Текст книги "Пьеса для обреченных"

Автор книги: Вера Русанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Жень, я это… Может, тогда завтра встретимся?

Назавтра у меня отменялось даже утреннее надругательство над Шекспиром.

Я бросала актеров на произвол судьбы и предоставляла им возможность послезавтра самостоятельно объясняться с проверяющими и телевидением. Встречи же с посторонними мужчинами тем более не вписывались в план спасения наших с Каюмовой жизней.

– Леш, к сожалению, я улетаю завтра с утра…

Он в очередной раз тяжко вздохнул, переваривая информацию, помолчал и печально отозвался:

– Ну ладно. Тогда счастливо тебе долететь. Будешь в Москве – звони! Да и так, если захочешь, звони. Я буду рад.

Я собиралась уже повесить трубку, когда Леха вдруг спросил:

– А это… Ну, что я привлекательный мужчина, ты честно сказала или так, чтобы отвязаться?

Пришлось заверить его в своей истинной и глубокой симпатии…

Каюмова на кухне доедала салат и печально взирала на остатки водки в бутылке. Я, чувствуя себя неприятно протрезвевшей, опустилась на табурет напротив.

– Знакомец твой новый? – осведомилась она, коротко усмехнувшись и сдув со лба жидкую белесую прядь.

– Да, – ответила я без придыхания и нежной дрожи в голосе.

– В кабак, поди, приглашает или в клуб какой-нибудь?

– Приглашает. Но что уже толку?

– А так пошла бы?

– Ради дела бы пошла, а так… Ну зачем, по большому счету, он нужен?

– «По большому счету», «по большому счету»! – Наталья вдруг грохнула ладонью о стол так, что стопки с жалобным дребезжанием подпрыгнули. – Ну почему мы, бабы, такие дуры? Почему не ценим тех, кто нас любит, и вечно выбираем себе каких-то идиотов? Вот взять твоего Леху! Говоришь, и не страшный, и не очень глупый, и вроде не бедный, так какого же, спрашивается, рожна тебе еще надо?

«Ради дела бы пошла, а так…»

Я подозревала, что Каюмовой хочется выговориться, поэтому в активный диалог не вступала, ограничиваясь кивками и задумчивым мычанием. Она же продолжала ораторствовать:

– Все прынца на белом коне ждешь? Ну жди, жди!.. Я вон тоже ждала.

Дождалась! Только оказалось, что ему любой пенек с глазами – прынцесса, лишь бы женского пола был. На одну ночь, конечно!.. Зато уж такой красавец, такой интеллигент!

Тема гнусного донжуанства красавцев интеллигентов была для меня все еще болезненной и актуальной, поэтому я не удержалась и заметила:

– А чем образованнее, тем, кстати, сволочнее! У них же такой «непростой» взгляд на мир, такая «тонкая душевная организация»!.. Технари еще туда-сюда, а уж гуманитарии!..

– О-о-о! – взвыла мне в тон Наталья. – Сейчас тебе анекдот расскажу про одного моего знакомого юриста…

За анекдотом последовали сетования общего плана на нашу нелегкую женскую долю, затем опять какая-то жизненная история, потом снова сетования. В особую конкретику мы, как ни странно, не вдавались и на личности не переходили – видимо, водки было выпито маловато. Но в целом разговор получился очень душевный. Придя к единодушному выводу, что замуж выходить надо только за дворников, в крайнем случае, за сантехников, мы принялись готовиться ко сну.

Подготовка ко сну заключалась в том, что мы свалили всю грязную посуду в раковину, пустую бутылку выкинули в мусорное ведро и лениво-разморенно прошлепали в комнату. Там я вытащила из шифоньера две ночные сорочки: розовую для себя, салатовую для Натальи. Каюмова, облачившись в ночнушку, стала еще больше похожа на пьяную моль. Причем на моль, ведущую себя абсолютно непристойно. Пока я заводила будильник, она усердно щипала меня за грудь и бедра и весело разглагольствовала на тему лесбиянства.

К счастью, ее пьяное остроумие и буйная энергия иссякли минуты за три.

Наталья сладко зевнула и плюхнулась на тахту.

– Подожди, плед уберу, – проворчала я, ставя будильник на журнальный столик. – Сразу и ляжешь нормально. Только давай договоримся: у стенки сплю я!

Каюмова нехотя приподняла свои тощие бедра, встала, шатаясь, как камыш в ветреную погоду. Я, придержав за высовывающийся уголок подушку, сдернула с тахты красный китайский плед и… завизжала немыслимым, нечеловеческим ультразвуком.

Прямо на моей подушке, заботливо наряженной в цветастую ситцевую наволочку, лежала отрубленная человеческая кисть. Обескровленная и синюшная, с бледными ногтями и полупрозрачными волосками, она зловеще грозила мне оттопыренным указательным пальцем. А на безымянном тускло мерцала серебряная печатка с затейливой монограммой. Я знала это кольцо и знала эту руку. Это была рука Вадима Петровича Бирюкова…

Я визжала, царапая ногтями лицо, до тех пор, пока по батарее не застучали соседи с первого этажа. Мало вероятно, что их обеспокоил шум: обычно таким незатейливым способом они сообщали приятелям с третьего этажа, что тех просят к телефону. Тем не менее грохот подействовал на меня отрезвляюще.

Каюмова же пронзительно икнула и села на пол, прижавшись щекой к шифоньеру.

– Жень, да что же это такое делается? – простонала она, не сводя глаз с осколка кости и серых лохмотьев размозженных мышц. – Что же это такое делается, в конце концов?

Язык меня не слушался. Да если б даже и слушался, я все равно не знала, что сказать. Старая люстра с тремя пластмассовыми плафонами и одной-единственной неперегоревшей лампочкой наполняла комнату мутным желтоватым светом, и в этом свете казалось, что волоски на руке едва заметно шевелятся.

Соседи с новой энергией принялись долбить по батарее – видимо, еще не добудились своих друзей с третьего этажа. Я, судорожно тиская ворот ночнушки, начала пятиться к двери.

– Куда ты? – слабо вякнула Наталья.

Вместо ответа, моя голова неопределенно мотнулась туда-сюда.

– Жень, удирать отсюда надо!

Мне и самой это было ясно. Логика подсказывала, что после моего рассказа с распростертыми объятиями нас примут даже не в одной, а в двух организациях – милиции и дурдоме. Уже всерьез обдумывая оба варианта, я принялась прямо поверх сорочки натягивать джемпер, и тут голос Каюмовой снова возник из тишины:

– Сейчас, сию секунду, в аэропорт надо рвать! К черту квартирную хозяйку! В конце концов, вышлешь деньги переводом. Иначе ей еще тебя хоронить за свой счет придется. Поехали отсюда скорее, Жень. Я боюсь!

«Я боюсь!» Господи! Как часто раньше я сама повторяла эти слова без видимой причины. Боюсь врачей, боюсь вампиров из «жутиков», боюсь тараканов, боюсь покойников… Что за дело мне было теперь до чужих чистеньких покойников, лежащих в аккуратных гробах? Своего мы прекрасно оттранспортировали в пыльном пледе, обули в тапки и закрыли в холодной ванной! В какой там трепет могли повергнуть меня блестящие инструменты дантиста, когда в моей постели лежала рука, отделенная если и не топором, то уж точно кухонным ножом? Прямо-таки смехотворными казались абстрактные вампиры со вставными клыками, если где-то в тумане маячил Человек в сером с толстым слоем бинтов на лице. Тоже маскарад?

Да, но маскарад, имеющий совершенно определенную цель – спрятать настоящее лицо! От этого делалось только страшнее…

– Поехали, – хрипло проговорила я, цепляясь за косяк. – В Шереметьево, во Внуково. Куда угодно, только подальше отсюда!

И мы поехали. Наталья вскочила, рывком сняв через голову ночнушку.

Заметалась по комнате в поисках своих брюк и колготок. Я же передвигалась от полки с бельем до кронштейна с верхней одеждой, как гигантский рак – спиной вперед, и все смотрела на синюшную руку, словно опасаясь, что она вот-вот взовьется в воздух и вцепится мне в волосы.

Окна в доме напротив гасли с неумолимой быстротой, на улице становилось все темнее.

– Значит, так, – бормотала Каюмова, застегивая «молнию» на брюках, – тачку ловим не возле дома, а где-нибудь подальше, на шоссе. Ни в первую, ни во вторую не садимся… Хозяйке черкни записку в пару строк. Замок английский, захлопывается?

– Нет, обычный…

– Жалко. Значит, ключи потом вместе с деньгами вышлешь.

– Так деньги я ей сейчас оставлю, на столе, – клацала зубами я, лихорадочно комкая вещи и засовывая их в сумку. – На билет у меня есть, а в Новосибирске на первое время займем у кого-нибудь…

– Ладно… Помойка у вас тут далеко?

– В каком смысле?

– В прямом. Руку-то куда-то выкинуть надо, а мусоропровода у вас в Люберцах, я так понимаю, днем с огнем не сыщешь?

Мое давнее предложение выбросить Вадима Петровича в канализацию, похоже, прочно запало Каюмовой в душу. У меня же сейчас абсолютно не было желания ни сопротивляться, ни тем более устраивать диспут на морально-нравственные темы.

– Контейнеры за соседним домом. Только ведь найдут ее в два счета. У нас тоже бомжики по помойкам роются.

– Ерунда! Главное, упаковать попрочнее и поотвратительнее… У тебя прокладки есть?

– Есть, – я кивнула еще недоуменнее. – «Олвейз».

– Отлично! Пакет из-под них тащи. Ну и тряпок там каких-нибудь, бумаги туалетной… Замотаем, ни один бомж не полезет, если не слепой, конечно!

Под ванной нашлась еще и пара желтых резиновых перчаток, поэтому нам не пришлось хвататься за мертвую кисть голыми руками. Но все равно, после того как дело было сделано, меня долго и мучительно тошнило в туалете. В прихожую я вывалилась бледная, пошатывающаяся и какая-то заторможенная. Перед глазами плавали разноцветные яркие круги.

– Все, бежим! – выдохнула Наталья, двумя пальцами держа пакет со страшным грузом. Мы выскочили из квартиры, заперли дверь и, перемахивая через две ступеньки, полетели по лестнице.

Как стремительно неслись мы по темным Люберецким закоулкам, как больно и тяжело билась о мое бедро спортивная сумка с вещами! Наконец у ржавых помойных баков Каюмова остановилась и, содрогнувшись от приступа отвращения, зашвырнула отрубленную руку в гору мусора.

– Вот так! – с философским видом заметила она, когда мы, перебежав улицу, уже поднимались по насыпи к шоссе. – Так и растащим нашего разлюбезного Вадима Петровича по всем помойкам города Москвы: тапки в центре, руки в пригороде…

– Заткнись, а! – с чувством попросила я. – Я просто сейчас тебя убью, если ты не замолчишь!

Вряд ли Наталья обиделась или испугалась, но замолчала надолго. Первую фразу она произнесла, только поймав темную «девятку»:

– До Курского вокзала подбросите?

– Садитесь. – Отнюдь не людоедского вида парень открыл заднюю дверцу.

– Нет! – немедленно возразила Каюмова. – Мы передумали!

Тот перевел озадаченный взгляд с нее на меня и резко снялся с тормозов.

Второй автомобилевладелец оказался менее сдержанным и выразительно покрутил пальцем у виска. Зато третий удостоился чести везти нас в Шереметьево – естественно, за соответствующий гонорар.

Запихав сумки в багажник и удобно устроившись на заднем сиденье «тойоты», мы наконец немного расслабились. Правда, это было уже совсем не то расслабление, что пару часов назад в моей люберецкой квартире. Тогда будущее казалось безоблачным и, самое главное, до него было, что называется, рукой подать. Теперь же воспоминание о мертвой руке – отрубленной и обезображенной, сжимало наши сердца холодной, ноющей тревогой.

Справа и слева проносились рекламные щиты и фонарные столбы с россыпью разноцветных электрических лампочек, а я ждала чего угодно: от мгновенной автоматной очереди до медленно материализующегося из воздуха призрака Человека в сером. Кстати, появление призрака было более вероятным и логичным. Если бы нас (или меня?) хотели убить, то вместо синюшной руки наверняка подложили бы в постель взрывное устройства среднего радиуса действия.

Дядечка за рулем пытался нас веселить, то и дело крутя ручку приемника и пытаясь найти на радиоволнах что-нибудь интересное. Пассажирки, несмотря на все его старания, являли собой образец угрюмости и сумрачности. Пела «Академия», жизнерадостный Фоменко шутил с переменным успехом. Мы же сидели, вжавшись в спинку сиденья, и, вероятно, обе мечтали о том моменте, когда сможем вздохнуть полной грудью. Я даже шепнула об этом на ухо Каюмовой, после чего она немедленно бросила на меня критический взгляд и заверила, что лично я сделать этого не смогу никогда. Шутка прозвучала вяловато и кисловато. Опять надолго повисло молчание.

Перед въездом на платную стоянку Шереметьева водитель «тойоты» сердечно поблагодарил нас за приятную компанию и недвусмысленно протянул раскрытую ладонь. Наталья расплатилась, вполголоса пообещав, что в Новосибирске объест меня ровно на эту сумму. Мы вышли из машины и снова оказались на сыром осеннем ветру. Аэропорт сиял желто-красными огнями, у стеклянных дверей слонялись хищные таксисты.

– Зал прилета, зал улета, – проговорила Каюмова, перекладывая пакет из одной руки в другую. – Звучит как-то несерьезно. Особенно зал улета… Хотя у нас вообще странные вывески делают. В поликлинике никогда не обращала внимания, что на дверях лаборатории пишут? «Забор крови»! Весело, да? Сразу представляешь себе такую окровавленную изгородь а-ля «Байки из склепа».

Лучше бы она привела какой-нибудь комедийный пример! Впрочем, мне сейчас было вообще не до примеров. Подхватив свою сумку и поминутно озираясь по сторонам, я начала целеустремленно продвигаться к зданию аэропорта.

Как ни странно, по дороге на нас никто не напал и не попытался остановить. Вполне благополучно мы вошли в огромный, заполненный народом павильон и остановились возле ближайшего коммерческого киоска. Все сидячие места были заняты. Почтеннейшая публика читала, дремала, ужинала, устроившись в жестких аэропортовских креслах. Какой-то малыш бродил между рядами с пушистой игрушечной пандой и церемонно знакомил с ней всех пассажиров подряд.

Я никогда не представляла, что до такой степени люблю людей! Особенно собранных в хорошо освещенном помещении и волей-неволей становящихся свидетелями всего, что со мной происходит. Вряд ли при таком столпотворении кто-нибудь рискнул бы отвернуть нам с Каюмовой головы.

Все так же, без приключений, мы подошли к кассе, отдали в окошечко паспорта и деньги, взяли билеты.

– Ты знаешь, мне кажется, это на самом деле все! – немного удивленно проговорила Наталья, рассматривая синюю книжицу с белым силуэтом самолета на первой странице. – Через час регистрация, через два с половиной – мы уже в небе, а утром – в Сибири!

– Дожить еще надо до Сибири-то, – с некоторой долей мудрого пессимизма заметила я.

– Теперь уж доживем. Билеты на руках! – Она беззаботно махнула рукой и тут же плавно перешла на сугубо жизненные проблемы. – Пойдем, кстати, в туалет сходим, а то потом поздно будет…

Фраза прозвучала достаточно двусмысленно, однако охоты шутить у меня все еще не было. Как, впрочем, и желания хоть на пять минут оставаться одной, пусть даже в людном, шумном зале аэропорта.

– Пойдем сходим, – согласилась я. И мы бодренько пошагали к двери с заветной буквой "Ж", находящейся сразу за стойкой упаковки багажа.

Туалет, естественно, оказался платным. Толстая дежурная при входе, внимательно изучающая «СПИД-инфо», равнодушно приняла наши гроши и снова погрузилась в чтение. Каюмова на ходу пробурчала что-то о «ненавязчивом сервисе» и юркнула в первую же свободную кабинку. Я последовала ее примеру.

Минут через пять мы встретились у зеркала, вымыли руки и подбадривающе улыбнулись отражениям друг друга. Выглядели – что я, что Наталья – не так чтобы очень, но утешала мысль, что от возможности спокойно отоспаться и, ни о чем не беспокоясь, полежать на диване с косметической маской на лице нас отделяли всего-то несколько часов лету!

– Ой, Женька, – проговорила Каюмова, выходя из туалета и на ходу заправляя выбившуюся прядь волос за ухо, – какая мне сейчас грандиозная идея в голову пришла! Что, если вашему главрежу предложить одну гениальную пьесу на двух актрис – ну, разумеется, на нас с тобой? Суть там в следующем… Перейти к изложению сюжета она не успела.

– Женщина в фиолетовой куртке! – раздался за спиной требовательный и строгий голос дежурной. – Вас Женя зовут?

– Да. – Я тревожно обернулась. – А в чем дело?

– Ваш приятель просил передать вам сверток, сказал, что вы забыли, когда вещи собирали. И еще сказал, что будет ждать вас у стойки регистрации.

– Какой приятель? Вы, наверное, что-то путаете?

– Вас зовут Женя? – Дежурная начинала заметно нервничать.

Пришлось повторно сознаться, что да. Женя – это я.

– Ну, значит, забирайте ваши вещи. Иначе я все это вон в туалет выкину!

«Иначе» она произносила с ударением на первом слоге и в гневе выглядела очень убедительной. Я еще немного помялась на месте и сделала шаг к столику с тарелочкой для мелочи и рулоном туалетной бумаги.

– Эй, может, не надо? – обеспокоенно пробормотала сзади Наталья.

Но плотный сверток, замотанный в полиэтилен, уже перекочевал из полных рук дежурной в мои почему-то вмиг вспотевшие от волнения ладони. Весу в нем было граммов триста не больше, судя по форме – внутри какая-то книжка или коробка.

Отойдя к стене и поставив сумку на пол, я надорвала зубами голубую бумажную ленточку, торопливо развернула упаковочную бумагу и часто-часто заморгала от неожиданности.

С красочной двойной открытки из тех, что в великом множестве продаются в переходах метро, на меня умильно смотрел грустный песик с поникшими ушами.

Бантик на шее у песика был розовый, а порода – неопределенная. Фабричная тисненая надпись внизу открытки гласила: «Не уезжай! Я буду без тебя скучать!»

– Не поняла… – протянула Каюмова, заглядывающая мне через плечо. – Леха твой, что ли, тебя нашел? Он у тебя кто? Экстрасенс? Телепат?

– Вообще-то механик автосервиса. – Я отдала ей открытку и поддела ногтем крышку коробки из-под зефира в шоколаде. – Все-таки мне кажется, с этой посылкой что-то напутали. Жень на свете много и…

Жуткий спазм сдавил мне одновременно горло, желудок и мозг, отняв способность думать и говорить. В данный момент мне хотелось только одного: вернуться в кабинку и как можно ниже склониться над унитазом.

В коробочке с мирными реквизитами кондитерской фабрики любовно обернутая в вату, как какая-нибудь новогодняя игрушка, лежала синяя с восковым отливом мертвая рука. Рука с серебряной печаткой на пальце.

– А как выглядел этот… приятель? – Собственный голос, с трудом пробивающийся сквозь приступы тошноты, показался мне каким-то деревянным.

– Как, как? – Дежурная с явной неохотой оторвалась от газеты. – Приятелей своих, что ли, не знаете? Плащ длинный, лицо перевязано… Вещи-то ваши?

Я заторможенно кивнула.

– Могли бы тогда хоть спасибо сказать. Я вообще-то тут не курьером работаю!

У меня вдруг невыносимо заболел затылок, в глазах начало темнеть, ноги сделались ватными.

– Спасибо! – горестно и зло выкрикнула вместо меня Каюмова, выхватывая из моих слабеющих рук коробку. Прислонила меня к стене, пару раз легонько шлепнула по щекам.

– Не надо, – едва слышно попросила я, стараясь дышать ртом. Почему-то мне казалось, что воздух вокруг мгновенно пропитался тяжелым трупным смрадом.

– Раскисать не надо! – яростно прошептала она в ответ. – Нельзя сейчас раскисать! Слышала: он ждет у стойки регистрации? Это значит, что из Москвы нас не выпустят. По крайней мере, живыми… Так что драпать надо из аэропорта. И как можно быстрее!

Из тех трех с лишним часов, что я проворочалась с боку на бок в каюмовской постели, по-настоящему заснуть мне удалось едва ли на полчаса. И в эти полчаса, естественно, снились кошмары: какие-то чудовищные грибы с закручивающимися длинными ножками, хлопающие решетчатые двери и отрубленная рука в подарочной коробочке, отправляющаяся в плавание по Москве-реке. На самом деле руку мы выкинули в мусорный контейнер в квартале от Натальиного дома, но суть дела от этого не менялась. В восемь утра я села в кровати, подергиваясь, как неврастеник. Сердце мое колотилось со скоростью не меньше двухсот ударов в минуту, а в мозгу пульсировал извечный русский вопрос: «Что делать?» На размышления о том, «кто виноват», уже просто не было времени.

Каюмова тоже поднялась со своего импровизированного ложа на полу, машинально поправила волосы, что, впрочем, нисколько не изменило силуэт «вороньего гнезда» на ее голове, и озвучила-таки мои мысли, бесцветно поинтересовавшись:

– Ну и?..

Я спустила ноги на холодный пол и попыталась отбросить в сторону чугунную балеринку. Балеринка только вяло качнулась, зато большой палец неприятно засаднило.

– Не знаю, что «ну и»!.. Вешаться надо. Или стреляться. Кому какой способ больше нравится.

Наталья вздохнула, натянула какое-то серое спортивное трико и отправилась на кухню ставить чайник. Буквально через минуту оттуда послышалась ленивая перебранка. Соседка меломанка возмущалась поведением падших женщин, которые где-то таскаются по ночам, а в пять утра заявляются и будят весь дом.

Каюмова огрызалась, замечая, что некоторым, вероятно, завидно: они и рады бы «пасть», да вот не судьба! Вторая соседка, явно симпатизирующая Наталье, бубнила: «Где кто чихнет она слышит, а как музыку свою потише сделать – сразу глухая!»

За время их перебранки я успела одеться, наспех причесаться и даже прикурить сигарету из каюмовской пачки.

– Ты уже готова, что ли? – спросила она, заходя в комнату с двумя чашками и остатками батона в полиэтиленовом пакете.

– Наташ, я на репетицию сегодня не пойду.

– То есть как не пойдешь? Мне тогда тоже дома прикажешь сидеть? В театре, между прочим, завтра зарплата, а денег у нас с тобой – сама знаешь…

Я знала и про деньги, которых у нас осталось кот наплакал, и про то, что выходить на улицу по одному в наших обстоятельствах глупо и опасно, но вариантов не было.

– Я Леху хочу вызвонить и как можно раньше с ним сегодня встретиться.

Похоже, это наш единственный шанс разобраться во всей этой истории. А ты… В общем, я, на твоем месте, в театр бы сегодня не ходила. Позвони, наври там что-нибудь…

– Ладно. – Каюмова задумчиво прикусила нижнюю губу. – Позвоню и навру.

Скажу, что мы с тобой на похоронах.

– А поверят? – засомневалась я, после знакомства с Бирюковым слово «похороны» воспринимающая несколько по-иному.

– Поверят! Все же видят, что мы с тобой закорефанились. А у меня в театре репутация еще та – не хуже, чем у Вадим Петровича.

На том и порешили. Я выскользнула в коридор, набрала номер, записанный на листочке из записной книжки и, к своей великой радости, услышала недовольный Лехин голос:

– Да! Я слушаю… Ну, кто еще там?

– Леша, это Женя! – затараторила я, косясь на соседку меломанку, с видом оскорбленного достоинства застывшую у двери своей комнаты. – Я не улетела, так получилось… Не могли бы мы с тобой встретиться? Прямо сейчас!

– Не улетела? – удивился он. И с некоторым опозданием спохватился. – Прямо сейчас? Ну конечно… Да, я постараюсь… Черт, а с работой-то как же быть?

– Алешенька! Ну пожалуйста!

Леха, потрясенный и умиленный моим просительным тоном, счастливо засопел, подумал с полминутки и выдал:

– Ладно. Работа не убежит… Давай тогда там, где вчера договаривались.

Я подъеду где-то через полчасика.

Когда я повесила трубку, соседка, все еще стоящая у двери, демонстративно покачала головой.

– Женщина, – процедила она скучным голосом, каким обычно говорят врачи в женских консультациях, – если вы собираетесь приводить в эту квартиру своих любовников, то не думайте, что это вам вот так просто сойдет с рук!

– У нее пунктик на мужиках, – вслух заметила Наталья, проходя мимо меня в туалет, – так что не обращай внимания. Ты как, кстати, договорилась? ;

– Договорилась, – ответила я и специально для суровой соседки пояснила:

– Вы не волнуйтесь, сюда никто приходить не собирается. Клянусь!

– Значит, телефон не занимайте! – нашлась она. – А то платим все поровну, а болтают некоторые по полдня!.. И у кого пунктик, это еще разобраться надо!..

В полдесятого мы с Каюмовой вышли из дому. Она выполняла при мне роль секьюрити. Или я при ней? В общем, Наталье страшно было одной оставаться дома, и она пообещала, что будет сидеть в «Лилии» за самым дальним столиком, тихая, как мышка, и своим присутствием ни в коем случае не помешает нашему романтическому свиданию. Романтического – для меня по крайней мере – в свидании планировалось мало, и я согласилась.

Леха уже ждал за столиком, в волнении ощипывая хризантемы, лежащие перед ним на столе. Цветочки неуклонно лысели, на скатерти образовывалась кучка бело-желтых лепестков. На мышеподобную Каюмову, стремительно юркнувшую в угол, он и в самом деле не обратил внимания, зато мне навстречу кинулся, едва не опрокинув стул. Вообще-то при его общей массе развивать такую скорость было опасно.

– Женька! – Внушительных размеров лапищи стиснули мои плечи. – Женька! А я так до конца и не верил, что ты придешь. Думал, опять улетишь куда-нибудь или «Фуэнтой Овихуной» зачитаешься… Это ведь «Овечий источник» переводится, правильно?

Изумляясь Лехиной тяге к знаниям и придерживая полы выходного светлого плаща, я села за столик. Тут же подошла официантка принять заказ.

Кроме нас с Каюмовой и парочки бизнес-девиц в деловых костюмах, посетителей в кафе не было. Но мой кавалер, похоже, собирался помочь «Лилии» сделать план суточной выручки. После осетрины и «медальонов» из телятины я уже перестала удивляться и теперь только косилась на Наталью, зеленеющую от зависти над своей микрочашечкой с кофе.

Когда официантка удалилась, Леха не очень уверенно накрыл мою руку своей ладонью, с осторожной нежностью погладил пальцы и спросил:

– Так что у тебя случилось? Ты ведь иначе не пришла бы.

– Ну почему сразу «случилось»? – Я до омерзения фальшиво улыбнулась.

– Потому что вижу… Из-за Ольги этой своей, что ли?

– Из-за Ольги – не из-за Ольги…

– Из-за Ольги. – Он невесело, но уверенно кивнул. – Но я все равно рад… Давай тогда, спрашивай, чего ты там хотела?

– Леша, – я прерывисто вздохнула и с какой-то досадой подумала о том, что не надо было так нарочито краситься и так тщательно (как на свидание!) укладывать волосы, – я хотела, чтобы ты мне показал кого-нибудь из постоянных посетителей «Лилии». Если вы со Славой ничего про Ольгу не знаете, то, может быть, кто-нибудь из них?..

Леха наморщил нос и отрицательно помотал головой, не переставая при этом охотиться за фаршированной маслиной:

– Никто тебе ничего не скажет. Думаешь, тут хоть кто-нибудь кем-нибудь интересуется?

– Да, но она – красивая женщина…

– А вот мужики ее почему-то не клеили! Славка говорит: ну абсолютно! Она всегда одна была: посидит, кофе выпьет и уйдет. Только вот раз с тобой появилась…

В это время принесли телячьи «медальоны» с овощным гарниром. Пахли они умопомрачительно. Каюмова за своим столом нервно передернулась и, из последних сил стараясь не принюхиваться, принялась с остервенением допивать третью чашечку кофе. Я задумчиво подцепила на вилку листик салата. Есть почему-то расхотелось.

– Ты расстроилась, да? – Леха плеснул еще вина в наши бокалы. – Расстроилась, вижу. Мои все разговоры, наверное, не к месту будут?

– Почему же, говори. – Мне было все равно. План дальнейших действий пока еще не созрел в голове. А сидеть в кафе под защитой было куда лучше, чем в страхе пробираться по пустынным переулочкам или, стоя на платформе метро, напряженно ждать толчка в спину.

– Жень, выходи за меня замуж!

На мгновение мне показалось, что вместо салата я по ошибке положила в рот кактус, и именно он застрял сейчас у меня поперек горла. Леха же продолжал говорить, низко опустив голову и нервно постукивая костяшками пальцев о край стола, говорить быстро, словно опасаясь, что его остановят:

– Глупо, конечно, любовь с первого взгляда и все такое… Но я почему-то уверен, что мне нужна именно такая жена, как ты. Скажешь, я ничего про тебя не знаю? А что мне надо знать? Ты красивая, умная, хорошая. А мужики твои бывшие – Бог с ними…

– Подожди, подожди секундочку! – Я наконец продышалась и от переживаний залпом выпила вино. – Я что-то не очень понимаю…

– А что тут понимать? Согласна – говори «да», не согласна – «нет». Я не обижусь… И не бойся, главное: я все твои проблемы разом решу, никто не посмеет мою жену тронуть! Да и потом, мы ведь уехать сможем. Я даже собирался уехать…

Мне вдруг сделалось горько и смешно одновременно. Кругом творятся какие-то странные, жуткие вещи, по городу бродит полумистический Человек в сером, рука эта отрубленная всплывает то там, то тут. А я сижу в уютном кафе, кушаю икорку с осетриной и слушаю признания доброго, хорошего мальчика из автосервиса. Слушаю и в глубине души радуюсь тому, что меня любят и готовы защитить. Как будто и не бежала от поруганной любви, как будто и не клялась мстить всем мужикам подряд…

Леха же истолковал мою усмешку превратно.

– А что ты улыбаешься? – пробурчал обиженно. – Думаешь, я тебя в деревню увезу, свиней пасти? Или в Урюпинск какой-нибудь? Я заграницу в виду имел:

Германию там, или Испанию… Вот куда ты захочешь, туда и поедем! Деньги у меня будут. Почти уже есть!

– Лешенька. – Я мягко коснулась его запястья. Каюмова за своим столиком чуть не вывернула шею от любопытства, боясь пропустить самое интересное. – Это все хорошо, конечно…

– Но ты мне не веришь, да? Ну естественно, автосервис! На тачку там деньги есть, на квартиру, а больше-то откуда? Так вот что я тебе скажу, Женечка, – он рванул ворот рубахи и чуть не прожег на моем лице дырочку взглядом, – такие деньги, какие у меня скоро будут, тебе и не снились. Со Славкой, правда, поделиться придется, но это – святое! Славка мне – названый брат!

И опять смутное ощущение – не то тревога, не то предчувствие – болезненно сжало мое сердце.

– Со Славкой? А это… эти деньги, они никак не связаны с Человеком в сером?

Я-то уже привыкла его так называть, а Леха удивленно повел бровями, усмехнулся, но не удивился! Не удивился ни капельки!!!

– Человек в сером! Прямо название для детектива. – Он отодвинул от себя тарелку и откинулся на спинку стула. – Связаны, Женечка! Связаны! Говорил же я: умная ты баба… Только болтать об этом нигде не вздумай, а то голову тебе оторвут и не заметишь! У нас-то в этом деле свой интерес…

– Что за интерес? – Я с неожиданной для моей меланхоличной натуры порывистостью подалась вперед, залезла локтем в тарелку с соусом, нервно и наспех протерла салфеткой рукав из дорогой исландской шерсти. – Леша, ты должен мне объяснить, что происходит!

– Ничего я тебе не должен, ради тебя же самой! Прости, но не бабское это занятие – в мужские дела лезть… Одно тебе могу гарантировать точно: со мной не пропадешь… Вкратце, для особо любопытных, обрисовываю ситуацию. Мужика того помнишь, который много болтал? Ну, Вадика?..

Я кивнула и, внутренне содрогнувшись, подумала, что Вадика в целом и по частям буду помнить всю мою оставшуюся жизнь.

– То, что я тебе говорил про одну интересную контору, – тоже? Ну так вот: Вадик натрепался на очень крупную сумму. И сумму эту, мы так со Славкой прикинули, нам будут рады выплатить и компетентные органы, и те, от кого информация «утекла». Сейчас мы просто обмозговываем, кому все-таки грамотнее ее продать…