Текст книги "Военные приключения. Выпуск 1"

Автор книги: Василий Веденеев

Соавторы: Станислав Гагарин,Андрей Серба,Владимир Зарубин,Карем Раш,Валерий Латынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Бог мой, какая глупость! Радоваться, сумев подсунуть англичанам ложные планы подготовки высадки на Острова! Ясно, что не Британия будет основным противником в новой войне, а русские. Важно не дать им успеть договориться. Ничего, с в о ю  часть работы он продолжит и постарается закончить. И если она будет закончена успешно, Этнер не преминет нащипать себе лавров из венка победителя.

Срочно вызванный Байер прибыл через сорок минут. Невыспавшийся, помятый, он уставился на Бергера выпученными глазами, ожидая объяснений.

– Вот адрес… – положил перед ним записку обер-фюрер. – Этого человека надо тихо и незаметно взять. И пусть ваши парни вытрясут из него все! И даже больше. К утру иметь протоколы допросов. Когда прибудет комиссия абвера?

– Завтра, – начальник гестапо взглянул на часы и поправился: – Уже сегодня. Они сами хотят решить свои проблемы.

– Отлично! – прищелкнул сухими пальцами Бергер. – Пусть часть работы сделает сам абвер. Надо только навести их на нужные мысли и тщательно проследить, чтобы ни одна крыса не успела сбежать из замка.

…Комиссия из Берлина прибыла на двух автомобилях; молчаливые офицеры прошли в кабинет Ругге и заперлись с ним.

Дымша потел от страха и прикладывался к заветной фляжке; Марчевский, все так же охраняемый человеком в штатском, сидящим на стуле под дверью его комнаты, читал, лежа на кровати. Время от времени он ловил себя на том, что не понимает смысла строк, по которым пробегали его глаза. Выхин неприкаянно болтался из угла в угол узкой, как пенал, комнаты; Тараканов, пристроившись у окна, смотрел на зеленые кроны деревьев парка. У всех отобрали оружие, ключи и печати от сейфов, личные номерные знаки.

Ближе к обеду в комнату Тараканова без стука вошел Шмидт. Прислонившись плечом к косяку, обвел бледно-голубыми глазами скудную обстановку жилья Владимира Ивановича и без лишних слов приказал:

– Пошли!

Тараканов послушно вышел следом за ним в коридор, опустился на первый этаж. Он ожидал, что пригласит в кабинет начальника, но гауптман подтолкнул его к лестнице, ведущей в подвал.

Со скрипом открылась тяжелая дверь, около которой стоял вооруженный охранник. Они вошли в подвальное помещение, гулкое, освещенное сильной лампой, стоявшей на небольшом столе, за которым расположились Ругге и два приехавших из Берлина офицера. За их спинами в отдалении развалился на стуле человек в белом халате с докторским саквояжем на коленях. Из-под халата виднелся воротник немецкого мундира. Это Владимиру Ивановичу очень не понравилось. Шмидт указал на табурет, доставленный шагах в пяти перед столом.

– Сядьте!

Тараканов уселся. Сильный свет лампы неприятно резал глаза. Он невольно прищурился. Подполковник и приехавшие из Берлина внимательно следили за каждым его движением.

– Скажите, Тараканов, вы здоровы? – небрежно поинтересовался один из приехавших. Знаков различия на его погонах Владимир Иванович рассмотреть не успел – мешал бьющий в лицо свет.

– Да. Вполне здоров. В роду не было ни сумасшедших, ни алкоголиков.

– Прекрасно. Вы трезвы?

– Да, господин офицер. Абсолютно трезв.

Краем глаза Тараканов заметил: Шмидт взял в руки гуменшляу – резиновую палку, излюбленное орудие эсэсовцев для расправ с заключенными. Поигрывая ею, он начал прохаживаться позади сидевших за столом, словно ожидая сигнала броситься на допрашиваемого.

– Вам надлежит полно и правдиво ответить на заданные вопросы. Если ответы нас не удовлетворят, то согласно приказу начальника полиции безопасности и СД от 01.07.1937 года вас подвергнут усиленному допросу. Доводить до таких крайних мер не советую. Готовы отвечать?

Глухо зарычала овчарка Ругге, видимо поудобнее устраиваясь у его ног. Слепящий свет бил по глазам, из ума не выходила резиновая палка в руках рослого Шмидта. Западня!

– Да, я готов, господин офицер. – Тараканов старался изо всех сил, чтобы голос не дрогнул.

– У вас есть связь с советской разведкой?

– Нет.

– С английской? Интеллидженс сервис?

– Нет.

– С французской, Сюртэ женераль?

– Нет.

– Лжете, Тараканов! – голос немца был бесстрастно спокойным, ровным, и от этого становилось еще более жутко. – Мы установили, кто вы такой. Больше нет смысла прятаться за чужим прошлым. Вы – Сомов! Несколько человек, в том числе во Франции, опознали вас по фотографиям и дали показания.

Шмидт, неслышно ступая, вышел из-за спин сидевших за столом и, помахивая дубинкой, направился к Тараканову. Неожиданно из глаз Владимира Ивановича выкатились две крупных слезы, подбородок задрожал, губы скривились, он мешком сполз со стула, бухнувшись на колени перед столом.

– Простите за ради Христа! Простите… – размазывая по лицу сопли и слезы, запричитал он. – Не сам, видит бог, не сам придумал! Не виноват я, правда!

Подскочивший Шмидт схватил его за ворот пиджака и, рывком подняв, усадил на стул. Встряхнул, приводя в чувство.

– Дайте воды, – приказал второй из инспекторов.

Стуча зубами о край стакана, Тараканов, давясь и икая, сделал несколько судорожных глотков.

– Ну! – отобрав стакан, ткнул его концов палки в спину Шмидт.

– В тридцать восьмом… – всхлипывая, сказал Владимир Иванович. – Партизаны тогда были… Приказали сменить фамилию… Дефензива новые документы дала… Как бог спят! – он истово перекрестился.

– Почему меняли фамилию? – так же бесстрастно продолжил допрос немец.

– Как же, красные убить хотели… – вытер нос тыльной стороной ладони немного успокоившийся Тараканов. – Я отказывался, говорил: нельзя мне, русскому дворянину…

– Вы дворянин? – прервал его второй инспектор.

– Да… При Дмитрии Донском был такой князь, победивший татар на Куликовом поле, из орды выехал на Москву Осман-Челеби-мурза. От него пошли Ртищевы, а от них Арсеньевы, Павловы, Кремницкие, Ждановы, Яковцевы и Сомовы…

– Не нужно родословной! Почему не указали о смене фамилии?

– Боялся… – некрасиво скривив лицо, снова всхлипнул Владимир Иванович. – Честное слово, боялся!

– Чего боялись? Или кого?

– Красных. Вдруг узнают? Они меня к смерти приговорили…

Тараканов хотел привстать, но свалился на пол от сильного удара резиновой дубинки. Нагнувшись, Шмидт прихватил его за пиджак, намереваясь приподнять, чтобы ударить еще сильнее обвисшее тело, но Ругге знаком остановил его.

В подвал вошел один из офицеров, приехавших с инспекторами. Даже не посмотрев в сторону валявшегося на полу Тараканова, он подошел к столу и что-то тихо прошептал на ухо главе инспекции. Тот встал, одернул мундир.

– Господа, прибыл начальник СС и полиции. Просит нас уделить ему несколько минут. Прошу прерваться. Этого, – он кивнул на Владимира Ивановича, – пока оставить здесь под охраной.

Шмидт помог Тараканову встать, грубо повернул лицом к стене. Ругге, проходя мимо, неожиданно спустил со сворки собаку и, указав на Владимира Ивановича, приказал:

– Охранять!

Пес, вздыбив на загривке шерсть, подскочил и, злобно ощерясь, уселся около стоящего у стены человека.

– Можем быть спокойны, господа, он теперь никуда не денется, – усмехнулся подполковник, предупредительно пропуская вперед гостей из Берлина.

Владимир Иванович почему-то вдруг вспомнил, как ему рассказывали о бытовавшей в немецких лагерях забаве охранников – хетцягде, когда насмерть травили собаками беззащитных людей, загнав их в котлованы или ямы с гладкими стенками.

…– Вообще-то я не сторонник применения усиленного допроса, – поддерживая под локоть главу берлинской инспекции, пояснил Генрих Ругге, поднимаясь по лестнице. – Хотя небольшое кровопускание никогда не вредит. Человек, который видит собственную кровь, сильно пугается. Его естество вопит, боясь смерти, воля слабеет… Поэтому не сильно, не до смерти, не калеча, а только до первой крови. По крайней мере, в начале допроса. Иногда дает поразительный результат.

– Вы неисправимый гуманист! – улыбнулся инспектор.

…Вилли Байер ждал их в кабинете начальника абверкоманды. Подполковник сумел оценить такт гостя, не усевшегося в кресло хозяина, – среди «черных» СС вежливые и тактичные люди встречались крайне редко. Поэтому он с неподдельным радушием предложил начальнику СС и полиции коньяк и сигары. Байер отказался.

– У меня не очень хорошие вести… – просто начал он после взаимных приветствий.

Ругге, ожидавший трескучих фраз о фюрере, долге перед партией и фатерландом в борьбе с врагами, даже несколько растерялся. Что же надо здесь этому соглядатаю?

– Наш долг – выявлять врагов рейха и оказывать посильную помощь победоносной армии фюрера, – все-таки не удержался от напыщенной тирады Байер. – Поэтому, получив по линии нашей службы некоторые данные, касающиеся ваших людей, подполковник, – он любезно улыбнулся Ругге, которому эта улыбка скорее напомнила оскал бульдога, – я счел своим долгом поставить вас об этом в известность. Тем более что здесь присутствует представители вашего командования.

«Выбрал время, подлец! – мелькнуло у Ругге. – Подложил дерьмо в карман, а выдает это за помощь, скотина!»

Он терялся в догадках – неужели Байер отдает ему человека, которого выпасала его наружка? Зачем ему это надо? Вырвать у эсэсманов добычу еще никому не удавалось, а тут они отдают ее сами? Ловкий ход? Но какова цель широкого жеста Байера? Только ли подложить свинью ему, Ругге, в присутствии комиссии из Берлина или это следствие докладной адмиралу Канарису. Эсэсманы выходят из игры?

По знаку Байера его адъютант подал пухлую темную папку. Не спеша раскрыв ее, начальник СС и полиции вынул несколько фотографий и листы протоколов допроса.

– К сожалению, мои парни несколько перестарались – допрашиваемый не выдержал… – углы губ гестаповца опустились, придав лицу скорбное выражение. – Но это не влияет на суть дела. Ознакомьтесь, господа. Я имею указание проинформировать вас и передать материалы в руки абвера.

Ругге прямо-таки впился глазами в строчки протокола допроса. Он был потрясен – кто мог подумать о таком?! Черт знает что! Быстро придвинул к себе небрежно брошенные Байером на стол фотографии. Сердце его замерло.

«Нет, эсэсманы из игры не выходят, – понял абверовец, – Они будут тщательно следить, как мы пережуем то, что они нам дали. И упаси нас господь выстрелить вхолостую…»

– Извините, у меня много дол, – поднялся Байер, надевая черную фуражку с серебряным черепом на околышке. – Советую внимательно смотреть за своим сейфом, господин Ругге. Ключ уже сделан, он у преступника. Хайль Гитлер!

Абверовцы, вскинув руки, молча ответили на приветствие и еще несколько секунд стояли после того, как за начальником СС и полиции закрылась тяжелая, высокая дверь кабинета.

Поза была жутко неудобной – легко ли стоять на носках широко расставленных ног, упираясь в кирпич стены только кончиками пальцев крестом раскинутых рук. Скоро начали затекать ноги, заломило в пояснице, хотелось плюнуть на все и тихо опуститься на серый бетонный пол. Но перед глазами, устало прикрытыми воспаленными веками, вставало видение злобно оскаленных, блестящих от слюны клыков овчарки.

Он умел расправляться с собаками – порвет, конечно, руку, но и ей не поздоровится: короткий взвизг – и сломан хребет. Но потом Ругге сломает хребет ему. Зачем это нужно? Нет уж, лучше потерпеть. Сколько? Это известно только господам из абвера, но только не бедному Тараканову-Сомову, враскорячку стоявшему у стены подвала.

Может быть, он зря стоит здесь, как послушный телок, приготовленный на заклание, ожидая палача. Шмидт – мужик здоровый, Владимир Иванович на занятиях убедился в тяжести его кулака и силе натренированных мышц – насмерть может забить. Как им объяснить всю силу страха, которую испытывает затравленный человек, не имеющий больше родины и вынужденный продавать себя чужим спецслужбам? И поймут ли его они – уже подмявшие под себя половину Европы, чувствующие себя везде хозяевами? Нет, могут не понять и не поверить.

Так что же, пока не поздно, прыгнуть на собаку, потом к двери, попытаться расправиться с охранником, взять его оружие и… подороже продать жизнь? Куда побежишь из замка с глухим двором, по углам которого стоят вышки с охраной, вооруженной пулеметами? Ну, вырвешься – один шанс на тысячу, – а потом? Кинуться к любовнице Марчевского и попросить спрятать, или в костел святого Рафаила, или к Ксении и ее дяде? Нужен он им всем…

Словно ставя точку под невеселыми мыслями, гулко стукнула дверь подвала. Голос Ругге отозвал собаку.

– Можете повернуться.

С трудом опустил затекшие руки и, боясь шевелить болевшим от удара плечом, Тараканов обернулся. Сзади стояли Ругге и Шмидт. Инспекторов из Берлина не было.

– Мы проверили ваши слова… – подполковник показал в улыбке золотые коронки. – Это правда, Тараканов. Если не возражаете, мы будем продолжать называть вас по этой фамилии.

– Не возражаю… – Владимир Иванович устало опустился на пол.

– Пойдемте… – гауптман Шмидт помог ему подняться. – Отведу к врачу.

– Спасибо.

– Не обижайтесь, Тараканов, – вслед ему проговорил начальник абверкоманды. – Война! Вечером Шмидт поедет в город. Можете тоже встряхнуться…

…Желание встряхнуться высказали также Дымша и Выхин. Тараканов чувствовал, что им не терпится расспросить его о «беседе» в подвале, как с ним говорили, о чем? Счастье этих дурачков, что сегодня до них не дошла очередь: у Ругге или, скорее всего, у инспекторов из Берлина изменились планы.

«Ничего, голубчики, – глядя на них, утешил себя Владимир Иванович. – Еще попотеете под палочкой Шмидта и постоите под охраной собачки Ругге. Наверняка у каждого из вас есть темные пятнышки в биографии, о которых вы предпочли не сообщать новым хозяевам. Не я один такой счастливый, вас тоже помотало по белому свету, а господа немцы горазды жилы тянуть и выкапывать забытые подробности давних событий».

Гауптман Шмидт был, как всегда, ровен в обращении, словно несколько часов назад не собирался сделать из Тараканова отбивную. Усадив компанию в машину, он довез их почти до центра города, высадив недалеко от вокзальной площади.

– Ну что, двинем в кабак? – глядя вслед отъехавшему автомобилю, предложил Тараканов. – Я сегодня вроде именинника…

– По этому поводу стоит упиться, как сапожники, – засмеялся Выхин.

– Сначала поставим свечку пресвятой деве, – серьезно заметил Дымша. – Сегодня мы были избавлены от тяжкого испытания.

– Откуда вдруг такая набожность? – удивился Вадим. – Раньше, помнится, пресвятой деве вы предпочитали отнюдь не святых?

– Не богохульствуйте, – насупился паи Алоиз. – Если хотите, пошли в костел вместе или скажите, где будете, я поставлю свечку и приду.

– Не рассчитываю на заступничество святых, – ухмыльнулся Вадим.

– У него уже есть один… – подмигнув, сообщил Тараканов. – Самый главный командир над всеми покойниками.

– Езус Мария! Ничего святого! – патетически воскликнул Дымша. – Ждите меня в гражданском кафе…

«Сопляки, – думал он, шагая к ближайшему костелу, – придет время, попомните мои слова: будете рады кому угодно свечки ставить…»

…Штубе, сидевший в темном адлере рядом с молодым водителем в штатском, повернулся к человеку, курившему на заднем сиденье.

– Тех двоих оставьте первой группе, а за поляком поставьте наблюдение поплотнее, чтобы не вырвался. Докладывать каждые полчаса.

Мужчина кивнул и, потушив недокуренную сигарету, вышел из автомобиля…

…Костел был почти пуст – только на передних скамьях, ближе к алтарю, сидело несколько старух. Что-то тихо говорил ксендз, потом заиграл орган. Величественная и скорбная мелодия поплыла под высокими сводами, заставив набожных старух часто креститься.

Дымша пробрался к свободной скамье, сел посередине, положил руки на колени. Как же он устал, кто бы только знал, как он устал. И еще сегодня такое нервное напряжение. Обошлось? Кто знает, что на уме у Ругге и приехавших из Берлина? Хочется рассчитывать на лучшее, но готовиться всегда следует к худшему – золотое правило.

Сидеть бы и сидеть здесь, в костеле, слушать орган и никуда не спешить, оставив навсегда проклятые игры разведок, уносящие столько нервов и прибавляющие седых волос. «Но и денег в банке», – добавил внутренний голос.

«Деньги, – мысленно фыркнул Дымша. – А вот кто мне прибавит жизни? За деньги даже лишней секунды бытия не купишь. Да и у кого купить – у людей? Они, пожалуй, деньги возьмут, чтобы поскорее отправить тебя к святым, а святым деньги не нужны. Потому они и святые…»

Рядом с ним на скамью опустилась неопрятная старуха в грязной вязаной шапке. Пан Алоиз неприязненно покосился на нее – не могла сесть в другом месте, не видит – человек с богом разговаривает? Хотя зачем роптать – костел для всех. И богатые и бедные, и красивые и уроды, и молодые и старые – все несут мольбы и заботы к пану Езусу. Все… Даже предатели.

Старуха, сидевшая рядом, чуть слышно прошептала:

– Пан должен срочно пойти в казино…

Дымшу словно током ударило. И здесь ему нет покоя. Откуда старая ведьма знает о его самых тайных делах? Он открыл было рот, чтобы спросить об этом, но старуха медленно поднялась и почти беззвучно прошепелявила:

– Срочно, пан… – зашаркала к выходу.

Посидев немного для приличия, Алоиз поднялся, благочестиво осенил себя крестным знамением и вышел из храма. На двух богомолок средних лет, одна из которых отправилась следом за старухой, он, занятый мыслями, не обратил внимания – мало ли женщин ходит в это тяжелое время по костелам?

…Сегодня Дымше было не до конспиративных игр с пожилым мэтром. Едва кивнув, он прямо спросил:

– Где?

– О чем вы, пан? – сделал недоуменное лицо мэтр.

– Перестаньте… – скривился Дымша. – Прекрасно знаете о чем я. Или опять будем считать, сколько жетонов дают сегодня за десятку?

– Идите наверх, в девятом номере, – отвернулся старик.

Лестница на второй этаж показалась Дымше дорогой на голгофу или ступенями на эшафот. Проклятие, сколько ему еще мучиться? Он нащупал вшитые в подкладку пиджака узкие ножны с кинжалом – приколоть проклятую бабу в номере и нырнуть в тину? Но кто будет потом иметь с ним дело? А у него и так не очень хорошая репутация.

Ожидавшая его женщина, как всегда, куталась в платок. Посмотрев в лицо Алоиза, она прямо спросила:

– Боитесь?

– Чего? – вскинулся было Дымша, но сник под ироническим взглядом. Она медленно выпростала руку из-под платка и положила перед ним ключ от сейфа.

– Берите. И запомните: нужна  в с я  картотека, включая данные на каждого агента, связного, содержателя явки, адреса мест, где расположены тайники и запасные убежища; пароли, длины волн раций и их позывные, квартиры радистов и их прикрытие. В этом ваше спасение, пан Алоиз. Чем скорее все кончится, тем лучше для вас.

– Когда вы хотите это иметь? – рука Дымши потянулась к ключу: взять его, пообещать все сделать и исчезнуть. Пусть его потом ищут и немцы, и эти господа, получающие приказы из Лондона.

– Завтра!

– Безумие! – Алоиз резко отодвинул ключ. – Знаете о комиссии из Берлина? В замке сейчас все следят за всеми. А днем приезжал Байер.

– Вот и хорошо… – усмехнулась женщина. – Все заняты, и вам будет легче работать. Берите ключ! И сделайте это сегодня же ночью!

Дымша взял ключ и положил его в карман. Черт побери, если им так хочется, он исчезнет сегодня же. Ночью.

– Не вздумайте скрыться, – словно подслушав его мысли, сказала женщина. – Или донести. Мы сделаем так, что они повесят вас первым. Разумеется, после пыток. Ваш единственный шанс остаться в живых – сделать все как надо. Не забудьте о Марчевском – он ключ к картотеке. Нашли к нему подходы?

Час от часу не легче – пиявка сведет его с ума, заставит наделать бог знает каких глупостей. Так и хочется навалиться на нее, засунуть в рот платок и задушить. Тихо и быстро. Дымша умел это делать.

– Полагаете, я могу свободно с ним общаться? – усаживаясь поудобнее, чтобы ударить ее ребром ладони в переносицу, а потом ухватить за горло, спокойно спросил он. Зачем настораживать человека? Совсем ни к чему – пусть живет последние мгновения в безмятежной уверенности в длительности собственного бытия.

Но тут руки женщины, спрятанные под платком, пришли в движение, и Дымша услышал характерный негромкий щелчок – сняли с предохранителя пистолет.

Вот оно что – проклятая баба потому постоянно кутается в платок, что прячет под ним оружие. В такой ситуации вполне можно схлопотать пулю. Нет уж, лучше просто исчезнуть.

– Мы далеки от иллюзий, – ответила женщина. – Но без Марчевского будет трудно работать с картотекой.

– На Островах прекрасные дешифровщики. – Дымша отодвинулся от нее, его планы снова изменились, уже который раз за сегодняшний день.

– Хорошо… – устало сказала она. – Я вижу, вы не можете сделать так, чтобы Марчевский пошел на связь с нами. Тогда это сделают другие. Но картотека за вами. Пленку отдадите лично. После акции уходите, вас будут ждать на просеке. Знаете это место?

Дымша знал. Но также знал, что с пленкой, на которую переснята картотека, он желанный гость не только в лесу, а везде, где есть разведка. Не пойдет Дымша на просеку – есть еще некоторые старые контакты, можно ужом доползти до моря, а там и попробовать убраться в нейтральную Швецию. Правда, такой путь весьма непрост, даже очень непрост и опасен, но уж лучше опасности, ведущие к богатству и счастью, чем такие беседы и понукания самому лезть в петлю. Где гарантии, что его потом не заставят снова выполнять какое-нибудь задание? Нет гарантий! Теперь Дымша не повторит ошибки молодости, не дождутся. Рисковать, так для себя. Или все-таки лучше исчезнуть?

– Идите… – вяло махнула рукой женщина. – Вас проводят до замка, чтобы вы не сделали ненужной глупости или не попробовали скрыться…

Алоиз как потерянный вышел из номера, спустился вниз и, даже не взглянув в сторону старого мэтра, выскочил на улицу. Злоба душила его. Ведьма! Давно надо было прибить ее! К черту компанию Выхина и Тараканова, к черту сегодняшнюю выпивку и раскрашенных, как пасхальные яйца, податливых девок. Всем нужна картотека, а больше всех – ему самому. Вот тогда он продиктует условия – кто может запретить спрятать пленку? И только находясь в безопасном месте, Дымша скажет, где она. А как доставать – ваше дело, господа!

…– Пан Алоиз не придет, поверьте, – разливая в тонкие стеклянные рюмки водку, подкрашенную «для благообразия» клюквенным соком, утвердительно сказал Выхин. – Зачем ему наше общество? Мы ему нужны там, – он махнул рукой куда-то за спину, имея в виду замок Пилецкого, – где приходится вместе делать грязное дело. А тут… Тут он дома, в отличие от нас.

– Не помню случая, чтобы Дымша отказался от даровой выпивки, – засмеялся Владимир Иванович. – Никак на него не похоже. Ну, да и бог с ним. Давайте сами выпьем. Хочется, знаете ли, расслабиться.

– Жутко было? – поддев вилкой кусок рыбы, полюбопытствовал Выхин.

– Не то слово… Но, как правильно отметил господин Ругге, – война! Давно ли по радио передавали по всей Польше – сигнал точного времени, хейнал, исполняемый трубачом с башни Мариацкого костела в Кракове? А теперь? В Варшаве, на аллее Шуха, в здании бывшего министерства вероисповедания и общественного просвещения, разместились СД и окружная полиция, скоро вермахт войдет в Париж… Кажется, Готфрид Лейбниц писал, что вечный мир возможен только на кладбище? А Гоголь сказал: «Война вечна и нравственна, она – торжество того, кто лучше»! Какие умы, не нам чета… Вершится таинство истории народов, а я буду обижаться на справедливые проверки начальства.

– Все-таки справедливые? – подливая Тараканову водки, уточнил Выхин.

– Время недоверия… – Владимир Иванович лихо опрокинул в рот рюмку и снова налил себе. – Пейте, Выхин, вино развязывает языки.

– И затягивает петли на шее… – добавил Вадим. – После обработки высокой комиссией из Берлина вы неплохо выглядите.

– А почему я должен плохо выглядеть? – ухмыльнулся Тараканов. – Давайте-ка начистоту, Выхин. А то вы все крутите, вертите, ходите вокруг да около… Чего вы хотите? Здесь мы одни, разговор с глазу на глаз, никто не подслушивает. Выкладывайте, что у вас ко мне?

– Хотите потом отпереться от всего?

– Вы тоже это можете сделать! – парировал Владимир Иванович.

– Хорошо… Откажемся от взаимной настороженности, – аккуратно подбирая нейтральные слова, начал Вадим, – попробуем немного довериться друг другу. Видно, не зря между нами возникла некоторая симпатия? Иначе не выжить в нашем гадюшнике…

– Опять крутите… – погрозил ему пальцем Тараканов.

– Какой храм в Древнем Риме никогда не закрывался во время любых войн? – неожиданно спросил Выхин.

– Учили в кадетском корпусе… – наморщил лоб прихмелевший Тараканов. – Правда, я тогда больше интересовался скабрезными стишками и всякими песенками. Помню одну, про фуражку…

– Я вам о храме, – вернул его к теме разговора Вадим.

– Ах да, о храме… По-моему, храм Януса?

– Браво! А почему? Да потому, что Янус двулик! Не понимаете?

– Господи, и вы туда же! – засмеялся Владимир Иванович. – Знаете, в чем ваша беда? Скажу: повторяете ошибки начальства, Выхин! Занимаетесь раздуванием глупых подозрений. А все они – мыльный пузырь. Ткнешь пальцем – и нет его… Начальство тоже подозревало, но все разрешилось.

– Думаете, на этом закончится? – снисходительно усмехаясь, посмотрел на него Выхин.

– Я верю в здравый смысл!

– Верьте… – пожал плечами Вадим. – Никто не запрещает. Но как быть с законом о наследовании, изданном немцами? По нему землю наследует только старший сын в семье, а остальные получат наделы на Востоке. Читали «Майн кампф»? Фюрер пишет: «Когда мы говорим о новых землях в Европе, то можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства. Сама судьба указывает нам этот путь».

– Причем здесь «Майн кампф» и закон о наследии? – непонимающе вылупил глаза Тараканов.

Действительно не понимает или прикидывается? Это весьма занимало Выхина. Тапер на маленькой сцене заиграл «Ночь была такой длинной…», и, чтобы лучше слышать друг друга, Вадиму пришлось почти лечь грудью на стол.

– Россия наша родина, значительно сказал он. – Немцы могут двинуть туда. Какого вы мнения о советских разведчиках, пограничниках, НКВД?

– Не сталкивался. – Тараканов снова выпил. – Пограничников иногда вижу в бинокль, но от личной встречи предпочитаю уклониться… – Он пьяно захохотал.

– В марте русские прорвали линию Маннергейма, – заметил Выхин.

– Черт с ними, с финнами. Их раньше в Питере даже в дворники не брали… – Тараканов опять налил себе водки. – Дались они вам. Тоже мне, к у л ь т у р н а я  нация.

– Здесь действует Запад, и очень активно, – глядя ему прямо в глаза, сказал Вадим. Не без удовольствия отметил, как дрогнули зрачки Владимира Ивановича.

– Ну… если Запад… – протянул тот. – Мне они представляются не столь фанатичными, как наши советские соплеменники.

– Давайте абстрагируемся, попытаемся представить, что здесь, среди разношерстной братии, собравшейся в замке, действует некий разведчик. И предположим, это вы!

Тараканов, смеясь, замахал руками.

– А почему не вы?

– Объясню. Я наблюдал за вами – имеете быстрые рефлексы, чувства подчинены разуму, сильная логика…

– Не льстите. Лучше выпьем. Все ваши построения зиждятся на песке.

– Вот видите… – тонко улыбнулся Выхин. – Опять вы, как травленый волк, подныриваете под флажки. Но вдруг отталкиваете союзника? Вспомните нашу странную встречу на вокзале, столь неясные отношения между вами и Дымшей. Что-то в них есть такое, до чего я пока не докопался. Зачем вы ходили к Марчевскому ночью?

– Я? – неподдельно изумился Тараканов. – По-моему, как раз вы шлялись по коридорам. А насчет союзничества вы правы: мы действительно союзники по службе рейху, – он выпил и затянул: – «Фуражка, милая, не рвися, с тобою бурно пронеслися мои кадетские года…» Тапер! Играй «Фураньку», я плачу́!

Владимир Иванович вскочил и, пошатываясь, направился к эстраде. На него начали обращать внимание. Выхину едва удалось вернуть его обратно и усадить за стол.

– Как же вы надрызгались, голубчик… – и брезгливо поглядывая то на полупустой графин, то на осоловелого Тараканова, сказал Вадим.

– Пшел вон… – уставившись на него мутными глазами, неожиданно заявил бывший кадет.

– Ну и черт с тобой! – обозленный Выхин бросил на стол несколько мелких купюр и пошел из зала.

Выходя на улицу, он услышал, как в зале пьяно ревел Тараканов:

– Тапер! Я плачу́!..

– Экая все же скотина… – зло сплюнул Выхин и захлопнул за собой дверь.