Текст книги "Дневник, Записки сумасшедшего"

Автор книги: Венедикт Ерофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

9 мая

Господь Бог цитирует Федора Тютчева! Смотрите на небо! Смотрите на небо! Это – печать Всевышней нервозности! Проверьте исправность громоотводов и захлопните чердачные окна!

11 мая

Иногда припоминаются сентябри... Кажется – как это ни странно, – что через полгода снова будет сентябрь... И снова, как в сентябре, в памяти всплывет апрельская икона, и запахнет октябрьским одеялом... А теперь прошлогоднее исчезает... По временам что-то недавнее повисает в воздухе... Загорается лампа... При свете красного абажура от моста через Яузу ползет холодный туман... Озаряется сердитой улыбкой музыкантовская рожа... И окоченевший пьяный хватается за фонарный столб. А потом барабанит дождь... И, привалившись к стене, побледневшая Лидия заплетает косы... А паровоз гудит простуженным голосом, потом оседает, окоченевший, к подножию фонарного столба... И шепчет, опустив голову в тарелку: "Дети мои... Дети мои..." И гораздо отчетливее – во сне... А наяву – на секунду, неясно, расплывчато... Особенно, когда приятно пахнет осенью... А потом – холодом... Удивительное ощущение!.. Словно бы 56-ой год совершенно неожиданно упал мне на голову, разлетелся на куски апрелей и сентябрей... И теперь звенит в голове... звенит...

14 мая

...Все издохнут! Как собаки издохнут! И памяти о них никакой не останется! Потому-то и бесятся все! Думают, что если они будут убивать да резать, так о них помнить будут! Все одно!.. Ха-ха-ха-ха! А в сумасшедших домах! Ты видел?! – в сумасшедших домах! Что там творится! А-а?! Раньше хоть там умные люди сидели! Изобретали, читали, писали – да от этого и сходили с ума! А теперь – что? Теперь каждая сволочь падает на улице и ногами трясет! На Канатку ему, собаке, хочется, чтобы ни о чем не думать!.. ...А все это ходят в бостонах! Красятся! Пудрятся! Духов на себя льют! Так это... двигают бровями! Глазки строят! Читают романы! Если есть кто-нибудь заразный, так на него косятся, боятся заразиться да издохнуть!.. А?! Хха-ха-ха! Боятся издохнуть!.. ...Ты понимаешь, я точно такой же... И алкоголиков – всех! – за людей не считаю! Это уже не люди! Мы все издохнем! Так надо брать все, что тебе нравится, пока ты жив! Я вот, к примеру, пью так просто! Нравится просто пить! Вот и пью!.. ...Скверным делом ты занимаешься, малый! Никакой такой особенной психологии нет ни у кого из этих вот! И изучать нечего! Все люди как люди! Каждому человеку хочется выпить! А у них немножко поменьше воли, не могли воспитать в себе с детства волю! Любой человек в любую минуту с удовольствием бы выпил! А он просто сдерживает себя – таких вот и надо уважать! А не этих вот, которые стоят здесь целыми днями да харкают!.. ...Я не понимаю, чего все жалуются на плохую жизнь! И еще говорят, что поэтому и пьют, что у них плохая жизнь! Я, например, думаю, что, наоборот, от хорошей жизни все и валяют дурака! Будь у них мало хлеба, так они бы не стали напиваться до дурости, а потом друг другу бить морды! И лучше будут жить – все равно пить будут, еще больше, чем сейчас. И морды...

...Ка-агда я пья-а-ан, А пья-ан всегда-а-а я-а-а, Больну-ую ду-у-у-у-ушу Я во-о-одкой а-атважу-у...

...И я тебе скажу, почему война так действует на людей! Все-таки человек только в древности был зверем, и все время двигался по гуманной линии. Сейчас нет ни виселиц, ни плах, ни гильотин! И гораздо гуманней был человек в этом году, скажем, чем двадцать или даже десять лет назад! А на войне – наоборот! На войне, что ни год – то все бесчеловечнее делается это оружие... Поэтому между мирным и военным временем все больше делается пропасть! И она все больше и больше!.. Ее поэтому и боятся – те, которые пойдут...

...Мне-э-э ррро-оди-ну-у-у, Мне-э-э ми-и-илу-ую-у, Мне-э-а ми-и-илай да-айте взгля-ад...

...Хлопцы! Сынки! Осчастливьте старика! Я линию Маннергейма... брал с боем! Никогда не шутил с изменниками, а душу всю выкладывал, кровь... ...И поделом! Бабам не место в пивной! Раньше-то, посмотришь, и не видно нигде было, чтобы баба допьяна опивалась, а теперь чище мужиков! Рукавом утираются! И... голландского сыра не надо, а?!! Хя-хя-хя!.. ...За убийство – в тюрьму сажают, расстреливают! Недавно у нас одну посадили, за то что своего ребенка задушила, двухмесячного! По закону нельзя убивать ребенка! А аборты не запрещаются! Это что же получается убивать ребенка в утробе матери – можно. А как вылез – уже нельзя, тюрьма! А что, если его задушить, пока он только еще голову просунул – это что? карается по закону или нет?! ...Да здравствует великий наш наррод – стрроитель коммунистического отечества! И нашего великого завоевания от всех капиталистических попыток... ...Господа! Нюхайте кильку! Нюхайте кильку! Лучшее средство от горестей и заразных заболеваний!.. ...Бывал и в Сталинграде, бывал и в Берлине. Наш брат Иван ленив, ленив... ну уж а если его разозлят, тогда спуску не жди! Что статуя в Берлине стоит, так это хорошо, просто так бы статую не поставили! А если рассудить – так незачем, вроде насмешки как будто... Да и нашего брата Ивана не за что винить, озверели, озлобились. Мы все в Берлин-то вступали с таким видом, как будто бы это саранча, которых всех надо уничтожить, всех немцев... Побили много, правда, баб прямо в подъездах ебли и сразу штыком в пузо... Да ничего не поделаешь, немцы тоже наших стариков убивали... Да ведь у них и цель-то была такая – всех истребить... А у нас ведь миссия освободительная... Немцев от немцев освобождали... ...С тех пор и трясутся руки. Ты, малый, не поймешь это, нервное состояние. А все равно никого не виню, ни государство, ни войну. Сам виноват, вот и исповедывался, как Мармеладов перед Раскольниковым. Хе-ххе-ххе! Какой я Мармеладов... Как ты – Раскольников... Хе-ххе... Бывший студент... Может, пойдешь убивать старух, а потом в обморок падать... Хе-ххе-хе... Не выйдет... Теперь уже не выйдет. Теперь старухам почет, пенсия. А молодым – все дороги открыты, и в пивную тоже... ...Я же вввам говорю, что не продавал! Не пррродавал! Не смей хватать, паскуда! Вы у нас для порядка поставлены, а если человек честным трудом... ...Удивительные люди сидят у нас в правительстве! Как будто бы умные, а такие глупости иногда делают... Возьмите хотя эти обеды, банкеты! Все время раньше допускалась такая глупость: человек, который руководит, ест лучше и больше, чем те, которыми он руководит. Это так нелепо! Что даже и сейчас наши руководители больше всего любят эту привычку! Удивительно... Неужели они не чувствуют, до чего это глупо... ...Так что и жизни-то, по сути дела, нет никакой. Пьем – и все. А отчего пьем? На какие деньги пьем? – это, может, и дела никому нет... Может, это я кого-нибудь убил, да теперь вот его и пропиваю, может, я его и не убивал, а просто себя считаю убийцей... Я, может быть, сам девочку из огня вытаскивал, может, она горела и кричала, а я ее вытаскивал... А теперь и... ппропиваю ее... Тут... душа человеческая много знает... от этого обычно и... ...Объедаются, сволочи! Крровушку народную пьют! Соревнуются... заокеанские империи кожу с наррода... А русский – душевно ссвободный человек! Хочу – пью... Хочу – плачу, хочу – в моррду... А у нас не так! У нас, у русских – не так! Захотелось – иди, бери домой, все чинно, по-образованному, ...главное, чтоб шуму не было, чтоб никто не кричал... чтобы все – тихо, это самое главное... ...Прравильно! Прравильно!! Мы имеем полное право!.. ...Даже ссать с третьего этажа запрещают. А в каком это законе написано, что ссать с третьего этажа нельзя... ...Думают, мол, помнить будут... А все одно...

15 мая

"Вы, видящие бедствия над вашими головами и под вашими ногами и справа и слева! Вечно вы будете загадкой для самих себя, пока не сделаетесь смиренными и радостными, как ребенок. Благо дано всем Моим детям, но часто в своей слепоте они не видят его. В своем самодовольном легкомыслии они отворачиваются от Моих даров и с плачем жалуются на то, что у них нет того, что Я дал им. Многие из них отрицают не только дары Мои, но и Меня, Меня, источника всех благ. Оставьте ваши невежественные мысли о счастье, о мудрости, оставьте все ваши желания, – тогда познаете Меня и, познавши Меня в себе, глядя из великого мира внутри себя на малый мир вне вас, вы будете благословлять все, что есть, и будете знать, что все хорошо и в вас и вне вас". Криш. (12 ч. ночи)

16 мая

"Не нужно, ведь тебе же сорок лет... Ты поправишься... Это же ты просто заболела..." "Доченька, не надо... Помнишь, ты покупала елки... Подходила к каждому ларьку, просила самую маленькую и красивую... А потом бросала... Я же тогда всех уговаривала: не надо смеяться... не надо смеяться..." "Ты ведь знаешь, что болела тогда... я же ведь тебя уберегла... а ты говорила, что я виновата... Плакала, говорила, что тебе стыдно... Помнишь?.." "Ты ведь меня узнаешь?.. Не нужно так смотреть... Это оттого, что ты заболела... Помнишь, Венька к нам приходил... Ты выпила маленькую-маленькую рюмочку, а потом говорила, что тебе грустно... И все какое-то тяжелое и грустное..." "А Анна Андреевна вечно будет жить... Упокой, Господи, душу ее страдальческую... Она и сейчас тебя любит... Придет к тебе... А ты ведь тогда и смотреть так не будешь... Смеяться будешь... рассказывать... что ничего и не было... А просто заболела немного... И стало грустно... Да?" "Узор будешь вышивать... и все поймешь... выздоровеешь... Все будет опять хорошо... как раньше..."

17 мая

– Вот ты говоришь: высшие цели... А ты не думаешь, что существуют умные люди – умные! – а они не понимают, что это значит! Не понимают! Не потому, что не могут! – не хотят! Зачем мне издыхать ради высшей цели, если она меня не воодушевляет?! – Иногда мне самому становится страшно! Представь себе – я ем! Ем, потому что знаю – если я не буду есть, я не смогу работать! Но если я не смогу работать, я вынужден буду не есть! Кажется – просто! Сомкнутое кольцо – и никакой цели! Понять это просто, а представить себе, прочувствовать станет жутко! Ты говоришь – высшие цели? А зачем они! Серьезно, зачем? – Встань в мое положение. С утра до пяти вечера ты выгружаешь из печи кирпич. Температура 40-50 градусов. Кирпич раскаленный. На улице, если ты даже урвешь полчаса на отдых, – жарко. Работаешь почти голый, глотаешь испарения горячего кирпича – и все время одно и то же: наклоняешься над кирпичом, берешь, грузишь на тележку, ее отвозят, моментально подвозят другую – у тебя уже кружится голова, грудь жжет, во всем теле ломота, ты еле держишься на ногах – и все равно: наклоняешься, берешь, грузишь, опять наклоняешься... – Ты подымаешь один кирпич – и знаешь, что за ним пойдет еще семьсот штук. Нагрузил семьсот – начинаешь снова. Ты идешь домой – и знаешь, что завтра с утра ты опять с головой залезешь в эту чертову печь и начнешь все сначала. Вечер дается тебе, чтобы ты мог подкрепить свои силы, поесть, отдохнуть – а завтра... – В конце концов, тебе уже ясно, что именно-то в этой печи – вся цель твоей жизни. И тебе совершенно безразлично, вдохновляют ли тебя высшие цели или ты работаешь бесцельно. Тебе все равно, в каком государстве ты работаешь и какими идеями руководствуются твои властители. Тебе совершенно все равно. – Когда-то я много читал, теперь ничем не интересуюсь. Просто я знаю, что ни одна книга и ни одна музыка не выразит моего чувства. Мне нужно произведение, которое выражало бы самые сложные чувства – и одновременно не выражало бы ничего. Да вообще-то мне и ничего не надо. – А казалось бы, чего мне жаловаться! Я работаю в адских условиях – но зато: полторы тысячи!! Я могу всегда быть сытым и хорошо одеваться – да, но сердце, легкие... Еще лет пять – и я уже не жилец. – Иногда забудешься у печи... Вспомнишь, что работаешь и для детей... Бессознательно задаешь себе вопросы: какие дети? зачем дети? – грузить кирпич?? Тогда зачем он, этот кирпич? Берешь один; как сумасшедший, бросаешь его об пол, разбиваешь; потом второй, третий, четвертый... Потом одумаешься – ну, разбил ты один кирпич, второй, но ведь впереди еще семьсот, а там еще... Останавливаешься, переводишь дух, начинаешь все сначала... – Все это хорошо: люди издавна так работали, но ведь у нас все это, вместе взятое, без зазрения совести называется счастьем! Единственное, что у тебя остается, – водка, а ты пьешь ее осторожно, крадучись, исподтишка... Любая неосторожность – и тебя оштрафуют на 50 рублей! – И все это – ради высших целей!

19 мая

Все в той же малиновой кофточке... страшно...

20 мая

– Ну куда я сейчас пойду?.. У меня... ннет... ничего нет! Что, ты думаешь – я так и пойду? Чтобы все смеялись надо мной – пусть... Да?! Ты что же тты... человека понимаешь? Тупо посмотрел на меня. Я отвернулся: попытался придать своему лицу безразличие. – По-твоему... я должен на кирпичах спать... Так, что ли?.. Рубля жалеешь... своему другу... рубля жалеешь... В рррот я всех ебу в таком случае... Мне нужно... понимаешь?.. напиться нужно... Я пробовал убедить его, что он и без того пьян "слишком достаточно": я не дам ему ни глотка из своей четвертинки; что же касается денег, то их у меня нет совершенно... – Ты же еще мне... сыннок!.. Ты еще... под стол ходил пешком... а я уже дддесять рраз человеком был... Ммалых ребят видел... И больших видел... тоже... А теперь – что? – умирать, что ли мне хочется? Обязан я что ли умирать?.. Расстегнул телогрейку, обнажил мохнатое туловище. – Видишь!.. Везде горит... огнем горит... А на что мне рубашка? Взял – и пропил... Пиджак тоже – как будто задаром... пропил... Как у русского народа... что выпито и проебено... то в дело произведено! Хе-хе-хе... Все за мозоли покупаем... а продаем – даром... В носках теперь идти... Ттак? Нагнулся, придерживаясь за мою куртку, стал снимать грязные носки. Встретив мою улыбку, тоже улыбнулся. – Малый! Мы... с тобой пили... а ты хороший малый! Тебя... девки целуют... Так всегда и надо делать!.. А мне... босиком теперь... дойду до кольца... буду все покупать... все, что лежит, все буду покупать... а телогрейку продам... Голый пойду... Прическу себе сделаю... Снял носки: босой, опустился на землю. – Купишь, а?.. В ней же цена не за то... что дорогая... Мне она нужна... Никому не продам... Голый пойду... От самой Москвы в ней прошел... А жены у меня нет... Теперь уже все равно – рубашку продал, ботинки продал... А телогрейку – нниккому не дам! Это своя, русская... Купишь, а? Заерзал под ногами, схватился за мою руку. – За один глоток, а? Носки отдам... Это они грязные, потому что темно... А были... хорошие, полоски везде... А?.. Не хочешь, значит?.. И телогрейки не хочешь... Душу-то нельзя продавать, душа у меня... как русский герой... а продавать нельзя... Телогрейку – можно... Вероятно, вспомнив, что у меня в кармане четвертинка, неуклюже поднялся, стал на колени, обеими руками ухватился за карман. – Сыннок... Я же не пожалею ничего... Отдам... Телогрейку отдам... Что еще у меня... нничего больше... Вечное тебе спасение будет... По-божески все будет... Ты же такой хороший... сынок... По-божески... Пришлось вынуть четвертинку и заложить за спину. – Ммилый, я же не хочу... Мне... можно не прятать... Один раз... я же понимаю... человеческие чувства... Ведь я... Я же не требую... Мне как другу... А никакой водки мне не надо... я и так... Водка везде есть... а чтобы душа горела... выпить надо... А телогрейку... тоже надо... ее одеколоном немного... помочить... и будет как... в хороших людях. Я – что? Я – не хороший? Тогда плюй мне в рожу!.. Ну? Я – что? Не человек?!. Тогда бей... Бей, и все... Ебать всех в ррот в таком случае... Бей... жалеть не надо... Я все, что надо... А сто грамм – за советскую рродину, за службу... Стало жутко. Всплыли на поверхность скверные желания... Помутился рассудок... Ровно в час ночи я выбросил ему четвертинку.

21 мая

Помню, как в тумане... Было жарко и хорошо... И когда вспоминаю, снова становится жарко... А она даже и не заметила.

22 мая

– Зачем бьешь?! Это беззаконие! – Никто и не бьет! Слепой, что ли? – Э-э-эх, надрызгалась, старая ведьма, ее и сапогом не разбудишь!.. До чего же все-таки доходят... – Добро бы мужик какой-нибудь, а то ведь женщина! старая! И откуда только такие берутся?! – А ведь сидела еще, денег просила... Какие только дураки ей давали?! – И не стыдно ей, суке старой... – Детей-то, наверно, нет... А то б постыдилась... этак-то... – Да что ты ее, сынок, подымаешь-то – как? За голову... да сапогом!.. Руками бы уж, что ли? – Возьме-о-ошь такую руками! поды-ымешь! Заблеванная вся... – Как ведь скотина какая-нибудь... Да скотина-то чище... Люди-то хуже скотов стали! – И не говори... – Ляжет такая в сестиваль*, так все дело и испортит... Позор да и только! * "28 июля – 11 августа 1957 года в Москве состоялся Шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Советские юноши и девушки задолго до начала форума готовились достойно встретить посланцев юности, дружбы, мира – зарубежных гостей 140 стран". (Из газет.) – Ну, уж в фестиваль – так долго чикаться не будут... Это-то еще ничего, видишь, как он ее удобно, – сапожком за живот и перевертывает... – И чего пьют, спрашивается?.. Чего пьют? – Какой ччорт там – "переживает"! Какого это ей хрена "переживать"? А если переживаешь, так переживай, как все культурные люди... – Чем это она недовольна, интересно?! Надрызгалась – вот и все.

25 мая

Ерофеев! Вы плохо кончите! Вам, наверное, и во сне снится, что вам стреляют в затылок! Ерофеев! Вы некультурный человек! Посмотрите на нашу молодежь! Разве кто-нибудь, кроме вас, в общежитии ходит в дырявых тапках? Ерофеев! А вы, оказывается, хорошо стряпаете стихи! Вы о чем пишете – о природе или о девушках? Ерофеев! За что вы ненавидите женщин? Женщин надо любить! На то у них и пизда! Венедикт! Почему тебе все – смешно? Венедикт! Ты хоть свою родную мать не называй сволочью! Ерофеев! Вы рассуждаете обо всем, как трехлетний ребенок! У всех людей в голове мозг, а у вас... У вас – "олимпическое спокойствие", Венедикт!

27 мая

Я люблю совершать благородные поступки, это моя слабость. Благодарение Богу, мне еще не представлялось подходящего случая. Иначе мне пришлось бы хвастаться перед ними, что я совершал их. А я вот представил себе, что сегодня утром я был благороден... А представить гораздо труднее, чем совершить в действительности. Может, я и в действительности совершал то, что мне представлялось, – ну, да ведь над благородством не смеются. А над моими действиями-таки смеялись, хоть, может быть, мне это просто казалось. А казалось бы – над чем смеяться? Это даже своего рода долг – одернуть заблудшую женщину. Я лично ничего не имею против того, чтобы женщина являлась в общество с расстегнутой ширинкой, это, напротив, представляется мне явлением благоуханным... Но если эта же женщина пытается убедить собравшихся в том, что обозначенное явлением благоуханным – плод общественно-разгулявшегося воображения, здесь уж поневоле приходится прибегать к крайним мерам. В этот миг я походил на Демосфена, я выражал сквозь зубы интересы большинства. Я это чувствовал, – толпа с удовольствием скандировала лейтмотив моей речи: "По зубам ее, стерву... По зубам..." Но бить ее не решались – разве же можно без опасения даже приблизиться к балтийскому матросу. Значит, я ошибался, принимая его за столетнюю женщину. Мне просто казалось... По утрам меня интересует только кажущееся... Мы раскланялись... Он отрекомендовался мне "апологетом" человеческого бесстыдства, он не фантазирует по утрам... С недавнего времени он всеми признанный порт пяти морей и крупнейший железнодорожный узел... Он падает на землю и дергается... Ну конечно, он сумасшедший, это все понимают... Если он в бреду даже речь мою называет неблагородной, то какие же могут быть сомнения... Он сам это хорошо понимает, он видит, что по утрам все смеются над ним... Бедный помешанный... Он оскорблял меня...

28 мая

"Сыннок... ты меня обижаешь... я тебе подношу, как брату кровному... Как сыну своему подношу... А ты даже от своего... кровного... не хочешь принять... Тты думаешь, я тебя просто напоить хочу... Чтобы ты напился да извиняться стал... Скверные, значит, у тебя... мысли... если ты так думаешь... Не за что передо мной извиняться... Я ссам, если хочешь... извиниться могу... что в воскресенье ругаться с тобой хотел... Если б не баба, мы бы с тобой поругались... по-хорошему... Она тебя любит, моя баба... Все хочет, чтобы ты ей стихи писал... А от меня, проститутка, стихов не дождется... я уже дураком давно не был... Муж, значит муж... Расписаны – и все, никаких стихов... Прихожу в любое время... Если дает – ебу... Нет – ухожу к ебаной матери... Как будто у меня других блядей нет... Ты думаешь, я с одной ногой – так и блядей не найду... Блядей я всегда найду, еби только, успевай... А тты – э-э-эх! – к бабе моей прилепился, стихи ей пишешь... Ппоэт... девятнадцатого века... Хе-хе-хе... Наверное, любишь, когда она перед тобой заголяется... Все это она хочет, чтобы ее молоденький лизал со всех сторон... Так жопой и завертит... от удовольствия... Да ты не обижайся... Она хорошая баба... Она тебя не обидит... всегда, что надо, поесть сготовит... Ты как сын у нее, на всем готовом, только пои ее больше... Она, когда немножко выпьет, так сама бросается на шею, плачет... Так прямо и ложится под тебя... Э-ох-хо-хо-хо! Люблю я тебя, паренек, так бы вот прямо взял и расцеловал... А? Хе-хе-хе-хе... Поэт! Настоящий поэт!.. Не знаменитый, ну – ничего... ничего... Выпей еще грамм сто... вот уже и знаменитый... Пьяному море, как говорится, по самые пятки... Сейчас вот допью – пойду по блядям... Первым делом – к бабе пойду... Если дойдет дело до того, что выгонять будет... угроблю на месте... В прошлое воскресенье тоже пришел навеселе... Хорошо, что еще успела дверь закрыть... а то было бы дело... я уж сколько раз из-за нее на пятнадцать суток садился... Все ей грозил, проститутке – погоди! отсижу, приду, места мокрого не оставлю... Не все ли равно, за что сидеть... А все жалею... Как посмотрю на нее, что она плачет... сразу жалею..." А. М. 28/V – 57 г.

29 мая

Главное – хранить полнейшее спокойствие и заблудших отвести от самоубийства. Сначала попробовать убедить: нет ничего безвыходного... Если не поможет – напиться, успокоить материально... А "желанный" пояс окропить святой водой...

30 мая

Ммилые вы мои! Да ведь я точно такой же! Помните? – когда похолодало двадцатого марта, ведь и я закрывался рукой от ветра, отворачивался, хотел, чтобы теплее было! А потом прятался под одеяло, согревал руки, и, когда жаловались на холод, говорил, стиснув зубы: "Это хорошо... Мне нравится, когда так... бывает". Говорил совершенно серьезно – и жался к теплому радиатору! Ругался, когда кто-нибудь открывал дверь и озябшим голосом просил папиросу! Теперь немного теплее. И все равно говорят озябшими голосами, вздрагивают у проходной, а на холодные радиаторы смотрят угрюмо, наверное, считают их виноватыми. Мне тоже холодно. Я тоже вздрагиваю. Им не нравится холод. А мне – ...

31 мая

Ну, как это можно лежать в гробу? Так вот просто и лежать? Хоть бы покрыли чем... А то ведь я выдать себя могу. Нечаянно дрогнет рука или... еще что-нибудь. Хорошо это лежать мертвому, ему и не стыдно, что он лежит. Да и рука у него не дрогнет... или еще что-нибудь. А меня вроде как будто на смех положили. Положили и ждут, когда я разоблачу себя... Пошевелюсь или вздохну... И глаза открыть нельзя... Откроешь – а они все стоят и на тебя смотрят... Мертвому, например, все позволяется... Мертвый может и с открытыми глазами лежать. Все равно не увидит никого... Ему кажется, наверное, что и на него никто не смотрит... Потому и не стыдно ему... И закрыть глаза – может... Даже полагается, чтобы мертвый в гробу все время глаза закрывал... "Граждане! Если я посмотрю на вас – вы смеяться не будете?.. А?.." Странно, почему все молчат... Думают, наверное, что я и в самом деле мертвый, а просто из себя строю этакого... разговорчивого... Как будто это очень мне интересно – откидывать перед ними коленца да потешать их... "Граждане! А я все-таки открою! И глядеть на вас буду!.. Вам это даже интересно будет. Мертвый, а глядит... Хи-хи... В платочки будете фыркать. А потом пойдете и будете всем рассказывать: "Мертвый, а глядит..." Ну, а теперь они и подавно будут говорить, что я умер: открыл глаза, а ничего не вижу. Совсем не так, как в темноте. Если в темноте приглядеться, так сначала увидишь просто контуры... А потом и самые лица разглядишь... Узнаешь тех, кого видел раньше... Моргнешь им или лягнешь ногой... А ведь здесь не только контуров – самой темноты... Самой темноты не видно. Бывает, что человек проснулся, открыл глаза – а не видит... Но ведь это во сне так бывает... А ведь я и не думаю спать. Я же знаю, что на меня смотрят... "Граждане! А что, если я на другой бок повернусь?.. И вообще – буду поворачиваться, песни революционные петь, кричать буду?.. Вы ведь тогда отвернетесь?.. Да?" Смеются... Это они, наверное, над "революционными песнями" смеются... Зря я это сказал... Мне даже самому неловко. Нужно им было что-нибудь поумнее сказать, чтобы подумали: "Умный, а ведь в гробу лежит. Стало быть, умер". А ведь это очень трудно. Лежать в гробу, чувствовать, что ты ослеп, – и умное говорить. Это очень трудно. "Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего!.. Граждане! Вы не думайте, что я верую в бородатого бога! Бог всюду сущий и единый!.." Вот, мол, какой я умненький. "А все, что я говорил до сих пор, – вы тому не верьте. Все по незнанию, по недомыслию... Потому что непривычно мне здесь... В воздухе как будто кухонный запах. И смотрят все. Смотрят, а не говорят ничего. Страшно..." Да мне и действительно страшно. "Граждане! Если среди вас есть хоть один слепой – он поймет меня. Я ужасно люблю слепых! Я еще в детстве хотел, чтобы все были слепые, чтобы у всех были сомкнутые веки... А если у кого-нибудь глазное яблоко раздвинет веки, так это считать злокачественной опухолью, помочь ему..." Фу, какую я глупость сказал!.. Я даже чувствую, что начинаю краснеть. Странная у меня привычка! Когда я начинаю краснеть, то краснею все больше и больше. И уже никакой хладнокровностию себя остановить не умею... Хоть бы покрыли чем... А то ведь могут подумать: "Притворщик, мертвые не краснеют". Ну, хоть бы саваном, что ли... "Граждане! Вы бы уж покрыли меня, а то ведь я покраснел... так вы увидеть можете". А под саваном и чихать позволяется. "Так уж лучше не видеть меня... Со святыми упоко-о-ой..."

7 июня

"Матерь Божия!" "Девственница Мария!" "Богородица пресвятая!" "Заступница-матушка!" Триумвиров не нужно! Ниспошли мне, что ниспосылала! Убавь еще немного!

8 июня

Если вас оттесняют на исхоженный тротуар, держитесь правой стороны. Если вы просветляетесь в мыслях – засоряйте свой разум. Если вы чувствуете непреодолимую симпатию к находящейся в пределах земного вещи, уничтожьте ее. Если это деньги – сожгите их. Если это человек – толкните его под трамвай. Если это дама – привяжите ее к стене и вбейте ей клин. Убедите себя, что отвращение – самое естественное отношение к предмету и что на поверхности вашей планеты не должно быть ничего, к чему бы вы чувствовали влечение. Убедите себя, что гораздо благороднее – мыслить представлениями об уже не существующем. Если же стечение обстоятельств отрекомендуется вам Роковым для вас самих и вынудит вас покинуть земное, – уходите спокойно, с ясностью во взоре и в мыслях. Уходя, гасите свет.

9 июня

Наверное, завтра меня свезут в сумасшедший дом... Все равно она ласковая... И у нее красивая грудь... Пшеницына тоже была такая... Обломову нравились локти... Он всегда смотрел на нее... Это помогает...

10 июня

"Э-э-эх, Венька, Венька! Хоть мне и горько признаться, а я в тебя потерял всякую веру. В марте я просто-таки тобой восторгался, ожидал, что из тебя получится чуть ли не великий человек... В апреле как-то равнодушно к тебе относился, но все-таки надежды не терял... А теперь... вообще махнул на тебя рукой... Гиблый ты человек, конченый... Я думал, ты бросишь пить, а оказалось наоборот... Ты еще больше пьешь... Да и обстановка здесь дикая, на тебя влияет... Ты же здесь просто задыхаешься, Венька! И зачем только ты от нас ушел... Вспомни-ка, как было все хорошо... весело... Тебе, наверное, сейчас кажется, что ты выбился куда-то в сторону и остановился на месте, а все остальные живут... им по-прежнему хорошо... А ты все катишься вниз. Не знаю, когда же будет предел. Э-э-эх, Венька, Венька! Сколько раз я тебе говорил, еще и в прошлом году: опомнись, Венька, опомнись! – ты все смеялся. А теперь уже поздно". Валерий С. 10/VI-57 г.

Дневник

11 июня – 16 ноября 1957 г.

Записки психопата. V (окончание)

11 июня

Меня похоронили на Ваганьковском кладбище. И теперь я тщетно пытаюсь припомнить мелодию похоронного марша, которая проводила меня в землю. Иногда мне кажется, будто марша и не было, и сопровождавшие гроб двигались неохотно, поминутно оборачивались, словно ожидали, что откуда-то сзади с минуты на минуту раздадутся рыдающие оркестровые звуки... И не дождавшись, отступали, расходились... Я был слишком мертв, чтобы выражать к этому отношение. Отчего-то думалось, что равнодушие к удаляющемуся гробу было следствием тягостной, непрекращающейся тишины. До сих пор всем им движение времени представлялось как движение вечных, сменяющих друг друга мелодий. А теперь... Тишина словно оглушила сопровождавших. И самому мне казалось, будто гроб остановился вместе с временем. Остановился и тяжестью всеобщей пустоты "захватил" мне дыхание... Стало душно... А сверху на крышку гроба что-то падало... сыпалось через щель между досками... не нарушая тишины... Я словно чувствовал шуршание песка и ритмические удары по кровле моего последнего приюта. И – может быть, это была просто фантазия оглушенного человека, – но скупые и однообразные звуки преображались для меня в дивную мелодию. Может, те, что стояли наверху, не слышали ее, хотя сами и извлекали ее из тишины... но для человека, у которого каждое психологическое состояние сопровождалось и выражалось внутренней музыкой, любое нарушение душной тишины может казаться музыкальным аккордом... тем более, что тишина для него вечна... И у него даже отнята способность вспоминать, хотя воспоминания должны были бы стать единственным его уделом... Несправедливость эта меня не тревожила. Я напрягал свои чувства, вслушивался, словно бы я и не потерял способности вслушиваться во что-нибудь, кроме своей глухоты... Я знал, что это не стук и не шелест песка... а самая удивительная из всех мелодий – тишина... Но я уже ничего не слышал.