Текст книги "Чейзер 2 (СИ)"
Автор книги: Вероника Мелан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Если ты сможешь проехать отрезок пути до поворота на Хааст меньше, чем за минуту и пять секунд, я лично перевяжусь ленточкой голый, нарисую для нас награды и повешу на твою шею медальку с номером один, а на свою с номером два.
– Ты?! И номер два?!
В тот вечер Лайза хохотала и не могла остановиться, а Мак смотрел на нее с нежной «обожаю-тебя-моя-принцесса» улыбкой и хитрым огоньком в глазах.
Это было четыре месяца назад.
Чтобы пройти этот отрезок дороги за минуту и четыре секунды, ей понадобилось восемьдесят две попытки. Восемьдесят. Две. Чертовы. Попытки.
Она приезжала сюда днем, утром, вечером, ночью. В ясную погоду, в туман, в дождь, трижды в грозу и один раз при штормовом предупреждении. Покрышки Миража скользили по влажному шоссе, шуршали по его сухой поверхности и один раз даже скользили по тонкой ледяной пленке – однажды ночью после дождя неожиданно подморозило.
Сколько раз она пыталась почувствовать дорогу, представить ее в сферическом «объемном» восприятии – так, как учил Мак – не увидеть, но ощутить, где один плавный поворот начинает перетекать в другой? Кому-то бы показалось, этот участок дороги прямой, но она уже научилась отличать: он сворачивает – еще незаметно и плавно, но уже сворачивает, и, значит, нужно правильно просчитать траекторию смещения…
Неудачи злили и веселили ее одновременно. Бодрили, подстегивали, заставляли кровь кипеть.
Минута двадцать две секунды. Минута девятнадцать секунд. Минут семнадцать секунд…
Тогда временная отметка в минуту и четыре секунды казалась недостижимой; Мак терпеливо ждал.
С победным блеском в глазах она не вошла – влетела в их дом – почти шесть недель спустя:
– Я это сделала! СДЕЛАЛА!!!
Ей навстречу протянулись руки – визжащую от радости подняли в воздух и закружили:
– Покажешь мне?
– Конечно! – и секундное сомнение. – А если у меня при тебе так не получится?
– Получится, я увижу.
И она прижалась к Аллертону щекой так крепко, будто от этого напрямую зависел повторный успех.
Сложнее всего ей тогда давалось состояние расширенного сознания – спокойное объемное восприятие пространства; без нервов, без эмоций, созерцаемое будто не внешним, но внутренним взором, оно начало появляться ближе к концу, за несколько дней до вожделенной победы: «Она – Мираж, Мираж – полотно, полотно – часть ее же ног, продолжение ее самой…»
Как же сильно она тогда ему радовалась…
И как спокойно относилась теперь – здесь и сейчас, на той же трассе, то самое восприятие будто навалилось само.
Продолжал накрапывать дождь; в зеркале все не появлялся свет чужих фар – до назначенного срока осталось четыре минуты. Лайза вновь нырнула в воспоминания.
Мак сдержал обещание. Когда тем же вечером, в который ей-таки удалось не один раз, а дважды подряд удивить его установлением собственного рекорда, он вошел в спальню раздетый и перевязанный (не где-то – под самыми причиндалами) широкой атласной лентой, Лайза истерила от восторга.
Голый Чейзер – само по себе прекрасно! А Чейзер с проходящей под мошонкой, вдоль пупка, по груди и завязанной на макушке бантиком лентой – ах и ох! – зрелище и вовсе для истинных ценителей. И насколько бешенным ощущался тогда ее восторг, настолько же бешенным получилось и занятие любовью – диким, необузданным, испепеляющим простыни… Да, она его помнила.
А утром были медальки.
Когда он их рисовал? На рассвете?
Мак ни в коей мере не постеснялся повесить на собственную грудь ленточку с кругляшком и цифрой два – воспринял сей факт не только без обиды, но и с гордостью, ведь номер один теперь принадлежал не кому-то – его женщине.
Настоящий мужчина – прекрасный, спокойный, любящий. Почему он остался в прошлом?
А тот, что приедет с минуту на минуту – он тот же? Тот же самый Мак Аллертон?
Наверное. Только восторга не чувствовалось.
Если победит она – он обидится, потому что обыграет его не своя, а чужая женщина. Если победит он – она больше не вернется, чтобы завоевывать его. Наверное, не вернется – ей не хотелось об этом думать.
Все, приезжай, пора.
Стоило этой мысли мелькнуть в сознании, как сзади послышался шум мотора.
«Фаэлон так не шумит», – успела удивиться Лайза, прежде чем увидела, что из-за поворота показалась не одна, а две машины – вторая принадлежала Стивену Лагерфельду.
– Док даст нам отмашку. Остальные ждут у финиша.
Показавшейся из синего седана Лагерфельд разматывал широкий белый флаг; вышедший из Фаэлона Чейзер нагло разглядывал стоящую у своей машины Лайзу.
– Это и есть мой приз? – спросил он таким тоном, будто произнес: «Поставьте этот говноподарок, который вы принесли на мой день рождения, в угол – я не буду его разворачивать».
«Это не твой приз, – зло подумала Лайза. – Это моя машина, ей и останется».
Не дождавшись ответа, Чейзер перевел взгляд на хозяйку Миража. Какое-то время разглядывал ее состоящий из узких спортивных штанов, удобной курточки и кроссовок водительский наряд – разглядывал, как ей показалось, со смесью неприязни и презрения, мол, ты даже умеешь ходить на плоских подошвах? – но комментировать его не стал. Ограничился равнодушной фразой:
– Если слетишь в кювет, Стивен будет наготове.
Лайза сдержала фонтан растущего негодования, заглотила едкое «сам бы не слетел» в желудок и отвернулась.
Нет, Чейзер не слетит ни при каких условиях. Но он определенно ни во что не ставил соперницу, так?
Лайза вдруг зло развеселилась – и прекрасно! Чем меньше он ожидает от нее и от ее неприглядной на вид – некрасивой, не обтекаемой, примитивной по сравнению с Фаэлоном – машины, тем лучше, и тем слаще покажется ей на вкус предстоящая победа.
Когда док объявил о готовности – встал на обочине и поднял вверх помятый флаг, – водители, не сговариваясь, посмотрели друг на друга.
Последние секунды перед стартом, последние слова, напутствия, пожелания.
Лайза не стала желать Чейзеру удачи – ни к чему: та всегда сидела у него на хвосте. Вместо этого бросила:
– Когда начнешь проигрывать, не вздумай цеплять мою машину и царапать ее.
В хищном взгляде Мака сверкнул недобрый огонек:
– Люблю дерзких. Правда, хватает их ненадолго.
– Не в этот раз.
– Тогда и ломать буду неспеша.
– Мечтай.
Ноздри Чейзера раздулись, ответа не последовало.
На том и разошлись; почти одновременно хлопнули две дверцы.
Она волновалась на улице – там ее пыталась скрутить, побороть, напугать чужая воля, – но успокоилась в машине. Привычно положила одну руку на руль, вторую на рычаг переключения скоростей, медленно вдохнула, позволила эмоциям раствориться. Те выплыли из головы и тела неохотно, но выплыли; ступни уперлись в педали.
Она не зря встала справа: на первой секунде вырвется вперед, первой достигнет поворота, плавно войдет в него по дуге – Чейзер останется слева, траектория его машины будет не столь идеальной, она отнимет доли секунды. Все должно быть именно так. И все будет именно так, если Аллертон вдруг не решит, что противник слишком опасен и не произведет свой фирменный старт: длинная первая, педаль до пола, визг оборотов – моментально вторая, снова до пола, до шести тысяч, затем третья…
«Нет-нет-нет, он этого не сделает», – молилась Лайза мысленно.
Если Чейзер решит стартовать подобным образом, она обречена – при таком режиме Фаэлон не обогнать даже самолету.
Но Мак за весь прошлый год использовал такой старт лишь трижды – он сам об этом говорил; такая нагрузка на движок была лишней, неоправданной в случае, если машина «жертвы» была слабее.
А ведь он думает, что Мираж слабее, правда?
Док дал отмашку рукой: три секунды, две, одна… СТАРТ!
Одновременно с опустившимся вниз флагом на пустой ночной дороге взревели два мотора.
(Theatre Of Tragedy – Universal Race )
Она глазам своим не верила! Мираж вырвался почти на корпус уже на старте. Как?! Кто-то услышал ее молитвы, или же Чейзер действительно принял ее за дурочку?
– Да-да-да!!! – орала Лайза на весь салон.
Он просчитался, не поверил, что старая на вид развалюха способна развить гигантское ускорение – так тебе! Так тебе! Так!
Тряска салона, рев движка и непрекращающийся визг шин. В крови бушевал адреналин, сердце грохотало и пульсировало в каждой клетке, вены кипели. Она не верила, что вырвалась вперед – смотрела в боковое зеркало и почти слепла от радости: эта нужная ей секунда – секунда, способная обеспечить ей победу, – у нее в руках, в бешено вращающихся колесах, в надрывно орущих шестернях!
Он отстал совсем чуть-чуть, но отстал, и теперь наверняка скрежетал зубами и сыпал проклятьями – самоуверенный индюк!
Сознание Лайзы пульсировало куда медленнее сердечной мышцы – за дорогой наблюдали холодные и умные внутренние глаза.
Первый поворот направо – она вошла в него идеально – сильнее прежнего завизжали шины, а следом и шины Фаэлона; оттесненный влево черный жеребец Мака потерял из-за широкой дуги еще несколько драгоценных десятых секунды.
– Не вздумай царапнуть мой багажник! – рычала Лайза, впившись глазами в дорогу, а пальцами в руль. Стоило дороге выровняться, как кроссовок не надавил – ударил по педали газа.
В какой-то момент Мак почти нагнал ее, но уже на следующем правом повороте она вновь показала идеальную дугу и вырвалась вперед.
«Сука!» – она знала – в своей машине он плюется именно этим словом.
А-ха-ха! Знай наших, учитель! Великолепный Мак, лучший гонщик всех уровней. Как ты думаешь, в кого пошла ученица?
Мираж ревел так громко, как никогда до этого – давно она не заставляла стального коня нестись вперед с пеной у рта.
– Давай, родной! Мы тебя потом починим!
Третий поворот влево – для того, что уловить верный момент и крутануть руль, одновременно переключая передачи, ей пришлось нагло оттеснить Фаэлон почти к обочине – Мак тоже не хотел видеть свою машину поцарапанной. Плюс один Лайзе за наглость!
Думал, девочка? Думал, ссыкушка? Подавись!
Через несколько секунд обе машины неслись по шоссе почти вровень – жесткий мужской профиль не смотрел на хищный, высеченный из гранита женский. Ровный участок – Фаэлон почти моментально догнал Мираж, оскалил соседу радиаторную решетку и принялся жрать, давиться и выигрывать потерянные сотые секунды назад.
Лайза зарычала. Она точно знает, где начнется следующий вираж – чувствует, а чувствует ли он? Так, как учил сам? Включил ли внутренний сканер и сферу на полную мощность, полагая, что девочка за рулем – это всего лишь девочка? Теперь включил, да – это видно.
Она проиграла ему по скорости пятый и шестой повороты, но на седьмом – бритвенно-остром – вывернула руль так точно, что уверенно оставила черную жопу космолета позади.
– Да! Да!!! – ладонь ударила по рулю. – Нагибаться будешь сам!
Мгновением спустя пальцы вновь плотно обхватили черную и влажную кожу; секундомер показывал тридцать четыре секунды – половина участка позади, а у них почти все время ничья.
Бл%№ь, не могла она выбрать в соперники кого-нибудь другого?
Но впереди кое-что интересное – впереди U-образный вираж – ты помнишь о нем, Мак? Там потребуется полицейский разворот – полный, едрит его, стовосьмидесятиградусный разворот! И это произойдет еще через четырнадцать секунд. Тринадцать секунд, двенадцать, одиннадцать, десять…
Его обгон, ее, его, ее; визг шин и пронзающий ночь рык обезумевших движков.
За километр до решающего дрифта Лайза вновь потеряла преимущество – Чейзер злился, скалил зубы и теперь вел себя не как засранец, а как полностью сосредоточенный на дороге охотник. О да! Наконец-то!
– Преследователь проснулся, – едко прошипела Лайза ветровому стеклу, резко вильнула влево и нечестным приемом вновь заставила Фаэлон потесниться – за это Аллертон позже отобьет ей всю задницу! Если выиграет.
Теперь Мираж работал на износ; корпус трясло, как в лихорадке, движок верещал, орал, захлебывался.
– Терпи! – жестко приказала хозяйка; до критичной отметки и самого опасного виража осталось три секунды. Вместо того чтобы сбросить скорость, Лайза надавила на газ – Мак такого не ожидал – не мог ожидать. А все потому, что только самоубийца мог бы входить в U-образный поворот на скорости света. Самоубийца. Или мисс Дайкин, которая проходила этот участок дороги в восемьдесят третий раз.
– Думаешь, теперь мне помешает дождь, ночь? Ошибаешься! Теперь мне не помешаешь даже ты, – процедила она невидимому, но крайне ощутимому позади противнику.
Когда руль пришлось вывернуть резко и до конца, у нее заболели плечи – знакомый симптом. Переключить скорость, дернуть ручной тормоз, выждать, когда зад Миража занесет под углом в девяносто два градуса, выжать газ, снова вывернуть руль; дико, пронзительно визжали покрышки, из-под них валил дым.
Она сделала все идеально, и в итоге на самом последнем решающем участке дороги Мираж оторвался от Фаэлона на три корпуса.
Лайза больше не рычала, не плевалась и не шипела. На шоссе она смотрела с таким напряжением, будто от того напрямую зависела продолжительность ее жизни. Вперед! Вперед! Вперед!
Вот и команда на обочине, еще вдалеке. Элли с плакатом в руках – слов не разглядеть, несколько припаркованных машин, строй из мужчин, белая линия. Кто-то нарисовал финишную линию…
На последних секундах, когда участок вновь сделался прямым, Фаэлон принялся быстро нагонять противника.
– Быстрее! Быстрее! Быстрее! – вновь заорала Лайза так громко, что едва не сорвала голос. Если не сейчас, то уже никогда – повороты кончились. Выиграла ли она достаточно на полицейском дрифте? Да? Нет? Да? Нет?
Параноидально сильно сжимая пальцами руль и почти убив педаль газа ногой, она неслась-летела-прорывалась сквозь пространство и время вперед.
Еще! Еще! Еще чуть-чуть!
У самого финиша Фаэлон почти поравнялся с Миражом.
И все же…
…хищная морда ее коня пересекла белую черту на мгновение быстрее.
ДА! ДА! ДА! Пятьсот раз ДА!!!
Ведь кто-то это видел, кто-то засек?!
Прежде чем надавить на тормоз и выдохнуть, Лайза пронеслась вперед еще много-много лишних метров. Затем в последний раз завизжали, прекращая вращение, шины. Гонка завершилась.
Насквозь мокрая от пота, с трясущимися ладонями и коленями, с безумно полыхающими глазами, Лайза в это не верила.
– Лай-за! Лай-за! Лай-за!
Неслось издалека; окруженная молчащими мужчинами, одиноко, но оттого не менее радостно, прыгала с плакатом в руках Элли. Ее тонкий голос на мгновение прервался – наверняка на плечо легла тактично успокаивающая рука Рена, но через пару секунд радостные вопли понеслись вновь:
– Лай-за! Лай-за! Лай-за! Ура-а-а-а-а!!!
Хоть кто-то за нее радовался.
Мираж медленно остывал под дождем – охлаждался корпус, капот, раскалившиеся под ним детали. Медленно подъехал и остановился рядом Фаэлон, распахнулась дверца. Из обтекаемого космолета неторопливо выбрался одетый во все черное мужчина. Захлопнул дверцу, обошел машину, остановился в нескольких шагах от стоящей у Миража победительницы.
– Я. Выиграла, – хрипло, не скрывая радости, произнесла она недавнему оппоненту. Огласила вывод, сделала контрольный в голову. Улыбаться не стала из приличия.
Мак Аллертон, сунув руки в карманы, смотрел на нее с непонятным выражением на застывшем лице. На их волосы падала с неба вода; после недавнего возбуждения от сырого воздуха мерзло тело – адреналин уходил.
– Что за двигатель под капотом у этой колымаги? – раздался глухой, произнесенный ровным голосом вопрос.
– Ты имеешь в виду «у твоего несостоявшегося приза»? «Ли802-КМ…»
– «КМ-2.1.3», – завершили за нее и неприязненно хмыкнули.
– Точно!
Чейзер молча и недоверчиво смотрел на Мираж.
– А ты не думал, что у кого-то на четырнадцатом такой есть, так ведь?
Не думал – это читалось по его лицу. И ошибся.
И поделом тебе – Мак, чертов, Аллертон! Иногда надо проигрывать, надо с достоинством признавать поражение, надо уметь жать победителю руку.
– Я сделала тебя. Обошла. Обогнала!
– Да, обогнала, – мужчина напротив недобро усмехнулся. – Что ж, пей, веселись, танцуй. Ты ведь этого хотела? Доказать, что кто-то сможет обогнать непобедимого Чейзера? Давай, захлебывайся триумфом, скачи на моей могиле, плюй на нее сверху.
– Я не этого хотела! – взревела Лайза.
– Да ну? А чего же еще? Признай уже честно, чего так? Ты именно этого и хотела – унизить, оскорбить и дать всем знать, что ты – лучшая.
– Да я!... – у нее вдруг кончились слова. Тогда, четыре месяца назад, ее победа праздновалась иначе – ей восхищались, за нее радовались, ей гордились. А теперь смотрели с равнодушной презрительной ненавистью – мол, говно ты, а не человек.
От обиды Лайза вытащила из карманов руки, сжала и разжала кулаки, приоткрыла рот, но еще несколько секунд не могла заставить себя начать говорить.
– Ты что, правда думаешь, что я затеяла эту гонку лишь для того, чтобы тебя унизить?
Холодный и равнодушный взгляд ей в ответ.
– Что, правда, думаешь, – она вдруг безрадостно усмехнулась, – что мне нет большей радости, нежели втоптать кого-то в грязь? Что я вызвала тебя на поединок, чтобы после попрыгать на могиле? Ты… так про меня думаешь?
Тишина. Капли дождя. От былого ликования не осталось и следа.
– Почему же нет? Три об меня ноги – сегодня можно.
Тихий голос; стекающие по равнодушному лицу капли.
Кольнуло сердце.
– Дурак ты! – вдруг произнесла она с горечью. Хотела что-то добавить, объяснить, доказать, но доказать что? Что она затеяла поединок вовсе не с целью публичного унижения, не с целью получить возможность втоптать чью-то честь в грязь, не для того, чтобы выводить мочой сверху: «Я лучшая», – а совсем для другого! Для интереса! Его интереса к ней! Как к умельцу, хорошему водителю, талантливой девчонке, а не дешевой примитивной, не умеющей ничего, кроме как вешаться на мужчин, шлюхе.
– Ты… Ты… – слова больше не давались – предложения дальше слогов не шли.
– Ах да, я же должен извиниться, – послышалось приторно-сладкое и сокрушенное, – что ж…
– Да пошел ты, – хрипло прошептала Лайза. – Ничего ты мне больше не должен.
Мак застыл; его челюсти сжались.
Ублюдок. Идиот.
И поняла, что ей больше нечего добавить.
Не нужны ей такие извинения. Вообще больше ничего не нужно, потому что ее Мак – тот Мак – был способен видеть дальше и мыслить шире. Он был способен выразить восхищение другим, не стеснялся протянуть руку и сказать: « Это было здорово!»
Сколько она смотрела на него будто со стороны – секунду, две, три? Кому нужна была эта победа, для чего?
– Дурак. И жаль, что так, – повторила она тихо; болело сердце.
Она провела рукой по волосам, убрала со лба налипшую мокрую челку и расстегнула куртку – к человеку напротив она потеряла всякий интерес. Там пустое место, там никого нет, никого интересного.
В машине будет теплее без куртки – та промокла…
– Лайза…
На звук своего имени она не повернулась. Бросила сырую одежду на заднее сиденье, захлопнула дверцу. Села в машину, завела мотор.
– Лайза!…
Поздно.
Она выиграла честно. И никого не пыталась втоптать в грязь.
Мотор завелся не сразу – через парную прокрутку, – но завелся. Мираж тронулся с места – ей нечего здесь делать. Здесь больше никого нет. Элли, может быть… А больше никого.
Через несколько секунд осталась позади и команда, и размытая дождем финишная прямая, и плакат, который она так и не успела прочитать.
А еще через минуту по щекам потекло. Не слезы. Впитавшийся в душу дождь.
*****
(Specimen A – Chasing Shadows)
Он не мог не признать – она задела его. Во всех смыслах.
Разбудила любопытство, когда вдруг появилась на тесной «семейной» вечеринке, куда не приглашали чужих (и лучше бы не приглашали впредь – он их предупреждал). Всколыхнула раздражение, когда начала смещать разговор исключительно на профессию – Эльконто не заметил повышенного интереса Лайзы к этому вопросу, Мак заметил. Удивила, когда по-умному и сдержанно, не агрессивно, но со вкусом показала клычки в ответ на его «шпильки». Вызвала недоумение, когда внезапно удалилась из комнаты – на что-то прореагировала крайне болезненно. На что?
Теперь черное авто плыло по дороге не спеша – всего сто пять километров в час, – юношеская забава по сравнению со скоростью, с которой Фаэлон закладывал виражи каких-то пятнадцать минут назад. Дождь заливал стекло; равномерно работали дворники. Отбивал одновременно тысячу ритмов на квадратный метр ливень.
Он почти не попрощался с друзьями, и это царапало. После ее ухода буркнул всем что-то невразумительное, никак не отреагировал на «кто бы знал, что у нее такая тачка – держись, друг!», сел в машину и отбыл.
Машина, не машина… Не в ней дело. А в том, кто сидел за рулем. Сидела.
Чертовка. Не баба – фурия! Даром, что лицо капризно-ангельское, а глаза синие-синие – посмотришь, и полетишь в бездонное небо – умная, расчетливая сучка. И всегда такая разная.
Как неуклюже, но уверенно, словно бульдозер на альпийских горках сада, она лгала про ворота – не смутилась, не покраснела, заранее знала, что соврет. Надеялась, что он поверит? А после… Всерьез полагала, что он купится на ее близость и нежное «нам стоит познакомиться поближе»?
Чейзер недолюбливал доступных. Даже красивых.
Даже в таких, мать его, облегающих платьях с вырезами над самой грудью и на неизмеримо высоких шпильках.
Эффектная внешность – такая сразила бы девяносто девять мужчин из ста, но он, увы, не принадлежал ни к этой сотне, ни даже к тысяче. Он вообще не искал женщин для развлечений. Мак Аллертон ценил другое: в приправе из огненного характера тонкую душу, и только при наличии этих двух компонентов мог терпеть и свободолюбие, и своенравие, и даже дерзость.
Огненный характер у мисс Дайкин однозначно был. А вот тонкая душа?
И где Элли вообще взяла эту странную и почти неадекватную подругу? Почему он не встречал ее раньше?
Эта ночь вымотала и его, и машину. Можно было прибавить газа и добраться до дома в четыре раза быстрее, но Фаэлон почти спал на ходу, а Чейзер не стал его будить: машина – не груда металла, она по-своему живой организм, и ей тоже нужен отдых.
Пустая дорога, скоро въезд в город; пахнущий дорогой кожей салон. Темнота, одинокие фонари в боковом зеркале, размеренное чавканье-шорох шин.
Много мыслей, много эмоций, и над всеми ними довлело единственное чувство, висящее, словно луна над миром, – досада.
Хорошо, наверное, он зря использовал слово «шлюха», но и вешаться на него не стоило. А Лайза пересекла границу личного пространства незнакомого мужчины – жирный минус в ее пользу. Но дуэль? Этого он не ожидал. Ни подобной наглости, ни выпущенных веером из пушистых лап когтей, ни… двигателя «Ли802» в ее машине.
С каких гребаных пор в «Миражах» стали встречаться стартеры от ракет?
С точностью статиста Мак знал, что в заводских версиях выпускались три варианта моторов объемом в 1.9, 2.3 и 2.8 литра. Но никак не «Ли-твою-налево-802» с тремястами кобылами, шестью цилиндрами и турбонадувом!
Интересно, Рен знал?
И кто, черт подери, учил эту суку водить? Талантливую, надо признать, суку, которая знала, что ее машина проигрывает ему по мощности на треть, но все равно вышла на трассу, не побоялась. А потом еще скалилась из-за стекла на виражах при скорости под двести…
Лайза. Дайкин.
Мак против воли почувствовал мимолетное желание подмять ее под себя, разложить руки в стороны, впечатать запястья в матрас, сдавить их до синяков…
Стороннюю мысль пришлось прервать; впереди пронеслась на мигающий желтый старая неказистая «Аура» – неуклюже вильнула задом при развороте, жалко скрипнула шинами и, загрохотав выхлопной трубой, понеслась прочь.
Сразу видно – въехал в город; стоя на светофоре, Чейзер потер костяшками пальцев краешек губ.
«Кто-то должен был учить ее вождению. Не сама ведь? Чертов умелец…»
А он еще дал ей фору, там, на старте. Подумал, будет обидно, если эта девка лишь на секунду увидит стоп-сигналы его Фаэлона, а после тот скроется за горизонтом, исчезнет в пелене дождя.
Дал фору? Водитель усмехнулся, на этот раз весело – вот он ошибся! Да она зубами бы выгрызла свои секунды назад. Умелыми виражами; тонкими, вращающими руль, как заправский гонщик, руками; злыми синими глазами.
Он смеялся над ее одеждой – она над ним. Знала, выдра, знала, что у нее есть шанс. И использовала его по назначению.
Чейзер против воли восхитился почти незнакомой девчонкой – не мог не восхищаться тем, кто так умело надирал ему задницу, а таких находилось слишком мало. В последнее время, признаться, вообще не находилось, увы.
До особняка осталось три квартала; мокнущий город переливался лужами.
Восхищение восхищением, но одна мысль вот уже не первый раз вытесняла остальные – они плохо попрощались на финише.
– Можешь втаптывать меня в грязь…
– Да пошел ты! Ничего мне больше от тебя не надо.
И полный горечи взгляд, излившаяся в голосе обида.
Странно, что эти слова пробрались под кожу. Наплевать бы и забыть, ведь он пытался извиниться…
«Ты сам бы не принял такие извинения».
Ну да, деваться некуда, не принял бы, потому как неискренние, но он все равно пытался? Да кому он врет – и не пытался толком. И нечего удивляться, что вредная а-ля «будь-со-мной-честен» мисс Дайкин даже слушать его не захотела.
Чертов вечер. Чертова гонка. Яддритовы слова.
Он проиграл и не пожелал этого признать – вот от чего этим вечером ему на самом деле было противно.
Впереди отворилась ограда; Фаэлон медленно въехал во двор и свернул к гаражу.
«А кто в такой момент смог бы извиниться искренне?» – захлебывался внутренний голос – голос слабака, псих обиженного мальчика.
«Настоящий мужчина, вот кто, – вторил ему другой, железный и уверенный. – Тот, кто не теряет честь и достоинство лишь потому, что в чем-то оказался вторым».
Этот монолог Мак Аллертон прокручивал в голове, уже сидя в кресле со стаканом скотча. Впереди камин, позади улица с дождем; ноги на пуфе.
«Это всего лишь девчонка!»
«Человек».
«Ты предлагал ей…»
«Не предлагал. Искренних извинений я не предложил».
«И не должен был».
«Должен».
«И мотор заменить должен?»
Да, должен. Несмотря на то, что победительница «сняла» с него все долги, обиделась. Теперь сдержать слово – дело чести, а не отмашка «делай/не делай» чьей-то рукой.
Он придет к ней, извинится и попросит возможность выполнить то, что обещал. Пригонит ее Мираж в свой гараж, заменит на нем движок, отгонит назад и про все забудет. Все просто.
Десятью минутами позже, держа в руках почти пустой стакан, Мак Аллертон никак не мог понять, почему все еще думает о ней – о пустоголовой, безбашенной, лживой и дерзкой подруге Элли. Из-за ладно сидящей по фигурке водительской курточки? Из-за остатков адреналина и того, кто явился причиной его выброса в кровь? Из-за собственного проигрыша?
Нет, с этим он разобрался.
Привычно всплыла в сознании карта города, а следом команда на поиск объекта – Чейзер включил прибор внутреннего слежения – где она сейчас, мисс Дайкин? – найти.
И спустя две секунды распахнул глаза, удивился. Потому что ничего не ощутил. Пустота, гладкая поверхность и отсутствие сигнала.
Черт, он точно устал.
Проиграл гонку, теперь не может отыскать объект. Спать, спать и только спать, иначе Дрейк ему – сонному и вялому – завтра собственноручно выдаст не только по первое число, а на год вперед.
Отдых. Все остальное отложить.
Отставив стакан, темноволосый мужчина поднялся с кресла, плотно прикрыл стеклянные створки камина, стянул майку и бросил ее на стул. Душ, кровать и больше никаких мыслей.
Глава 7.
Утро нового дня выдалось теплым, но пасмурным.
Лайза проснулась в семь утра и какое-то время лежала в постели, капля за каплей впитывая осознание того, что сегодня не нужно идти на работу. Больше вообще не нужно идти на работу.
Нет. Работы.
Новое для нее состояние, дискомфортное. Одно дело, когда у тебя на счету сотни или хотя бы десятки тысяч, другое – когда там едва наберется жалкая тысяча, а зарплата – такая теплая и привычная, как уютные домашние тапки, – больше не упадет в конце месяца, выделенная чьей-то заботливой рукой, на твою кредитку.
«Может, обратно?»
Эту мысль она отмела с порога – обратной дороги нет. Майлз примет – пожурит, поворчит и вздохнет с облегчением, мол, бывают у людей завихрения мозга, что поделаешь? – и возьмет обратно. Но Лайза не пойдет.
Какое-то время она, сонная, помятая, завернутая в халат и босая, стояла на маленьком балконе – созерцала не проснувшийся и оттого незагруженный еще проспект: две машины у магазина, три припаркованы у парка. К остановке лениво подъехал автобус, распахнул двери, какое-то время постоял, ожидая пассажиров, но тех не нашлось – автобус, не заполучив добычу, уехал прочь. Над городом раскинулась пелена из светло-серых, тонких на вид, но плотных облаков; день без солнца – душа без света.
Расстроенно, почти плача, буркнул желудок, Лайза потерла живот рукой – нужно поесть. Для того, чтобы ожить и начать думать (а думать сегодня предстоит много), ей требуется нормальный завтрак – не три крекера и стакан чая, а что-то плотное, осязаемое, такое, как омлет с курицей и овощами…
Часы показывали начало восьмого; кафе на соседней улице откроется через сорок минут. По пути круглосуточный магазин. В него она зайдет за продуктами, а после, возможно, в последний раз в этом месяце, позавтракает у «Джанин». Посидит, побалует себя готовой горячей едой и чашкой хорошего кофе, составит план на день, посмотрит в окно и подумает о жизни.
(Homeless man – Tribute)
Фарфоровая чашка напоминала маленький тазик; упругая молочная пена медленно оседала. На тарелке беспорядочной мозаикой лежали куски разломанного вилкой омлета, не с курицей – с ветчиной и сыром – так она захотела; позади шумела кофе-машина. За окном, показывая, словно на телевизионном экране то одного, то другого прохожего – героев чужой истории, – серел проспект.
Ей предстояло создать новую жизнь. Свою жизнь. Как-то, когда-то. Зарегистрировать фирму, подыскать сотрудников, арендовать офис…
Сходить к Дрейку.
Ей каким-то непостижимым образом следовало соединить, наконец, несоединимое – себя и эту новую реальность. Ту самую, которая пока ни в какую не хотела принимать Лайзу внутрь – впускать ее в новый теплый дом, раскинуть под ногами ковер и добродушно пригласить: «проходи!». Они почему-то до сих пор не подходили друг другу – Лайза Дайкин и эта временная ветка. Оставались чужими, незнакомцами, присматривались одна к другой, не доверяли, не знали, чего ожидать.
Ее квартира – и не ее. Ее Мак – и не ее. Все другие, все чужое. Пора бы это изменить, вот только как?
Воспоминания о вчерашней гонке застыли в глубине сознания болезненной раной – пока не смотришь на нее, кажется, не болит, а прокрутишь хоть фразу из вчерашних диалогов в голове – все равно, что засунешь в нарыв палец. Глубоко засунешь, провернешь и злорадно поковыряешь.
Лайза старалась о вчерашнем не думать – что будет дальше? Как? Кто и к кому теперь должен идти, что говорить? Мак сам, наверное, не придет, а она устала прилагать бесполезные усилия – тупик.
