйста, сидите сколько хотите, – улыбнулась Маша. – Скамейка большая, мне места тоже хватит.

Она раздумывала, кто именно – Сашок или Диман – подбивает к ней клинья?

Падение прямо перед ее скамейкой показалось ей спектаклем, хотя по-другому оторвать ее от книги было невозможно: она стала бы огрызаться, а не знакомиться.

Сашок был толстенький и ростом ей как раз до виска, но ужасно забавный. Диман выглядел добродушным симпатягой – совсем не красавчик и не романтический герой, но на него было очень интересно смотреть: лицо его было подвижным и живым, нос, как у щенка, часто шевелился, выражая интерес, радость, удивление. Диман будто совсем недавно еще вдруг вымахал, как картошка: ручищи, ножищи, веснухи на носу. Этакий рыжий щенок-переросток, хитрый нос.

Вместе ребята выглядели очень смешно: рыжий и черный.

Маша собрала в кучу книжки-тетрадки, сумочку и примостилась рядом с ними на краю скамейки.

– А как вас зовут? – спросил Саша.

– Меня зовут Марией.

– А меня – А-лек-сан-дер, а вот его – Дмитрий. А покороче никак нельзя?

– Можно и покороче, только я не люблю, когда меня зовут Марусей.

– Ну и правильно. Тебе имя Маруся не подходит. Тебе Юлька подходит, – заявил Сашок.

– Юлькой не надо, зовите просто Машей, – улыбнулась она.

– Ну, Маша, с Восьмым марта тебя! – откликнулся Саша и толкнул локтем в бок Димана.

Диман полез за пазуху своей курточки и достал из внутреннего кармана маленький желтый цветок, который и преподнес Маше.

– С праздником! – произнес он.

Значит, Диман – это и есть тот, кто подбивает к ней клинья, а Сашка – группа поддержки, поняла Маша.

Она взяла в руку цветок. Это была примула.

– Какой малипусенький и красивенький! А где вы его нашли? – спросила она.

– На дороге, которая ведет к прудам. Там таких цветов полным-полно, – оживился Диман.

– Я даже и не ходила туда сегодня, пришла и сразу за книжки.

– Мы знаем, что ты тут книжки читаешь, еще летом тебя видели, подумали, ты в медицинском учишься, – сообщил Диман и ойкнул – Сашка опять пихнул его локтем в бок.

– Ты вроде волосы подстригла, – добавил Диман.

– Нравится?

– Да, класс.

Ребята жили неподалеку от Ботсада, что вызвало жгучую зависть Маши. Диман учился в Бауманском на программиста, а Сашка в Плешке на менеджера-управленца. Они катались на великах, скейтах и роликах, и Маша тоже мельком видела их обоих не по одному разу – вот почему она сразу же почуяла в них что-то знакомое с виду и нестрашное. Стало быть, это нельзя считать уличным знакомством – они познакомились не на улице, в Саду, а это совсем другое дело.

– Сегодня, между прочим, Восьмое марта, – напомнил Сашка. – Не хочешь, Маша, с нами сходить куда-нибудь на тусу? Мы всей толпой пойдем, человек десять, вся наша компания. Еще Соня будет, это, значит, моя девушка, Ромка с Олей придут, еще Компот хотел приехать – у него машина, у Компота, – Компот с сестрой будет, с Асей, ну и, может, еще кто-то.

– А куда пойдете? – спросила Маша.

Пацанчики были хорошие. Они нравились ей.

От них пахло чистым и легким спортивным потом, ни по глазам, ни по ухваткам никто из них вроде не был наркоманом. Таких она за версту чуяла, и при разговоре тоже. Наркоманов отличали интонации, – тормознутые, самодовольные, надоедливые рассуждения ни о чем и то, что именуется словом «гонево» – бессмысленные и претенциозные потоки сознания с цеплянием ко всему и всем вокруг.

На маньяков-педофилов мальчики тоже не походили. Маша весь этот год в чужом городе с завистью и восторгом смотрела на веселые стайки ребят вроде них, мечтала о таких друзьях, и сейчас ее звали с собой присоединиться и отметить праздник.

– Встретимся в девять на Пушкинской, у пирамиды, а потом и решим, куда идти. Можно в «Танкер», там по ночам суши за полцены, концерт будет, а потом дискотека. Пойдем, куда всем интересно будет, – предложил Диман.

– Я не против, – ответила Маша и опять улыбнулась.

– Тогда говори телефон, – потребовал Диман и сфотографировал ее телефонной камерой.

– Зачем ты снимаешь?

– Поставлю картинку на твой номер, – ответил Диман.

– А то что, перепутаешь с конкурентками? Телефон трещит? – полюбопытствовала Маша.

Они посмеялись и двинулись к выходу из парка. Сашка то припадал на якобы больную ногу, то забывал о своем ранении. В конце концов они решили сходить и перекусить где-нибудь у метро, потому что всем им очень хотелось есть.

– В «Макдоналдс» я не пойду, – решительно заявила Маша. – Я кино смотрела, как один мужик ел три месяца в «Макдоналдсе» и чуть инвалидом от этого не стал.

– А в «Сбарро»? – спросил ее Диман.

– В «Сбарро» пойду.

– Ой-ой-ой, какие мы нежные, – возмутился Сашок, который обожал гамбургеры и жареную картошку. Тем не менее, несмотря на возмущение, пошел питаться вместе с ними.

Вообще он любил пожрать и был рад любому поводу пополнить запас питательных веществ в организме. Самому себе Сашок заявил, что нога у него уже прошла, а в кафе он идет, чтобы помогать стеснительному Диману вести беседы с девушкой.

В «Сбарро» Маша взяла себе самую простую пиццу и сок. Сашка выбрал пиццу с тестом сверху, а Диман – пиццу с колбасой.

– Пива хочешь? – спросил Сашка Машу.

– Я не буду, я вообще не пью, – ответила она.

– Я тоже не пью, – отозвался Диман.

Они нашли подходящий столик с диваном и уселись. Маша подцепила пиццу вилкой, приподняла и подождала, пока с нее на тарелку стечет горячий оранжевый жир. Ей очень хотелось свернуть тонкий ломоть в трубочку и кусать от него, но она остереглась и поступила осмотрительно, воспитанно: сбегала за новой тарелкой, переложила на нее обезжиренную пиццу и разделала кусочек ножом.

– Девушка следит за фигурой, – подмигнул Сашок.

– Отдай Сашку тарелку с жиром, он подожраться небось хочет, – немедленно заступился за Машу Диман.

Маша решила внести ясность:

– Вообще-то мне завтра к девяти на работу, так что допоздна я веселиться не смогу.

Тут предательский кусок пиццы вывалился у нее изо рта и повис на тонкой сырной нитке. Она опустила глаза и поддела кусок вилкой, отправив его обратно в рот. Все же такую тоненькую пиццу с сыром было удобнее есть, просто свернув ее в трубочку.

Когда она подняла глаза, пацаны давились от смеха.

Маша тоже засмеялась вместе с ними, потому что все это правда было смешно.

– Тут даже салфеток нет, – пожаловалась она, хохоча.

– А ты лопухом утрись, – кивнул сквозь смех на искусственную матерчатую зелень рядом с ними Сашка.

Он постоянно подкалывал ее, но она поняла зачем – ему хотелось, чтобы она не стеснялась их и не боялась, а вела себя естественно и просто, как они сами по отношению друг к другу и к ней.

Они хохотали, как ненормальные, еще минут пять, потом расстались. Маша пошла к метро и оглянулась – ребята стояли и смотрели ей вслед, толстый и тонкий, рыжий и черный, и ей было грустно от них уходить. С ними было тепло. Она помахала им рукой.

И тут в ее кармане зазвонил мобильный.

– Привет и с праздником, Маша, это Василий Иваныч говорит, – сообщила ей трубка.

Глава 29

Он проснулся рано утром, она спала рядом. Ее лицо во сне походило на лицо ребенка, немного обиженного, но тихого и доброго. Она тихо-тихо посапывала в подушку. Спала она, всегда отвернувшись от него в сторону. Иногда утыкалась в него во сне, когда ей снилось что-то страшное.

Во сне у нее была какая-то своя жизнь, совершенно ему непонятная. Во сне она иногда неразборчиво и быстро что-то говорила, хмурила лоб, крутилась с боку на бок. То будто оправдывалась в чем-то, а то убеждала кого-то. Когда он пытался ее поцеловать или погладить, она недовольно хмыкала и сбегала от него – утягивала одеяло и заворачивалась, отодвинувшись подальше.

Он проснулся потому, что воздух в его сне вдруг стал грозовым и резким, рванул в легкие предчувствием какой-то беды, краха, конца. Рядом спала она, окутанная своими тонкими и прерывистыми снами, ее сонный запах был беззащитным и, как все в ней, лесным, свежим. Он успокоился и заснул снова.

Когда он проснулся во второй раз, вовсю светило солнце, а ее уже не было дома – убежала на работу. Он должен был заехать за ней к одиннадцати, забрать ее и устроить ей настоящий праздник. Праздник для них двоих.

Делать ему сегодня было нечего. У него было три бильярдных стола в разных клубах и десять игровых автоматов в маленьких игровых залах по всему их району, но все это приносило совсем мало денег.

Все вообще было не так, как раньше. Раньше было легко получить столько денег, что потратить их было почти некуда. Раньше у него был лупастый «мерс», раньше его боялся каждый встречный. Да раньше он вообще мог зайти в палатку к любому хачику и поставить его на деньги: а хач стал бы извиняться, юлить, спрашивать, сколько нужно, и отстегивать.

Раньше он покупал себе ботинки за шестьсот долларов, хорошо понимая, что через два дня его могут и похоронить в этих самых ботинках.

Теперь все стало не так. Но его все равно боялись – все, кого он хотел держать в страхе. В конце концов он выжил, просто не свалил, как удачливые, куда-нибудь в Бразилию, и у него не было миллионных счетов в офшорах на Каймановых островах.

У него, если подумать, ничего не было. Кроме нее.

А если посмотреть с другой стороны, то он был жив и здоров, не считая, может быть, немеющих пальцев на левой руке. А братки под большими черными обелисками, его друзья, – все они теперь лежат на разных кладбищах, и некому было позвонить, окликнуть.

У тех, кто остался в живых, совсем другая жизнь: жены и дети, салоны красоты, прачечные, у кого – рестораны, магазины. Это из тех, кто тут остался, из зверей его породы, из тех, что привыкли делать, долго не думая, делать то, что раньше приносило деньги: валить козлов.

Но все в основном уехали. Живут где-то на Мальдивах, где он так и не побывал, под другими именами, в других странах.

А у него – черная «Волга», ну правда, салон он сделал из натуральной черной кожи – за долги старые взял, а так…

Время совсем другое стало. Тут ничего нельзя поделать. Все стало не так, все переделили.

Это раньше можно было…

Он запретил себе думать на эту тему дальше и встал с кровати. Пошел в ванную и принял душ: сначала теплая вода, потом горячая, потом холодная.

Стоя под струями воды, он закрыл глаза и увидел то, что видеть не хотел: как старая грымза с кляпом во рту, хрипя, дергалась на красной веревке. В своем затрапезном фланелевом халате. Со своими желтыми, сморщенными, тонкими ручками-ножками.

Он открыл глаза. Таких можно давить, как тараканов, без жалости. Грымза была с приветом. Она резала в метро волосы телкам-блондинкам, резала много лет. В квартире у нее воняло кошками. С ней и сын-то ее жить не хотел – жил с женой и мальчишкой в доме подальше, еще и жена у него на сносях.

Эта грымза была вроде таракана, и всем стало лучше дышать оттого, что он ее раздавил. Таких надо просто давить, он всегда был убежден в этом – считал себя санитаром леса, благородным хищником, который делает грязную, но верную работу – задрать паршивую и старую овцу, от которой только вонь и грязь повсюду.

Повезло, что грымза попалась им на пути.

На прошлой неделе в пятницу он следил за Жанной, спустился за ней в метро, стараясь всегда видеть ее со спины. Жанна уткнулась в книжку, а прямо в вагоне к ней прилипла худосочная и маленькая старушонка, затем отлипла и полезла к выходу из вагона, запихнув что-то в прижатую к груди сумку. У Жанны были отрезаны волосы.

Он ломанулся за маленькой и вертлявой бабкой. Старая бежала во всю прыть к эскалатору, прижимая к груди матерчатую сумку для продуктов – он такие видел только в своем детстве – из коричневой болоньи с цветочками.

Бабка доехала до Сокольников и не глядя по сторонам, как оглашенная, засеменила шажками до своей пятиэтажки в глубине района.

Он сначала решил, что старуха – ведьма типа «Вуду пипл, маджик пипл». Небось из этих: черная-белая магия, венчики безбрачия, все такое – хренотень для неврастеников.

Внешность проворной бабки располагала поначалу именно к таким выводам. Но все эти, которые с черно-белой магией, по телику, были такие упитанные, ряхи в пол-экрана, кольца с бриллиантами только что не в носу! А на бабке было клетчатое пальто, какие носили в семидесятые – в его младенчестве, – и войлочные бурки с «молнией» спереди. Ее редкая, колыхаемая ветерком шевелюра тоже никак не наводила на мысли о посещении визажистов.

Нет, черно-белая магия отменялась. Тут было что-то другое.

Ему стало интересно, кто может пасти Жанну, кроме него, и кому могут понадобиться ее белобрысые патлы.

Бабка была форс-мажором, ее никто не предвидел, она вылетела в своих бурках, как чертик из коробки, и подлежала рассмотрению, наблюдению, пониманию.

К вечеру того же дня он имел полное представление о Тамаре – подвыпившая Тамара обсуждала все свои жизненные новости басом, громыхавшим на всем пространстве двора. Тамара жила в доме, считая подъезд и двор не просто прилегающей территорией, а местом, где проходила ее жизнь и жизнь ее кошек. Ее отовсюду было видно и слышно: она постоянно и громко разговаривала – сама с собой, с кошками, со всеми, кто ее окружал, комментируя каждый свой шаг.

Тамара была идеальным объектом для наблюдения. Пока он наблюдал за ней, ему пришло в голову сделать ее запасной подозреваемой – это если вообще подозреваемые понадобятся милиции, которая вдруг да проявит небывалое рвение в раскрытии грабежа с разбоем.

С Восьмым марта он поздравил грымзу заблаговременно, как и положено. Его собственная мать скончалась от гипертонического криза, пока он сидел в тюрьме, и ее схоронил его старший брат. Мать не пила, зато грымза живо напомнила ему его отца-алкоголика – напомнила вечно озлобленным острым лицом, этой привычкой постоянно говорить с собой, повторяя каждую фразу по нескольку раз.

«Вспоминаешься? Вспоминайся. Мне за это только спасибо скажут все, кто тебя знал», – обратился он мысленно к образу дергающейся в петле старухи.

Он прошел в комнату и достал из верхней секции встроенного шкафа свой подарок.

Развернул тючок, встряхнул. Это была шубка из стриженой норки, отделанная еще каким-то мягким и пушистым мехом, в котором он не разбирался. Она мерила такие шубки, когда они месяц назад пришли в торговый центр, чтобы присмотреть что-нибудь для нее на весну. Перемерила тогда их все, долго рассматривала себя в зеркалах, выпрямившись и задрав подбородок. Приставучие продавцы просили за такую шубу пять тысяч зеленых, но было ясно, что уступят и за три с половиной.

– Я подумаю, – важно кивнула она продавщице, уходя из магазина.

– Ну, думайте, думайте, – скривилась продавщица, а он стоял, как лох, и не мог вытащить из кармана пачку денег и заткнуть продавщице рот.

Ей тогда особенно понравилась светлая шубка в крапушку с пышными меховыми отворотами, он запомнил, вернулся и купил ей как раз такую. Они с продавцом нашли девчонку ее роста и с похожей фигурой, примерили.

Немного поздно, но лучше поздно, чем никогда, – зима уже кончилась. Он все не мог забыть крошечных бисеринок пота на ее лбу после всех этих примерок и молчания по пути домой.

Он вспомнил о ней и заскучал по ее лесному прохладному голосу.