Текст книги "Пятый дневник Тайлера Блэйка"

Автор книги: Вероника Сазонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Запись сотая

«Запись сотая. Дневник пятый.

Фальшь! Фальшь! Всюду фальшь! Всевидящий, ты ненавидишь меня, да? Ты ненавидишь мою грешную душу, потому что насквозь видишь меня?

Есть ли хоть кто-то теперь в этом мире, кто полюбит меня? Есть ли у меня хоть малейшая надежда на покаяние? Может быть, я уже умер? Может быть, я зря стараюсь? Все не может так закончится! Все не может так закончится, Всевидящий!

Все рассыпается, ускользает из рук, как нотные листы, которые я так часто ронял в детстве. У меня трясутся руки. Всевидящий, спаси меня от моей маски. Спаси меня от этих укоризненных взглядов слушателей. Я сорвал голос.»

Город G окутала ночная мгла. Улицы стихли, а свет в окнах погас. Никто не смел высовываться из своих маленьких и уютных укрытий. Многие даже из-под одеяла боялись выглядывать. Именно такими были ночи в городе уже на протяжении нескольких лет. Все затихало и замирало в свете мутно-желтой луны. Лишь где-то в закоулках мелькали тени бродячих котов и крыс, ищущих пропитание. Ночь в этом безумном сером театре была своеобразным антрактом между действиями спектакля, а уже днем можно было наблюдать яркую и подвижную картину суеты. Кто-то обнаруживал, что с его счета в банке пропали все деньги, кто-то приезжал в больницу с тяжелыми травмами, а кто-то находил труп своего лучшего друга, части которого расфасовали по баночкам и поставили в холодильник. Такие способы убийства всегда забавляли, ведь они были намного интереснее, чем просто прострелить кому-то череп. Однако именно последнее было наиболее частым заказом. Мало кто любил красивые и изощренные казни, всем нужно было все делать быстро и без души. На самом деле для города G отсутствие души даже в таком деле, как смерть было нормальным.

Немой надеялся, что у него есть душа. Ему очень хотелось быть художником для этого города, ему хотелось быть хорошим музыкантом, чтобы люди во время его сольного концерта не засыпали, а вздрагивали каждый раз, когда он берет высокую ноту. Его скрипка всегда была при нем. И в этой скрипке всегда был хотя бы один свинцовый патрон. Так что Немой в любой момент мог без труда сыграть пару нот на костях своих клиентов.

С крыши девятиэтажного жилого здания открывался чудеснейший вид на ночной город. Было трудно, стоя на краю, не засмотреться на то, как в грязно-серых облаках, больше похожих на дым, проплывают по воздуху дирижабли, или на то, как спал безлюдных город. Даже такое мрачное и жуткое место как тюрьма, огражденная колючей проволокой, не казалась с крыши такой уж страшной. Даже там все замерло в ожидании утра. И даже там уже утром должны были обнаружить, что через одно из окон был застрелен заключенный. Николос Джейн по сути заслужил этого. Наверняка, любой родитель бы отдал все за то, чтобы чокнутый педофил скончался в своей одиночной камере с одним единственным окошком, защищенным от него же самого прочной металлической решеткой. Немому же было совсем нетрудно одолжить у одного своего хорошего «знакомого» из Подвалов Грина винтовку, чтобы пронести ее на крышу. А попасть в этого больного извращенца, собирающегося лечь спать и того проще. Утром разве что полицейские развели панику и в то же время были в самом настоящем недоумении, как кто-то мог обладать такой точностью.

Но Немого все эти беды совершенно не касались. Он просто сидел на противоположном краю крыши, чтобы со стороны тюрьмы его никто не заметил, и смотрел на луну сквозь черные линзы своих очков. Он чувствовал, как породнился с этой туманной и темной атмосферой ночного города. И он готов был сидеть в таком положении до самого утра, до той самой поры, пока ему не придет время сбросить свою карнавальную маску, чтобы показать солнцу свой истинный облик.

Однако даже такой мелочью как лунным светом Немой не мог наслаждаться долго. Его место было в тени, под землей, там, где были те, кто не посмеет даже пытаться сорвать с него шляпу или очки. Даже ночные жители подземного города были через чур трусливы для такого риска, а потому давно перестали интересоваться загадочной личностью человека во фраке. Некоторые из них, как и жители самого G, уже начинали верить в то, что Немой – это лишь их собственная галлюцинация или призрак. Но лучшее определение ему дала в свое время Линда, общаясь со своей подружкой Биби:

– Он не знает Всевидящего, Биби. Им управляет смерть. Он – Ангел Смерти!

И Немому отчасти даже нравилось подобное сравнение. Ему было приятно осознавать, что даже те, кто порой сами неплохо обращаются к нему и искренне улыбаются ему, все равно его боятся.

Когда Немой спустился в Подвалы, к нему тут же подбежал Уолтер Шеррман. Он остановился на расстоянии полутора метра от Немого и виновато и в то же время восхищенно уставился на него. Он пару секунд в буквальном смысле пялился на наемника в очках, но после все же встрепенулся, будто бы вспомнил что-то очень важное, и выпрямился.

– Тебя хочет видеть Крыса, – Уолтер дрожащей рукой протянул Немому записку. Тот кивнул, и Шеррман, едва ли на раскланявшись, ушел.

В записке, свернутой в маленький треугольник, как всегда это делал Альберт, было написано, что Улам ждет Немого в одном из коридоров Подвалов для «важного разговора и обсуждения одного общего дела». Записка была написана неаккуратным почерком, что свидетельствовало о том, что по всей видимости Крыса очень торопился. Немой даже подумал о вероятности того, что Маклоу совсем слетел с катушек, раз так срочно вызывал своего вора на задание, да еще и в напарниках с киллером. По крайней мере, это была первая и самая разумная мысль, ведь Альберту было совершенно не присуще писать так криво. Уж что-что, а за своим почерком он следил всегда ничуть не хуже, чем за тем, чтобы у него был идеально выглажен его черный галстук.

Немой кивнул собственным мыслям, что ему было просто необходимо поспешить к Крысе, ведь, судя по всему, дуло было серьезное. На сей раз Немой даже не обратил внимание на двух подравшихся мальчишек, которых он зачастую разнимал, когда проходил мимо них. Он просто быстрым шагом, почти бегом, отправился в тот самый коридор, который указал в своей записке Альберт. Немой подметил про себя, что в этой части Подвалов Кристофера Грина он еще никогда не бывал. Судя во виду, там на вряд ли вообще кто-то бывал за последние несколько лет: всюду было темно, сыро, о том, что здесь могли бы быть когда-то люди говорили лишь некоторые лампочки под потолками, которые часто мигали, будто бы вот-вот могли погаснуть. Впрочем, одна из них перегорела как раз именно в тот момент, когда мимо нее прошел Немой. Он оглянулся на секунду и тихо хмыкнул. Уж что-что, а сырые и покрытые слоем плесени места он не особо любил.

– Альберт?

В конце коридора был тупик и непроглядная темнота. Немой даже хотел на секунду снять очки, чтобы осмотреться получше, но вскоре приметил человеческую фигуру в углу. Там, скрывшись в тени, сидел Альберт, повернув голову к Немому, и ждал его. Странно, возможно, что именно в таком отвратительном месте, но конкретно от Улама можно было ожидать чего угодно. Немой покачал головой и, поправив шляпу, сделал пару шагов в сторону Альберта, чтобы увидеть его. И как раз в тот момент загорелась одна из лампочек неподалеку, от чего немного света пало и на двух лучших друзей.

Когда Немой вошел в тень он понял, почему Крыса так и не отозвался ему. Он понял, почему Крыса «звал» его туда не лично, а направил к нему посланца. И в тот же миг для Немого и Тайлера, для них обоих, оборвалась еще одна струна их жизни. Воистину ужасное зрелище, которое для Немого было обычным делом, для Блэйка стало одним и самых страшных и отвратительных на всем белом свете. От вида Альберта, застывшего в сидячем положении без глаз, Тайлер почувствовал рвотные позывы в горле. Настолько отвратительным показался для него этот труп, от которого по иронии судьбы отбежала серая крыса, когда к нему подошел Немой.

Тайлер вмиг похолодел. Капелька холодного пота прокатилась по его побелевшему лицу цвета полотна. Как? Почему?

Даже для человека, который не раз убивал, который видел мертвецов намного ужаснее, который мог убить намного более изощренным и искусным способом, чем просто выколоть глаза и застрелить, видеть мертвое тело близкого ему человека было невыносимо. Невыносимо было не от осознания присутствия Смерти рядом и не от вида крови. Было невыносимо от того понимания, что он потерял своего друга. Друга, который поддерживал его, который был вторым ярким и не бесцветным лучом в этой серой жизни в туманном городе. И тогда Тайлер понял, что часть себя в тот момент он потерял. Часть, которую не восстановит ни одна музыкальная симфония, ни одна соната и ни одна песня. Даже самая прекрасная мелодия не способна загладить ту боль, которую испытывал в тот момент Тайлер. Ни одна нота не способна была заполнить пустоту в его душе и после этого.

Тайлер, дрожа, смотрел на тело своего мертвого друга, после чего медленно опустился рядом с ним на колени, шепотом повторяя его имя.

– Эй! Кажется, я слышу чей-то певчий голосок!

Блэйк услышал за своей спиной скрипучий и мерзкий смех. По неприятному звучанию очень легко было определить, что голос принадлежал Крэйгу. Наверное, это было даже ожидаемо. Кто еще мог поступить так? Кто еще мог пытаться так сделать Немому и Тайлеру? Внутри у Тайлера все сжалось, а сам он окончательно растерялся. Он не знал, что с ним будет. Он был напуган слишком сильно, чтобы вспомнить даже собственное имя. Но он все же оглянулся и увидел, как за ним стоял Крэйг, потирая костлявые скрюченные руки, и тихо посмеивался, озлобленными маленькими глазками глядя на Блэйка. Ну а уже за спиной его стояли его дружки. На сей раз четверо.

Тайлер был в ступоре. Ему было слишком сложно представить себе, что кто-то был способен нарушить негласное правило подземного города о том, чтобы не убивать никого не за пределами катакомб. Ему было сложно просто представить и принять, что убили не кого-то, а Альберта. Так что он просто застыл подобно статуе, уставившись через очки на Крэйга и его шайку. Злость и отчаяние переполняли грудь, но они были даже вместе несравнимы с тем страхом, который чувствовал Блэйк. Он был зажат в угол. Он был зажат в угол за кулисами сцены и вот-вот мог потерять маску. Он уже чувствовал, как она соскальзывала с его лица.

– Ну что? Эй! Что? Я ведь обещал, что ты мне заплатишь! – Крэйг снова рассмеялся.

Однако только он открыл рот, как один из его парней тут же упал назем после короткого выстрела. Тайлер нахмурился и наставил оружие на затихшего Крэйга. Но тот явно оказался подготовлен, а потому из рук Блэйка был очень уж быстро выбит револьвер одним из парней Крэйга, а сам Тайлер прижат к стене двумя другими. Он пытался сопротивляться, хотя и понимал, что это бесполезно. Находясь в тупике, зажатым теми, кто намного сильнее тебя физически и кто спланировал эту неприятную встречу, было почти бесполезно что-то делать. Однако Тайлер пытался, но его брыкания привели лишь к тому, что из его кармана выпал крошечный пузырек с таблетками, который и схватил Крэйг. Блэйк под громкий и оглушительный смех своего врага снова стал пытаться вырваться, но тот лишь усмехнулся и показал пузырек с успокоительным своим дружкам.

– Эй! Смотрите, да наш молчун на таблетках сидит! Наш великий и ужасный лишь утка!

Тайлер сглотнул. Он был настолько растерян, что даже не дрожал и не плакал. Он просто превратился в неживую куклу, с которой собирались глупые дети сделать самые ужасные вещи. Его маска раскалывалась на тысячи частиц, его главный герой оперы терпел фиаско, а прекрасную арию заглушил отвратительный смех.

Блэйк уже даже не пытался сопротивляться, когда один из тех, кто держал, его извлекал из его нагрудного кармана книжку и передавал Крэйгу. Тот ухмыльнулся и на глазах Тайлера стал листать страницы дневника, совершенно не волнуясь о том, сколько же вкладышей и нотных строк он выронил из записной книжки. И он смеялся. Он продолжал непрерывно смеяться. Этот смех резал слух Блэйку и заставлял еще сильнее вжаться в стену. Тайлер проклинал в тот момент все: Крэйга, себя, город, дневник и даже Всевидящего, что смотрел на это и не предпринимал ничего, чтобы помочь своему сыну.

– Ну что? Ответишь мне, Тайлер Блэйк? – ухмыльнулся Крэйг, небрежно бросив дневник Блэйка ему под ноги. – Я хочу еще раз услышать, как у Немого прорежется голос! Давай! Давай, покажи мне, кто ты такой!

– Я… я… не…

– Эй! А ведь действительно заикается! – Крэйг расхохотался, его приспешники тоже громко загоготали.

Крэйг жестом руки дал понять парням, чтобы те притихли, и вновь обратился к Тайлеру. Он подошел к перепуганному Блэйку и посмотрел на свое отражение в черных очках. По, и без того перекошенному, лицу Крэйга расплылась злорадная улыбка. Он прожигал взглядом Тайлера, но не притронулся ни к очкам, ни к шляпе. Он уже понял, кто перед ним и теперь он беспрепятственно мог смотреть ему в глаза.

– Я не могу убить тебя, Немой, лишь по той простой причине, что не хочу лишать тебя возможности красиво уйти со сцены. Даже я люблю театр, – прошипел Крэйг, оголяя гнилые желтые зубы. – Но это не значит, что я не расправлюсь с твоей маленькой сестренкой, если ты не забудешь навсегда о подвалах Грина, – он ухмыльнулся и, отпрянув от Тайлера, кивнул своим парням, чтобы те отпустили Блэйка.

Когда Тайлера отпустили, он продолжил жаться к стене, глядя вслед удаляющимся из коридора Крэйгу и его приспешникам. Крэйг после этого обернулся лишь один раз, чтобы напоследок бросить перепуганному до смерти Блэйку:

– Эй, Тайлер! Я думаю, что мы с тобой поняли друг друга!

Когда все четверо скрылись, Тайлер глянул на труп бугая, которого застрелил, а после на мертвого Альберта. И все что он смог сделать тогда – это по стене сползти на пол и, сжавшись в этом темном уголке рядом со своим лучшим другом, тихо заплакать. Тихо и беззвучно, будто он действительно в один миг онемел.

Запись сто двадцатая

«Запись сто двадцатая. Дневник пятый.

Я не могу поверить, что все закончилось так быстро. Слишком сложно принять, что я не доиграл свою роль и меня вот так вот выгнали со сцены. Теперь от меня отвернулся даже Всевидящий. Но хотя бы тебе, дневник, я все еще могу высказаться. Я могу признаться тебе без единых опасений.

Я опускаю руки.»

Погода была поганой. С самого утра было просто ужасно холодно, весь город поглотил белоснежный и густой туман. Из-за этой облачной серой пелены не было видно из окна даже зданий, находящихся напротив дома. Тайлер уже около получаса просто смотрел в окно и всматривался в туман, дрожа от холода. Но он не видел ничего кроме мглы ни на улице, ни внутри себя. Он не видел в будущем ни единого проблеска света. Темный коридор жизни Блэйка мгновенно перестал вести к тому заветному выходу, а единственная оставшаяся гореть свечка могла вот-вот погаснуть. Единственная уцелевшая струна скрипки стала фальшивить и могла в любую секунду лопнуть.

Тайлер потерял надежду. Он потерял все. Альберт был мертв, ария Немого была прервана на самом неподходящем моменте, а Карли совсем перестала доверять Блэйку. Любовь исчезла, и осталась лишь та фальшь, тот обман, которого так боялся Тайлер всю свою жизнь. Единственное, что он все еще с трудом держал в руках – это смысл. Смысл его жизни, то и он казался все более призрачным с каждым днем, приближавшим двадцатилетие Карли. Ей только пару дней назад исполнилось девятнадцать лет и Блэйк понял, что теперь он уже опоздал. Его смысл жизни должен был исчезнуть и забыться уже через год. И это лишь в лучшем случае.

Младшая сестра Тайлера уже давно ушла в колледж, а он сам до сих пор оставался стоять в комнате и смотреть в окно. Тайлер, вспоминая то, как Альберт в свое время учил его математике, теперь просто в уме высчитывал цену своей проблемы. Учитывая то, сколько он уже смог собрать, работая на Маклоу, то осталось совсем мало. Но учитывая жалование скрипача в ресторане, осталось слишком много, чтобы собрать столько за один лишь год. Да и Карли в последние года три все больше и больше жаловалась на сильные боли в голове, пила антибиотики. Но даже если Тайлеру удастся за год собрать нужную сумму сможет ли она дождаться операции? Голова Блэйка раскалывалась от множества вопросов, на которые он, конечно же, знал ответ. Он лишь не хотел его говорить. Он всей душой не хотел принимать неизбежное, но мысленно он уже все понял. Он уже опустил руки и готов был прощаться со своей сестрой в любой день. Он уже знал, что ему придется похоронить ее, и уже представлял себе, что в ее гробу обязательно будут лежать розы. Красные розы с самыми колючими шипами, какие только сможет найти Тайлер. Именно эти цветы прекрасно подходили под описание их любви: она была прекрасна, но без лепестков, без этой красивой маски, это был лишь колючий стебель, который не нес ничего кроме боли.

Тайлер старался не смотреть в глаза Карли и стал уже сам избегать ее внимания. Она даже не знала, что каждую ночь он сидел рядом с ее кроватью и плакал. Он горько плакал об утрате, которую уже заранее ждал. Он плакал о том, что вся его жизнь, которая заключалась в том, чтобы уберечь этого прекрасного ангела, этого ребенка, была напрасна. Быть может, Тайлер бы даже покончил с собой. Он бы с радостью повесился, не будь он таким трусливым и жалким.

На работе Тайлер уже не впервые услышал от Джейкоба, что тот списывает штраф с него. Ларсен даже не понимал, что Блэйк переживает уже не о смерти Альберта, а о своей умирающей сестре. Максимум, что он мог сказать: «Мне очень жаль, Тайлер, но ты должен работать». И все. Но ему не было жаль. Ему не было жаль, потому что он совершенно не знал, о чем он говорит и что на самом деле переживал Блэйк. Однако Тайлер за год уже настолько привык к этому, что даже не придал значения словам директора. Не так уж и много он теряет, учитывая масштабы того, сколько ему действительно нужно собрать.

Тайлер подошел к тому месту, где они с Альбертом обычно играли. Фортепиано Улама стояло, как и раньше, теперь только оно было покрыто слоем пыли. Альберт очень не любил, когда кто-то посторонний трогал его инструмент и потому следил за ним всегда сам. Теперь же это фортепиано казалось обыкновенным декором. Создавалось такое впечатление, будто его и вовсе там не было. Будто никогда не было Альберта и никогда в ресторане до этого не звучала та замечательная музыка, которую он играл. Тайлер лишь потом осознал, каким хорошим музыкантом был его друг. И теперь о том, что он когда-то был здесь, в «Белом Лебеде, напоминал лишь его инструмент и инструмент Тайлера. Его лучшая скрипка. И эта скрипка была ничуть не хуже той, на которой когда-то играл Немой. Однако он умер в тот же день, когда скончался и Улам.

Тайлер достал свою скрипку из футляра и, взяв смычок, встал на свое законное место. Скрипач поудобнее взял свой инструмент и в последний раз украдкой взглянул на клавишный инструмент, словно ожидал, что бывший его хозяин вновь кивнет ему и первым начнет играть мелодию. Только после этого музыкант прикрыл глаза и принялся играть на скрипке.

Блэйк стал играть свою сонату номер три. Он написал ее, когда ему было двадцать лет и после того, как впервые сыграл ее на публике, он редко вспоминал те ноты. Но не так давно это стала любимая его композиция. Любимая лишь от того, что он мог излить в ней душу. Он мог сыграть это, возможно, самое грустное свое произведение и выразить без слов всю ту гложущую его боль. И его мало волновало, кто и как реагировал на эту игру. Он просто слушал музыку, создаваемую тесным и верным союзом смычка и струн. Слушал, как его собственная душа плачет и утопает в бесконечной тоске. И ему отчасти было безумно, безумно жаль, что никто не мог услышать всего того крика отчаяния, который раздавался в каждой ноте, сыгранной Тайлером. Никто не хотел слышать его музыку. Никто не хотел слышать его душу. Этому городу душа была ни к чему и Тайлер прекрасно убедился в этом на собственном опыте.

От игры Блэйка отвлекло то, что кто-то вдруг подошел к нему. Кто-то стоял рядом с ним и пристально наблюдал за тем, как он играет. Тайлер открыл глаза и случайно задел смычком не те струны, от чего послышался неприятный скрип, после чего только прекратил играть, даже не поморщившись, как обычно делал, когда слышал неприятные ему звуки. Перед скрипачом стоял мужчина среднего роста с поседевшими прядями волос. Незнакомец буквально пожирал его взглядом своих измученных темных глаз. Он с интересом и в то же время каким-то болезненным спокойствием смотрел на музыканта.

– Тайлер Блэйк, я так полагаю? – вдруг спросил некто и поправил очки-половинки.

– Д-да, – Тайлер кивнул. – Я… Я Вас… Вас знаю?

Незнакомец улыбнулся. Его улыбка была абсолютно искренней, будто он пытался ею показать, что услышал Тайлера. Он будто пытался без слов сказать ему. Что понял каждое слово, изложенное Блэйком в его сонате.

– Мое имя Клод Ричард. Не думаю, что Вы меня знаете. Но Вас знаю я. Я не раз слышал, как вы играете в Большом зале Музыкальной Академии, – говорил он.

Клод окинул взглядом зал ресторана, где по-прежнему сидели гости, которые, казалось бы, даже не замечали ни его, ни музыканта. После этого мистер Ричард вновь посмотрел на Тайлера. Блэйк судорожно вздохнул и прижал к себе скрипку, ожидая последующих слов Клода. Отчего-то Тайлеру безумно хотелось снова услышать его успокаивающий голос. Ему чертовски хотелось узнать, чего хотел от него этот спокойный и дружелюбный незнакомец.

– Вы не будете против присесть за мой стол? Я давно искал возможность побеседовать с вами, мистер Блэйк. Так что не откажите мне в том, чтобы поговорить.

Тайлер сглотнул. Блэйк почувствовал, как сердце его нещадно забилось в груди, словно бы намереваясь переломать ему ребра и выскочить наружу. Тайлер просто не мог отказаться. Он не мог отказать человеку, чей голос его так успокаивал и в чьих глазах он видел, что ему можно доверять. Именно поэтому он закивал и дрожащими руками осторожно убрал в скрипку в футляр и положил его на столик у фортепиано. Он в последний раз взглянул на музыкальный инструмент Альберта и вздохнул.

Клод же проводил Блэйка к дальнему столику и сел напротив него. Тайлер на самом деле никогда до того не сидел за столом в зале ресторана и потому был немного растерян. Он был поражен тому, какими мягкими и удобными в «Белом Лебеде» были стулья и настолько же чистыми были скатерти. Для него, для совершенно бедного человека, который прячет сбережения в скрытой от нежелательных взглядов коробочке на кухне, было непривычно находится в месте, которое было предназначено для людей, кто мог себе это позволить. Мысленно он осознавал, что ему просто необходимо вернуться на свое рабочее место. Хотя он и смутно понимал, зачем. Все-таки, теперь смысла в его работы было столько же, сколько в признаниях в любви среди бездушных людей.

– Мистер Блэйк, – позвал Клод, когда они сели за стол. – Мистер Блэйк, вы в порядке?

– Я… Д-да… Простите, м-мистер… Мистер Ричард, – пролепетал Тайлер и снова посмотрел на Клода.

Ну чего? Чего он хотел? Тайлер чувствовал в груди странную надежду, странный зов и уже совершенно необъяснимую благодарность этому человеку, но он не понимал, от чего это. Он совершенно не мог разобраться в том, что подсказывала ему интуиция.

– Вам не стоит так напрягаться, мистер Блэйк, – кивнул Клод и попросил у официанта налить ему и Блэйку немного выпить, от чего Тайлеру стало еще больше неловко. Он подумал, что столь добрые жесты из всех его знакомых мог бы сделать разве что Альберт (хотя на самом деле Улам совсем не был любителем вина). – Я пришел сюда, чтобы предложить вам работу. Уверен, вы не откажетесь от хорошего гонорара.

Тайлер вздрогнул и чуть не сбил рукой бокал вина, к которому было потянулся. Он снова поднял взгляд на Клода. И именно в тот момент до него дошло, от чего так сильно забилось его сердце в тот момент. Он понял, кто перед ним и что он сделает для него.

– Р-работу? – одними губами пробормотал Тайлер и замер в ожидании того, что так хотел услышать. Впервые в своей жизни он был на сто процентов уверен, что прямо сейчас услышит то, что хочет из уст живого человека. Впервые в жизни он готов был без единых раздумий поверить человеческому голосу ничуть не меньше, чем верил голосу скрипки.

– Видите ли, я порой приезжаю в этот город, чтобы услышать ваши концерты. Вы почти легенда, – ухмыльнулся Клод и потянулся за своим портфелем, из которого достал какие-то бумаги и брошюры. – Дело в том, что я давно вкладываю деньги в оркестр из соседнего городка, и уже через полтора месяца они намерены приехать сюда и выступить в Академии.

Тайлер стал осматривать бумаги, которые дал ему Ричард. Блэйк мало слышал о концертах симфонического оркестра, о котором говорил Клод, но по слухам они всегда собирали полный зал, а билеты на их концерты раскупались заблаговременно до их выступления. На самом деле Тайлер вообще раньше не интересовался тем, что творилось в других городах, а когда начал, то ему было уже далеко не до музыкальной карьеры, ведь все его внимание было сосредоточено на том, чтобы накопить денег на операцию для Карли. Чего он, к сожалению, так и не сделал.

Однако в бумагах, которые он перебирал, он увидел, что один простой музыкант, который выступал с ними, мог получить достаточно. Тайлер на пару секунд потерял дар речи, глядя на цифры. Он просто не мог поверить, что у него будет возможность, что у него появился шанс. Он растерялся и потому смог задать лишь один вопрос:

– Хотите… Хотите, чтобы я… Чтобы я выступил? Я?

Ричард загадочно улыбнулся и все же предложил Блэйку выпить. Тайлер от того лишь сильнее растерялся и поэтому, взяв бокал с вином, отпил немного и поморщился. Блэйк не особенно любил алкоголь, как и Альберт. Ему куда привычнее было пить кофе. Крепкий и горячий кофе. Но в тот момент ему хотелось выпить. Ему действительно хотелось на радостях просто напиться и даже не слушать Клода. Одного лишь факта, что еще не все потеряно, ему хватало, чтобы понять, что Карли он похоронил совершенно зря. Совершенно зря он так просто сдавался и шел прочь со сцены. Всевидящий все еще хотел видеть его игру.

Клод же выждал недолгую паузу, будто давал Тайлеру время на осознание того, что тот только что прочитал и услышал, и продолжил:

– Я бы хотел, чтобы вы написали симфонию и выступили в роли дирижера. И я искренне надеюсь, что вы согласитесь на мое предложение.