Текст книги "Пятый дневник Тайлера Блэйка"

Автор книги: Вероника Сазонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Запись тридцать шестая

«Запись тридцать шестая. Возможно. Дневник пятый.

Я и раньше чувствовал себя жалким человеком, но теперь я даже не ощущаю себя человеческим существом. Я не знаю, отвернулся ли от меня Всевидящий или его глаза все еще смотрят на меня и наслаждаются всем этим ужасом, который мне приходится переживать. Усмехается ли он мысленно, глядя на мою беспомощность. Я даже не человек. Я не человек.

Пустое место. Я хочу спать. Я очень хочу спать. Не знаю, в который раз уже падает из рук эта проклятая ручка! Я ненавижу ее!»

Легко заставить зрителя в опере поверить в то, что ты не просто актер, а самый настоящий герой той истории, в которой ты участвуешь. Актер может стать любым человеком и может найти самые изощренные способы обмануть ваше зрение. Актер – это своеобразный фокусник-шарлатан, которому не стоит и труда сделать так, чтобы вы видели только то, что он хочет, чтобы вы видели. Тайлер знал это на своем личном опыте. Умение проникаться и вживаться в роль было одним из его немногих, как ему казалось, талантов. Он умел лгать и надевать на себя маску того героя, который был ему нужен. Вот он и смог надеть ее перед Карли.

Каждый день он чувствовал себя словно на сцене, переодеваясь для девочки в хорошего и веселого брата, хоть и такого нелепого. Он делал вид, что ничего не произошло. И если убедить Карли в том, что ее сонливость – это лишь переходный возраст, а лекарства необходимы ей как витамины для профилактики, то изображать бодрость было куда труднее. Тайлер умел лгать. Он, живя в G, был одним из самых удачливых лжецов и порой сам поражался своей изворотливости. На самом деле было несложно ему поверить даже будь он честнейшим человеком на земле, который впервые солгал. Сложно не поверить тому, кто и без того все время заикается. Такой человек мог обмануть с гениальной легкостью, потому что ему не нужно было напрягаться, чтобы скрыть ложь. Он говорил ее открыто, ведь все знали: когда он говорит правду, он тоже дрожит.

Что же касалось того, как сильно Тайлеру хотелось спать, то это было так. Он смог убедить Карли, что в последнее время уходит по ночам от того, что с детства любил ночные прогулки, а она уже достаточно взрослая, чтобы лечь спать сама. Он лгал не только ей, но и себе. Он боялся ночи. Боялся темноты. Боялся людей. Он боялся оставлять Карли одну просто от того, что просто каждый раз представлял, как вернется домой и поймет, что опоздал. Увидит перед собой картину ее, а вместе с ней и своей собственной смерти.

В ресторан Тайлер приходил и вовсе с огромным трудом. После сложной ночи на второй работе и лишь одного часа сна было сложно вообще передвигаться. Блэйк порой даже играл с трудом, он почти не слышал музыку и почти забыл о том, чтобы самому писать ее. Он засыпал стоя, ронял смычок и с трудом удерживал в руках сам инструмент лишь по той простой причине, что тот был дорог ему. Хотя он и боялся забыть об этом. Боялся расстроить своего доброго друга Альберта, который всегда прикрывал его, не прерывая игры, а порой заглушая своими клавишными даже скрипку Блэйка, когда тот фальшивил. Фальшивил! Для Тайлера это был позор. Он ужасно краснел и порой готов был заплакать прямо на их с Альбертом маленькой сценке в «Белом Лебеде», но даже на слезы у него не хватало сил.

От директора Нэша порой влетало и сильно, но вновь удар на себя старался брать Альберт. Тайлер всегда поражался, что Альберту даже не приходилось врать этому самодовольному и напыщенному мальчишке, которому ресторан подарил отец, чтобы успокоить его. Томас Нэш был не самым лучшим директором и сменил старика сравнительно недавно, Тайлер еще помнил, когда рестораном руководил его покойный отец. С приходом же этого парня все изменилось: слишком частые штрафы едва ли не за любой косяк, снижение заработной платы и тому подобное. От него ситуация Тайлера становилась только хуже. Но разве что-то можно было сказать? Можно было возразить?

Тайлер был до гроба благодарен Альберту и со всей ненавистью проклинал самого себя. Он стал так труслив, что боялся буквально всего. Он боялся, что что-то случится с Карли, пока его так долго нет дома. Боялся, что она потеряет ключи, он боялся собак или хулиганов, на которых могла натолкнуться его сестра по дороге из школы, трамвая, который она не заметит, когда ступит на рельсы, и всего прочего. Главный и самый яркий лучик света в жизни Тайлера грозился погаснуть и для него это было, пожалуй, самым страшным, к чему он был совершенно не готов и никогда не будет. Тайлер боялся темноты.

Однажды учитель музыки, не заметив маленького Тайлера, который снова упал в обморок, когда его напугали после занятий мальчишки, совершенно случайно закрыл дверь в музыкальный класс. Тайлер, маленький девятилетний мальчик, проснулся в темном помещении посреди ночи в окружении лишь музыкальных инструментов. А ведь он совершенно не знал, как найти выключатель. Это было одной из самых страшных воспоминаний Блэйка из детства, как он отчаянно кричал, пытаясь выбраться и как неоднократно терял сознание за то время, которое провел в классе. Он всю ночь провел там и утром, когда его нашли, выбежал из здания училища так, словно ему подожгли рубашку. Он несся домой так, словно убегал от стаи обезумевших собак. И он очень долго тогда плакал, умоляя мать, чтобы она не заставляла его идти в училище.

– Ты обязан вернуться! – она тогда хмуро посмотрела на Тайлера. – У тебя должно быть великое будущее и ты обязан вернуться, чтобы исполнить то, что ты должен!

– Н-но… Но… Мама! Я н-не хочу! Я… не хочу! Я б-боюсь! Я б-боюсь т… темноты, – плакал во всю Тайлер.

В тот день его впервые за всю его жизнь выпороли, и он запомнил и это. Эта до ужаса нелепа история, в которой был виноват этот глупый учитель музыки, она породила два страха Тайлера: страх перед темнотой и страх перед болью.

Но Тайлер чувствовал боль. Он чувствовал боль куда страшнее, чем та телесная и физическая боль от порки. И именно из-за нее он чувствовал себе каким-то идущим по темному коридору человеком. Идущим в окружении лишь пары свечей, ярких свечей, которые, увы, было слишком легко погасить. Одно лишь дуновение ветра и тьма больше никогда не развеется.

– Я… Я п-просто не знаю… Ч-что мне делать, – пробормотал Тайлер, снова выходя на улицу.

Тогда он шел не на работу. Он решил просто пройтись. Несмотря на дождь, который ближе к середине ночи превратился в проливной ливень вперемешку с градом, Тайлеру было просто необходим свежий воздух. Ему был необходим отдых ото всех ужасных и угнетающих мыслей, что склизким и зловонным клубком сжимали его сознание.

Как, однако, немного нужно человеку, чтобы отвлечься: холодная ночь, безлюдные улицы, полупустой трамвай и проездная карточка.

Тайлер просто сидел в крохотном вагончике трамвая, слушая стук колес о рельсы и задумчиво глядя куда-то на стоящие впереди сиденья, на которые порой кто-то садился и практически тут же уходил. Порой Блэйк даже оказывался совсем один в вагоне, в полном одиночестве. И ему это нравилось. Он очень хотел быть один. Он хотел запереться где-нибудь в своем темном мирке, где лучшей отрадой будет служить лишь музыка. Ему хотелось, чтобы он нем забыли все; чтобы ему больше не приходилось страдать от колющей грудь любви, которая порой от усталости начинала граничить с ненавистью; чтобы ответственность спала с его плеч и при этом никто не пострадал. Ему надоело пить кофе литрами по утрам и по вечерам. Ему чертовски это надоело.

За последние месяцы он стал совсем худой с поредевшими черными волосами и еще более усталыми и перепуганными глазами, чем прежде. Именно это он увидел в отражении, когда взглянул в окошко трамвая. Но его это не удивило и не напугало. Наоборот, ему было плевать. Настолько плевать на свою внешность, как порой было плевать и на свою жизнь. Чего она теперь стоила? Чего стоила жизнь, когда ты терял душу? Терял ее где-то в закоулках иллюзии и трагедии. Блэйк даже начинал думать о том, как бы ему покончить с собой раньше, чем умрет его младшая сестра, ведь денег он собрать ни за что не сможет.

Но мысли эти исчезали практически сразу же. И не только из-за страха перед скелетом с косой, но и от того, что Тайлер прекрасно понимал, что без него Карли точно не протянет. Она была еще ребенком. Беззащитным и невинным ребенком, у которого не было никого, кроме никчемного старшего брата, заменившего отца. И даже этот брат не справлялся со своими обязанностями. Проклинал и ненавидел себя за то, что ничего не может. За то, что помимо музыки он не может ничего.

По стеклу стекала вода, а по крыше вагончика со всей своей силой барабанили капли дождя и града. Покачивание трамвая из стороны в сторону и шум дождя по-своему успокаивали, убаюкивали своей естественной и ненавязчивой мелодией. Тайлер впадал в полудрему, своеобразный транс, глядя на скверы, парки, дома и рестораны, которые проносились мимо. Они были так красивы, так холодно красивы, как и серый город. Был ли он серым с самого начала? Наверное, да.

На очередной остановке Тайлер мельком глянул на двух юных и миловидных девушек, что вошли в вагон и сели неподалеку. Две, словно огонь и вода, непохожие, одна низенькая с короткими растрепанными волосами и миндалевидными глазами, а вторая довольно высокая и видно, что далеко не бедная. Наверное, учитывая то, как громко они смеялись, они были подругами. Но что-что, а молодые дамочки Блэйка совершенно не интересовали. Никогда не интересовали.

Он просто седел и смотрел на двух девушек. Он не знал, смотрит ли он на них или куда-то мимо. Он был абсолютно не в состоянии, чтобы смотреть на них, как на людей ярких и живых, ведь серые люди города G никогда бы не позволили себя гулять ночью и одновременно смеяться в вагоне трамвая. Он смотрел на них так же, как и на дождевые капли, как и на город за окном. Бывало ли у вас такое, что вы смотрите на одну точку, не замечая, как вдруг все остальное вокруг начинает расплываться перед вашими глазами, а со временем пропадает и образ этой точки? Когда настолько пусты ваши мысли или настолько переполнены, что вы просто выпадаете из мира и смотрите в одну точку только ради того, чтобы убедить себя в том, что вы еще живы, вы еще можете что-то видеть.

Блэйк, даже когда снова отвернулся к окну, глядя на ночную улицу, которая начала потихоньку удаляться, чувствовал себя именно так. Он был пуст. Опустошен, как ему казалось, окончательно. И он прекрасно понимал, что это лишь усталость брала над ним верх. Но он не мог и не хотел с ней бороться.

Проезжая мимо порта для дирижаблей и летающих судов, Тайлер отвел взгляд и посмотрел на металлическую спинку сиденья перед собой.

В порты прибывали помимо торговых судов, которые каждую ночь помогал за небольшую плату разгружать Тайлер еще и дирижабли путешественников, которые позволяли себе ненадолго остаться в городе. На самом деле работа в порту не казалась Тайлеру очень уж сложной, но она была очень изнурительна и по большей части именно потому, что работать приходилось по ночам. Тайлер был скрипачом, музыкантом и он знал, что сила рук заключается далеко не в мускулатуре. Даже играя простейшую мелодию на скрипке, приходилось порой так надавливать на струны смычком, что любой силач мог бы позавидовать тому, как на вид такой хрупкий и худощавый человек с длинными и тонкими руками умудряется по несколько минут выдерживать такую нагрузку и при этом не сбиваться с нот.

Работа в портах была интересна как раз за счет тех самых путешественников. Порой они хорошо платили за самую простую работенку, но после этого еще и с радостью рассказывали свои истории. Тайлер всего за пару месяцев услышал столько, сколько не знал за всю жизнь. Он мог бы часами сидеть в порту, если бы не усталость, и просто слушать путников. Их рассказы о других городах, о других мирах, откуда они прибыли или куда собирались, завораживали дух и позволяли на секунду поверить в сказку. Существовали ли эти невероятные миры? Правда ли, что в Мире Всевидящего были и другие города кроме G? Как бы Тайлер хотел узнать это! Как бы он хотел просто взять и уехать, но не мог. Он не мог просто бросить все и вот так вот сбежать.

«Хотя, какой из меня путешественник», – про себя смеялся Тайлер.

Когда Тайлер вернулся домой, на часах, что висели над кроватью раскладушкой шел уже третий час ночи. Сестренка Блэйка тем временем спала в своей кровати и мирно посапывала.

Тайлер вздохнул и подошел к Карли. Он даже, будучи сонным и совершенно измотанным, не мог не восхитится при себя ее красотой, ее милым личиком и подумать о том, что, наверное, перед ним было самое беззащитное и самое прекрасное создание из всех. И он готов был сделать все, чтобы просто защитить ее.

Блэйк осторожно сел на колени и поцеловал спящую Карли в лоб, от чего она слегка поморщила свой крохотный носик, но не проснулась, что вызвало на лице ее брата лишь искреннюю и нежнейшую улыбку. Тайлер еще пару минут глядел на свою сестренку, бережно укутывая ее в пуховое одеяло и убирая черные длинные волосы за ухо. Наконец, он все же поднялся на ноги и уселся на свою раскладушку, стараясь сделать это так, чтобы пружины в ней не сильно скрипели. Тайлер стащил с себя верхнюю одежду, и лег спать, кутаясь в свое тонкое одеяльце, которое скорее было легче назвать самым обыкновенным пледом. Но Блэйку было тепло и так. Он слишком привык к суровым условиям своей половины комнаты, чтобы заболеть или, чего хуже, пожаловаться на это.

И вновь этот приятный транс. Безжизненная и теплая пустота, от которой невозможно было убежать в лежачем состоянии. Она была тяжелой, мягкой и такой желанной, какой может быть лишь самая прекрасная девушка для человека, у которого женщин никогда не было. И если нормального мужчину возбуждала женская красота, если для него не было большего наслаждения, чем милая красавица рядом с ним, то для Тайлера не было большего наслаждения, чем просто забыть обо всем. По-своему временно умереть, чтобы, проснувшись, родиться заново и прожить эту жалкую жизнь в ожидании нового пленительного мира музыкальных или совершенно беззвучных снов.

Знал Всевидящий, Тайлер не любил, когда кто-то будил его. Но на сей раз кто-то неловко и очень бестактно, очень сильно толкал его в плечо. Именно это и заставило Блэйка подскочить от неожиданности и сесть, прижав к себе колени, и-за них посмотрев, кто посмел так вульгарно и внезапно нарушить его покой. Однако, увидев перед собой Карли, Тайлер тут же успокоился и опустил одеяло, которое до того поднял на уровень своего носа, намереваясь обороняться им в случае опасности, словно щитом.

– П-почему ты… не спишь… К-карли? – шепотом спросил старший Тайлер, взглянув на часы, где стрелки показывали без четверти четыре. Без четверти четыре! Он спал всего час! Этого было чертовски, чертовски мало!

Карли пару секунд огромными детскими глазами глядела на Тайлера, после чего потупила взгляд. И лишь по этому взгляду Тайлер понял все, что ему было нужно. Ему вполне хватило этого, чтобы понять, хотя на секунду он и сам испугался. Отчего-то и его вдруг напугали те кошмары, которые могут скрываться в детской фантазии. Тем не менее, на вряд ли какой-то ночной монстр смой бы выдержать скрип раскладушки Тайлера. Наверняка, все нежелательные жители съехали из-под нее в тот же момент, когда он впервые лег спать.

Тайлер протянул руки к Карли и осторожно прижал ее к себе.

– Э… Это был… просто… сон, – прошептал Тайлер и уткнулся носом в черные волосы сестры. Этот совершенно родной запах ее волос, тепло ее крохотного тела на самом деле только сильнее напоминали о том, как же н хочет спать.

– Я знаю, – тихонько ответила Карли.

Блэйк прикрыл глаза, тихо мыча какую-то убаюкивающую мелодию и слегка раскачивая сестренку из стороны в сторону, чтобы она успокоилась. Он постарался вернуть голову прежнее звучание. Он знал, что его колыбельные всегда быстро убаюкивали девочку, когда она была еще совсем крошкой и отказывалась спать, крича и вырываясь из своих старых пеленок.

– Н-не бойся… – говорил Тайлер, прижимая к себе Карли, – Я… ведь с тобой…

Карли уснула быстро, когда сам Тайлер уже едва ли не засыпал. Но он не уснул, он с трудом нашел в себе силы, чтобы не уснуть. Он улыбнулся, аккуратно взяв сестренку на руки, поднялся на и уложил малышку в ее кровать, укрывая одеялом. Блэйк осторожно провел рукой по ее волосам, почти что, не касаясь их, и только после этого вновь лег на свое место.

Тайлеру где-то в глубине души еще хотелось бы издалека понаблюдать за тем, как Карли спит, свернувшись в комочек, словно маленький котенок, в своей кровати, но он слишком устал. И потому сам не заметил, что буквально тут же, только его голова коснулась подушки, отключился.

Запись пятидесятая

«Запись пятидесятая. Дневник пятый.

Зачем я пишу каждый раз номер дневника, если даже на обложке написано, что это дневник номер пять? Однако ты, дневник, тот единственный мой друг, кому я сейчас могу пожаловаться.

Я очень устал, я хочу спать, я чувствую себя живым мертвецом, если не хуже. Есть такое ощущение, будто начну скоро заикаться даже здесь, на бумаге. Я так жалок! Ох, как же я сейчас жалок!

Я сегодня решил посмотреть в зеркало. Всевидящий, зачем я сделал это? Я совсем худой, я никогда не думал, что я так худ и что у меня такие страшные глаза. И еще я нашел седой волос. Седой волос! А ведь мне нет даже сорока! Я однозначно схожу с ума. Превращаюсь в какое-то неживое подобие человека. Это не я. Это не могу быть я.»

Тайлер осторожно и бережно расчесывал длинные черные волосы младшей сестры. В отличие от его жалкой и поредевшей прически (вернее подобия прически, как бы Тайлер не старался, а расчесать себе волосы не мог), у Карли волосы были густыми и блестящими. У нее было столько сходства со старшим братом, но так много отличий. Так легко было сказать, чья она сестра, стоило только увидеть ее голубые глаза и черные волосы, но стоило ей открыть рот, как сразу создавалось впечатление, что Тайлеру подсунули ненастоящую его сестру. Многие совершенно отказывались верить, что родная сестра их «гения» совершенно не была связана с музыкой, и ее голос и слух были слишком далеки от понимания всего этого.

Но «гению» было плевать. Он был совершенно не заинтересован в чужом мнении по поводу его крошки-сестры. Для него она была самой лучшей. И он знал, что она самая лучшая.

– Может быть, тебе пора завязать с прогулками по ночам? – поинтересовалась Карли, когда Тайлер неудачно зацепил ее волосы, заставив ее невольно ойкнуть. Сам он был усталым и едва ли мог стоять на ногах – даже Карли ему приходилось расчесывать, не вставая с раскладушки. И он не слушал даже Карли, пока она не позвала его по имени.

– А? Ч-чего? – Блэйк вышел из своего маленького транса, в который погрузился, просто дотрагиваясь до волос девочки. Его успокаивали такие незамысловатые и мирные занятия, как расчесывание ее волос или помощь с тем, чтобы застегнуть курточку. Все это создавало иллюзию того, что он нормальный. Что она нормальная. Что жизнь не так жестока, как ему кажется. – Н-нет… Я… Я просто устал вчера на работе, – проговорил Тайлер и уселся на свою скрипучую старую раскладушку, бросив гребень для волос на подушку.

Он не лгал, он действительно устал на работе и едва ли снова не уронил скрипку, сфальшивив слишком уж явно, чтобы Нэш не выгнал его. Под «выгнал» имелось в виду, конечно же, дал выходной. И это было далеко не из жалости, он просто видел, как гостям не нравилась это подобие музыки, за которое так стыдился музыкант. А Томас не любил терять посетителей. Однако он даже не подозревал, какую услугу сослужил Тайлеру, что позволил ему отдохнуть. Да, Блэйк знал, что из-ха одного этого дня потеряет часть заработка, но он устал. Он устал и хотел хотя бы на день забыть обо всем. Забыть. Просто забыть.

Карли села рядом с братом, от чего раскладушка громко заскрипела, будто бы старуха, которая кряхтела каждый раз, когда кто-то вызывал у нее недовольство. Карл Блэйк сидела рядом с Тайлером, после чего осторожно обняла его, заставляя нагнуться, практически лечь, и погладила по голове, как это делают маленьким детям, когда хотят их успокоить или убаюкать. И это помогло – Тайлер расслабился, прикрыв глаза и обмяк, позволяя растрепать ему волосы, позволяя гладить его и пытаться неумело убаюкать. Единственный выходной, Тайлер был настолько сильно вымотан, что готов был уснуть прямо на руках у своей младшей сестры. И уснуть, желательно, навсегда. Умереть в этих объятиях, в которых было столько любви, сколько Блэйк не получал ни от кого на свете. Ему в такие минуты казалось, что это он больной ребенок, которого кто-то пытался отчаянно вытащить с того света, но не мог, потому что он, Тайлер, уже давно окунулся в тот маленький и спокойный рай. В свой мир, где все хорошо.

Тайлер уже и не знал, кто из них умирал: он или Карли? Она, умирая физически, оставалась, наверное, самым ярким и веселым ребенком, какого только можно было найти в Мире Всевидящего, а Тайлер, будучи здоровым мужчиной, совсем потерял душу. Он погряз в отчаянии и жалел себя с каждым днем все больше, хотя на то и отводилось лишь несколько недлинных секунд между теми промежутками времени, когда он работал или пытался спать. Обычно в эти секунды мысленной жалости к себе он пил кофе. Кофе стал его третьим неживым лучшим другом. У него была скрипка, был дневник, а теперь еще и кофе. Он мог пить кофе литрами, лишь бы подольше оставаться в состоянии бодрости. Лишь бы подольше оставаться в рабочем состоянии. И как бы парадоксально это не было, как раз оставаться в рабочем состоянии получалось хуже всего. От тяжелой работы в порту и от постоянного давления со стороны начальства в «Белом Лебеде» у Тайлера так ехала крыша, что он не мог делать совершенно ничего.

– Тайлер? – вдруг позвала Карли, от чего Блэйк проснулся и, приоткрыв глаза, осовело посмотрел на свою милую сестренку.

– М?

Карли замолчала на несколько секунд. Тайлер впервые не мог даже предположить, какой вопрос она решила задать на сей раз. И в этот момент непонимания он почувствовал очередной прилив любви, укол в сердце. Но эту любовь тут же снова заглушила усталость. Любовь и гордость, которую он испытывал, глядя как взрослеет его ангел, медленно превращались в убийственную тоску и боль.

Но в итоге Карли все же заговорила:

– Почему ты такой? Не как все.

– В… смысле? – не понял Блэйк. – Я… такой же… как и ты. Как и… все люди в нашем м-мире.

– Нет. Ты не такой, – девочка на долю секунды задумалась, словно пыталась одним словом сказать, чем же так сильно отличался Тайлер от других (он и сам задумался, но так и не нашелся с ответом), после чего вдруг выдала: – Не такой серый.

Не такой серый. Если это была шутка про галстук, то она, увы, не удалась. Тайлер был настолько сонным, что не собирался копать глубже. Он не хотел строить для себя глупых теорий и догадок, что имела в виду его сестра. Ему просто хотелось спать. Ему хотелось снова обнять теплую и ласковую пустоту подобную темной вуали, скрывающей отвратительный и жестокий мир, если закрыть ею глаза.

– Не знаю, К-карли. Я… не знаю.

Он не запомнил: уснул ли он прямо так в объятиях сестры или сначала уложил спать ее саму, а потом отключился. Но он только знал, что спал он в ту ночь очень крепко. Он спал как убитый и не видел совершенно никаких снов. Тайлер в ту ночь впервые вспомнил примерное значение слова «выспаться». Но со следующего дня все возобновилось и встало на круги своя. Так что счастье проспать всю ночь оказалось весьма сомнительным. И Тайлер сомневался в том, был ли тот выходной у него вообще или свободный день когда-то выдавшийся у него, придумало его разыгравшееся от утомленности воображение?

***

Утро в G было туманным и сырым, какие обычно и бывают после дождя. А дожди были слишком уж часто в городке. Всю улицу укутал густой белоснежный туман, из-за которого было сложно различить что-либо даже на расстоянии вытянутой руки. Город словно до сих пор спал, укрывшись белым пуховым одеялом. С утра, по крайней мере, было куда меньше вероятности услышать на улице разговоры или встретить других людей. Разве что не считая простых трудяг, которые спешили на работу, но им было не до болтовни. Таким же был и Тайлер. Он в полудреме брел в сторону ресторана, покачиваясь из стороны в сторону. Ему сложно было осознавать, что уже полтора года он только и делает, что работает. Ему было сложно осознавать, что он вообще еще жив.

Проспав всего час где-то под утро, Тайлер снова шел. Он шел в тумане, страшась уже не собственной тени, как раньше, а самого себя. Он не чувствовал конечностей, и ему казалось, будто он полностью вылит из чистого свинца. Хотелось просто упасть на тротуар и забыться. Забиться в несуществующем мире.

Блэйк остановился на пару секунд и встал на тротуаре, уставившись в пространство перед собой, словно хотел что-то увидеть там кроме тумана. Люди даже не замечали его, для них его и вовсе не существовало. Мало ли, вдруг у человека заболела голова или он вспомнил о чем-либо и поэтому остановился. Но Тайлер стоял на месте далеко не из-за этого. Он просто устал идти. Ему надоело, ему ужасно хотелось спать, а потому даже прогулка до собственной работы давалась тяжко. Слишком тяжко, чтобы продолжать ее. Поэтому Блэйк сел. Он сел на дороге напротив какого-то магазина одежды и сонным взглядом уставился на фрак на витрине. Люди, проходящие мимо тут же стали смотреть на него с отвращением, как на умалишенного, кто-то кричал, чтобы он поднялся, но никто не решился притронуться к нему – все, кто бодрствовали ранним утром слишком сильно торопились.

Тайлер же сидел на холодной каменной дорожке и мелко дрожал. Он, наверное, умирал. И последним, что он видел, был тот самый черный и красивый фрак. Фрак, который бы он с удовольствием надел на одном из лучших своих концертов. Но триумфа в музыкальной карьере он больше не ждал. Он забросил оперу, забросил свои сочинения и репетиции. Только ресторан и порт. И ничего, что могло бы быть сомнительно, ничего, где можно было получить меньше обещанной суммы. И Тайлеру было больно осознавать, что ради денег он опустился до того, что забыл о своем «великом будущем», что и говорить он скучал даже по дирижеру Лэсли! Он искренне жалел себя и свое эго, от которого остались лишь крохотные кусочки. Пришлось забыть о тщеславии, о собственных желаниях и амбициях. Он хотел, чтобы амбиции были у Карли, чтобы он мог позволить ангелу взлететь. И жить.

На работу Тайлер пришел с опозданием. Он никогда не ездил на трамвае до «Белого Лебедя». Знал ведь, что уснет если не в сиденье, то просто стоя. Томас, конечно же, отчитал Блэйка, но, глядя на его состояние в последнее время (или в глаза Альберта, что стоял за спиной Тайлера), все же не стал выписывать ему штраф за это.

Тайлер подошел к Альберту, который уже сидел за своим инструментом и ждал его, наигрывая какую-то тихую мелодию. Совсем некрасивую и не завораживающую, не захватывающую дух. Улам оторвался от клавиш и поднял взгляд на лучшего друга.

– Тайлер, мой друг, что с тобой?

Блэйк испуганными и сонными от усталости глазами поглядел на Альберта. Он не впервые слышал подобный вопрос от него, но в тот день у него совершенно не было сил задуматься: а что же с ним было не так?

– А ч-то… со… м-ной? – негромко и немного хрипло спросил Тайлер, надеясь, что Альберт сам отыщет ответ на свой же вопрос.

Альберт поднялся с места. Он обеспокоенно осмотрел своего друга и приложил тыльную сторону ладони ко лбу Блэйка, однако тут же убрал ее.

– Дай угадаю, ты снова сегодня не спал? – спросил Улам.

– С-спал, – честно признался Тайлер, – час.

– Я еще поговорю с тобой, – серьезно сказал Альберт, будто бы отец, ребенок которого упал в лужу лишь от того, что сам без разрешения полез в нее. – А сейчас давай, работать. Если вдруг что, то клади скрипку. Мне еще не хватало, чтобы ты помер прямо на рабочем место.

Тайлер судорожно вздохнул. Он был не против. Он был не против даже умереть!

Блэйк достал скрипку из футляра и, заняв свое законное место рядом с Альбертом, кивнув ему и получив ответный кивок, подставил инструмент под подбородок и принялся за игру.

И это была самая худшая игра, какую только мог припомнить себе Тайлер. Это было его самое ужасное фиаско, которое он бы не смог себе простить никогда, если бы находился в тот день в здравом уме. Смычок то и дело норовил выпасть из рук музыканта, ноты порой выходили ужасно фальшиво, из-за чего некоторые посетители ресторана нехорошо косились на мужчину. Однако Тайлер старался не обращать на них внимания, хотя и вздрагивал то и дело, когда ловил на себе чей-то взгляд. Ему было плохо. И дело было не только в ужасной музыке, но и в ужасной жизни. В его ужасной матери, в ужасном образовании, в ужасной болезни сестры и в его проклятом таланте. Он бы отдал все, лишь бы не иметь его, а иметь хорошее образование и работу.

Обычно все воспринимали музыку в ресторане за должное. Люди в «Белом Лебеде» привыкли к тому, что музыкант играет для них, а начальство платит ему за это деньги. Они привыкли к этой высшей атмосфере, где музыка просто не может быть фальшивой, кажется, они даже и предположить не могли, что музыкант, скрипач – это в точности такой же человек, как и они сами. С такими же заботами, болью и усталостью. А может быть даже с большими болью и усталостью. Интересно, они вообще догадывались, что далеко не весь мир крутится вокруг них?

Блэйка порой действительно волновал этот вопрос. Он ведь такой же, как и они. Так почему же они видят в нем исключительно машину, создающую музыку? А если им нужна была машина, то почему же они не могли просто поставить в ресторане граммофон? И этими вопросами Тайлер задавался, играя в тот день на скрипке в ресторане и вроде как пытаясь погрузится в свою личную угнетающую и жуткую эйфорию. Тайлер играл на скрипке, чуть прикрыв глаза, чтобы не отвлекаться от своей фальшивой музыки. И каждый раз, когда он хотя бы мельком поглядывал в сторону людей в ресторане, в глазах начинало все расплываться от усталости. Он начинал расслаблять руку, от чего смычок неуклюже соскользал со струн, издавая самые невообразимые звук. Тайлер же медленно умирал. Медленно покидал этот мир, но он искренне хотел доиграть этот маленький реквием по свою душу.

Спустя какое-то время музыканту начала надоедать даже музыка. Он так хотел спать, что рука тупо переставала его слушаться и смычок в ней уже не скользил, а грубо драл по струнам скрипки, делая звуки просто невыносимыми. Альберт тем временем прекратил играть в то время, как многие гости заткнули уши, слыша этот отвратительный скрип, а кто-то и вовсе покинул ресторан.