Текст книги "Знакомьтесь: МУР"
Автор книги: Вениамин Полубинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Перелистаем страницы некоторых трудов того периода. Старейший советский криминолог М. Н. Гернет в предисловии к книге «Преступный мир Москвы» дает характеристику преступной воровской среде:
«Коль скоро преступления становятся профессией, с нею происходит то, что происходит со всякой профессией, что происходит во всяком труде. Профессиональная преступность знает разделение «труда» и бесчисленные категории «специалистов», знает своих «рабочих» и своих «предпринимателей», имеет свою «профессиональную» честь и свою «солидарность»».
Это определение целиком и полностью применимо к характеристике профессиональной преступности в целом, к любому из ее видов.
Другой известный в прошлом ученый, профессор В. Л. Санчев отмечал, что
«задолго до изобретения и применения Тэйлором своей знаменитой системы разделения труда в промышленности, преступный мир резко разграничил свои функции, свою специальность и, идя по этому пути специализации, добился того, что уголовной технике как науке приходится изучать приемы преступников как нечто относительно совершенное, требующее научного подхода и специальных исследований.
Техника шествовала быстрыми шагами. Преступный мир не отставал от новейших достижений техники, не только усваивая их, но и превращая в орудия своего ремесла.
Естественно, что такое положение вещей требовало у представителей преступного мира высокой квалификации. Высокая же квалификация и универсализм (всесторонность) совершенно не совместимы. Универсальный преступник… всегда и во всем дилетант. Он поверхностен, а между тем его профессия предъявляет к нему огромнейшие требования, он должен обладать большими познаниями.
Отсюда вполне логичен вывод: преступники должны были ограничить сферу своей деятельности одной или несколькими специальностями».
В результате этого, писал далее В. Л. Санчев, преступный мир раскололся на целый ряд специальностей и провел многогранное разделение «труда».
Наиболее четко это разделение прослеживалось у профессиональных воров. Московский уголовный розыск, к примеру, учитывал эту категорию преступников по 19 основным «специальностям». Но фактически их было гораздо больше. До революции и в первые годы Советской власти преступный мир насчитывал более 50 воровских «профессий». Вот их далеко не полный перечень: «торбовщики» – воры низшей категории, кравшие мешки у крестьян, приезжающих на рынок; «капорщики» – воры шапок; «рыболовы» – воры, обрезавшие чемоданы с задков экипажей; «голубятники» – чердачные воры; «халтурщики» – воры, кравшие из квартир, где находились покойники перед отпеванием; «кооператоры» – воры из продовольственных магазинов и палаток; «стекольщики» – воры, проникавшие в квартиру через окно; «мойщики» – воры, обкрадывавшие спящих в поездах; «парадники» – воры одежды с парадного входа; «понтщики» – воры, собиравшие толпу скандалом и обкрадывавшие любопытных. Были еще «ширмачи» – карманники городские; «купцы» – карманники высокой квалификации, но оседлые; «марвихеры» – карманники-гастролеры международного класса. Особую категорию «профессионалов» составляли воры, действовавшие под видом нанимателей квартир, посетителей врачей, адвокатов; воры, работавшие под прислугу, монтеров, разносчиков из магазинов; гостиничные воры; «малинщики» – воры-отравители, предварительно одурманивающие жертву химическими веществами – «малинкой».
Широкое распространение имели «банщики» – воры, специализирующиеся на похищении ручной клади на вокзалах, пароходах, в вагонах поездов; «клюквенники» – церковные воры; «городушники» – воры из магазинов; «вздерщики» – воры, крадущие при размене денег. Особняком от других профессионалов стояли «хипесники» – воры, обкрадывающие посетителей своих любовниц-проституток. В воровской клан также входили скупщики краденого, содержатели воровских квартир и так далее, и тому подобное.
Более того, постепенно происходит специализация даже внутри отдельных воровских профессий. У «домушников» появляются специальные «подсказочники» – наводчики на кражи, у карманных воров помогающие им «затырщики», «оттырщики» или «тырщики» и т. д. Причем глубоко почиталась верность единожды избранной преступной карьере. В. Л. Санчев, точка зрения которого на причины специализации в преступном мире приведена выше, так объясняет верность преступника-профессионала своему уголовному ремеслу:
«Как вор-взломщик-громила никогда не пойдет на «мокрое дело» (убийство), так и профессионал-убийца не вытащит в трамвае кошелька из кармана зазевавшегося пассажира, хотя бы для этого и представился удачный случай. И он этого не сделает не потому, что сочтет ниже своего достоинства опуститься до роли мелкого карманника, а потому, что, в силу господствующей и постоянно соблюдаемой в преступном мире традиции, перемена «специальности», даже временная или случайная, логически не обоснованная уважительными причинами, является признаком «морального» падения; а «честь» в преступном мире играет далеко не последнюю роль, подчас принимая форму чисто профессиональной гордости и профессионального патриотизма».
Как и любая другая деятельность, профессиональная преступность не могла развиваться без своей «школы», без обучения новичков преступному ремеслу. У воров, к примеру, имелись так называемые «козлятники» – профессионалы высокого класса, как правило, уже в возрасте, которые обучали подростков воровским приемам. Обучали на воле. Но лучшим местом для обучения молодежи считалась тюрьма. Недаром же преступники на своем жаргоне называли ее «училищем» или «академией».
Пожалуй, гораздо шире, чем среди представителей других профессий, среди преступников имели хождение свои профессионализмы, которые постепенно сложились в воровское арго – язык преступного мира, который на этом же арго назывался «блатной музыкой» или «феней».
Всем знакомые и понятные на обычном языке слесарные и столярные инструменты – отмычка, ломик, коловорот, долото и другие «на фене» превращаются в «мальчиков», «фомку» или «шапер», «вертух», «шолото», «рвотку» и тому подобное. Но теперь это уже инструменты, помогающие преступнику открыть замок чужой квартиры, отжать запертую дверь, взломать несгораемый ящик.
* * *
Перед революцией и в первые годы после установления Советской власти в Москве орудовало много взломщиков сейфов и несгораемых шкафов. Большинство из них были «медвежатниками» высшей квалификации, преступниками международного класса. Об одном из них – Казимире Ястрембжинском, он же Жан Романеску, он же Вильгельм Шульц, он же адмирал Нельсон, ходили буквально легенды. В его преступном формуляре, хранившемся в отделении сыскной полиции, было записано:
«опаснейший медвежатник международного класса, гастролирует в империи и за границей, проходит по донесениям Санкт-Петербургской, Одесской, Московской, Ростовской-на-Дону и Нахичеванской, а также Царства Польского сыскной полиции».
Формуляр этот с полным основанием мог быть дополнен добрым десятком других адресов, если бы царский сыск работал порасторопнее. Скажем, адресом сыскной полиции Нижнего Новгорода, где тихой августовской ночью 1912 года преступник, пожелавший остаться неизвестным, очистил два сейфа особой конструкции широко известной Лейпцигской фирмы по изготовлению денежных хранилищ «Отто Гриль и К°». В полицейском дознании по делу отмечалось, что
«злоумышленник находился в помещении банка не более тридцати минут, на которые самовольно отлучился с поста ночной сторож. Когда по прошествии тридцати минут сторож вернулся на пост, то обнаружил подъезд открытым, а также открытыми стальные двери, ведущие в подвал, где хранились банковские сейфы… Злоумышленник с необыкновенной ловкостью и отменным знанием дела открыл два сейфа, несмотря на то, что они снабжены секретными и вполне оригинальной конструкции замками. Похитив из упомянутых сейфов около ста тысяч рублей государственными ассигнациями, злоумышленник скрылся в неизвестном направлении».
Или адресом самарской сыскной полиции, для которой так и осталось тайной, кто совершил дерзкое ограбление самарского купеческого банка, где также были вскрыты два сейфа и похищены сто пятьдесят шесть тысяч рублей.
Сюда следовало бы приобщить и сообщение берлинского полицай-президиума директору департамента полиции МВД России. В нем рассказывалось о случае, происшедшем на технической выставке в Берлине. В павильоне «Банковское и торговое оборудование» демонстрировались новые сейфы с секретными замками фирмы «Отто Гриль и К°» и с электрической сигнализацией электротехнической фирмы «Симменс-Шуккерт». В рекламных целях эти фирмы назначили большой приз тому из посетителей, кто сможет открыть их сейфы. Однажды в присутствии многочисленной публики некий молодой человек, как позже установила берлинская полиция, с русским паспортом на фамилию Ястрембжинского, заявил администрации павильона, что откроет тот и другой сейфы. Его предложение было принято. К немалому удивлению представителей фирм и восторгу публики, молодой человек в течение двадцати минут открыл оба сейфа, сумев предварительно отключить секретную сигнализацию. Ему тут же был выдан обещанный приз, и он пригласил всех присутствующих в пивную «Вагнер», где и угощал за свой счет.
Не менее колоритными фигурами был населен и мир московских мошенников. В предреволюционные годы в городе орудовали хорошо организованные группы аферистов типа «червонных валетов», «тузов бубновых», опытных картежных мошенников, жуликов высокого класса. Они обделывали такие делишки, что московские обыватели, узнав о их проделках, долго с изумлением судачили между собой.
Достаточно, к примеру, сказать, что главарь «червонных валетов» некий Шпейер умудрился продать одному английскому лорду дворец московского генерал-губернатора со всем его содержимым. За здание, где ныне располагается Моссовет, жулик умудрился сорвать с англичанина сто тысяч рублей. Все было сделано на высоком уровне: Шпейер предварительно показал дворец покупателю, в нотариальной конторе, правда липовой, заверил купчую крепость.
Вплоть до конца нэпа в Москве орудовала шайка карточных шулеров Кирилла Осипова. Шайка гастролировала не только по карточным притонам Москвы, но и по всем крупным городам страны. И всюду подчистую обирала своих партнеров по зеленому столу. Секрет успеха заключался еще и в том, что мошенники побывали на Петроградской фабрике, выпускающей игральные карты, и договорились с упаковщицами, за хорошую мзду конечно, что те будут укладывать карты в отдельных колодах в особом, заранее оговоренном порядке, не так, как они укладываются обычно. Причем колоды эти упаковщицы оклеивали специальной, отличной от других, бандеролью.
Мошенники в любом казино, в любом игорном доме находили такие колоды. И дальше уже не требовалось даже особой ловкости рук, чтобы очистить карманы партнеров. Осипов очень скоро стал одним из богатейших людей в городе.
Все эти примеры приведены здесь лишь с одной-единственной целью: показать, что преступный мир – явление в социальной жизни буржуазного общества весьма обособленное, с четкой профессионализацией его членов, со своими «академиями» и специфическим языком.
Более того, бесчеловечная эксплуатация трудового народа, грубое и неприкрытое беззаконие, взяточничество и продажность во всех звеньях царской государственной машины объективно способствовали пополнению армии профессиональных преступников.
Примечателен в этом отношении рассказ, опубликованный в 1916 году журналом «Исторический вестник», о широко известном в свое время московском приставе сыскной полиции Хотинском.
«В служебном кабинете Хотинского стоял большой письменный стол, покрытый доходившей до пола суконной скатертью. Всех арестованных пристав обычно встречал в юпитерской позе, сидя за этим столом. Арестант начинал с того, что бросался на колени. «А!.. Ты опять попался, такой-сякой! – громко восклицал Хотинский, варьируя свой привет, смотря по тому, действительно ли уже знакомый вор перед глазами или это было для него «новое» знакомство. – Я тебе покажу, как воровством заниматься!»
Вор молча кланялся приставу в ноги и тихонько подбрасывал под стол то или иное приношение. Это были или золотые часы, или цепочка, или кольцо, или деньги, причем последние клались так, чтобы приставу видна была стоимость положенной ассигнации.
Исполнив это, вор поднимался с колен и, выпрямляясь, громко произносил: «Помилуйте!»
Хотинский, как бы поправляя сбившуюся скатерть, заглядывал под стол и, находя оставленное там приношение несогласным с испрашиваемой милостью и совершенным проступком, топал ногами и кричал:
– Помиловать?.. Нет, голубчик! Вот вы у меня где сидите!.. – Он нагибал голову и проводил рукой по своей толстой, как у вола, шее. – Давно уж я до вас добираюсь! Давно собираюсь я примерно проучить вас всех!..
Вор, выслушав эту нотацию, вынимает из кармана подобие носового платка и, делая вид, что плачет, ловко достает из него то, что ему полагалось, и, вновь опускаясь на колени и лбом касаясь пола, присоединяет к ранее положенному еще малую толику…
Бывали случаи, когда земных поклонов приходилось класть по два и по три».
Более чем солидное состояние сколотил себе этот блюститель царского порядка. Не уступил ему в этом и другой «сыщик» – пристав Пречистенской полицейской части Москвы Поляков. В отставку он вышел с капиталом около 200 тысяч рублей, нажитым на службе. Его ученик Шидловский, занимаясь в основном делами о растратах, подлогах и крупных кражах, по скромным подсчетам современников, положил в карман взяток на 400 тысяч рублей.
При таких порядках в царской сыскной службе преступники-профессионалы жили вольготно, хорошо зная, от кого из полицейских чинов и за сколько можно откупиться.
Особых размеров преступность в Москве достигла после февральской буржуазной революции. Видя неспособность так называемой «народной милиции» буржуазного Временного правительства, ее продажность и нерасторопность, преступники распоясались настолько, что стали действовать почти легально, в открытую.
Характерной, можно сказать, типичной для того времени иллюстрацией методов «работы» московских налетчиков могут служить два ограбления, происшедшие буквально одно за другим летом 1917 года.
Февральская революция обошла стороной Купеческий клуб, как, впрочем, и другие подобные московские заведения, нисколько не нарушив их нравов и традиций. В залах и гостиных клуба, как и в прежние времена, широко гуляла за богато сервированными столами состоятельная публика, здесь по-крупному играли в карты и железку, до утра кутили и веселились под цыганские романсы и русский перепляс.
Так было и на этот раз. За одним из столов, покрытом зеленым сукном, сгрудилась группа молодых офицеров-картежников. В соседней комнате человек десять внимательно следили за диском железки. В ресторанном зале компания самодовольных торговцев обмывала удачную сделку, а рядом с ними кутило общество интеллигентов богемного вида. Сквозь малосвязные выкрики, пьяный хохот, звон посуды с эстрады едва пробивался голос певицы.
Вдруг в два часа ночи в этот шум и гам ворвался густой бас:
– Всем находиться на месте! Стреляем без предупреждения!
Под сводами здания раздалось несколько выстрелов. В Купеческий клуб ворвалась банда грабителей, человек двадцать пять. Оставив одного бандита на страже у входа, принялись за дело. Собрали с пяти карточных столов все деньги, у игроков отобрали бумажники, часы, кольца. Очистили карманы у посетителей ресторанного зала. В комнате, где играли в железку, ранили трех человек, которые, по мнению грабителей, слишком медленно раскошеливались. Отобрали оружие у всех находившихся в клубе офицеров. Приказав жертвам не выходить из помещения в течение двадцати минут, налетчики скрылись.
На следующий день городская газета «Утро России» в заметке «Экспроприация в Купеческом клубе» констатировала:
«Все гости клуба были ограблены дочиста».
Не прошло и нескольких дней, как нечто подобное произошло в здании Союза московских потребительских обществ, находившемся на Преображенской улице. Правда, дело происходило днем и грабителей было всего пять человек. К зданию они подъехали на машине, перерезали телефонные провода, один остался караулить машину и выход. Остальные спокойно обошли все помещения учреждения, забрали более 100 тысяч рублей и, не торопясь, удалились. И хотя в это дневное рабочее время в помещении находилось свыше семидесяти человек сотрудников и посетителей, ни один из них даже и не подумал оказать сопротивление грабителям.
Население Москвы было буквально терроризировано многочисленной армией профессиональных преступников, орудовавших в городе и его окрестностях.
Временное правительство, по существу, никакой серьезной борьбы с профессиональной преступностью не вело, да и не могло вести в силу своей социальной природы. Более того, его антинародная политика способствовала резкому росту преступности в стране.
В марте 1917 года, тогда еще будучи министром юстиции Временного правительства, Керенский подписал указ об амнистии всем осужденным до февральской революции, в том числе ворам, грабителям, убийцам, другим уголовным преступникам. Сделано это было якобы в целях утверждения законности в новом строе и необходимости способствовать направлению всех творческих сил народа на защиту нового государственного порядка.
В результате лишь из московских пересыльной, губернской и женской тюрем вышли на свободу почти полторы тысячи опасных преступников-рецидивистов. Сотни амнистированных из провинциальных тюрем, с каторги и ссылки также устремились в Москву.
По данным московской «народной милиции» Временного правительства, в городе оказалось более трех тысяч только что освобожденных рецидивистов.
В ответ на «отеческую заботу» Керенского амнистированные и их коллеги, остававшиеся на свободе, широко развернули свою деятельность. Не проходило дня, чтобы «народная милиция» не фиксировала в Москве до десятка грабежей, разбоев и убийств. О воровстве уже и говорить не приходилось: оно стало обыденным явлением в городе. Если в марте-апреле 1916 года в Москве было совершено 3618 преступлений, то за тот же период 1917 года их было совершено уже 20 628, то есть почти в шесть раз больше. Таких особо опасных преступлений, как грабежи, стало больше в четырнадцать раз, а убийств – в десять.
В Москве и губернии, даже по неполным данным, накануне Великой Октябрьской социалистической революции почти безнаказанно действовало более тридцати банд профессиональных убийц, грабителей, налетчиков, некоторые из них насчитывали до ста и больше человек.
Почти все крупные московские банды имели хорошо налаженную связь между собой и с преступным миром других городов. Во главе их стояли закоренелые рецидивисты.
Воспользуемся материалами криминалистического музея МУРа и познакомимся с «послужными списками» некоторых представителей преступного клана предреволюционной Москвы, орудовавшими определенное время и в первые годы Советской власти.
Яков Кошельков, более известный в преступной среде под кличкой Янька Кошелек. Его отец был осужден за разбойные нападения к длительному сроку каторжных работ и умер в Сибири. Впервые Кошельков был осужден в 1912 году еще сравнительно молодым человеком. Вскоре вторая судимость. В 1913 году вновь дважды садится на скамью подсудимых. В начале 1914 года его судили в пятый раз. Побег из тюрьмы, но через несколько месяцев новый арест за кражу со взломом. И снова побег из-под стражи. В 1916 году Кошельков в десятый раз предстает перед «карающей десницей» царского правосудия.
Освободившись по амнистии Временного правительства, он возвращается в Москву, сколачивает группу дерзких налетчиков и громил. Первое время банда действовала в районе Сокольников, а затем, по мере пополнения новыми членами, ее деятельность распространяется на весь город и его окрестности. Налеты банды Кошелькова отличались исключительным цинизмом и жестокостью. Даже ближайшие подручные побаивались своего главаря. Печальная слава о его «мокрых делах» ходила не только по Москве, но и далеко за ее пределами.
Делом рук Кошелькова были: убийство двух конвоиров, сопровождавших его в Московскую ЧК, вооруженное ограбление сберегательной кассы на Покровке на сумму 100 тысяч рублей, вооруженное ограбление артельщика Ярославской железной дороги на сумму 400 тысяч рублей, ограбление артельщика в помещении вокзала Николаевской железной дороги (ныне Ленинградский вокзал. – В. П.) с убийством милиционера и машиниста. Узнав, что один из сотрудников МЧК Ведерников содействует уголовному розыску в его поимке, Кошельков с несколькими подручными из своей банды явился на квартиру работника Чрезвычайной комиссии. В присутствии родных Ведерникова здесь же в квартире расстрелял его. Уходя, забрал документы работника МЧК. Руки Кошелькова обагрены кровью еще двух работников МЧК – Караваева и Зустера, которые вели наблюдение за квартирой преступников на Плющихе.
Во многих случаях бандит действовал легально, выдавая себя за представителя власти, открыто производил обыски и изымал большие ценности не только в квартирах граждан, но и в государственных учреждениях и организациях. Однажды Кошельков с группой сообщников явился на московский аффинажный [1]1
Аффинаж – процесс отделения металлов (золота, платины, серебра) от примесей или друг от друга. (Здесь и далее примечания автора).
[Закрыть]завод, предъявил удостоверение убитого им сотрудника МЧК Ведерникова и вызвал представителей заводского комитета. В присутствии общественников преступники приступили к обыску. На глазах у многих честных людей они легально похитили около трех фунтов золота в слитках, три с половиной фунта платиновой проволоки и 25 тысяч рублей. Завладев большими ценностями, Кошельков любезно поблагодарил представителей завкома за помощь и вместе с дружками благополучно скрылся.
Но самой гнусной страницей похождений банды Яньки Кошелька было нападение на машину В. И. Ленина. И только случайность помогла избежать более тяжелых последствий, чем ограбление находящихся в машине Владимира Ильича и его сестры Марии Ильиничны.
Разгромить банду Кошелькова удалось не сразу. Сотрудники МУРа вместе с работниками МЧК приложили немало усилий, чтобы положить конец кровавым похождениям кошельковцев. Вот что докладывал Ф. Э. Дзержинскому в июне 1919 года начальник МУРа А. Трепалов:
«После долгих, упорных и опасных обысков и облав сотрудникам уголовного розыска в настоящее время удалось задержать всю шайку бандитов с атаманом Яковом Кошельковым и его помощником по кличке Барин, открывших стрельбу по сотрудникам Управления уголовного розыска, находившимся в засаде… Бандиты попались в ловушку, направляясь в дом с целью разработать новый план ограбления артельщика и кассира в Щелкове, которые должны были везти 2 миллиона рублей для уплаты рабочим. Облава увенчалась успехом 21 июня сего года».
Из оперативной сводки:
«21 июня 1919 года были получены сведения о том, что Кошельков и Емельянов по кличке Барин скрываются на конспиративной квартире в доме № 8 по Старому Божедомскому переулку; немедленно была предпринята операция, и секретной засадой около 5 часов вечера были атакованы Кошельков и Емельянов. На команду «руки вверх» они открыли стрельбу из автоматических револьверов, причем Емельянов был убит наповал, а Кошельков тяжело ранен и скончался через 18 часов. При убитых обнаружено и отобрано: у Емельянова две заряженные бомбы и один револьвер системы «наган», у Кошелькова – два «маузера» с выпущенными патронами, револьвер системы «браунинг», отобранный им во время ограбления у В. И. Ленина, а равно документы на имя сотрудников МЧК Караваева и Ведерникова, отнятые Кошельковым после их убийства».
За организацию раскрытия банды начальник МУРа А. Трепалов получил «революционную благодарность» от Президиума Моссовета и был награжден Ф. Э. Дзержинским золотыми часами.
Под стать Кошелькову были главари и других крупных банд преступников, орудовавших в Москве в 1917—1918 годах.
Банда, возглавляемая ворами-рецидивистами Плещинским по кличке Гришка Адвокат и Евстафьевым по кличке Стека, в начале своей преступной деятельности орудовали в Хамовническом районе. Затем преступная группа разрослась и поле ее налетов значительно расширилось. Все ее члены имели до революции по нескольку судимостей. Бандиты от уличных ограблений скоро перешли к налетам на государственные учреждения и организации. За короткий срок ограбили правление пивоваренного завода Корнева-Горшкова на сумму 900 тысяч рублей и кассу конторы Главсахара на сумму 2 миллиона 15 тысяч рублей (кассир, отказавшийся выдать налетчикам ключи, был ранен). Совершили вооруженный налет на управление Виндаво-Рыбинской железной дороги на Сретенском бульваре, во время которого заняли все ходы и выходы, перерезали телефонные провода и под угрозой оружия принудили лечь на пол служащих управления. Отступая, преступники отстреливались, а их атаман Евстафьев бросил бомбу, взрывом которой было убито трое случайных прохожих.
За каждой из этих преступных групп тянулся кровавый след дерзких, особо опасных преступлений. Лишить человека жизни для профессионального убийцы – ничего не стоило. Недаром на преступном арго выражение «убить жертву ограбления» звучало до простого прозаически: «прихлопнуть муху».
Как-то жизнь подбросила сотрудникам уголовного розыска Москвы задачу, над решением которой они ломали голову почти два года. Время от времени в развалинах старых домов – в основном в Замоскворечье – работники милиции обнаруживали трупы людей. Сначала один, потом другой, пятый… десятый… семнадцатый… Напасть на след преступника никак не удавалось. Хотя по всему чувствовалось, что это дело рук одного убийцы, так как при осмотре страшных находок прослеживался один и тот же преступный почерк.
Все трупы находили в мешках в одинаково неестественной позе: руки убитых стянуты веревкой назад, колени подогнуты к груди и к ним веревочной петлей подтянута голова. Смерть наступала от кровоизлияния в мозг.
Дело начинало принимать какой-то мистический оборот. Трупы убитых находили, а заявлений в МУР об исчезновении людей не поступало. Пробовали приглашать на опознание родственников и знакомых тех, кто числился по данным уголовного розыска без вести пропавшим. Но это не помогало расследованию. Личности убитых так и оставались загадочными.
После очередной находки работник МУРа Т. Фатеев обратил внимание своих товарищей на такую деталь: концы веревки, которой убийца скручивал свои жертвы, всегда были завязаны одним и тем же так называемым «извозчичьим» узлом. Тут же вспомнили, что в некоторых мешках с трупами находили остатки овса. Еще припомнили, что голова одной из жертв была перевязана детской пеленкой.
Родилось предположение, что преступник является извозчиком или конюхом и у него есть грудной ребенок. Усилили наблюдение за конными базарами и рынками. Вскоре в поле зрения сотрудников МУРа попал некий Комаров-Петров. Он имел красивую ухоженную лошадь и занимался извозом по подрядам. Комаров часто появлялся на конных базарах, приценивался к лошадям, но никаких попыток купить новую лошадь никогда не предпринимал. У него была жена и трое детей, один – грудной. Стало известно, что извозчик у себя дома частенько устраивает попойки с неизвестными людьми.
Под благовидным предлогом муровцы побывали на квартире извозчика. Но ничего, что могло бы свидетельствовать о роскоши, наводило бы на мысль о жизни хозяина «на шальные», как говорили в преступной среде, то есть легко добытые деньги, сотрудники не обнаружили. Обычная обстановка людей среднего достатка, недорогая мебель, портреты родственников на стенах, лампадка перед иконой. Никаких улик. И все-таки наблюдение за Комаровым решили продолжать.
В один из базарных дней стало известно, что он торговался с каким-то неизвестным мужчиной и затем они на пролетке Комарова поехали к нему домой. Спустя некоторое время сотрудники нагрянули на квартиру подозреваемого. Произвели обыск и накрыли убийцу с поличным. В кладовке лежал связанный веревками труп. Двадцать девятый по счету. Тут же валялся уже приготовленный мешок.
Преступник бежал от работников милиции, выпрыгнув из окна второго этажа. Но в ту же ночь был задержан Т. Фатеевым в селе Никольском под Москвой. На допросе убийца ничего не утаивал. Подробно рассказал, как знакомился на базарах с крестьянами из подмосковных сел, приезжавшими купить лошадь. Торговался лишь для вида, но каждый раз немало уступал в цене покупателю за своего холеного коня.
После того как договаривались о цене, Комаров приглашал покупателя домой, чтобы доставить туда пролетку, а заодно и обмыть сделку. Дома выставлял перед покупателем бутылку водки, вместе с ним выпивал, а затем предлагал тому подписать купчую, которую составлял заранее. Покупатель начинал читать бумагу, а Комаров в это время подходил сзади и убивал жертву. Труп оттаскивал в кладовку, засовывал в мешок и ночью вывозил в подвал заброшенного дома. Так как все жертвы Комарова-Петрова были приезжими крестьянами из соседних губерний, в МУР и не поступали заявления о пропавших.
Убийца спокойно заявил, что, если бы ему «привалило» еще человек шестьдесят, он бы и их кончил.
На вопрос начальника МУРа И. Николаева, не снятся ли ему по ночам его жертвы, убийца хладнокровно ответил:
– А ты муху прихлопнешь, снится она тебе ночью или нет? То-то и оно.
Многолик и разнообразен был преступный мир Москвы – от мелких рыночных воришек, профессиональных попрошаек до убийц и бандитов. В каждой преступной профессии имелись свои «чемпионы». У убийц, например, – Комаров-Петров, у бандитов – Котов и Осипов по кличке Мишка Культяпый. Число жертв Котова и его сообщников – 116 человек, Осипов – участник 78 убийств. Убийце-извозчику Комарову работники МУРа вменили в вину всего 29 убийств, но зато каждое – дело только его собственных рук.
Убийцы действовали в большинстве случаев в одиночку, старались не афишировать себя, отличались, как правило, замкнутым характером и жестоким нравом. В Замоскворечье орудовала вооруженная шайка, которую возглавлял закоренелый убийца-рецидивист Лазарев. Он сам лично совершил большое число убийств и ограблений. При одной из попыток задержать преступников был застрелен сотрудник МУРа В. Степанов. Как-то Лазарев заподозрил жену в том, что якобы она хочет выдать его милиции. Преступник не стал долго разбираться в подозрениях. Поздно вечером ворвался к ней в квартиру и, не произнеся ни одного слова, разрядил в законную супругу маузер. Потом схватил своего полуторагодовалого ребенка и засунул его в горящую печь. Подождал, пока ребенок основательно обгорит, и скрылся.
