Текст книги "Великий натуралист Чарлз Дарвин"
Автор книги: Вера Корсунская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава III
Первые впечатления
Здесь я впервые увидел всё богатство тропической растительности: тамаринды, бананы и пальмы цвели у моих ног.
Ч. Дарвин
К берегам Бразилии
На десятый день после отплытия из Плимута «Бигль» достиг острова Тенерифа. Дарвин с нетерпением ждал высадки на этот остров, красочные описания которого давно были знакомы ему по книгам Александра Гумбольдта[2]2
А. Гумбольдт – немецкий ученый и писатель – с 1799 по 1804 год совершил путешествие по Средней и Южной Америке.
[Закрыть].
Увы! Высадиться здесь не пришлось из-за объявленного местными властями карантина. Экипаж только издали мог любоваться великолепным видом Тенерифского пика, озаренного утренним солнцем. «То была заря первого из многих прелестных дней, которых я никогда не забуду!» – восклицает Дарвин.
Капитан отдал команду: «Кливер поднять», – и «Бигль» покинул гавань, направляясь к островам архипелага Зеленого Мыса.
Уже в эти первые дни путешествия Дарвин был очень занят. Сети, опущенные в море за кормой корабля, доставляли множество интересных животных, которых он рассматривал в своей каюте.
16 января корабль остановился у Порто Прайя, на Сант-Яго, главном острове архипелага Зеленого Мыса.
С моря окрестности Порто Прайя не радовали взора. От обширных совершенно бесплодных равнин, покрытых лавой после вулканических извержений, частых в давние времена, веяло суровым величием. Только дожди, выпадающие здесь раз в году, чудесно преображали местность: из каждой трещины начинала пробиваться зелень. Но жгучее солнце быстро превращало ее в сено на корню, которым и питались животные.
Зато вокруг маленького ручейка Дарвин нашел роскошную растительность.
Направляясь к центру острова, он обратил внимание на чахлые акации, росшие на небольшой равнине. И вот что удивило его: верхушки акаций были согнуты, некоторые даже под прямым углом. Направление ветвей с северной стороны было на северо-восток, а с южной – на юго-запад.
Почему?
Дарвин выяснил, в каком направлении дуют здесь ветры. И тогда он понял, что вершины и ветви акаций служат как бы естественными флюгерами, отмечающими направление ветра.
Ветры создавали еще одно характерное для этих мест явление. В воздухе держалась постоянная мгла. Оказалось, что это была тончайшая пыль. Дарвин собрал ее и послал для исследований в Лондон. Ему сообщили, что пыль состояла из обломков раковинок и оболочек микроскопических животных и водорослей.
Моряки давно знали, что иногда в Атлантическом океане такая мгла выпадала за тысячу миль[3]3
Миля морская – мера длины, равная 1852 метрам.
[Закрыть] от суши, и притом в огромном количестве. Пыль создавала до того непроницаемый мрак, что корабли нередко садились на мель.
Откуда в Атлантическом океане появилась эта пыль?
Оказывается, ее приносили ветры, дующие с африканских берегов.
Это явление хорошо запомнилось Дарвину. Много лет спустя, работая над вопросом о распространении растений, он вспомнил океаническую пыль, оседавшую на кораблях, вместе с которой могли переноситься на огромные расстояния и споры растений.
«Бигль» довольно долго стоял на якоре у берегов Сант-Яго; Дарвин видел здесь много удивительных морских животных.
«Бигль»
В луже, оставшейся после морского отлива, он заметил несколько каракатиц и захотел поймать одну из них. Она забилась в узенькую щель между камнями, и, как Дарвин ни старался вытащить ее, это ему не удалось.
Другие каракатицы чрезвычайно быстро бросались с одной стороны лужи в другую, то окрашивая воду в темно-коричневый цвет выпускаемой ими жидкостью, то вдруг исчезая, словно сквозь землю проваливались. Цвет их тела изменялся в соответствии с цветом грунта, и животные становились незаметными.
Поймав одну каракатицу, молодой натуралист внимательно рассмотрел ее. Цвет тела животного был серым, со множеством вкрапленных ярко-желтых крупинок. Он как будто переливался, становясь то гуще, то светлее, а крупинки временами пропадали совсем[4]4
Это происходит вследствие попеременного расширения и сокращения особых клеток с разноцветными зернышками красящего вещества – пигмента.
[Закрыть].
Иногда казалось, что животное сознательно скрывалось от преследования. «Некоторое время оно оставалось неподвижным, потом украдкой, точно кошка за мышью, подвигалось на дюйм или на два; по временам оно изменяло свой цвет и продолжало поступать таким образом, пока не добралось до более глубокого места; тогда оно внезапно рванулось вперед, оставляя за собой густую струю чернил…» И не видно было, куда же оно спряталось.
Каракатица
Много нового узнавал молодой ученый.
Здесь, на Сант-Яго, Дарвин впервые подумал, что, может быть, он напишет когда-нибудь книгу о геологии тех стран, где случится ему побывать. «И сердце мое, – вспоминал он в старости, – затрепетало от восторга. С какой ясностью могу я восстановить невысокий лавовый утес, под которым я отдыхал тогда, ослепительно палящее солнце, несколько диковинных растений пустыни поблизости от меня, а у ног моих – живые кораллы в лужах, оставшихся после отлива».
Молодой натуралист работал с большим увлечением. Отцу он написал, что не провел без дела и получаса с тех пор, как «Бигль» покинул Тенериф.
29 февраля «Бигль» приблизился к бразильским берегам.
Уже первое знакомство с Бразилией привело Дарвина в полное восхищение. «Изящество трав, невиданные паразитические растения, красота цветов, блестящая зелень листьев, а главное – общая роскошь растительности приводили меня в восторг», – говорит Дарвин.
«Бигль» не задерживался здесь, так как Фиц-Рой предполагал на обратном пути снова зайти в Байю, и поплыл дальше.
И опять сети, опущенные за кормой, доставляли богатый улов.
Однажды у берега поймали рыбу-иглотел, раздутую как шар, и притом колючий. Вытащенная из воды рыба стала с силой выбрасывать воду изо рта и через жаберные отверстия, теряя шарообразную форму тела; она хлопала челюстями, издавая странные звуки, и очень больно кусалась.
Иглотел
Когда рыбу снова опустили в воду, она опять быстро раздулась, поглотив ртом большое количество воды и воздуха.
Кожа иглотела обладает способностью сильно растягиваться, особенно на животе; при этом сосочки на коже напрягаются и становятся колючими.
Дарвин с удовольствием наблюдал за поведением этого интересного животного. А интересное попадалось здесь на каждом шагу.
Неподалеку от островов Аброльос море вдруг приобрело красновато-бурый оттенок.
Исследованные под лупой пробы, взятые Дарвином с самой поверхности воды, раскрыли причину этого явления.
В воде плавали кусочки будто мелко нарубленного сена. Это были морские водоросли, собранные в пучочки по двадцать – шестьдесят штук в каждом. «Бигль» проходил через громадные скопления их.
Позднее Дарвин не раз встречался с окрашиванием морской воды иногда теми же водорослями, в других случаях – личинками некоторых морских червей. А в море, окружающем Огненную Землю, он видел узкие полосы воды ярко-красного цвета – от «китовой еды», как говорили ловцы тюленей.
«Китовая еда» – крошечные красные рачки – в огромных количествах населяют холодные и теплые воды морей и действительно служат пищей китам, тюленям и птицам – бакланам.
Все чаще у Дарвина появлялось, как он сам говорил, «сознание, что быть натуралистом… – его долг, выполнению которого он готов отдать все свои силы». Думать: это – «моя обязанность» доставляло ему высокое наслаждение.
В тропическом лесу
В начале апреля 1832 года «Бигль» прибыл в Рио-де-Жанейро – одну из величайших в мире бухт, окруженную горами.
Горы были прекрасны своими разнообразными, причудливыми формами и роскошной растительностью, которая покрывала их снизу доверху. Воды залива и небо над ними, казалось, соперничали друг с другом в красоте.
Здесь Дарвин по-настоящему узнал, что такое тропический лес.
За три месяца пребывания в Рио-де-Жанейро Дарвин часто путешествовал по лесу.
В девственном лесу Бразилии
«Обычно я проезжаю несколько километров, затем спешиваюсь, привязываю свою лошадь и пробираюсь по какой-нибудь тропинке через гущу растительности. Сидя на дереве и уплетая свой завтрак в тиши леса, я испытываю невыразимое наслаждение», – пишет он сестре Катерине.
Как-то Дарвин пришел в лес со старым португальским священником. И тот показал ему любопытную картину. С ветки большого дерева, зацепившись за нее хвостом, свешивалась большая бородатая обезьяна. Накануне ее убил спутник Дарвина. Но у этих обезьян – из подотряда южноамериканских широконосых – такой цепкий хвост, что они могут висеть на нем даже после смерти. Как же достать обезьяну? Пришлось срубить дерево и таким путем завладеть животным.
В жаркий день лес стоял совершенно неподвижным, только большие красивые бабочки не спеша, перелетали с места на место.
Паук-птицеед
Бразильская бабочка
Дивной красоты цветки паразитных растений больше всего восхищали путешественника. Деревья в лесу очень высоки, но обычно не толсты.
Часто встречалась капустная пальма, такая тонкая, что ствол ее можно было обхватить даже ладонями. Красивая крона ее поднималась на 40–50 футов[5]5
Фут – мера длины, равная 30,48 сантиметра.
[Закрыть] над землей, изящно покачиваясь при ветерке.
На земле здесь было много ползучих древесных растений. Их стволы, оплетенные другими ползучими растениями, имели в окружности до двух футов. Лианы связками свешивались со старых деревьев.
Древовидные папоротники пленяли взоры изяществом и яркой зеленью листьев; нежные мимозы расстилались пышным ковром.
По утрам воздух был особенно свеж и ароматен. Крошечные колибри порхали вокруг цветка, напоминая европейских бабочек-бражников.
Иногда местность становилась такой яркой по своим формам, краскам и оттенкам, что напоминала самые роскошные декорации.
Но как всё менялось после проливного дождя! Из долин и лесных чащ поднимались огромные белые столбы; горы на 100 футов в вышину окутывались пеленой молочного цвета. Громадная поверхность листьев испаряла влагу с необыкновенной силой.
В этих местах природа довольствуется более скромными певцами, чем в Европе. Только лягушки-квакши да цикады со сверчками давали по вечерам свои концерты.
Цикада
Квакша
Больше всего Дарвин наблюдал здесь за беспозвоночными.
В сырых местах под листьями он нашел большое количество ресничных червей. По виду они похожи на маленьких слизней, но только очень узкие. Дарвин кормил червей гнилушками дерева. Он ставил с ними опыты: разрезал червя на две части и наблюдал, чтó произойдет дальше. Из каждой части за двадцать пять дней вырастал целый червь.
В тропическом лесу Дарвина поражали муравьи. Всюду видны проделанные ими дорожки, разбегающиеся в разных направлениях. По дорожкам в бесчисленном множестве снуют мелкие муравьи темного цвета.
Однажды он наблюдал, как множество пауков, тараканов, жуков и даже несколько ящериц пытались спастись бегством от маленьких муравьев, которые шли сплошной черной массой, покрывая каждую травинку, каждый листочек. Вдруг муравьи разделились на две колонны и оцепили преследуемую добычу.
Победа муравьев была близка.
Но Дарвин вмешался в битву: устроил на пути колонн преграду из камней.
Колонна бросилась на препятствие и отступила. Так же поступила и другая колонна. Муравьи ушли в сторону.
Дарвин наблюдал за пауками, строившими тенета удивительной архитектуры.
Муравьеды у муравейников
Вот между листьями агавы раскинул сеть паук-крестовик и повис около центра своей паутины, головой вниз. Пролетела оса, ударами крыльев задела тенета и запуталась в них.
Паук быстро несколько раз повернул осу, обволакивая ее пучком нитей из своих паутинных желез. Оса стала похожей на кокон шелковичного червя. Она беспомощна. Паук ужалил ее и скрылся. Яд подействовал очень скоро: через полминуты оса была мертвой.
Дарвин нашел пауков, живущих обществами. Все тенета их прикреплялись к общим нитям, протянутым во все стороны общественной паутины. Верхушки некоторых больших кустов были со всех сторон окружены этими соединенными паутинами.
Здесь же, в окрестностях Рио, Дарвину попалось много глиняных осиных гнезд, доверху набитых полуживыми пауками и гусеницами. Это был запас пищи для личинок ос, приготовленный к тому времени, когда они вылупятся из яиц. Осы жалят пауков и гусениц, парализуя, но не убивая их.
Как-то Дарвин был свидетелем смертельной схватки между осой и большим пауком. «Оса бросилась на паука, нанесла ему удар и улетела, паук, очевидно, был ранен, потому что, пытаясь убежать, покатился вниз по маленькому склону, но всё-таки сохранил еще довольно силы, чтобы доползти до густого кустика травы. Вскоре оса вернулась и была явно поражена, не найдя сразу своей жертвы. Тогда она начала правильные поиски не хуже любой собаки, охотящейся за лисицей; она стала описывать короткие полукруги и всё время быстро двигала крыльями и щупальцами. Паук, хотя и хорошо спрятавшийся, был вскоре открыт, и оса, всё еще, очевидно, опасаясь челюстей своего противника, после многих маневров ужалила его в двух местах на нижней стороне груди. Наконец, тщательно обследовав своими щупальцами уже неподвижного паука, она потащила труп. Но тут я захватил убийцу и овладел ею вместе с ее добычей».
Пауки интересовали Дарвина своим поразительным разнообразием, несравненно бóльшим, чем в Англии.
Наблюдения за муравьями, осами, пауками очень занимали Дарвина.
Он изучал разнообразные повадки животных и постоянно размышлял над всем виденным.
Уже с самого начала путешествия молодой натуралист со всё более и более возрастающим интересом и вниманием всматривается в жизнь природы, ищет новых фактов разнообразия видов и приспособлений живых существ к условиям жизни.
Ужасы рабства
В Рио-де-Жанейро Дарвин познакомился не только с роскошью тропического леса, но и с отвратительными картинами рабства. Всюду, где приходилось ему бывать среди местного населения, он чувствовал себя хорошо, пока не возникала мысль о рабстве. Дарвин всей душой ненавидел его. Отношение к рабству, как к ужасному и постыдному злу, сложилось у него еще в Кембридже в годы студенчества. Кстати говоря, эта черта несомненно сыграла известную роль в поклонении его Гумбольдту, который очень отрицательно относился к рабству. Описывая Тенериф и Мадейру, Гумбольдт говорил: «Эти приятные чувства вызваны отнюдь не единственно красой местоположения и чистотой воздуха; они также обязаны отсутствию рабства, вид которого так возмущает в Индиях и всюду, где европейские колонии внесли то, что они называют своим светом и своей индустрией».
Такие проникнутые высоким гуманизмом строки не могли не найти отклика в чувствительном сердце юноши.
Но что встретил он в Бразилии? Рабство в самых жестоких формах, о которых он и представления не имел прежде.
В одном доме имелись специальные тиски, чтобы зажимать ими пальцы провинившихся невольниц.
В другом доме ребенка шести – семи лет били хлыстом по обнаженной голове за то, что он подал воду в нечистом стакане. Отец-раб не смел вступиться за сына и весь дрожал от одного взгляда своего хозяина.
Наказание негров на сахарной плантации в Бразилии
В доме, где приходилось не раз останавливаться Дарвину, был слуга-мулат, которого непрестанно били и ругали.
Ни одно домашнее животное не подвергалось таким истязаниям, которые выпадали на долю невольников.
Дарвин видел, как черные ребятишки вместе с собаками вползали в столовую, в надежде на какие-то крохи со стола, и как их изгоняли, точно собак.
Он был свидетелем, как один владелец, рассердившись на своих рабов, решил отобрать у них жен и детей и продать всех по отдельности.
Потом хозяин нашел, что это не будет для него выгодным, и переменил свое решение, не из жалости – нет! – только по расчету.
Один раз негр перевозил Дарвина на пароме, и Дарвин, желая ему что-то получше растолковать, заговорил громко и жестикулируя.
Негр внезапно вытянул руки по швам и стоял, полузакрыв глаза: он ждал удара, так как, видимо, вообразил, что белый рассердился и собирается бить его.
«Никогда не забуду смешанных чувств удивления, отвращения и стыда, овладевших мною при виде взрослого мощного человека, который побоялся даже защититься от удара, направленного, как он полагал, ему в лицо», – говорит Дарвин.
С большим сочувствием передает Дарвин рассказ об одной старой негритянке, которая предпочла смерть рабству.
Вход в залив Рио-де-Жанейро. Гора Коковадо
Однажды проезжал он у подошвы крутой гранитной скалы, и ему рассказали, что это место служило убежищем беглым рабам во время мятежа. Отряд солдат переловил их всех, кроме одной старой женщины, которая спаслась от рабства смертью.
Она бросилась с вершины скалы и разбилась насмерть…
Движимый глубоким состраданием к участи рабов и восхищенный поступком старой негритянки, Дарвин восклицает: «В римской матроне такую черту признали бы благородной любовью к свободе, а бедную негритянку обвинили в грубом упрямстве».
Вот что пишет он в эти дни домой:
«Перед моим отъездом из Англии мне говорили, что когда я поживу в странах, где существует рабство, то мое мнение изменится. Единственное изменение, которое я замечаю, это то, что у меня создается еще более высокое мнение о качествах характера негров. Невозможно видеть негра и не преисполниться симпатии к нему: такое у всех у них веселое, прямодушное и честное выражение лица и такое прекрасное мускулистое тело».
Дарвин с возмущением сообщает в том же письме сестре, что в Рио-де-Жанейро имеется чиновник, который должен следить за тем, чтобы не допускать высадки рабов. Но как раз там, где этот чиновник проживал – в Ботофого, – больше всего контрабандой высаживали негров.
Колодки для негров
«И такие дела делаются и защищаются людьми, которые исповедуют, что надо любить ближнего, как самого себя, – восклицает Дарвин, – веруют в бога и молятся: да будет воля его исполнена на земле».
Свою ненависть к рабству Дарвин не мог скрыть, да и не считал нужным это делать.
На этой почве у него происходили ссоры с Фиц-Роем, сторонником невольничества.
Дарвин всегда говорил о Фиц-Рое, как о замечательном человеке, искренне восхищаясь его знаниями, энергией, преданностью делу, но совершенно расходился с ним в политических взглядах.
Фиц-Рой вполне разделял проводимую Англией колониальную политику. Рабство ничуть не претило ему, наоборот, он считал законным то, что белые люди вольны распоряжаться судьбой и жизнью цветных.
Одна из ссор между ними произошла в Бразилии и была такой серьезной, что Дарвин решил вернуться в Англию. Фиц-Рой рассказал, как один крупный рабовладелец при нем созвал своих рабов и спросил, хотят ли они быть свободными. Рабы единодушно ответили: «Нет». «Я спросил его в свою очередь, – пишет Дарвин, – и, вероятно, не без некоторого глумления, – думал ли он, что словам рабов, сказанным в присутствии их хозяина, можно придавать какое-нибудь значение. Это привело его в ужасный гнев, и он мне объявил, что раз я позволяю себе сомневаться в правдивости его слов, нам уже нельзя более жить вместе. Я думал, что мне придется покинуть корабль… Но через несколько часов Фиц-Рой обнаружил свое обычное великодушие, прислав ко мне офицера с извинениями…»
Весточка из дома
Роскошь тропической природы, восторги открытий потрясали всё существо Дарвина до того, что он сам удивлялся, как не сходит с ума от испытываемой радости.
Он был безмерно счастлив, что его богатства – коллекции – быстро возрастали.
Сколько посылок уже было отправлено в Англию, а сколько неизведанного еще впереди!
Только одно могло отвлечь его от впечатлений путешествия – мысли о родных. А писем из Англии – милых писем, которых все на «Бигле» ждали с таким страстным нетерпением – все еще не было.
Теперь, когда расстояние между «Биглем» и родиной всё увеличивалось, когда скоро полмира должно было разделить их, воспоминания о доме приобретали необычайную сладость. Перед ними отступал на задний план самый великолепный вид.
В огромном заливе, усеянном кораблями с флагами всех стран мира, на берегу которого лежит Рио-де-Жанейро, «Бигль» производил тактические упражнения.
При ярком свете дня город пестрел башнями и соборами. За ним высились горы, одетые вечнозеленой растительностью, с тонкими силуэтами пальм на вершинах.
«Бигль» плыл рядом с кораблем адмирала. В нужный момент с точностью и быстротой на «Бигле» были свернуты все паруса до последнего дюйма, а затем снова подняты. Безупречные маневры съемочного корабля, каким был «Бигль», удивили экипажи даже специальных военных кораблей.
Дарвин вместе со всеми гордился порядком и дисциплиной на своем «славном кораблике», как он его называл, восхищался видом города, гор, моря, блеском солнца.
И всё это затмилось двумя небольшими пакетами – письмами от сестер Каролины и Катерины.
Сначала он решил только взглянуть на подписи, посмотреть, от кого получены письма, и снова любоваться прелестным видом.
«Но ничего не вышло. Я послал к лешему, – пишет Дарвин Каролине в ответ, – и лес, и пальмы, и соборы и помчался вниз, чтобы насладиться весточкой обо всех своих. Вначале представление о родном доме, так ярко промелькнувшее перед внутренним взором, придало еще более романтический оттенок моему теперешнему образу жизни, но затем чувства раздвоились, и мною овладело желание увидеть тех, с кем связаны все дорогие сердцу воспоминания».
За время отсутствия Чарлза случилось немало нового. Шарлотта, кузина Дарвина, вышла замуж. Дочь соседа Дарвинов по Шрусбери, Фанни Оуэн, также не называется больше «мисс Оуэн»: она – миссис Биддульф.
Может быть, и сестра Каролина, которой Дарвин пишет «мисс Дарвин», уже носит другое имя? А сестра Сюзанна «…имеет честь представляться как госпожа Дж. Прайс?» – шутит Дарвин.
Новости из дома занимают его, волнуют, спутывают мысли и чувства так, что он плачет и смеется, желая всем родным спокойной ночи и заканчивая свое письмо сестре Каролине 5 апреля 1832 года из Рио-де-Жанейро.
Ей же пишет Дарвин через полтора года в письме из Буэнос-Айреса: «Мне часто наш сад дома представляется раем. Как бы мне хотелось появиться привидением среди вас, работающих в саду, в один прекрасный летний вечер, когда поют соловьи! Эта радость у меня всегда впереди, где-то далеко за гигантскими просторами Тихого и Индийского океанов».
