Текст книги "Чейзер 2 (СИ)"
Автор книги: Вероника Мелан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вырвавшийся вздох облегчения; неуверенное переминание обутых в домашние тапочки ног.
– Спасибо. Наверное, это глупо, но это важно.
– Не за что. Всегда рада помочь.
И, чувствуя себя дешевым и неудавшимся предсказателем чужих судеб, темноволосая гостья с неслышным вздохом выскользнула за дверь.
Все ли у нас будет хорошо? Не поругаемся?
«А какая будет погода? А из важных новостей что в ближайшее время произойдет?»
Смешно: поверить сначала не поверила, а после принялась спрашивать про дальнейшую судьбу – все ли там прекрасно? Люди есть люди – хорошие или плохие, знакомые или впервые встретившиеся – все, как один, любопытные, и все в первую очередь думают лишь о себе.
– Не поругаетесь… – все еще бурчала себе под нос Лайза пятью минутами позже, шагая по отсыревшей от мелкого дождя мостовой. Слипшиеся нерасчесанные волосы, грязные со вчерашнего дня штаны – она что, не могла залезть в шкаф и выбрать что-то приличное?
Не могла – этот мысль пугала. Не могла, потому что все то, что лежало в шкафу – старое и «местное» – не родное, пусть даже купленное за кровные деньги, а вот запятнанные травой штаны – они свои, памятные и почему-то очень нужные. Они – часть ее прошлого и настоящего, они, пусть и болезненно, напоминали о том, что будка была – существовала на самом деле, и Лайза, ползая по земле, искала ее. Долго искала. А переоденься она в «старое», и вдруг тоже забудет про настоящую жизнь – ту самую, любимую? Вдруг отпустит прошлое, позволит ему соскользнуть с кончиков пальцев и сама не заметит, как белый парус оттолкнутого от берега кораблика, превратится в точку на горизонте, а после и вовсе исчезнет за гребнем очередной волны.
И тогда все покажется сном даже ей.
Нет.
Нет-нет-нет.
Дрейк. Он позвонит. Точнее, позвонит Рен – Элли обещала, – и выход обязательно найдется. Вот только бы набраться терпения, не лопнуть от эмоций, не свихнуться от бездействия и ожидания непонятно чего.
Уловив разлитый в воздухе запах жареной картошки, истосковавшийся по еде желудок недовольно заурчал. Поесть бы… и кофе.
Интересно, сколько у нее на счету денег? Жаль, не проверила перед выходом из дома – теперь либо искать банкомат, либо, чтобы не рисковать, возвращаться в квартиру. А там тишина: там пусто, холодно и даже жутко. Там снова нахлынут воспоминания о вчерашнем дне, да и не только о вчерашнем: всплывет в памяти подписанный договор, счастливое утро, смеющиеся глаза, родной голос и теплые слова «Просыпайся, принцесса…»
Черт, лучше бы она перенеслась на пятнадцатый, чем назад. Они бы что-нибудь придумали, потому что в этом случае Мак помнил бы ее.
А теперь…
Едва ли в мире есть чувство хуже, чем направленная на самого себя жалость, но в этот момент, удрученная собственным бессилием, Лайза целиком отдалась именно ему – «саможалению» – остановилась на тротуаре, слепо оглядела окрестности: перила невысокого пешеходного мостика, ухоженный зеленый газон, проехавшего мимо велосипедиста, – и нервно стерла ладонью согревающие щеки слезы.
Остаток пути до дома она думала о том, сколько времени нужно человеку для того, чтобы свихнуться? Месяц? Неделя? День? А, может, одна лишь роковая минута, в течение которой происходит ужасное, разрушающее жизнь навсегда событие? И после этой минуты, как ни старайся, себя прежнего уже не собрать?
Она еще не сдалась, но уже изменилась. Потому что изменилось все вокруг – не ландшафт, не шахматная доска, но расстановка на ней фигур. Как быть тому, который всю жизнь был уверен, что у него есть три закадычных друга: Джон, Ларри и Флин, а тут вдруг небесный глас заявляет, что Джон, Ларри и Флин никогда не были твоими друзьями, что они вообще тебя не знают?
И знать не хотят.
Как быть человеку, который вот уже год жил на Лэйтонхилл драйв, 21, а вчера подошел к закрытым створкам ворот и увидел, что замок сменен? Как реагировать на осознание того, что твой любимый человек – тот самый человек, с которым ты породнился телом, душой, сознанием, эмоциями, – вдруг перестал узнавать твое лицо?
Лайзе казалось, она падает. Что почва под ногами – не более чем дешевая жалкая иллюзия, призванная поверить в правдоподобность ее нового существования, что все эти люди, деревья, здания, дороги, машины – все это вымышленный и наскоро выстроенный Порталом мир, выстроенный с одной целью – лишить ее душевного равновесия. Сейчас и навсегда.
Что ж, она его лишилась и, кажется, надолго.
Она не помнила, зачем забрела в винный магазин и почему так долго смотрела на пузатые бутылки, неспособная выбрать какую-то одну. Не помнила ни подозрительного взгляда продавца, с удивлением и неприязнью разглядывающего ее грязные штаны; не помнила ни того, о чем думала, стоя в полутемном зале, ни того, как расплачивалась за покупку. Помнила лишь, что ее дальнейший путь домой сопровождала зажатая пальцами за горло, словно ненавистный пленник, бутылка шампанского.
Почему шампанского? Этого она тоже не знала.
Консьерж, глядя на прошедшего мимо и погруженного в невеселые думы жильца, вслух здороваться не стал – задумчиво поскреб пальцами щеку и вернулся к чтению газеты.
Одно дело, когда меняешь жизненные события сам, например, говоришь Джону: «Ты больше не мой друг!», и тот, обиженный, злой и мрачный, уходит. В этом случае все понятно: налицо очевидная связь между твоим собственным действием и результатом. Сам отправил товарища прочь – сам увидел в дверном проеме его спину. Точно так же с остальным: когда говоришь прохожему на улице гадость, тот огрызается в ответ; когда ленишься на работе, теряешь премиальные; когда перестаешь общаться с приятелями, они постепенно перестают общаться с тобой. Не все, но перестают. Наверное.
Но что такого сделала Лайза, чтобы получить то, что получила? Неправильно связала между собой два слова – «домой» и «назад»? Не совсем корректно выстроила формулировку внутри проклятой будки? Ошиблась при озвучивании собственного желания?
Да, она произнесла слово «назад» – ошибка, фатальное совпадение, нелепость, – но ведь она совсем не просила кидать ее во времени. Не ныла: «Пусть друзья меня забудут, пусть Мак меня никогда не вспомнит! Смените на моей двери замки, и пусть я снова буду жить на старом месте…» Оно бы и неплохо, если бы Портал послушался и сделал так, как она просила, НО ВЕДЬ ОНА ВСЕГО ЭТОГО НЕ ПРОСИЛА! Не умоляла переместить ее на год в прошлое, не требовала от судьбы повернуть время вспять и уж точно не просила переодевать ее в эти чертовы… чертовы тряпки…
В белой фарфоровой кружке пузырилось шампанское. Вкус праздника в день разрухи.
Когда черное успело стать белым, а белое черным? И куда, ударившись о потолок, улетела пробка? За шкаф?
К черту…
Она всего лишь хотела выйти на улицу и пойти домой. К Маку, к прежней жизни. Она хотела такой малости – уверенности в собственном выборе, правильности решений, стабильности. Простой стабильности – это что, так много? Стабильности, черт подери! Когда сказал – хочу выйти на улицу, и вышел на ту же улицу. ТУ ЖЕ УЛИЦУ. В то же время. В тот же день и год. Всего лишь.
Хуже всего, что она никак не могла перестать себя жалеть. Сидела на подоконнике у раскрытого окна, смотрела вниз на мирно шелестящие кроны деревьев, на залитую солнцем дорогу, на пешеходов – на их спокойную размеренную ходьбу (не как у нее с влачением ставших слишком тяжелых ног), на их лица без выражения налипшей на них вечной скорби – слушала изредка сигналящие друг другу «эй, друг, уступи дорогу!» машины и тонула в бескрайнем, невидимом глазу океане отчаяния.
Да, небо наказывает нерадивых людей за проступки. Существует Карма – плата за ошибки, существует Высшая Система правосудия – та, что где-то далеко, много выше Комиссии, много выше всех человеческих представлений о сущем, – но почему ее, Лайзу, наказали, кажется, сразу за все? За все когда-либо совершенные грехи?
А как еще это воспринимать? Она не подвернула ногу, не лишилась ценного клиента, не потеряла контракт на полмиллиона долларов, не поругалась с подругой. Нет, она потеряла сразу все – и себя, и Мака. Все, чем жила, чем дышала и чем дорожила.
Глупо. И очень обидно.
И теперь она одна. Может делать все, что угодно, может быть кем угодно. Стать алкоголиком или не стать им (кому какое дело?), может пойти гулять на улицу или сутками лежать на диване, может выйти на прежнюю работу, а может сменить ее к чертовой матери на совсем другую, любимую или нет (хорошую, высокооплачиваемую, тупую, ненужную) работу. Она может уехать в другой город, и никто не заметит. Никто не позвонит, не спросит «куда ты потерялась, принцесса?», не посмотрит невидимым взглядом в спину, не заберет.
Потому что больше нет его – охотника. Некому смотреть, некому приезжать, некому забирать.
Шампанское из бутылки порция за порцией перемещалось в кружку; бормотал о своем город, шелестели кроны. Ясное голубое со всполохами оранжевого небо, прекрасная погода, солнце, тянущее за собой скорый закат и тихий вечер.
Что будет, если человек очень долго взбирался вверх по крутой лестнице, а потом неожиданно упал с нее – поскользнулся и скатился до самого низа? Полезет ли он по той же лестнице вновь? Или решит, что оно того не стоит? Выберет другую лестницу – такую, чтобы отличалась ступенями или перилами – и возобновит попытки? И сколько раз можно взбираться, не жалея себя, на одну и ту же гору? Сколько? Сколько…
Позвонить бы Элли, поплакаться на плече, выпить бы вместе, но та не помнит событий последнего года. А если еще хоть раз прозвучит вопрос «Ты уверена, что тебе все это не приснилось?», Лайза точно стукнет кулаком куда придется. И хорошо, если по дивану или, в крайнем случае, в стену.
В шипящее шампанское закапали злые соленые слезы.
Она проснулась спустя два часа после того, как заснула, трезвой и опустошенной, с ноющими висками. Несколько минут отчаянно цеплялась за вожделенную мозговую пустоту – смотрела на стоящую на подоконнике бутылку и шептала «только не мысли, не мысли, не мысли…», – но в какой-то момент реле сорвало, и понеслось.
Вкравшийся в комнату закат обнял сидящую на диване Лайзу розоватыми лучами, обогрел, приласкал, расслабил, заставил думать. Заставил вспомнить.
Вот здесь на полке стояла книга – толстая, в рифленой обложке, нижний край помят – «300 позиций любви». Мак принес ее в квартиру… Когда? Успел, подкинул, зачеркнул три позиции маркером…
Может, этого не было?
Было.
На этом ковре она когда-то сидела, не замечая затекших ног, рисовала картину. Яхту. Выводила на ее борту слово «Мечта», а вокруг валялись карандаши…
Приснилось?
Не приснилось. Все было наяву.
Сначала рисунок яхты, затем куча записок, которые так никто и не решился передать, а после множество упаковок с крупой, консервами, хлебом – их она собиралась взять с собой на катер. Катер… На котором собиралась плыть, чтобы искать Мака.
Как давно.
Недавно.
Давно.
Недавно.
Не было…
– Было! – выкрикнула она вслух пустой комнате и одновременно сжала зубы и кулаки.
«Я не дам себе поверить, что всего этого не было. Не дам себе сойти с ума. Забыть».
Все было. Все. И если поганый голос разума еще раз попытается ей напеть, что самые ценные воспоминания ее жизни – ложь, она заткнет его так далеко, что тот уже никогда не выберется наружу.
Все было. Мак. Ее счастливая жизнь. Пробуждения по утрам, улыбки, смех, дела, поездки… Была та погоня, когда она думала, что умрет, был стол и свет лампы… Была боль, много боли, а после было счастье, укутанное теплыми мужскими руками. Они жили вместе, занимались любовью, строили планы, ходили в гости. Смотрели по вечерам фильмы, работали в гараже, ужинали, разговаривали и снова любили друг друга. Всегда любили. Ни дня не прошло, чтобы их чувство потеряло хоть искру – оно всегда горело между ними ярко – иногда грело, иногда жгло, но никогда не гасло.
– Тату… – сорвался вдруг с губ хриплый шепот, и рука непроизвольно потянулась к ключице. – Тату.. Печать!
И Лайза резво вскочила с дивана. Метнулась в спальню, шлепнула по пути пятерней по выключателю, распахнула дверцу шкафа и уставилась в зеркало на свое отражение. Оттянула майку, увидела знакомые коричневые очертания и судорожно выдохнула. Печать сохранилась, не исчезла – печать Мака, – ее линии, проступившие сквозь тонкую кожу бледно, но отчетливо выделялись над левой грудью. Ее драгоценность. Ее доказательство. Единственное, что осталось из прежней жизни после проклятого Портала.
Теперь ее сердце билось тяжело и гулко, но размеренно, как у воина, который вдруг осознал, что предстоит еще одна битва. Сложная битва, тяжелая, но ей быть. И хорошо, что быть, потому что Лайза вдруг почувствовала, что впервые за последние двое суток обрела подобие почвы под ногами.
Да, год назад она нашла мужчину, а день назад случилось черт знает что, и она потеряла все, что имела – дом, в котором жила, свою вторую половину, счастье.
Но Печать осталась. И значит, есть шанс вернуть все на место – вновь повернуть время вспять или же… переписать историю.
Глава 3.
Следующим утром Лайза пришла к единственному показавшемуся ей правильным выводу: начиная с этого момента, она не должна позволять воспоминаниям и связанным с ними чувствам брать верх над логикой и мешать мыслительному процессу. Процессу, который позволит ей выстроить новый план и начать действовать. Воспоминания страшны, когда приходят не вовремя, так как следом за ними наваливаются эмоции. А затем слезы. А после и вовсе пропадает желание что-либо делать, опускаются руки, и, если так, она не должна поддаваться на провокации собственного нестабильного и шаткого в последнее время разума.
Не должна. Ни в коем случае. Даже если очень хочется.
Именно об этом она думала, глядя под капот стоящего в гараже Миража, где уже с полгода красовался полностью замененный Маком двигатель. Старый движок он выкидывать не стал, спустил в подпол – сказал, разберет на детали.
И вот, теперь тот самый старый движок она и созерцала, стоял в полутемном гараже, свет в который попадал сквозь единственное прямоугольное окно, вделанное под самой крышей.
Старый. Потому что его никто не заменил. Потому что Мака нет.
Решительно настроенная следовать принятому решению, Лайза отшвырнула прочь навязчивый и не годящийся ни для чего, кроме как потопить ее в слезах окончательно, предательский голос, после чего захлопнула крышку капота; в воздух взвились потоки пыли.
Мираж есть, и хорошо. Каким бы в нем ни был двигатель, он работает, и это единственное, что важно, так как через полчаса ей нужно добраться до работы. Старой и уже не любимой, но все еще приносящей доход. А доход сейчас очень нужен, очень – на счету, как показал поход в виртуальный личный кабинет, осталось всего две с хвостиком тысячи долларов.
Мало. Очень мало. Главное, чтобы ей по прибытию не сообщили об увольнении.
Что, если я приеду, и окажется, что я пропустила неделю или две? Вдруг прежняя я плохо работала? Вдруг она давно уже уволилась по собственному желанию, а я внезапно появлюсь на пороге?..
Шебуршащуюся, словно комок червей, кучу сомнений, Лайза так же решительно распинала ногами, после чего отряхнула ладони и направилась к водительской дверце.
Телефон в кармане зазвонил за секунду до того, как она повернула в замке ключ.
– Алло?
– Лайза? Это я! – раздался в трубке радостный, но не без ноток скрытой настороженности голос.
– Привет, Элли.
Секундная пауза прервалась потоком вопросов:
– Как у тебя дела? Что делаешь? Как себя чувствуешь? Не занята?
И среди всех вопрос не прозвучал только один, самый важный – «не бредишь?»
Тебе сегодня лучше? Больше нет всех этих странных галлюцинаций – подруга никогда бы не решилась спросить подобное вслух, но напряженность и слишком беззаботный тон говорили сами за себя.
– Все хорошо, собираюсь на работу.
На том конце раздался облегченный вздох.
– Может, встретимся сегодня?
– Я, – взревевший двигатель Миража на время перекрыл слышимость, и Лайза почти прокричала в трубку, – пока не знаю. Скажи, ты говорила с Реном? Ты передала ему мою просьбу?
На этот раз пауза на другом конце окрасилась скорбным молчанием – «значит, ты все еще бредишь, говорила она без слов. Значит, я не зря волнуюсь»
– Да, я передала. Он сказал, что увидится с Начальником на днях, а там по обстоятельствам.
– Хорошо, спасибо тебе. Я буду ждать.
– Значит… – Элли вновь попыталась пересилить себя и задать неприятный вопрос, но не смогла. «Значит, ты все еще веришь в то, что говорила вчера. Но как же так? Почему же это случилось с тобой? И ты думаешь, это пройдет само?» – звучало в тишине, но сквозь треск помех прозвучало другое: – Позвони мне, как освободишься. Может, сходим в кафе?
– Конечно, – легко согласилась Лайза, глядя на медленно ползущую вверх створку гаража. – Сходим.
И нажала кнопку отбоя.
В ближайшее время они в кафе не сходят.
Не вдвоем – это она знала наверняка.
Он разбудил ее поцелуем, нежным касанием губ. Потерся носом о ее подбородок, притянул к себе теплой сильной рукой, улыбнулся. Он пах сном, собой и их домом, а она нежилась, ощущая, как разметавшиеся по подушке пряди перебирают пальцы – оттягивают, гладят, завивают в колечки…
– С добрым утром, принцесса…
Лайза вздрогнула и попыталась вынырнуть из глубин памяти, куда вновь провалилась, стоило ей опуститься на стул перед знакомым, заваленным папками, столом. Ее неудержимо тянуло вниз, в водоворот, засасывало, увлекало ко дну, а вокруг кружились пузырьки – много пузырьков – они сопровождали тонущее тело, танцевали, уплывали наверх, к свету, в то время как сама она погружалась все дальше, все глубже, все безвозвратней.
Ей нужно вернуться, выплыть, ей нужно вздохнуть, ей не хватает воздуха, воздуха…
Ей не хватает его.
Мака.
Дрожащие пальцы вцепились в кромку стола – она снова позволила себе это – соскользнуть. А все потому, что как только первоначальный стресс прошел, она тут же расслабилась, забылась.
Ее приняли обратно, как принимают работника, который никуда не исчезал – легко, обычно, без вопросов и без укоров. Оказалось, Лайза отсутствовала всего день, и когда на вопрос о причине пропуска она попыталась что-то промычать, шеф попросту махнул рукой – иди, занимайся делами, их много.
Ее здесь помнили, знали. Вот только теперь она сама едва помнила бывшего начальника и собственных коллег – как же звали того рыжего, с короткой бородкой – Вилли? Или Уортвиль? У него, кажется, квартира на углу шестой по Тритон-драйв, над пиццерией – она заходила туда однажды, забирала диск с файлами для текстур…
Старый стол, широкое без занавесок окно, компьютер, пыльная в тех местах, где ее редко касались, клавиатура.
Здесь она работала, здесь проводила большую часть времени. Год назад. А теперь, глядя в черный экран выключенного монитора и свое размытое отражение в нем, осознавала пугающую истину: она бы чувствовала себя комфортней, перенеси ее Портал в вовсе незнакомый ей мир, а не сюда – в место, которое она покинула так давно. Она пережила его, переросла. Ей теперь было бы проще среди инопланетян с зелеными ушками, нежели с теми, чьи имена она вот уже несколько минут силилась вспомнить.
Не подойдешь же к человеку, которого ты видел пару дней назад, и не спросишь: «Эй, парень, напомни, как тебя зовут. А то я, кажется, забыла…»
Хорошо, если на нее посмотрят, как на перебравшую накануне. А если, как на сумасшедшую?
Ничего, вскоре кто-нибудь окликнет рыжего по имени, и тогда все вспомнится. А пока бы поработать.
«РидоГраф3Д» казался тяжелым, неповоротливым и ленивым, словно престарелый кит. Курсор по экрану двигался медленно, окна меню всплывали неохотно, объекты на расчерченное сеткой поле перемещались так затруднительно, будто даже в виртуальном мире весили пару тонн, не меньше.
Все верно – компьютеры сотрудникам сменят к февралю; принесут тяжелые ящики с системными блоками, переустановят софт, заменят процессоры и платы. Тогда и появится «РидоГраф2» – ровно за неделю до того, как Лайза положит на стол начальника заявление об уходе…
Майлз Кетч не захочет его подписывать. Будет хмуриться, увещевать о премиальных, петь о повышении зарплаты, о том, что для такого сотрудника, как Лайза Дайкин – пардон, уже Аллертон, – они выделят отдельный кабинет с супер быстрым компьютером.
Не поможет.
Четвертого февраля она радостно соберет свои немногочисленные вещи в коробку и, улыбаясь, навсегда покинет здание «КомАрта». Мурча от наслаждения, оставит эти стены, чтобы, подобно новенькой сверкающей лодке, выдвинуться в свободное плавание – ее собственную жизнь. Уже спустя месяц она откроет новую фирму (будет мучиться с выбором названия недолго – сутки или двое, жевать ломтики жареной картошки на пару с Маком и смеяться по поводу того, что «ЛайДиозо» звучит куда лучше «МакЛайкин»), а уже через день после официального принятия на себя управленческой ответственности возьмется подыскивать квалифицированных сотрудников. Найдет пятерых, их вполне хватит для того, чтобы обеспечить себя возможностью заниматься лишь выборочными проектами по желанию – брать дорогостоящие эксклюзивы, получать за них большие деньги и при этом оставаться с вагоном и маленькой тележкой свободного времени. Да-да, именно тогда и начнется ее идеальная жизнь.
Это произойдет в феврале.
Если произойдет…
Мак, помнится, тогда ждал ее на парковке позади здания. А в этот раз будет ли? Что случится в этом феврале? Окажется ли на парковке хоть одна машина, помимо ее собственной?
Хотелось ему позвонить.
Маку.
Нонсенс.
Но хотелось так сильно, что пришлось убрать телефон на дно сумочки, а саму сумочку отнести в шкафчик для хранения ценных вещей и запереть его на навесной замок. Ключ в горшке с цветком под слоем влажной земли, куда, если полезешь, измажешь все ладони – она специально так сделала. Чтобы не полезть, не достать, не набрать номер.
Потому что звонить некому – на том конце ее никто не узнает.
Логика в голове размахивала невидимой секирой, пыталась побороть одетую в броню неадекватную «истеричку», которая бросалась вперед со словами «я хочу его увидеть! Хочу! Дайте!». «Увидеть кого, дура? – орала в ответ логика. – Ты пойдешь к нему и все испортишь! А у тебя есть один-единственный шанс все исправить. Один! Другого не будет! Сначала продумаем план...»
«Истеричка» не сдавалась. Ей было все равно на «давай подумаем» и «всего один шанс» – ей хотелось увидеть Мака. Лайзе хотелось увидеть Мака. Против них двоих логика болезненно проседала в коленях.
Работать. Ей надо работать. Как-то.
Уже закончился обеденный перерыв, а она все так же вяло возила курсором по экрану – чужая гостиная не желала оформляться даже в идею, не говоря уже о воплощении в финальный эскиз. Изредка мимо стола ходил Майлз – заглядывал за перегородку, покряхтывал, но молчал.
К четырем часам выяснилось, что рыжебородого все-таки звали Вилли.
В пять пятнадцать Лайза поймала себя на мысли, что вот уже час пытается отрендерить текстуру паркетного пола – пола для комнаты, в которой она расставила всего два стула и один подсвечник. Подсвечник? Терзался голодными спазмами желудок; чуть раньше, не желая разговаривать с коллегами, она пропустила обед.
А к половине седьмого, не выполнив и половину назначенной на день работы, она чувствовала себя полной, неспособной адекватно мыслить психопаткой. Хотелось рыдать, кричать, размазывать сопли у кого-нибудь на плече, пить виски прямо из горлышка и, захлебываясь бессвязной речью, выть белугой. Упасть бы на кровать и забыться, а лучше упасть прямо на пол и колотить по нему кулаками. Получить бы удар в челюсть или же укол прямо в задницу… Ей бы порцию успокоительного… Или психиатра. Кого-нибудь, кто бы помог пережить хотя бы этот день, помог привести в порядок эмоции, просто подержал бы ее голову на плече, прошептал что-нибудь невразумительное, но успокаивающее…
К семи часам вокруг стало тихо – работники покинули офис.
И только она одна, отупевшая от переживаний, продолжала сидеть за рабочим столом, слепо глядя на всплывший посреди экрана прямоугольник с сообщением об ошибке: «Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта. Сохранить данные?»
Сохранить ли данные?
Она уже один раз сохранила – в собственной памяти. И, кажется, лучше бы она этого не делала.
Почему-то дрожал подбородок. Курсор переместился к варианту «нет», трясущийся палец нажал на кнопку.
*****
Дура. Ей надо было отправиться на пятнадцатый!
Ее пропажу обнаружили бы очень быстро: Мак позвонил бы Бернарде, Бернарда бы отыскала ее местоположение и перенеслась в любое место, в любой мир – ей-то, Бернарде, выдан допуск на перемещение по всем уровням, включая двадцать пятый.
Дура! Почему не подумала об этом раньше? А почему не подумала о том, чтобы позвонить ей прямо из кафе, попросить о помощи? Ну и что, что Дрейк не ответил, – Ди ответила бы наверняка.
Если бы не находилась в тот момент в своем мире.
Ну и что! Пусть находилась бы. Лайза все равно упустила и эту возможность, она вообще много чего упустила. Потому что не додумала, не позволила себе домыслить, слишком торопилась, паникерша хренова!
Да-да, и дура.
«Да иди ты!»
Прекрасный мысленный диалог – ей хотелось смеяться. Нет, безумно хохотать на весь салон машины.
За окнами неслись потонувшие в синеве улицы Нордейла – неслись непозволительно быстро, – Лайза превышала скорость и плевала на ограничения. Ей нужно проветриться, нужно подумать, в квартире она свихнется окончательно.
Да, Бернарда бы исправила ситуацию легко – один прыжок, и «пропажа» дома, прижатая к теплой груди, нежилась бы в запахах родного дома, попивала бы горячий какао и в сотый раз пересказывала бы Маку, как сильно напугалась, когда получила пресловутое сообщение о переходе.
Теперь не до какао.
Теперь Лайза официально не знакома ни с Диной, ни с Шерин, ни с Меган, ни даже с командой. А Ани-Ра вообще еще не появилась… Бедняга Дэйн… Жди.
Всего одна идиотская оплошность – один торопливый шаг, одна неверно составленная фраза, и Лайза вновь гонит Мираж по улицам уже давно канувшего в прошлое Нордейла – молодого, еще не дожившего до всех тех событий, до которых дожила она.
Ее не знают ни Халк, ни Дэйн, ни Стивен, ни Баал… Ее больше никто не знает. Одна лишь Элли между всеми ними связующее звено.
Хрень полная. Так не должно было случиться, не должно! Но случилось. Только бы не сорваться, не развалиться на части окончательно, не свихнуться. Пережить бы хотя бы этот день. И еще один. Когда-то должно стать легче.
Интересно, почему при словах «назад» Портал не перекинул ее в самое начало четырнадцатого уровня? То есть еще на два года назад – в то время, когда она со стертой памятью впервые шагнула в благословенные земли Нордейла? Тогда бы ей снова пришлось искать работу и квартиру, жить впроголодь, посылать наспех составленное после дизайнерских курсов резюме сначала в «ВитаДо», а затем в «КомАрт». Почему? Загадка номер один.
Но помимо загадки номер один существовала и другая – загадка номер два, – а осталась ли «жить» та временная ветка, из которой Лайза ушла сюда? И если да, существовал ли в ней Мак?
И появилась ли там другая Лайза?
От этих мыслей разрывалась голова и исходил черным дымком разум.
Нужно будет спросить обо всем Дрейка. При встрече.
Скоро. Скоро…
Вывернув с визгом шин на проспект Аль-Доран, Мираж задел левым колесом двойную сплошную и пронесся на желтый сигнал светофора; сбоку и сзади одновременно просигналили два водителя. Лайза лишь холодно взглянула в зеркало заднего вида, средний палец показывать не стала. Сжала губы, вызвала в голове схему улиц и уже через полминуты свернула с проспекта на прилегающую, обросшую по сторонам тополями улицу Рутье. Сегодня ей все равно куда ехать, лишь бы не домой – там она окончательно треснет по швам.
А в машине думается лучше, чем в четырех стенах. Пусть лучше будет дорога, возмущенные клаксоны и мельтешащая впереди разметка – уж лучше так, чем черное неподвижное и застывшее со всех сторон отчаяние.
Лэйтонхилл драйв.
Пустая дорога, отдыхающие от дневной жары укутанные в сумерки особняки, притихшие газоны, безмолвные ограды, тишина.
Конечно, куда еще могла привести бессвязно мыслящую Лайзу любая дорога? Только сюда – к дому Мака.
Ее собственному дому.
Мираж притаился у обочины тенью – фары погашены, двигатель спит.
Она смотрела на особняк с грустью, обидой и жадностью – на его светящиеся на втором этаже окна, на знакомые стены, покатую крышу, створки ворот, проглядывающую сквозь прутья дорожку и аккуратно стриженные газоны.
Вчера утром она сама прошествовала по этой дорожке к выходу. В другую жизнь. А сегодня это уже чужой дом, куда ни разу не ступала ее нога. И в гардеробной у спальни не висит на плечиках ее белый костюм, не сложены на нижних полках сумочки, не стоят, красуясь лакированными боками и длинными шпильками, туфли.
Может, стоят чужие?
От этой мысли ей сделалось дурно.
Надо что-то сделать, надо поговорить, рассказать, объяснить… Надо пересилить себя и постучать в дом, встретиться заново, во второй раз, только чтобы более удачно, не с застывшим упреком в глазах и под дулом пистолета. Но как? Что сказать у порога? Кем представить себя, чтобы дверь не захлопнулась сразу перед носом?
Да ее не пропустят даже за ограду.
Внутри клокотала обида на всю вселенную – так не должно было получиться. А-а-а, пустое. Внимание снова жадно переключилось на светящиеся и частично занавешенные окна.
Что он делает? Чем занят? Работает, отдыхает, читает, смотрит телевизор? Ей бы хоть одним глазком увидеть того, кто так плотно, мягко и насовсем вошел в ее жизнь – без кого она теперь не мыслила своего существования. Зачем их разделили? Зачем оторвали, отодрали с кровью родную душу, и теперь так холодно…
Закрыть бы глаза, проснуться бы в другом месте – внутри особняка, а не в Мираже за воротами.
Зачем? Зачем? Зачем?
Нужно что-то придумать, решиться, переломить ситуацию, но что сказать? Что?
Наверное, свою первую и, возможно, фатальную ошибку Лайза совершила бы уже в этот вечер, но ей не позволили – дальний конец улицы прорезал яркий свет фар, воздух загрохотал в унисон с шестицилиндровым двигателем темного джипа.
Машина, которую Лайза поначалу никак не могла разглядеть из-за бьющих прямо в глаза лучей, стала узнаваемой, стоило фарам погаснуть. Она остановилась у знакомых ворот и заурчала спокойно, приглушенно, ожидая открытия гейта.
Дэйн! Это джип Дэйна!
Ах ты, блин… Сегодня, значит, гости! Вечеринка? Дружеские посиделки? Рабочий визит?
Ага, как же – будут пить бренди, сидя в мягких креслах кабинет, обсуждать последнее (или новое) задание, перебрасываться шутками, жаловаться на судьбу, которая никак не подкинет этим двоим подходящих женщин. Будут, как пить дать! Потому что Эльконто всегда жалуется и ни за что не пропустит нытье на излюбленную тему, а Мак будет кивать. Наверное. Или потому что захочет поддержать друга, или потому что невзначай возьмет и задумается – а где она действительно есть, его любимая женщина? Где до сих пор ходит, где слоняется?
