Том 6/1. Статьи. Ученые труды. Воззвания

Текст добавлен: 22 марта 2017, 20:00

Текст книги "Том 6/1. Статьи. Ученые труды. Воззвания"

Автор книги: Велимир Хлебников

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Назад к карточке книги

«Говорят, что стихи должны быть понятны…»^*

Говорят, что стихи должны быть понятны. Так <понятна вывеска на> улице, на которой ясным и простым языком написано: «Здесь продаются…». <Но вывеска> еще не есть стихи. А она понятна. С другой стороны, почему заговоры, заклинания так называемой волшебной речи, священный язык язычества, эти «шагадам, магадам, выгадам, пиц, пац, пацу» – суть вереницы набора слогов, в котором рассудок не может дать себе отчета, и являются как бы заумным языком в народном слове? Между тем этим непонятным словам приписывается наибольшая власть над человеком, чары ворожбы, прямое влияние на судьбы человека. В них сосредоточена наибольшая чара. Им предписывается власть руководить добром и злом и управлять сердцем нежных. Молитвы многих народов написаны на языке, непонятном для молящихся. Разве индус понимает Веды? Старославянский язык непонятен русскому. Латинский – поляку и чеху. Но написанная на латинском языке молитва действует не менее сильно, чем вывеска. Таким образом, волшебная речь заговоров и заклинаний не хочет иметь своим судьей будничный рассудок.

Ее странная мудрость разлагается на истины, заключенные в отдельных звуках: ш, м, в, и т. д. Мы их пока не понимаем. Честно сознаемся. Но нет сомнения, что эти звуковые очереди – ряд проносящихся перед сумерками нашей души мировых истин. Если различать в душе правительство рассудка и бурный народ чувств, то заговоры и заумный язык есть обращение через голову правительства прямо к народу чувств, прямой клич к сумеркам души, или высшая точка народовластия в жизни слова и рассудка, правовой прием, применяемый в редких случаях.

С другой стороны, Софья Ковалевская обязана своим даром числа, как она сама указывает в своих воспоминаниях, тому, что стены ее детской спальни были оклеены своеобразными обоями – страницами из сочинений ее дяди по высшей алгебре. Надо сказать, что мир чисел – наиболее заповедная область для женской половины человечества. Ковалевская одна из немногих смертных, вошедшая в этот мир. Мог ли понимать семилетний ребенок знаки равенств, степени, скобки и все эти волшебные письмена итогов и вычетов? Конечно, нет, но все-таки они оказали решающее влияние на ее жизненную судьбу – она сделалась под влиянием детского толчка загадочных обоев знаменитым числяром.

Таким образом, чары слова, даже непонятного, остаются чарами и не утрачивают своего могущества. Стихи могут быть понятными, могут быть непонятными, но они должны быть хороши, должны быть истовенными.

На примерах алгебраических знаков на обоях детской спальни Ковалевской, оказавших столь решающее влияние на судьбу ребенка, и на заговорах показано, что слову не может быть предъявлено требование: «быть понятно, как вывеска». Речь высшего разума, даже непонятная, какими-то семенами падает в чернозем духа и позднее загадочными путями дает свои всходы. Разве понимает земля письмена зерен, которые бросает в нее пахарь? Нет. Но осенняя нива все же вырастает ответом на эти зерна. Впрочем, я совсем не хочу сказать, что каждое непонятное творчество прекрасно. Я намерен сказать, что не с<ледует> отвергать творчество, если оно непонятно данному слою читателей.

Говорят, что творцами песен труда могут быть лишь люди у станка. Так ли это? Не есть ли природа песни в <уходе от> себя, от своей бытовой оси? Песня не есть ли бегство я? Песня родственна бегу, – в наименьшее время покрывать наибольшее число верст образов и мысли!

<Если не уйти от> себя, не будет пространства для бегу. Вдохновение всегда изм<еняло> происхождению певца. Средневековые рыцари воспевают ди<ких> пастухов, лорд Байрон – морских разбойников, сын царя – Будда – прославляет нищету. Напротив, судившийся за кражу Ше<кспир> говорит языком королей, так же как и сын скромного м<ещанина> Гете, и их творчество посвящено придворной жизни. Никогда не знавшие войны тундры Печерского кр<ая> хранят былины о Владимире и его богатырях, давно забытые <на> Днепре. Творчество, понимаемое как наибольшее отклонение струны мысли от жизненной оси творящего и бегство от себя, заставляет думать, что и песни станка будут созданы не теми, кто стоит у станка, но теми, кто стоит вне стен завода. Напротив, убегая от станка, отклоняя струну своего духа на наибольшую длину, певец, связанный со станком по роду труда, или уйдет в мир научных образов, странных научных видений, в будущее земного шара, как Гастев, или в мир общечеловеческих ценностей, утонченной жизни сердца, как Александровский.

<1920>

«Когда-нибудь человечество построит свой труд…»^*

Когда-нибудь человечество построит свой труд из ударов сердца, причем единицей труда будет один удар сердца.

Тогда и смех и улыбка, веселье и горе, лень и переноска тяжести будут равноценны, потому что все они требуют затраты ударов сердца.

Пусть человеку, находящемуся в состоянии а, требуется работа д, чтобы перейти в состояние в. Допустим, нагой человек хочет одеться. И пусть ему попадется место или вещь м, которая уменьшает работу д до к.

Тогда разность д – к, уменьшающая труд перехода из одного состояния в другое, и будет ценностью вещи м. Например, человек находит рубашку и просто одевает ее, вместо того чтобы соткать ее вновь. Это уменьшение труда и будет ее ценностью.

Работа сердца – всеобщий казначей, расплачивающийся за все проявления жизни человеческого тела, создает новую единицу обмена трудами – один удар сердца.

Духовная наука получит великое значение, потому что будет изучено, каким образом лень одного будет помогать труду других.

Таким образом будет оправдан лентяй, потому что его работа сердца направлена на повышение общей трудовой радости. Будет изучено, когда и по какому закону вольная лень переходит сама, без усилия извне, в радостный труд. И на этих повторах перехода лени в труд по законам волн будет построен мировой труд и все трудовое звучание людей.

Он будет добровольным лучом ленетрудных волн.

Будет найдена длина во времени ленетруда и законы красивого звука, целые числа одновременных колебаний волны будут применены к труду.

<1920>

«Необходимо труду вернуть его природу чуда…»^*

Необходимо труду вернуть его природу чуда. Разве это не чудо – новый воздушный мозг, опутывающий землю?

То, что мы находили под крышкой черепа, теперь сами строим для земли и всего рода людей как мозг нового существа.

Необходимо быть осторожным со словом приказ такой-то. Потому что высшие виды труда не подчиняются приказу, и вместо них приказ получает подделку из низшей области труда.

Сейчас наблюдается детская игра в приказы. Здесь есть другой путь.

Как одна струна своим звучанием вызывает звучание другой, одинакового с ней числа колебаний, одинаково настроенной, так и высокие трудовые волны одного человека самим своим звучанием могут без приказа вызывать одинаковые по высоте трудовые волны соседей.

Это – зажигательное действие пороховых струн труда. Действует в пространстве. Примером не использовано до сих пор.

Таким образом, для того чтобы труд мог подняться на высшие струны своей жизни, нужно, чтоб общественный строй отказался от приказа как завещанного рабским и военным бытом.

Нужно дать место и простор вдохновению и зажигательным примерам. Тогда на смену приказному строю придет вдохновенный строй, где люди будут вдохновлять друг друга для высших видов труда.

Приказ есть наследие дикарского военного быта. Струны увел<ичивают> силу труда.

Идемте в замки, построенные из глыб ударов сердца!

<1920>

Речь в Ростове^*

Здесь товарищ Рок лишил меня слова, но так как мы, будетляне, боремся не только с роком, одетым в штаны и курящим «мирзабекяну», но и с тем, чей ноготь мизинца – звездное небо, и иногда кладем его на лопатки, то я все-таки из немого и человека с закрытым ртом становлюсь гласным, возвращая себе дар свободной речи.

Современность знает два длинных хвоста: у кино и у пайка. Породистые петухи измеряются длиной их хвоста.

Тот, кто сидит на стуле и видит всадника, скачущего по степи, ему кажется, что это он сам мчится в дикой пустыне Америки, споря с ветром. Он забывает про свой стул и переселяется во всадника.

Китай сжигает бумажные куклы преступника вместо него самого.

Будущее теневой игры заставит виновного, сидя в первом ряду кресел, смотреть на свои мучения в мире теней. Наказание не должно выйти из мира теней! Пусть тот, кто украл простую булку, смотрит на полотне дикую улюлюкающую толпу, преследующую его, и себя, сидящим за решеткой. И, посмотрев, спокойно возвращается в свою семью. Пусть, если снова когда-нибудь будет казнен и колесован Разин, пусть это произойдет лишь в мире теней! И Разин, сидя в креслах теневой игры, будет следить за ходом своих мучений, наказания, спрятанного в тени. Видит, как его двойник, как дар последнего презрения, выплюнул свои искрошенные, но молчаливые зубы.

Пусть люди смотрят на себя в темнице, вместо того чтобы сидеть в ней. Смотрят на свой теневой расстрел, вместо того, чтобы быть расстрелянными. Что это будет так, в этом ручается длина очереди перед теневой игрой.

1920

<О времени и пространстве>^*

Про некоторые области земного шара существует выражение: «Там не ступала нога белого человека». Еще недавно таким был весь черный материк.

Про время также можно сказать: там не ступала нога мыслящего существа.

Если не каждый самый мощный поезд сдвинет с места все написанное человечеством о пространстве, то все написанное о времени легко подымет каждый голубь в письме, спрятанном под крылом. Это всего несколько вскользь брошенных, иногда очень метких, замечаний. Я не говорю о чисто словесных трудах по данному вопросу, которые не ведут к цели и служат плохим топливом паровозу знаний.

Таким образом случилось то, что юность науки о времени отделена от первых дней земной жизни науки о пространстве приблизительно семью «годами богов». Семью триста-шестидесяти-пятилетиями, которыми удобно измерять большие времена, большие полотна веков.

Казалось, наука о времени должна идти тем же путем, которым шла наука о пространстве.

Избега<ю> заранее готовых мыслей открыть свой разум, как слух, к голосу опыта, лежащего перед ним. Если в ушах не будет внутреннего звона и навязчивых голосов бреда, голос опыта будет, конечно, услышан. Задача – увидеть чистыми глазами весь опыт в кругозоре человеческого разума.

Мы знаем, что в основу науки о пространстве лег опыт плотников и землемеров, искавших равные площади полей при отводе участков древнему землевладельцу.

Этим людям знаний приходилось уравнивать прямоугольники и треугольники полей с круговыми и решать написанную пером гор и долин задачу равных площадей для полей неравных очертаний.

Наоборот, точные законы времени смогут решить задачу равенства во власти, справедливого распределения земельных участков во времени, задачу разверстки учений о власти и размежевания поколений. Так возводится правда во времени.

Чистые законы времени учат, что все относительно. Они делают нравы менее кровожадными, странно облагораживают их. Они помогают выбирать сотрудников и учеников, позволяют проводить прямую кратчайшего пути к той или другой точке будущего, а не идти сложной извилистой дорогой обманчивой погони за настоящим.

В дни расцвета каждому народу свойственно понимать свое будущее как касательную к точке его настоящего. Каждому народу свойственно жестоко разочаровываться в добротности этих первобытных способов заглядывать в свое будущее.

<Законы времени> дают справедливые границы каждому движению: например, устанавливая межи между поколениями, они в то же время позволяют заглянуть в будущее, потому что законы времени не могут изменяться от положения точки, в которой находится изучающий человек, исследующий время. Открытая перед наукой о времени дорога – изучение количественных законов нового открытого мира.

Постройка уравнений и изучение их.

При первом же взгляде на найденные уравнения величин времени выступает несколько своеобразных черт, присущих только миру времени и заслуживающих быть перечисленными…

<1920>

Всем! Всем! Всем!^*

Воля! Воля будетлянская! Вот оно! Вот оно! Желанное, родимое! Упавшее из птичьей стаи. Наше прекрасное откровение и сноведение в одеждах чисел.

Дар права всем государствам земного шара (все равны – нет любимцев и пасынков) быть разбитыми через 3ⁿ дней после своей победы. Равным образом подыматься и лететь с пением кверху через <2ⁿ> дней после падения и слома крыл о камни рока, падать в пропасть через 3ⁿ дней после стояния на горе.

И до нас иные пытались писать законы, искушали свои слабые силенки в пении законов.

Бедные! Они думали, что это легче, чем писать стихи? А в законотворчестве видели богадельню глупости (Дизраэли). Разбитые на первом поприще, они шли ко второму, как в сторону слабейшего сопротивления.

Бедные! Главным украшением своей законоречи они считали дуло ружья. Свои своды-законы они душили боевым порохом и думали, что в этом состоит хороший вкус и изящные движения, вся соль в искусстве «пения законов».

Красноречие своих законов они смешивали с красноречием выстрелов – какая грязь! Какие порочные обычаи прошлого! Какое рабское поклонение перед прошлым.

Они нас обвиняют, что мы ступаем сто первым копытом по дороге законодателей. Какая черная клевета!

Разве до нас строились законы, которых нельзя нарушать? Только мы, стоя на глыбе будущего, даем такие законы, какие можно не слушать, но нельзя ослушаться. Они нерушимы.

Сумейте нарушить их!

И мы признаем себя побежденными!

Кто сможет нарушить наши законы?

Они сделаны не из камня желаний и страстей, а из камня времени.

Люди! Говорите все вместе: «Никто»!

Прямые, строгие в своих очертаниях, они не нуждаются в опоре острого тростника войны, который ранит того, кто на него опирается.

<1920–1921>

Приказ Предземшаров^*

I. Чтобы старшие солнечные миры (соперники Солнца) с ниспадающим весом – Юпитер, Сатурн, Уран обращались по закону А: дабы их годичные времена переходили одно в другое по уравнению, построенному на основе тройки, как энного корня из числа дней.

Три – телега смерти, упадка; у старших миров нога уравнения – три.

Закон А:

x = 365·(365^n-3 + 3ⁿ⁺¹ + 3) − 48·(Зn − 2).

Ответ: n = 1·x = 4332 <дня>, год Юпитера; n = 2·x = 10759 <дней>, год Сатурна; n = З·x = 30688 <дней>, год Урана.

В единицах года этот закон перехода имеет следующий вид:

x = 3n + 1 + 3 <земных года> или 123084 <дня> года (год = 365 дней = З⁵ + З⁴ + З³ + З² + З¹ + 1).

II. Приказ, чтобы уравнение перехода времен младших звезд (растущего веса) строилось на основании два (стояло на ноге два):

x = 11·2^n-2 + (n − 1)(3·2³)2^(n-1)(5-2n) = 6

Ответ: n = 1·х = 88 (Торгаш); n = 2·x = 224 (Красотка); n = 3·x = 365 (Земля).

Это уравнение, твердо стоящее на ноге два, вскрывает договор трех звезд! По нему строится общество трех звезд с разной окраской нравов (Торгаш, Красотка и Жена).

III. Приказ о приходе Товарищей Солнца

Летучее правительство солнечного мира.

Следует заметить:

(3^m + 1)/2 = 3^m-1 + З^m-2 + 3^m-3 + З^m-4…3² + 3¹ + 3⁰ + 1,

а 1053 = З⁶ + З⁵ + З⁴ = З³⁺³ + 3³⁺²+3³⁺¹

Мы приказываем не людям, а солнцам! (солнцам).

Приказоновшество, приказотворчество – (сдвиг прицела приказов).

И спрашиваем мы – Председатели Земного Шара, кому лучше приказывать – людям или солнцам?

И мы с удивлением видим, что солнца без несогласий и крика выполняют наши приказания.

Мы, Предземшары, предпочли бы мятеж и восстание, товарищ – Солнце!

Скучно на свете.

Верно: Велимир Первый.

30 января 1922

Предсказания^*

Чистые законы времени одинаковы и для звезд, и для сдвигов земной коры, и для граждан общежития людей. На основании таких уравнений довольно легко предсказывать.

Вот удостоверение, выданное <мне> в качестве стряпчего Морполитбюро в Баку.

Удостоверение

Настоящее выдано тов. Хлебникову Виктору в том, что он 17 декабря 1920 года читал в коллегии лекторов университета «Красная Звезда» доклад «Опыт построения чистых законов времени в природе и обществе», при чем в этом докладе указывал, что 21 января 1921 года должно возникнуть где-либо новое Советское Правительство.

Заведующий морским университетом «Красная Звезда»

Бородин.

Баку, 2 марта 1921 г.

Подпись руки тов. Бородина удостоверяет

Начальник общего отдела В. Гуцало 13 марта 1921 г.

С подлинным верно:

Старший делопроизводитель финотдела В. Колесников

13 марта 1921 г.

И на самом деле 21 января была признана новая Советская Республика Азербайджанская, столицей которой был Баку; этот день был днем рождения союзного государства.

Сообщил В. Хлебников.

Весна 1922

Другие редакции и варианты

Разговор Олега и Казимира

Олег. Кроме случаев уродства, рука имеет пять пальцев. Не следует ли отсюда, что и самовитое слово должно иметь пять лучей своего звукового строения, <как> гривы коня Пржевальского?

Казимир. Возьми и посмотри.

Олег. Вот «Пощечина общественному вкусу» (стр. 8):

Крылышкуя золотописьмом тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
Пинь-пинь тарарахнул зинзивер –
О лебедиво –
О озари!

Устанавливаю, что в них от точки до точки 5 к, 5 р, 5 л, 5 у. Это закон свободно текущей самовитой речи. «Шопот, ропот, неги стон» (стр. 52) построено на 5 о; «Мы, не умирающие, смотрим на вас, умирающих» построено на 5 м (стр. 31). Есть много других примеров. Итак, самовитое слово имеет пяти-лучевое строение и звук располагается между точками на остове мысли пятью осями, точно рука и некоторые морские звезды.

Казимир. Вообще слово – лицо с низко надвинутой шляпой. Мыслимое в нем предшествует словесному, слышимому. Отсюда «Беотия», «Италия», «Таврида», «Волынь» – тени, брошенные «землей волов» на звук.

Олег. Важно отметить, что судьба звуков на протяжении слова не одинакова и что начальный звук имеет особую природу, отличную от природы своих спутников. Примеры упорства этого звука при перемене остальных: Англия и Альбион, Иберия и Испания. Ш и Г упорно стоят в начале имен многих немецких мылителей: Шиллер, Шопенгауер, Шлегель, Гете, Гейне, Гейзе, Гегель, Гауптман.

В России начинается с Б мятеж ради мятежа. Иногда правящий род и страна начинаются с общего начального звука (Германия: Гогенцоллерны, Габсбурги; Русь: Рюриковичи, <Романовы>). Двойственность, раздел древнего мира на Г и Р (Греция и Рим), в новом веке имеет русских и германцев (немцев). Здесь Г и Р древнее, чем страны. Это не есть игра случая. «Рок» имеет двойное значение судьбы и языка. Первый звук, в отличие от других, есть проволока, русло токов судьбы.

Казимир. И имеет трубчатое строение, и им слух пользуется, чтобы услышать будущее в неясных говорах.

Олег. Да, он есть как бы позвоночный столб слова. Рассудочный свод языка древнее словесного и не изменяется, когда изменяется язык, повторяясь в позднейших оборотах. Так, «теплый» и сейчас имеет бранный смысл («теплые люди»), а «свет, светик» – ласковый, приветливый («светик ясный»). Между тем это старинное противопоставление грешного начала (от слова гореть) и святого (от свет, светить). Древнему разуму просвечивались сквозь нравственные порядки вещественные силы.

Казимир. Как прекрасен был Винтанюк в его отзыве о завоевателе: «человек здоровый, лицо сухое, а пузо не малое».

Олег. О, он неувядающий учитель слога, образчик красноречия, столетний судья. Это приговор ста лет. Романченко – учитель замысла. Я вижу бурное черное море, гребень молний и одинокого пловца. Смотри, как Р, точно край облака, освещенный судьбой, сопутствует одной паре народов, от колыбели до современности, а Г – другой. Итак, природа первого звука иная, чем остальных. А упорно стоит в начале названий материков – Азия, Африка, Америка, Австралия, хотя названия относятся к разным языкам. Может быть, помимо современности, в этих словах воскресает слог А праязыка, означавший сушу.

<1913>

Спор о первенстве

Как восстановить право на первенство в одном сложном ученом споре? В особенности, если черноглазый рокочущий истец плохо знаком с законами, а сомнительный ответчик давно под землей?

Северным странам, где солнце никогда не бывает буднем, известен соловей (красношейка). В границах правильного круга у него на груди красное пятно свежей крови. Красное пламя величиной с видимые размеры солнца. На сером скромном оперении северной птицы оно удлиняет вечер, вспорхнув среди кустарников после заката, и солнце на птице зверю заменяет закатившееся, звездное. Птица кажется черноглазым капищем с клювом, чирикая, поворачивающим свою грудь к людям. Небольшое небо, иногда с козявкой во рту.

Тело исчезает в сумраке. Видно только лже-солнце (ясный, как жар, малиновый кружок). Сумрак. Ивы. Значит ли это высокомерное пламя своего рода проповедь «будем как солнце»? Или это было бы глупо для северной службы солнцу – порхающего капища с песнью, черным клювом, ногами, живым желудком и крылатого?

Скорее здесь можно прочесть указанье на свою родословную, мысль «я – солнечного происхождения», обращенную к ивам и подруге, вероятно, другого предка. Но грекам было знакомо близкое учение. Именно Аполлон (юноша-солнце) соединил в своей природе: 1) солнце, 2) земные лучи мужества. Может быть, и те и другие (греки и соловьи) были независимы друг от друга в своих исканиях, но право первенства все же за соловьем – живым северным храмом солнцу, то есть соотечественником.

Солнце одно, и <оно> вблизи земли. Звезд много, и они вдали. Но само солнце – только одна из звезд.

Дело ума родственно с делом сердца; и страсти и мысли – одной породы, и разнятся лишь числами. Именно ум ведает многими, но дальними, а сердце – чем-то одним и близким.

Ум относится к отдаленному множеству, сердце – к одному, стоящему рядом. S = k/n·t, где S – ум или сердце, n – число, t – расстояние.

Отыскивая земное в <звездном>, можно сказать: ум от звезд, сердце от солнца.

Но Ислам возник в двойном поясе, вблизи от солнца как вера Солнца. Месть и страсть.

Вера ума не должна ли родиться вдали от солнца, у льдов севера?

Табити и холодный рассудок. Скифы. Ось. О звуке написано море книг по имени Скучное. Среди них – одинокий остров – мнение маньчжурских татар: 29–30 звуков азбуки суть 30 дней месяца и что звук азбуки есть скрип Месяца, слышимый земным слухом. Маньчжурские татары и Пифагор подают друг другу руки. Сквозь прозрачную азбуку виден месяц.

Если взять число лет, равное числу дней в месяце, то мы будем иметь правящие людом могучие времена 27, 28 и 29 лет, каждое с особой судьбой и особым жезлом.

28 лет управляет сменой поколений. Смена волн поколений.

Несколько примеров: Пушкин родился через 28·2 после Державина, Чебышев через 28 после Лобачевского, Герцен через 28·6 после Мазепы.

Петр Великий через 28 после Мазепы, оба встретились при Полтаве. Эльбрусы своих поколений Карамзин и Чаадаев тоже через 28. Волынский через 28·2 после Никона. Пугачев через 28·7 после Иоанна Грозного. Через 28·2 Карамзин и Забелин. Карамзин и Катков 28·2. Пугачев и Белинский 28·3. Никон и Кутузов 28·3 (и Крижанич 28·4).

Ряд<ы>

1765 Карамзин

1644 Мазепа

1821 Катков

1793 Чаадаев

1633 Голицын

1799 Пушкин

/

Чаадаев 1793

Петр Великий 1672

Витте 1849

Катков 1821

Волынский 1661

Победоносцев 1827

показывают, что через 28 лет поколения вступают в борьбу с задачами поколения на 28 лет более раннего (Мазепа и Петр).

До некоторой степени можно говорить, что если когда-то родился человек с «звездой жизни» А, то путь в = −А изберет поколение, пришедшее через 28 лет.

Так сменяются «жизненные звезды», подразумевая под ними только известный способ говорить.

У поколения Карамзина с греко-римским совпадало все лучшее под солнцем, и Карамзин тяжелой полкой своих книг нарядил предков в римские доблести, чтобы все лучшее совпадало с именем русского.

Поколение Чаадаева разделось от одежд портно<го> Карамзин<а>. Пушкин видел «Оправдание Сумасшедшего» и «Государство Российское»; католичество у Карамзина и у Чаадаева относятся друг к другу, как черный и белый цвет. А Катков через Чаадаева может подать руку Карамзину. Также последователи Каткова с наибольшим осуждением и духом борьбы относились к государственной деятельности одного современника. Пространство более вещественно, чем числа.

Лобачевский захотел построить другой, несуществующий, вещественный мир, а Чебышев дал большую стройность не вещественному, но существующему уже миру чисел.

Через Польшу Украйна была доступна лучам Запада, что давало ей особую от Московского государства природу и вызвало Мазепу. Петр Великий «окном в Европу» (Пушкин) для великороссов устранил раскол и как сама победа встретился с Мазепой при Полтаве. Но уравнение нравов, выводимых из изучения преданий старины глубокой (Пушкина, Чебышева, Чаадаева), позволяет судить о будущих поколениях.

Лобачевский и Чаадаев родились в один год, и оба хотели (по-разному) построить не этот, другой мир.

В ряду Карамзин, Чаадаев, Катков четные (от Карамзина) были западниками, нечетные – <славянофилами>.

Для Пушкина замечательно, что вместе с ним родились Верстовский (живая «Аскольдова могила») и Львов: здесь лучи времени (луч предка), разлагаясь, насыщают разные дарования.

Исчисление по 27 лет дает следующий ряд: 1718 Сумароков, 1745 Кулибин, 1772 Сперанский, 1799 Пушкин, 1826 Салтыков, 1853 Владимир Соловьев и Короленко. Он замечателен проходящей через него одной общей мыслью. Каждое поколение как бы держит в руках игрушку, в которой разочаровывается следующее, и ищет новой: слово, мосты, законы, изнеженность, проклятие жизни, робкое оправдание жизни.

<1913–1914>

Назад к карточке книги "Том 6/1. Статьи. Ученые труды. Воззвания"