Текст книги "Духовный лик Польши. Католики и католичество"

Автор книги: Вениамин Митрополит (Федченков)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

БОЛГАРСКИЙ ЕПИСКОП-УНИАТ

Во время лечения в болгарской больнице ко мне зашёл епископ Михаил (Миров) – униат из болгар (об унии б[олгарской] см. «К-во», тетр. I). Уже старый, благообразный, с большой бородой. Говорили по-болгарски-русски, а отчасти – и по-французски.

Не знаю почему, но сразу мне было не по душе. Настоящие католики как-то милее мне казались после; а он – «отступник». Больно. После нескольких минут разговора он сразу перешёл к доказательствам об истинности католичества.

Я решил молчать и слушать.

Все аргументы он выложил сразу, ссылаясь постоянно на книгу Мелетия Смотрицкого:

– Замечательная! Библиографическая редкость! Там всё сказано с очевидностью. Если хотите, я принесу Вам.

– Пожалуйста!

Когда он стал ссылаться на слово Божие о главенстве святого апостола Петра («паси агнцы Моя»), то я объяснил, что другим апостолам не нужно было этого говорить, ибо они не отрекались, как Пётр. Нужно было его обличить и восстановить в апостольское достоинство («паси») и утешить. И сам апостол Пётр не смотрел на это как на чрезвычайный дар, а лишь как на упрёк и на милость, а не заслугу, ибо на первое повторение вопроса действительно ли любишь, как ты утверждаешь про себя, да ещё «больше» других («если и все отрекутся, то я…») «оскорбе же Петр» – такое недоверие было прискорбно для него (см. подробнее «Мысли»). Но, видя, что эти аргументы на него не действуют, я решил подойти с другой стороны:

– Но ведь у нас в Православной, – и в Русской в частности, – Церкви есть великие угодники Божий, святые и чудотворцы, как Сергий Радонежский или в XIX веке Серафим Саровский.

Но он, не дослушав даже как следует, со скептической улыбкой сказал что-то вроде:

– Ну какие там святые?!

Мне это показалось больно; а к нему чувство сделалось ещё неприятнее. Даже католики чистые, – не знаю искренно ли? – и те признают (см. «К-во», тетр. I и книгу «Essai sur l'Eglise russe et des saints», где и св. Сергий признаётся) святых наших. Так отступники бывают более резки.

– А как Вы думаете: русский народ хороший?

– О, да! Конечно. Русские – добрые, хорошие.

Ещё бы: своею кровью освободили Болгарию.

– А откуда он стал таким хорошим и добрым?

Ведь у нас была лишь Православная Церковь его воспитательницей. А если она воспитала такой хороший народ, то и сама Церковь хороша.

И он, с такою лёгкостью и радостью ответивши на мой намеренно поставленный ему вопрос о русском народе, увидел, что попал в сети и… ничего вовсе не сказал.

Когда простились с ним, то у меня не было никакой охоты в сердце видеться с ним больше. И доселе я ему не отдал даже визита. И не хочется. Монсеньера Дольче увижу с симпатией, а его – нет.

При нашей беседе стоял один больничный служитель – интеллигентный болгарин.

– Ну, что? – спросил я его после.

– Фанатык! Не лублу такых! – и замахал недовольно головой.

Да, русский «хороший» народ – лучшее доказательство Святого Православия: «по плодам узнаете», – говорил Спаситель.

Большевизм ещё не всё решает. Вот уже теперь (март) матросы подняли восстание против коммунизма. И замечательно, что в «Общем деле» сообщают, что в Повстанческом Кронштадтском Комитете было: 4 офицера, 4 матроса и 2 священника! Конечно, батюшки – не революционеры. Это небывалое явление. Народ (да ещё и матросы) снова с Церковью.

А недавно те же матросы приглашали митрополита Вениамина Петроградского служить у них в Кронштадте и на кораблях.

«Переборет народ атеиста», – говорил ещё Достоевский.

Верим, уже видим, а надеемся и на гораздо большее в будущем России, а, может быть, и [ожидаем] её мирового значения в религиозно-нравственном отношении.

Запад! Ещё не хвались будущим. Нечем особенно радоваться настоящим всё же маловерием. И плачь о прошлом гонении на веру в науке и жизни.

Материализм, позитивизм, утилитаризм. Ещё тебя ждут впереди Божьи уроки!

6 МАРТА.

СТРАННЫЙ СЛУЧАЙ в КАТОЛИЧЕСТВЕ

Вчера (7/III ст. ст.) и третьего дня я посетил доктора Г. Он переходит в православие из лютеранства. У него – православная хорошая, глубоко верующая жена. Во время моей болезни я познакомился с ним. А через месяца полтора я ему написал письмо, где предложил перейти в православие.

Душа у него хорошая, мягкая, чистая.

Нет этого тяжкого фанатизма.

После раз с полчаса поговорили; и уже он в сердце готов. Скоро буду совершать присоединение.

Но что меня удивило: оказывается и мать, и отец его были не протестанты, а оба – католики.

– Как же так? И почему?

– Нас было четверо детей; и вскоре они после рождения сразу перевели [их] в протестантство.

Они не любили католичества. Слишком душно, тяжело там казалось им. Придут на исповедь, – говорили они, – то таких угроз наговорят, так запугают их, что страх берёт. А потом так мелко и неприлично выпытывают грехи, особенно – о целомудрии, что невыносимо становилось. Я знаю примеры, когда целомудренные девушки, ничего не знавшие, возмущались исповедью. Да и мать моя, хотя у неё шесть человек было (двое, должно быть, померли), но она чистая была душевно; а и её очень смущала исповедь.

– Но зато у них организация? – спрашиваю я.

– Да, они уж если начнут преследовать какую-либо цель, например, хотя бы сбор на что-нибудь, то уж все сразу и во всех церквах так начнут доказывать, что просто завораживают! И кошельки раскрываются. Но это – своего рода внушение.

– Но вот у них монахини хорошо ведут себя: чисто, скромно, добро и трудолюбиво, – сказала одна госпожа, бывшая при этом разговоре.

– Не очень-то я верю этой святости, – возразила жена доктора Г. Вероятно, за лицевой стороной не так-то уж хорошо.

Меня удивил этот случай перевода в протестантство детей католиками!.. И сам доктор Г. с любовью переходил в православие, но даже подумать не хочет о католичестве. Какая-то вражда отталкивающая!..

Значит по настроению и открытости души православие ближе для них, чем железное католичество. И впредь нам нужно стоять в этом свободном духовно, добром и смиренном, внутреннем религиозном настроении. Пусть без слов влекутся к православию.

«О, да! Русские – добрые, хорошие!» – как говорил болгарский униат. А за это полюбят и православие.

Пришла мне мысль: хорошо ли, если бы мы соединились с католиками? Не оттолкнуло ли бы это от нас англикан, епископалов и даже протестантов, которым вот легче переходить в православие, чем возвращаться в католичество? В своё время Господь допустил и отпадение евреев, чтобы легче без этого, ненавистного и в то время, племени язычникам переходить в христианство (см. Рим. XI, 11–12, 30–31). Почудилось что-то мне и сейчас нечто аналогичное. Может быть, напрасно? (См. «Мысли»).

Конечно, я и не думаю отрицать доброе в них. Я же вижу здесь, в монастыре, хорошее к себе отношение. И прямо добрые и искренние есть иноки. Это всё – правда! Но ведь и турок хороших я тоже видел. Нужно смотреть шире и глубже.

8 МАРТА.

АННИБАЛ И СТУДЕНТ

Вчера я познакомился с офицером из знаменитой фамилии Аннибалов, предков Пушкина. Смиренный и чистый человек. Решил принять монашество, а работать для Церкви на просветительном поприще.

– А ведь я чуть не увлёкся католичеством, – рассказал он после некоторого сердечного обмена мыслями, – в связи с идеей необходимости просвещения народа в христианском духе.

– Каким образом? – удивился я; ибо он и скромный и в то же время духовно уравновешенный человек. А в католичество скорее можно перейти или с более повышенным чувством «достоинства» или увлекающимся, особенно – внешней организованностью.

– Мне у них нравилась эта «caritas» (любовь) и к Богу и людям, выражающаяся и в деятельности. Я у них в Персии жил и в монастыре латаристов.

– Знаете, любовь эта духовно подозрительна.

– Почему?

– Вы читали св. Иоанна Лествичника?

– Читал.

– Помните, где у него говорится про любовь?

– В конце, кажется.

– То-то же и дело. Тридцатая ступень, то есть, кажется, последняя в духовном росте. И св. Макарий Великий отвечает на вопрос в чём совершенство, что конец совершенства в любви. То же и св. Исаак Сириянин пишет. Да и в Евангелии Сам Господь сказал: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. V, 48), а у евангелиста Луки это передаётся так: «будьте милосердны, как Отец ваш милосерд» (VI, 35). Следовательно, совершенство и любовь – вещи совпадающие. А между тем мы, такие пустые и несовершенные люди, мечтаем о высоте добродетелей. Если хотите, то, грубо выражаясь, есть три этажа совершенства: первый – борьба с грехом; второй – стяжание и творение добродетелей; третий – таинственно-благодатное созерцание. Мы, православные, сознавая себя грешными, думаем: хоть первую пройти бы. А католики уж на конце второй стоят. Сомнительно. И для нас это не по душе, не смиренно. А, кроме того, они легко смотрят и на третью ступень – таинственную жизнь в Боге, во Христе.

И я вспомнил об о. Т., который говорит, что у них Иисус Христос – центр их жизни. А мне стало даже больно грешному (но об этом см. «Мысли»).

– Это так, – соглашается Аннибал, – но хорошее и оттуда брать нужно. Вот и у нас устроить бы нечто вроде орденов или вроде Freres des Ecoles chretiennes при монастырях.

– Это – другое дело. Да и то монашество наше пусть остаётся созерцательным, по уставу Василия Великого. Ну, а мы, плохие иноки, учёные братья, можем сорганизоваться прочнее и разнообразнее. Об этом и Всероссийский Собор думал. Даже намечался мой монастырь в Херсонесе, где крестился святой князь Владимир Равноапостольный. Кстати, сегодня (7/III) память там святых семи священномучеников Херсонесских. Тут пришёл арх[иепископ] Анастасий. Разговор перешёл на другой предмет. Аннибал – вполне образованный человек: кончил Правоведение и Восточную Академию. Знает (и говорит) английский, немецкий, французский, персидский языки, читает арабский, латинский. Будет полезным работником на церковной ниве. Но главное – душа скромная и чистая.

Прощаясь, я сказал ему:

– Рад бы был встретиться и работать с Вами в будущем.

По этому случаю мне припомнился аналогичный факт, рассказанный мне перешедшим в католичество студентом Любичевым.

– У нас в католичестве, помимо того, что все мы должны стремиться к совершенству, ещё всякий может (или должен, не помню) избрать себе специальную добродетель и в ней особенно упражняться, то есть уже относясь внимательно к самым мелочам, к ней относящимся.

– У Вас какая же добродетель избрана?

– Смирение, – был ответ.

Признаюсь, я бы постыдился даже сказать об этом, что моя «специальность» – смирение. Но он сказал это не только спокойно, но даже с чувством радостного довольства, полагая, что это – хороший признак организованности духовной жизни в католичестве.

– Знаете? В православии даже немыслима самая постановка такого вопроса: я буду смиренным, а я буду любвеобильным и т. д.

– Мы не говорим, что мы «будем», а что только нужно стремиться к этому; и Евангелие заповедует стремиться к совершенству.

– Ну, конечно, заповедует. Но путь какой? Вот вопрос. Хоть Вы и не соглашаетесь со мной, что Вы «будете» смиренным; но в сущности Вы не возразили на моё замечание. Ведь «стремиться» и «стараться» можно только потому, что впереди есть цель, которую нужно и можно достигнуть. Значит в конце концов Вы говорите: я хочу быть смиренным или, говоря проще, но и ближе к действительной психологии: я буду смиренным. Православная психика не знает таких арифметических духовных задач; она считает это гордым, как гордо, например, стремиться быть министром или митрополитом, или патриархом. Мы думаем, чтобы Господь помог нам хоть бы от грехов-то избавиться; почему – борьба с недостатками; вот наша забота, на которую мы должны обращать главнейшее внимание. Но стремиться стать (или быть) смиренным или иным высоко добродетельным, это не вмещается в моё сердце. Мне бы тяжко было от этого.

Другое дело, наша Церковь заповедует бороться с какою-либо специальною немощью или страстью, тому или другому человеку присущей от природы или приобретённой им самим; но здесь уже прямая необходимость и безусловная обязательность; да уж и гордиться не придётся, когда постоянно видишь то или другое несовершенство. Вообще, мы считаем, лучше быть на первом этаже, а вы стоите на втором.

Ну, конечно, это всё не воспринимается ими: они закрыли глаза духовные и уши… Стоит ли говорить с ними?

Всё это – не глубокое. У наших подвижников такие «специалисты» были бы в числе новичков, да ещё и наставление получили бы охлаждающее. А здесь, может быть, он скоро и начнёт уже помышлять о себе, что дело подвигается.

И это не исключительное явление.

Marie Terese, de l'Enfant Jesus, задалась прямою целью быть святой (р. 53). Жизнь её, самой ею написанная, хотя и по послушанию.

… Всё это не православное. И скажу – не высокодуховное.

Да, организация большая. Но это – человеческая организация и духовно неправильная.

10 МАРТА.

В КОСТЕЛЕ. ЭЛЕМЕНТАРНАЯ «МИСТИКА»

Только что ходил туда молиться утром. Трудно. Ничего не выходит. Стоишь, развлекаешься умом. Но тяжести на душе не было. Впрочем, и молитвы тоже не получилось.

А вот католики, – было человек 10–12, – просто, естественно и задушевно чувствуют себя. И опять мне лучше на душе стало, когда видишь этих простых душой людей; и ближе становишься к католикам (не к католическим принципам, а – людям). И думаешь: вот они сейчас и не думают ни о папе, ни о его «привилегиях», следовательно с ними меньше препятствий сближаться; а как только «папа», «главенство», так – «проволочное заграждение», как я выразился о. Тышкевичу; тотчас в душе протест против этого первенствования, раздражение; и любовь (хотя в зачаточном состоянии) начинает снова тухнуть в сердце. Но думаю: что им до любви, «принцип» важен. Ну, тогда и нечего думать о сближении. Путь к нему только через любовь и смирение: «мать и страж всех благ – любовь», говорит св. папа Григорий Двоеслов (Lib. VI, Ер. 40). Нужно возлюбить «смирение, посредством которого может сохраниться и согласие братьев, и единство всей Христианской Церкви» (Lib. V, Ер. 18). «Да исчезнет же» посему «из ума христианина желание присвоить себе хотя как-нибудь» что-либо такое, что могло бы «уменьшить честь других братьев в какой бы то ни было степени» (Lib. V, Ер. 43).

Потому нужно стараться и «очень усердно молиться и настойчивыми молитвами умилостивлять Господа Всемогущего» «устранить от единства и смирения Церкви зло гордости и раздора» (там же), «дабы До тех пор, пока в мире сем почитают честь всех епископов, Всемогущий Господь сохранил бы у них (почитающих) и их собственную» (Lib. VIII, Ер. 30).

А сам он так про себя говорит: «Поверьте мне, что если бы потребовала необходимость, то ту честь (honorem), которую мы получили», «ради истинной пользы мы скорее бы её оставили, чем держались» (Lib. V, Ер. 43).

… Причащались. Но об этом после.

Одна из причастниц после мессы обходила все картины с изображением Христа страдающего (всё прочее завешено теперь) и «созерцала», становясь на колени (Это называется у них: «крестный путь» совершить.): а там-[то] Его побили, когда Он падал под тяжестью креста, то оплакивали жёны иерусалимские; то ещё что-нибудь такое и «жалобное» и «страшное» и богомерзкое. И всё это для того, чтобы расшевелить сердце, привязать к любви Христовой.

… Нет, это всё деланное, человеческое, естественное. Так истинная мистика не дозволяет (см. «Мысли»). Это всё не глубоко, ибо не духовно; а нервно, не благодатно, а естественно. А посему, как утренняя роса до первого солнышка. И эта дама «сострадательно» качала головой Господу Иисусу; а потом вдруг вижу, что она уже… поправляет свои перчатки, которые, видимо, нехорошо были натянуты… Ну, быстро же «жалость» испаряется. А, поправив, она снова начала умильно смотреть и сочувственно качать головой.

Не то, не то, не то. Это – духовное младенчество, но воображающее себя близким к высотам мистической жизни во Христе. Так лишь деточек у нас (да и то лишь в интеллигентных семьях) учат: «Смотри, детка, какие злые люди: бьют Его Доброго!» И «детка» плачет. Но взрослым духовно, хотя даже и женщинам, Господь говорит: «Не плачьте обо Мне, а – о себе», или «не прикасайся» по-человечески; или «не ищи осязанием ран тела поймать Дух», – это уже апостолу Фоме дан был упрёк. У нас, у православных, иначе: пришла в голову мысль о страданиях Спасителя; тотчас же, не останавливаясь воображением своим ни одной минуты на физической стороне мук Его, немедленно перенесись к своей грешной душе и воздохни «о себе»: «Господи, прости меня грешного!» Вот где центр нашей психики (см. подробнее «Мысли»); ибо Господь сошёл ради нас, Он – «Путь», а потому должно стремиться к цели, ради которой Он сошёл – спасению нашей души: «не плачьте обо Мне, а плачьте о себе.»

Конечно, скажут, что всё это и они признают. Конечно. Но я и не противополагаю, как чёрное белому; а лишь указываю различие в степени духовной жизни с точки зрения чистоты, истинности и высоты.

11 МАРТА.

ХОРОШИЕ КАТОЛИКИ

Третьего дня я посетил пансион, где католики так любезно питают О. В. О., чтобы поблагодарить их за неё.

Во главе сестёр стоит soeur superieure (настоятельница), мать Филомена. Молодая ещё женщина, – лет сорока, – чистое лицо, довольно худое, аскетическое; ясные глаза, говорящие о такой же душе; смиренное настроение; монашеская искренняя выдержанность и наблюдение за собой; грустное (ибо чему веселиться на этой земле изгнания нам, грешным) выражение всего лица – приветливо-доброе; без аффектации и фальши обращение.

«Прекрасная монахиня!» – невольно говоришь себе без всякой натяжки и даже – с уважением и любовью.

Она составила бы украшение всякому монастырю.

И, конечно, любовь к Богу у неё сильная. И, вероятно, она духовную работу свою проводит в «тайне» души своей.

Встречал я в России инокинь более божественного содержания, почти преподобных. Мать Филомена ещё молода и «просто хороша» духовно, прекрасный «человек», отличная христианка. Но и это велико. Слава Богу. При прощании я попросил у неё молитв, а также и у двух других, вместе бывших. Но то уже, чтобы не выделять её. Они все трое поклонились мне в ноги и поцеловали руку.

Две другие напоминают наших русских монахинь: м[ать] Екатерина – очень полная старушка, напоминает какую-либо игумению, а послушница (сестра) Домитилла – таких же при игумениях молодых послушниц.

О них нечего говорить особо: обычные, но тоже не худые.

Я весьма рад, что увидел такую хорошую католическую инокиню. Вот сближение исповеданий может быть не через догматические споры и не через папство, а через христианское настроение, просвещённое Божией благодатью смирения, любви, чистоты, веры и подвига. Иначе будут бесплодные слова и вражда, и споры без конца. Лишь в благодати – объединение. А её-то и мало, особенно у меня, грешного. При речах спорю, раздражаюсь. Всё это – плохое человеческое. Лучше бы молчать и не богословствовать кающемуся, по словам св. Иоанна Лествичника… А уж если и говорить, то всячески смиряясь и воздерживаясь, а не мня о себе много. Господи, помоги мне, окаянному, спаси всех нас.

… Здесь, в монастыре, в общем все хороши. А есть и особо нравящиеся мне (кто я такой, впрочем, чтобы судить по своему чувству?); например, брат Михаил, прислуживающий и мне: скромный, тихий, труженик, молчаливый, со спокойно-весёлым лицом. Из болгар он; может быть, славянская натура и предыдущее воспитание подготовили такую почву? Правда, у наших лучших послушников образуется скоро более напряжённое внимание «внутрь себя»; а у него – просто тихая, хотя и не особенно глубокая вода. Но всё же – хороший послушник. Нужно бы ему развиваться далее в «созерцательной» жизни, то есть в более внутренней работе над собой, а после – и в молитве. Удастся ли это ему впоследствии?..

Ныне был в костёле. Многие после исповеди причащались. Не буду говорить по существу таинств (см. «Мысли»); но многие уходили от Святых Тайн с чувством духовного смиренного и внутреннего настроения. И я, глядя на них, переживал то же почти настроение, как и при виде и православных причастников и причастниц, а именно: умиление, радость от их веры смиренной и преданной Христу Спасителю.

… Исповедовались хорошо, видимо. Вот интеллигентный старик склонился на колени в ожидании своей очереди, размышляя о грехах своих смиренно. Вот женщина вышла из исповедальни, – серьёзная, вдумчивая, спокойная, но сосредоточенная, – и села на скамеечку, видимо, переживая ещё состояние исповеди. Ко мне подошёл какой-то грек, спрашивая, умею ли я говорить по-гречески. Видимо, принял меня за грека по одежде православной. Я, конечно, должен был отказаться. Ему нужно было исповедаться; а по-французски он, должно быть, плохо говорит. И тоже простой, – и по душе, и по положению, – вроде рабочего. Лет пятидесяти пяти уже.

Народу сравнительно мало было всё же, хотя ныне у них – Великий Четверг. Кажется, у нас бывает несравненно больше в этот день. Впрочем, может быть, во Франции, на родине, также и у них бывает больше?..

Снова мне стыдно и больно, что я критикую всё их. А иногда даже не в хорошем тоне, но иронически (например, выше – о католичке, созерцавшей страдания). Господи, помилуй и прости. Правда, св. папа Григорий Двоеслов пишет:

«Их (людей) мы должны любить, а пороки – ненавидеть. Человек – творение Божие; а грех – дело человека». Посему «будем же различать то, что сделал Бог, а что – человек»; и «ради заблуждения не будем питать ненависти к человеку; но и ради человека не будем любить его заблуждений» (письма к патриархам, Liber V, Ер. 43).

Это – истинно. Но тон должен быть иной – духовно-ответственный, то есть не осуждающий, а смиренный, даже и со скорбью, где есть заблуждение. Трудно это всегда сохранить мне, многогрешному и пустодушному. Но должен стараться.

Если когда-либо эти строки попадут, быть может, на глаза католикам, – а тем более, – моим гостеприимным ассомпционистам, прошу простить за лишнее и греховное; и ради моего нехорошего тона, а, может быть, и не совсем точного освещения (по неведению моему) прошу осудить меня, но не православие: я – плохой член православного Тела Христова; прошу обратить внимание не на язык мой, а на мысли.

Особенно, если вспомню о своём недостоинстве, ещё труднее писать. Иногда даже являются мысли бросить всё. К чему? Кому это нужно будет? Мир уже совсем не интересуется ни нами, ни католиками. Антихрист идёт. Нужно бы спасать душу в молитве, покаянии и добрых делах.

«СОБЛАЗНЯЮТСЯ».

ДВЕ СТРАННЫХ ВСТРЕЧИ С ГРЕКАМИ

18 марта. Ныне я пошёл в греческий храм Св. Троицы помолиться. За богослужением я решил исповедаться у батюшки – придумал древнегреческие слова и потом, после повечерия, попросил его исповедать меня. Но он отказался, ссылаясь на незнание русского языка. (И, кажется, ещё на то, что исповедать меня может архиерей. Греческий язык, особенно новейший, я плохо знаю; может быть, не точно понял. И далее буду писать с оговорками, если в чём не ручаюсь.) Тогда я отправился к архимандриту Иерофею, служащему при той же церкви. Я его видел за богослужением много раз. И он мне чрезвычайно нравился: чувствовалась искреннейшая и глубокая простосердечная вера; видна была ясно и душа его такая же: ясная, простая, нелицемерная и внутренне-смиренная. Он, видимо, не сознаёт и даже не думает о своей незаурядной высоте. А простота его так нравится нам, русским, что чувствуешь его родным себе; и кажется, будто его выдернули из какого-либо костромского лесного монастыря и посадили в древний Халкидон. И народ его любит. Я и от русских слышал прекрасные отзывы. А после и сам ясно почувствовал сердцем и увидел глазами. Вот он стал в дверях Царских лицом к народу и внимательно слушает паремию, которую читают на правом клиросе. У русских бы смутились немного этому «непорядку», особенно (да и, пожалуй, одни лишь) интеллигенты. Католики сочли бы прямым «безобразием». Но греки и не думали даже об этом. А мне даже очень понравилось такое отношение к храму: он немного глуховат, – в алтаре ничего бы не слышал, – а сейчас вот он слушает и впитывает в сердце. «Не человек для субботы, а суббота – для человека», – сказал Спаситель.

Как это не похоже на «историю с подсвечниками», о которой расскажу после!

Пришёл к нему: убогая келейка, всё бедно. Он тоже стал отказываться. Тогда я сказал, что в таком случае исповедуюсь в Константинополе у русского.

Разговорились. Впечатления мои усилились ещё более. Я увидел, что он – человек большой духовной крепости. Эти люди – столпы народа, хотя и не сознают этого сами.

И я почувствовал себя перед ним духовно-немощным, учеником. Без всякого усилия сразу смирился, как низший пред высшим.

Ничего подобного я не чувствовал при встрече с католиками, [вплоть] до монсеньора Дольче включительно. Вообще, я не видел здесь ни одного католика, сила которого сразу бы чувствовалась и подчиняла; подчиняла не властным характером и не историческими, рационалистическими доводами о необходимости подчиниться примату папы и католичества, а непосредственной и очевидной наличной силой духа, чего так я ищу в католиках и не нахожу. «Хорошие» они, но люди. И только. Не то ценно. Эдак я и турок «хороших» видел, которые и руку у меня целовали смиреннее католиков (они этого не делают). И искренно-ласковы были. И добро делали русским бескорыстно, без задних мыслей.

А батюшка о. Иерофей – внутренне сильный и цельный. Этакие тяжесть истории несут через века. Почти в первых же словах он сказал мне, что многие соблазняются моим проживанием в католическом монастыре:

– Вениамин, епископ православный, и у католиков. Что такое?..

Иные уже думают: не переходит ли в латинство? Я, конечно, объяснил, что причина – моя болезнь, требующая особой пищи, которую и дают мне здесь. А кроме того, нужно нам знать друг друга; и Апостол сказал: «всё испытывайте, доброго держитесь». А тем более, что грядёт Антихрист; и христианам нужно сплачиваться; для этого же нужно знать друг друга. Но это ему было малоутешительно.

– Я не смущаюсь сам (передаю приблизительно смысл его слов). Вот я вижу, что, допустим, епископ Вениамин – «хороший человек»; но живёт у латин; и люди недоумевают, «………….» (соблазняются).

И это вредно для православной веры. Апостолы даже общение с еретиками запрещают, а Вы – живёте.

Я снова повторил о причинах жизни здесь.

– Пища… Да, они готовы всё сделать. Они всегда сначала так поступают. Но у них задние мысли.

Они – неискренни. Вот смотрите: у них здесь школы разные. Зачем это? Отрывать православных от Церкви. Они – фанатики. И для своих целей идут на всё. И апостола Петра привлекают. Говорят: «Ты – Петр, и на сем камне», – то есть на Петре, – «созижду Церковь Мою». На камне, – нужно понимать, – на исповедании, что Я есмь Сын Божий, осную Церковь. (Действительно, так толкует св. Иоанн Златоуст и даже Иероним и Августин, о чём см. в «Мыслях».) А апостол Пётр и предавал, то есть отрекался от Господа, и услышал даже: «Отойди от Меня, сатана!» (в той же гл. 16, 23 Ев. от Мф.) Это забывают католики. Гордость обуяла. Господь сказал, что «кто хочет быть первым, тот пусть будет всем слугою». А они вознесли папу над всем миром!..

Вот Вы – епископ, патриарх Константинопольский – епископ, Московский – епископ, и т. д., и все вы равны в сущности. А папа – превыше всех и всего. Даже Христос будто отступает в тень.

– Но вот Антихрист придёт: нужно сплачиваться.

– А папа сам ведёт к Антихристу, – сказал он в ответ. В Апокалипсисе написано, что появится зверь с семью головами и десятью рогами (13,1). Толковники говорят, что это относиться к папе. Так учат и наши греческие и английские толковники.

И всё это сказано было с горячим и искренним убеждением, так что я почувствовал, что спорить бесполезно. Да и нужно ли? Кто знает, при такой власти единоличной и «непогрешимой» в одно несчастное время придёт такой лукавец, который сделается папой, а после поведёт Церковь латинскую, куда угодно: ему же всё послушно! Ему же «непогрешимость» присвоена!

Вот уже тогда сбудется опасение святого папы Григория Двоеслова, что если «вселенский епископ впадёт в ересь, то с ним пала бы и вся Церковь» (Lib. V, Ер. 18 к св. Иоанну Постнику, ср. Lib. V, Ер. 43 к патриархам). Это именно о папстве сказано.

Конечно, католики, услышав такое сближение, улыбнутся снисходительно или раздражатся. Но напрасно.

«Антихрист назовёт себя богом… О! Я говорю смело, что кто назовёт себя епископом вселенским… тот предтеча Антихриста» (Lib. VII, Ер. 13 к имп. Виз. Маврикию) (quisquis te universalem sacerdotem vocat, vel vocari desiderat in elatione suaAntichristumpraecurrit). (Эта фраза выпускается католическими «историками», ибо уж этого «пожелания» у пап отнять никак нельзя.) Когда я прочитал это место католику, то он думал, что так пишут русские епископы. «Увы!» – сказал я ему, – «так пишет папа, да ещё и святой».

И ныне я ему снова это место прочитал, и он… ясно смущается: очень уж определённо сказано и страшно. Но потом глушит мысль свою. Поэтому не особенно-то смешно указание на Антихриста… Но послушаем дальше батюшку.

– А как же вот ваши греческие митрополиты написали окружное послание всем Церквам мира («……..? ………? ……..? …………….? …..? '……..? ……..?..? ……?». 1920), где подписались и теперешний наместник митрополит Кесарийский Николай, и ещё десять греческих митрополитов, и почивший наместник патриарха Дорофей, митрополит Прусский? Вы читали эту энциклику? Ведь там говориться о желании объединиться даже с англиканами?! Да и Вы сами (раньше, в беседе) хвалили архиепископа Гибралтарского, англиканского вероисповедания, карточку которого показывали мне?

Послание он, кажется, не читал, как и я ещё не удосужился вот, хотя оно лежит при мне. Я обещал ему снести его. Но об англиканах [он] сказал следующее:

– Англикане признают, что наше православие – есть подлинное христианское учение. Они и в вере согласны с нами; и крещение через погружение признают; и хлеб квасный в Евхаристии и под двумя видами.

И они – хорошие, искренние люди. А католики и filioque придумали, и обливают вместо крещения (хотя Господь совершенно ясно сказал: ……….? – крещая, погружая. Мф. 28,19); и на пресном хлебе совершают таинство Евхаристии, и под одним видом причащают. И хитрые: устроили здесь церковь, в которой всё по греческому обряду – и служба, и одежда, и обряды. Всё это – чтобы привлечь к себе хитростью.

Я подумал: «Ещё рано учёные поспешили сдать в архив догматические, а особенно обрядовые разности. Ещё постоят за них очень многие».

– Но ведь вы их называете фанатиками, а они – вас. Кто же прав?

– Нам приходится уже отвечать на их дела. Смотрите: у нас нет прозелитизма почти вообще, а они в Константинополе везде ведут пропаганду в школах, в монастырях, в орденах своих. Мы же вынуждены лишь защищаться. И невольно они заставляют и нас быть фанатичными в ответ.