Текст книги "Пятый дневник Тайлера Блэйка"

Автор книги: Вероника Сазонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Но Тайлер не слышал ничего, даже того, что он «играл». Он перестал слышать музыку.

Запись пятьдесят первая

«Запись пятьдесят первая. Дневник пятый.

Вы бывали в городе G? Вы бывали в этом городе, который был хуже самого яркого карнавала или самой великой театральной постановки? Я слушал достаточно много историй и играл достаточно много ролей на сцене в опере Музыкальной Академии, чтобы понять, что мир, в котором я живу, этот город – это самая большая постановка из всех. Столько масок вы бы не нашли нигде. Столько однообразных масок! А чем я хуже? Я бы тоже не прочь носить маску. Но я против этой серой маски с натянутой улыбкой.

Создам свою. Свою уникальную маску и свою уникальную роль. Я не умру, а шоу не закончится даже когда я добьюсь оваций!

И Альберт показал мне, что это шоу более чем возможно. Он подарил мне шанс на то, что я получу славу, а моя сестра получит новую жизнь. Альберт Улам отныне и навсегда мой спаситель, мой Ангел-хранитель. Когда-нибудь я обязательно отплачу ему.

Всевидящий, слышишь? Я еще не ушел со сцены. Я только начал всходить на нее. И то, что я один раз упал не значит совершенно ничего. Я поднимусь и буду играть дальше.»

Все гудело. И весь этот гул никак не мог сравниться с музыкой. Это была какофония и шум, от которого голова буквально разрывалась на куски, а тонкие струны скрипки и человеческого сознания разрывались в агонии. Скрип в ушах от этого звука стоял еще долго, и приятная темнота и спокойствие превратились в маленький личный ад для музыканта. Даже шум сломанной турбины на корабле, остановившемся в порту, чтобы его починили, не был столь душераздирающим. Тайлеру казалось, что у него пойдет кровь из ушей от этого шума, который он слышал в своем темном коридоре. Свечки, осветившие его путь, потерялись, их огоньки развеивались или же пускались в неумолимый и бестактный пляс, от которого кружилась голова. Все погрязло в контрастах неприятных и громких звуков. Блэйк всеми силами вырывался из этого ада и бежал к выходу из коридора, надеясь избавиться и от свечей, и от этого шума. Его прекрасный маленький мирок был сломан, как старая заводная игрушка или инструмент.

Впереди было что-то белое. Вырвавшись из жаркой палящей пустоты, от которой пересыхало в горле, Тайлер увидел перед собой свет. Белый свет ослепил его глаза и Тайлер невольно поежился, щуря глаза, от чего те начинали страшно болеть. Его ослепили, ослепили яркие лучи солнца, которые пробились в окно.

Тайлер смотрел на белый потолок, жадно глотая воздух. Он лежал на чем-то мягком и по всей видимости был уже не в ресторане. Разговоров посетителей слышно не было. Не было слышно ничего кроме биения собственного сердца и того ужасного гула где-то в голове.

– Как ты себя чувствуешь, Тайлер?

В тишине раздался голос Альберта, и Тайлер понял, что все это время его лучший друг был рядом с ним. Блэйк, чуть отдышавшись и окончательно выйдя из болезненного транса и своей темницы сознания, сел и взялся за голову. Все гудело. Гудела софа, на которой он сидел, гудел выключенный телевизор в другой части гостиной, гудели даже кресло и кофейный столик.

– Я принесу тебе чаю, – снова послышался голос Улама.

Чаю? Тайлер не любил чай. Он бы предпочел чашечку крепкого кофе, но в тот момент ему было настолько плохо, что он просто не смел отказываться. У него просто не было сил, чтобы противиться воле Альберта, а потому он снова лег на подушку софы. Гостиная Улама была светлой и просторной. Тайлер часто бывал здесь в свое время и у него совершенно не укладывалось в голове, почему Альберт со своим образованием и состоянием, оставленным ему родителями, жившими слишком далеко от города, чтобы навещать их, работал пианистом в ресторане. По крайней мере, Тайлеру было сложно поверить, что Альберт оставался там ради него. Ради него, неудачника и больного заики, такого глупого и жалкого. И Блэйку было обидно, что он ничем не может отплатить своему доброму другу. Все, что он мог сделать – это раздобыть Альберту бесплатные билеты на концерты в Музыкальной Академии. Он часто водил туда своих пассий. Однако несмотря на то, сколько Улам уже сменил прелестных девушек, он так и не женился. По его мнению, брак был лишь очередной серой тюрьмой в этом городе. Улам говорил, что действительно полюбить этих серых девушек могут лишь такие же серые люди. Да и как, спрашивается, можно любить театральную маску?

Тайлер во многом был солидарен с Альбертом, но в отличие от него не понимал, как вообще можно было обнимать и целовать ту, которую не любишь. У него была одна любовь и, наверное, на всю жизнь – это была Карли. Это была его маленькая радость, его второе счастье после музыки в этом мире.

Альберт напоил Тайлера ромашковым чаем. Тайлер никогда не пил чай с ромашкой, поэтому был приятно удивлен тому, насколько мог успокаивать этот до того неприятный для него напиток. Улам сидел рядом, положив руку на плечо Блэйка и то и дело спрашивал, как тот себя чувствует.

– Ты потерял сознание на работе, – сказал Альберт. Для Тайлера это, конечно, не оказалось новостью, он понял, что оказался в доме товарища далеко не от того, что тому вдруг приспичило пригласить его выпить чаю. – Тайлер.

Блэйк поднял глаза на Альберта и моргнул пару раз в знак того, что слушает его.

– Тебе пора прекращать такой образ жизни.

Тайлер и без этого знал, что пора. Работа в порту и ресторане хоть и приносили вместе больше дохода, чем раньше получал Тайлер, но этого было недостаточно, чтобы вылечить Карли. Чтобы вовремя накопить деньги на операцию, ведь опоздать он, Тайлер, мог в любой день. Но разве был другой выход? Разве можно было сделать хоть что-то?

– У м-меня… нет выбора, – пробормотал Тайлер и опустил глаза.

Альберт покачал головой и, поднявшись, молча подошел к большому окну в гостиной. Он очень долго стоял и просто молчал, глядя куда-то на крыши городских зданий. В гостиной вновь нависла тишина и Тайлеру показалось, что Улам, впав в столь глубокую задумчивость, совершенно забыл о его присутствии. Блэйку было жарко не то от чая, не то от волнения. Ему уже было страшно услышать что-то из ряда вон выходящее из уст своего лучшего друга. А слышал он такое часто.

Тайлеру было сложно забыть, что в детстве Альберт был едва ли не помешан на авантюрах. Улам просто обожал искать проблемы и, если раньше он делал это в одиночку, то после знакомства с Тайлером в период их учебы он часто впутывал в это и его. И эти приключения варьировались от безобидных игр в прятки в городе до воровства драгоценностей и кошельков у людей на улицах. Тайлеру было не понятно, почему Альбарт был так увлечен всем этим, ведь его родители были достаточно богаты, чтобы обеспечивать мальчишку. Однако его это не останавливало, и он всегда аргументировал это тем, что без этого жизнь его слишком уж скучная. Тайлеру порой казалось, что Альберт готов был бы променять даже искусство музыки, то, во что он, Блэйк, сам вкладывал свою душу, на глупые и небезопасные занятия вроде воровства или путешествий по свету. Его зеленые и яркие глаза буквально светились каждый раз, когда речь заходила об этом! И Тайлеру было сложно это понять. Слишком сложно.

Но тишина, наконец, развеялась. Альберт громко и пренебрежительно фыркнул в ответ, видно, на собственные мысли и лишь после этого заговорил:

– Тайлер, подойди к окну, – он говорил хоть и мягко, но приказные нотки в его голосе все же заставили Блэйка подняться и на трясущийся ногах подойти к нему.

Тайлер замер и глупо уставился на город. Ничего особенного он, как ни странно, не увидел. Самые обычные улицы и заведения, дорога, трамвай, проезжающий миро и людей, которые куда-то торопились и с седьмого этажа напоминали скорее маленьких муравьев, которые спешили в свой муравейник.

– Посмотри, Тайлер, посмотри. Что ты видишь? Ты видишь этот город? – Тайлер кивнул, но не успел он ответить, как Альберт продолжил: – Видишь эту серость? Этот серый мир, этот туман, эту гниль на земле. Я не люблю этот мир. Всевидящий знает, я не люблю этот мир, – тут он нахмурился и поморщился так, словно говорил о дохлой собаке. – Презираю всем сердцем и не хочу разделять все свои желания и свою жизнь с ним. И я не один. Я знаю людей, которые не такие, как те, которых ты видишь там. Там, внизу на этих серых улицах, на этих серых дорогах. Этот город полон обмана. Ты, слышишь, Тайлер? Он полон обмана, и я полон его. Я и есть этот самый обман.

Блэйк не смел перебивать своего лучшего друга. Он был полностью солидарен с ним и просто не мог отрицать того, что город G был ужасен. Однако ни слова об обмане Тайлер не понял. Но понял, что Улам не закончил и решил дослушать его, не перебивая. Он пока не понимал, что такого задумал Альберт и зачем он заговорил так, как, казалось бы, не говорил никогда. С таким воодушевлением, будто задумал самую большую авантюру в своей жизни.

– Тайлер, ты слышал о Подземельях Грина?

Блэйк кивнул. Одну из городских историй о не мог не слышать. Многие в городе говорили об этих старинных катакомбах, и многие путешественники были заинтересованы в том, чтобы найти их. Но никто не мог их найти. Не было ни одной зацепки или доказательства того, что Кристофер Грин, этот величайший инженер в свое время построил целый подземный город для лучших людей. О нем бы все узнали в тот же день. Люди ведь мечтали об утопии. Кто бы не захотел спустится в нее и пожить там хотя бы недолго?

– Так вот, Тайлер. Городские легенды не лгут, и я знаю вход в эти подвалы. Тайлер, это город моей мечты. Это мир мрачных, но таких ярких красок, о каких может мечтать любой головорез или вор. Любой лжец и психопат. Да, да, Тайлер, пусть это не лучшие люди. Но там они живые! Они живут! Живут, Тайлер! Спускаясь туда, я забываю, кто я! Я больше не заурядный пианист. Я это я! Я подобен настоящей крысе, ворующей сыр, но способной перегрызть за него горло, в отличие от жалкой мышки, какими на самом деле являются все те серые люди на улицах. Ночь моя мать, а сумрак – отец. Тайлер, ты должен меня понять! Ты должен! Ты единственный, кто это может! И ты единственный, кому я могу доверить, что я и что я делаю. Ты единственный, кому из всего этого гнилого и серого городка можно доверять.

Альберт внезапно схватил Тайлера за плечи и встряхнул его, выводя из шокового состояния. Улам посмотрел в испуганные глаза своего лучшего друга в немой мольбе поверить ему. И хоть Тайлеру было сложно, но он почему-то верил. Он верил, что Альберт не спятил. Ему было легче поверить скорее в то, что он ослышался или ему все это просто снилось, чем в то, что Альберт способен солгать ему, своему лучшему другу.

Тайлер сглотнул и сам посмотрел на глаза Улама. Вновь между ними повисло молчание. Глубокое и непрерываемое молчание, они смотрели друг другу в глаза и на том вполне понимали эти безмолвные реплики, который каждый из них хочет сказать.

– Ч-что ты… хочешь сказать… этим? – наконец, пробормотал Тайлер.

– То, что ты должен отправиться со мной туда. Ты должен стать одним из нас.

По спине Блэйка пробежали мурашки. Одним из них? Кто эти «они»? От сковавшего его ужаса он совершенно не заметил, что спросил это у Альберта вслух.

Улам широко заулыбался и сказал:

– Полгода и ты станешь профи! Я научу тебя всему, что знаю!

Тайлер в течении тех трех дней, что провел лишь в ресторане и дома, не понимал, о чем говорил ему Альберт. Они договорились с ним встретится у него дома, но Блэйк вдруг понял, как опасается идти туда. Альберт запретил ему возвращаться в порт и сказал, что лично проследит. Чтобы Тайлер там не появлялся. Блэйк, конечно, же повиновался. Как он еще мог поступить, зная Альберта? Улам хоть и был его лучшим другом и одним из хитрейших людей, которых он знал, но Блэйку было слишком хорошо известно, что его лучший друг никогда не нарушал обещаний. И если в словах «я все равно узнаю, что ты был там» звучала хоть малейшая скрытая угроза, то было понятно – лучше в порту действительно не появляться.

Эти три дня Блэйк вполне был бы рад наслаждаться покоем в компании своей милой сестры. Но о каком покое могла идти речь, если Альберт задумал очередную интрижку? И к тому же ничего не рассказал о ней.

Так что придя к Альберту через эти трое суток, Тайлер был ошарашен тому, что ему внезапно бросили в руки… револьвер. Блэйк вскрикнул от ужаса и в мгновение ока отбросил от себя оружие. Альберт, что встречал его столь «теплым приветствием», громко рассмеялся и одной рукой поймал револьвер. Тайлер же сжался, глядя на Улама.

– Т-ты… Что это? Ч-что это?! – едва ли не расплакался Тайлер, готовый уже попрощаться с жизнью.

– Это, – Альберт улыбнулся, – твой новый лучший друг, Тайлер.

И Блэйку вновь протянули оружие. На сей раз он все же неохотно взял его и осмотрел. То был, судя по всему, совершенно новенький револьвер. Такие можно было найти разве что в дорогих оружейных магазинах и то лишь по большой цене.

– З-зачем он? – пролепетал Тайлер, не отрывая взгляда от незараженного оружия.

– Тайлер, – Альбер улыбнулся ему. – Подвалы Грина – это город убийц, воров и наемников.

Блэйк кивнул и сообщил. Что он понял это еще три дня назад. Альберт продолжил:

– Я хочу сделать из тебя убийцу. Нет! Нет, не смотри на меня так! Тайлер, я хочу помочь тебе, – сказал Улам. – Мистер Маклоу, очень хорошо платит нам. Если ты возьмешься за работу через шесть месяцев, а шести месяцев вполне хватит, чтобы тебе все приготовить, ты сможешь успеть накопить денег в срок, да еще и себе оставить!

Тайлер покачал головой и вручил револьвер обратно Альберту. Убивать? Нет, это было не его. Тайлер был, конечно, лучшим другом для Улама, но он никак не хотел становиться таким же как он. Блэйк легко принял, что его друг, по всей видимости, преступник, но самому становиться таким? Нет, нет, он не хотел этого. Блэйку было сложно представить себе, как же отвратителен звук выстрела или как он будет смотреть на мертвецов. Когда Блэйк порезался в шесть лет и впервые увидел кровь, он потерял сознание. Так что же стоило ожидать от него в таком деле как это? Ничего. Это был не мир Тайлера. Это был мир Альберта.

– П-прости, мой милый д… милый друг, но… я… я не смогу, – сказал Тайлер. – Я не… не уб-бийца.

– Ты этого не знаешь, – сказал Альберт и бережно вложил оружие обратно в руки Блэйка.

Улам вновь пристально посмотрел в глаза Блэйка. Под этим взглядом Тайлер покорно склонил голову и судорожно вздохнул. Альберт был прав. Чертовски прав и он, Блэйк действительно не знал. Он в свое время боялся даже петь.

Тайлер помнил, как над ним смеялись первое время в Музыкальной Академии. Он не мог порой выговорить ни слова, но однажды его все же заметили. Он тогда думал, что никто не слышит его и, как всегда, закончив повторять свои ноты после репетиции, убирал скрипку. За сценой он иногда мычал себе под нос различные мелодии, но до того еще никогда не пел. У Тайлера раньше была привычка мычать эти самые мелодии, потому что он знал, что не сможет спеть в силу того, что заикается. И это услышала Ребекка. Ребекка Лэндгуд, которая была одной из балерин. Она потеряла заколку на сцене и, вернувшись туда, услышала Тайлера.

Когда она подошла к нему сзади и позвала по имени, Блэйк едва ли не потерял сознание от страха. Но в тот раз не потерял. Ребекка, завороженная голосом музыканта и той мелодией, которую услышала, немедленно стала просить, чтобы он спел, чтобы он спел ей отрывок из оперы об умирающем короле, которая была последней из тех, что ставились в Академии. Тайлер долго отнекивался, он готов был заплакать от испуга и от неуверенности, которые переполняли его в тот мент. Он бормотал и тио просил не заставлять его, но маленькая балерина, самая молоденькая из всех, которые танцевали в Музыкальной Академии, настояла на своем. И Тайлер запел.

Запел лишь бы от него отвязались. И не заметил, как снова погрузился в транс, как его уносила музыка, как он прочувствовал свой голос так же хорошо, как мог почувствовать свою любимую скрипку. Он пел арию умирающего короля и совсем забыл о том, что боялся. И когда он пел он не заикался. Он превращал свой голос в прекрасный инструмент которому во время пения отдавал свою душу так же, как во время игры. И именно тогда, когда он пел зашел и дирижер Лэсли, который проходил мимо и услышал из-за сцены голос Блэйка. И поэтому он не заметил, что его кто-то слушал в тот момент. Тайлер тогда забыл обо всем, окунувшись с головой в эйфорию. И именно так он получил свою первую роль. Так он преодолел один из своих страхов и понял, что может куда больше, чем может себе представить, потому что, когда он пел арию короля, зрители плакали. Они никогда не плакали, когда ее пел кто-то другой.

Блэйк, скрепя сердце, сжал в руках рукоять револьвера и вздохнул.

А вдруг он все же мог осилить эту роль?

Запись пятьдесят девятая

«Запись пятьдесят девятая. Дневник пятый.

Как быстро летит время. Мне казалось, что эти полгода будут для меня бесконечными, но они пролетели так же внезапно, как порой заканчивается самая лучшая музыкальная композиция.

Полгода изнурительной работы над своими навыками. Полгода тренировок и подготовки к моей новой роли. И вот, настало время мне выбирать маску для карнавала.»

Когда артист, музыкант, скульптор, художник или кто-то другой готовится к своему дебюту, он тратит на это огромное количество си и времени. На то, чтобы показать себя с лучшей стороны на первом же своем выступлении, играя главную роль, уходит порой очень много сил и времени. Первую песню всегда репетируют очень долго. Для этого нужно следить за голосовыми связками. Постепенно развивать их и выполнять самые различные упражнения для поддержания чистоты голоса. Именно к своему первому представлению и готовился Тайлер под чутким руководством своего верного друга Альберта Улама. Альберт стал его личным учителем для того, чтобы Тайлер смог научится играть на лучшей своей скрипке, на скрипке человеческих жизней.

– Убийца – это лишь скрипач, играющий симфонию смерти, – однажды сказал Альберт, когда Тайлер вновь попытался отказаться от их страшной затеи.

Осознание для Блэйка, что он должен будет убивать кого-то для достижения собственной цели, было совершенно немыслимым. Разве он мог стать убийцей? Мог стать хладнокровным киллером и взять в руки скрипку, преподнесенную ему Смертью?

Но эти сомнения овладевали им не дольше недели. Тайлер в один прекрасный момент понял, что он делал это не ради себя. Он делал это ради своей Карли. Ради своей любимой и единственной сестры, родственной души, которая никак не могла покинуть его. Ему пришлось усвоить урок: выживает лишь сильнейший и если не умрет кто-то другой, то может умереть его сестра, а за ней и ему было бы не так далеко. А уж свою жизнь Тайлер любил слишком сильно, чтобы расстаться с ней. А его жизнь зависела от жизни Карли. От бесконечной любви и заботы о ней. Без этого было никак нельзя. Он не представлял себя без этого. Как не представлял себе лучшую арию без хорошего голоса оперный певец или картину без красок – художник. Жизнь без смерти была невозможна так же. Ему нужно было убивать. Он чувствовал нарастающее желание убивать в течение этих шести месяцев. Убивать ради Карли. Ради того, кого он любил больше своей собственной жизни и, возможно, даже больше музыки.

Эти шесть месяцев превратились для Тайлера в бесконечную репетицию своей новой роли, в бесконечное сочинение новой композиции, к которой с каждой новой тренировкой, с каждым новым выстрелом в дерево прибавлялась новая нота.

Альберт как минимум по четыре раза на неделе ехал после работы с Тайлером на конечную остановку на окраине города G, а после этого оба они пешком шли к небольшому перелеску, что находился за городом. Тайлер никогда не бывал в лесу и не видел столько деревьев сразу, а потому его повергло в самый настоящий шок, что он мог наблюдать столь великолепную картину природы и красок. Лес был похож на рай. Деревья в лесу были самой различной высоты и самых причудливых форм, которые, увы, в городе встретить было невозможно. В G было все совершенно однообразно даже деревья, которые сажались вдоль улиц. Они все выстригались по определенному стандарту и общепринятой форме, никогда не было такого, чтобы они вырастали слишком высокими или слишком низкими.

А в лесу не было ни серых зданий, ни этих однообразных форм. Лес был чист и будто бы избавлен от этой ужасной маски серости. Он был полон великолепных звуков и пения птиц. Тайлер, приходя с Альбертом в лес, всегда просил дать ему пару минут на подготовку к тренировке, но вместо этого он слушал. Он слушал эту самую совершенную музыку природы. Песни, которые пели птицы, оказались лучшими ариями, какие он только слышал, а шелест листьев заменял ему даже самую лучшую симфонию оркестра. Это была музыка без лжи. Это была музыка, которую играл сам Всевидящий, сняв черствую маску похоти и серости. И эта музыка была душевной. Проникающей в самые глубокие закоулочки мозга. Это была музыка, в которую Тайлер влюбился. Он влюбился в нее с первой ноты и не хотел забывать их. И он пообещал, что когда-нибудь эти ноты сыграет сам. Он поклялся, что научится играть и писать композиции так же, как это делал лес. Как это делала сама жизнь, то безжалостно кипящая, то безвольно, словно пленница, застывавшая там.

Альберт выбирал для мишени стволы старых деревьев и иногда даже приколачивая к ним листы бумаги, на которых были нарисованы круги. Конечно же, Тайлер первое время стрелял либо мимо, либо и вовсе тут же падал в обморок от громогласного и режущего слух выстрела.

Но с каждой новой попыткой у Блэйка только больше просыпалось желание освоить этот сложный инструмент, а потому скоро он уже решительно брал в руки револьвер и стрелял, стрелял. Он стрелял без команды Альберта, пытаясь всем телом и всей душой проникнуться этой музыкой, не имеющей никакого постоянного ритма. Каждый выстрел для Блэйка был щелчком где-то в груди и каждый этот щелчок напоминал ему о его лучших симфониях и о той музыке леса, что затихала каждый раз, когда он начинал стрелять. Это была музыка смерти. Музыка, которую он просто обязан был научиться играть как профессионал. И он учился.

Он учился играть музыку холодного и огнестрельного оружия, слушая лекции своего лучшего наставника. Альберт учил его ловкости рук, он учил его стрельбе и рукопашному бою. Он учил его всему, что только знал сам и Блэйку оставалось лишь удивляться, скольким вещам же был обучен его лучший друг в кругах преступников.

И эти шесть месяцев пролетели незаметно. Они сопровождались нежной и ласкающей музыкой леса, музыкой жизни, и самыми дерзкими и будоражащими сознание мелодиями смерти и убийства.

Уже очень скоро Тайлер стал слышать похвалу от своего лучшего друга, а уже под конец этих шести месяцев он без труда и без малейшей жалости мог застрелить мимо пролетающего воробья, маленького вечного музыканта, он мог без труда уложить на лопатки Улама и одним ударом руки заставить сломаться ветвь дерева толщиной с его собственное запястье. Он вдруг стал чувствовать необходимость слышать, что он снова «гений», что он гений этой новой музыкальной оперы, в которой ему предстояло играть. Но пока он не вышел на сцену ему оставалось лишь довольствоваться лелеемыми мечтами об этом.

Наконец, настал день, когда Тайлеру осталось лишь придумать свой собственный образ для этого нового представления. Ему нужен был реквизит и красивая маска. Он не мог выйти на сцену Тайлером Блэйком. Он хотел получить лучшую роль и спеть лучше, чем могли бы сделать это другие, а потому ему просто необходимо было подобрать правильный образ.

Тайлеру пришлось очень долго провозиться, чтобы придумать, как ему сделать так, чтобы его не узнали. В городе слишком многие его звали и потому ему не особо хотелось видеть листовки по всему городу со своей фотографией и надписью на ней «разыскивается». Да и со страхом необходимо было сделать что-то. Блэйк не знал, плакать ему или смеяться, каждый раз, когда представлял себе, как упадет в обморок при виде этого самого мистера Маклоу, на которого он должен будет работать, или при виде человеческого трупа. Он не был даже на похоронах собственной матери, а потому просто не мог представить себе вид изувеченного и мертвого человеческого тела. Птица – это мелочь, но человек…

Аптекарь очень долго и пристально смотрела на Тайлера, когда он пришел и пробормотал:

– М-мне… нужно… успокоительное.

– Какое именно? – немного помолчав и будто бы взглядом изучив Тайлера, спросила женщина.

Тайлер взял самое лучшее успокоительное. Альберт одолжил ему денег на то, чтобы «подобрать имидж» и купить все, что было нужно Тайлеру. А успокоительное было, пожалуй, первой необходимостью. Слишком частые переживания и порой абсолютно бессмысленные страхи были киллеру-убийце вовсе ни к чему. Блэйку было необходимо принимать эти крохотные белые таблетки из пузырька три раза в день: после завтрака, обеда и ужина. Было разве что одно «но», Тайлер ел мало и редко, а потому у него уже у самого создавалось такое впечатление, что он совершенно не знает, когда у него должны быть эти самые завтрак, обед и ужин.

Осталась лишь самая тяжелая часть. Тайлеру просто необходимо было решить, как ему скрыть свое лицо. Его физиономия с огромными испуганными слишком близко посаженными глазами была запоминающейся. Через чур запоминающейся, чтобы его не узнали.

И Блэйк уже примерно знал, какую маску он наденет во время своего представления и какую песню будет петь. Он должен был петь, чтобы не заикаться, когда будет спускаться по ночам в подземный город. Ария его была достаточно трудна, чтобы петь ее постоянно, но в то же время легка настолько, что была похожа скорее на детскую игру. Тайлер слишком хорошо разбирался в музыке, чтобы не ценить красоту мелодии, которую ему предстояло играть. Эту мелодию ненавидели многие, но они была одной из лучших масок для него.

Тайлер довольно долго выбирал разве что свой костюм. Он долго провозился с тем, чтобы никто не понял, что это он, но в то же время, чтобы образ его был узнаваемым, как образ старого волшебника в конусообразной шляпе со звездами и с длинной седой бородой. Ему нужна была такая маска и такая роль. Чтобы его назвали «гением».

И в одно прекрасное утро Блэйк вспомнил, где он уже видел одну из составляющих его карнавальных костюм.