Текст книги "Лоскутное одеяло"
Автор книги: Василий Катанян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
15 января. Был на съемке в Ленинграде и смотрел спектакль "Гамлет" в постановке Г.Козинцева. Понравилось очень, за исключением декораций Альтмана и Гертруды – Рашевской. Она стара и ходит все время, держась за стены, чтобы не упасть, что ли? Перевод Б.Пастернака делает трагедию предельно ясной, до единого слова. У Охлопкова все эффектнее, театральнее, у Козинцева – глубже, но рациональнее. Замечательные актеры Б.Фрейндлих, Мамаева и Толубеев. К сожалению, костюмы проще, чувствуется штапель.
Там же в Ленинграде был на выпускном вечере нашего, московского хореографического училища. Понравился Азарик Плисецкий в "Жизели" и "Ромео" музыкален, пластичен.
По приезде побежал на спектакль "Порги и Бесс" в исполнении американской негритянской труппы "Эвримен опера". Спектакль поразительный, сама опера, сюжет захватывают. Постановка великолепна – реализм с элементами натурализма, что "не есть плохо". На сцене никакой оперности, драматический спектакль, где поют, и пение органично сливается с драматической игрой. Актеры музыкальны, с небольшими, но приятными голосами, великолепно двигаются. Представление это ни на что не похоже. Поклоны тоже поставлены. Ходил дважды.
Ажиотаж огромный, но нравится не всем. Раневскую почему-то сильно разозлили "эти негры", и она в антракте ушла.
Появился безумный Параджанов с очаровательной молодой женой Светланой. Были у нас два раза, очень смешил. Он очень талантлив, но неприменимо. Купил мне прекрасные туфли: "В Киеве была декада уцененного австрийского промтовара!"
23 февраля. В начале февраля ездил в Киев и во Львов, снимал тухлый сюжет о пионерских сборах. Очень понравился Львов, а в Киеве опять надо было лазить по горам.
19 февраля была премьера "Лауренсии" с Майей и Чабукиани. Великолепно поставлено, но плохие костюмы – куда смотрел Рындин? Антре балерины: Майя появляется верхом на живом ослике, очень симпатично. И она и Чабукиани восхитительны. На следующий день праздновали премьеру в Серебряном бору и Чабукиани так развезло от усталости (он почти не пил), что его положили отдыхать в домике директора, а мы продолжали пировать. Он говорит со страшным акцентом. К вечеру все уехали, а он решил остаться в Серебряном бору: "Здесь тихо".
21 февраля праздновали мое рожденье. Были Элик с Зоей, Маринка Генералова, Майя с Лиепой, Успенские. Очень весело, все что-то представляли, у Майи появился легкий грузинский акцент – верно, от долгого общения с Вахтангом Михайловичем.
Элик начал снимать "Карнавальную ночь" и купил машину.
30 марта. Предложили делать полнометражный фильм о Кабарде. Сценарий написал Тиунов, местный национальный классик, который к кинематографу не имеет никакого отношения и последний раз видел в кино, наверно, "Доктора Мабузе..."*. Сценарий беспомощный, громоздкий, бессвязный и рыхлый. Я должен помочь ему доработать, но не в качестве соавтора, а в порядке помощи национальному дураку. Да я сам национал!
Ему понравился "Сахалин", и он просил сделать точно так же! Но я ему втолковываю, что делать кинопутешествие нельзя, уже появились две подражательные картины, и предложил другой прием. Написал план, не знаю, как он будет реагировать. Сегодня звонил, говорит: "Идем в "Арагви"".
Три дня назад шепотом передали всем режиссерам, чтобы в 4 часа пришли в партком. Мы пришли, расписались, расселись по стенкам. И нам зачитали Документ – доклад Хрущева на ХХ съезде. У меня (после него?) поднялась температура, и я третий день на бюллетене. Но, может быть, это и не после него, а просто грипп, что свирепствует в Москве?
"Жорж де Валера" Сартра в Театре Сатиры, пьеса недостаточно искусна, и спектакль тусклый.
"Осенний сад" Хелман во МХАТе, психологическая драма, играют хорошо Попова, тоненькая Степанова в нейлоновых брючках. Поставлено напряженно, повеяло старой режиссурой.
15 апреля. Поднялся из гриппа и снова свалился, хотя больше Хрущев не громил Сталина. Я думаю, что это от Тиунова, который был несколько раз, я ему все рассказывал, а он все, болванчик, записывал. Не знаю, насколько он все это сможет привести в божеский вид, но где находится "Арагви", он выучил точно.
23 апреля. Осложнение на сердце – миокарда предсердия. Л.Ю. прислала кардиолога, брата Мелик-Пашаева, очень на него похожего, и он поставил диагноз. Лежу, бросил курить и мучаюсь. Отложили поездку в Кабарду на май.
Прочитал в "Литературной Москве, 1956" смелое стихотворение Роберта Рождественского "Утро" и хорошие рассказы Антонова.
Ходили с Майей в цирк смотреть Кио, там костюмы Анель Судакевич, она и пригласила. Кио поразителен, но потом я узнал, что он работает с близнецами, и тогда стало неинтересно, хотя все равно удивляешься.
28 апреля. Тиунов принес сценарий, который можно принять, если не читать. Что редакция и сделала. План есть план, а творчество никому не нужно.
Слушал Андроникова – гениально. Вернисаж Сарьяна в Академии художеств. Могу смотреть его с утра до вечера. Особенно поразило меня небольшое полотно белое цветущее дерево. Стоял перед ним долго. Замечательны два портрета жены и "Моя семья".
Юбилей Ю.Файера в Большом. "Лебединое" танцевала Майя, "Дон Кихота" Лепешинская и "Спящую" Стручкова. Потом его под белы руки вывели Уланова и Лепешинская. Было чествование, сначала вся труппа вышла в полонезе, в первой паре – Майя с Лапаури. Все блистали нарядами, Майя в черном кружевном платье с дамасской серебряной шалью. Потом все сидели на сцене и славили Юрия Федоровича, было очень пышно.
Сегодня приехал в Москву Давид Бурлюк, ему 74 года. История его приезда такова: он написал Л.Брик, что хочет посетить СССР, но у него денег только на билет в одну сторону. Тогда по инициативе Лили Юрьевны Н.Асеев, С.Кирсанов и отец обратились в Союз писателей за разрешением пригласить Бурлюка за свой счет. Союз обратился в Мининдел, и те постановили, чтобы Союз писателей пригласил Бурлюка за свой счет. И вот он приехал. Л.Ю. мне сказала: "Никакими тысячами не оплатить тех полтинников, которые Давид давал Володе, чтобы тот писал не голодая".
Бурлюк хочет здесь писать картины и устроить в Нью-Йорке выставку.
1 мая. Вчера видел Бурлюка и его жену Марию Никифоровну. Оба очень симпатичны. Бурлюк крупный, сгорбленный, почти лысый, одноглазый. Он вошел и сказал: "Здравствуйте, я Бурлюк, а вы?" Я представился. Жена его похожа на рисунки в "Сатириконе", высокая, старомодная, в смешной шляпке, медлительная, она специалистка в музыке и пишет, издает журнал.
У Бурлюка абсолютно ясная голова, все помнит, все соображает, говорит умно, с южным акцентом. Про Маяковского: "Когда я в художественной школе начал проповедовать всякие "измы", меня в коридорах стал задевать какой-то юноша, смеялся надо мной и поносил меня. Я решил его проучить, вздуть, но потом прикинул, что он очень высок и силен, могло получиться наоборот, и решил привлечь его на свою сторону. Стал ему что-то объяснять, он многого не знал..."
Маруся Бурлюк: "Володя у нас потом стал своим человеком. Я всегда собирала в баню троих – Давида, Володю и Хлебникова, последнего – с трудом. Потом все пили чай из самовара, долго. Это было в Романовке, такой дом у Никитских ворот".
Давид Давидович: "Мы давали Володе рубль в день, чтобы он мог писать не голодая.
– Как рубль? Он же писал, что полтинник.
– Нет. Он же сам подтвердил делом, что рубль. В Америке он дал Марусе серебряный рубль – на память о тех рублях. Вот этот рубль".
Маруся показала его. Он у нее на одной цепочке с солдатским номерком сына времен войны. Она хотела подарить эти дорогие реликвии Л.Ю., но та не взяла.
Бурлюк живет живописью. У него дом на берегу океана под Нью-Йорком, масса картин и 10 000 книг. Сейчас они построили специальную галерею, чтобы посетители не толклись по всему дому. У них двое взрослых сыновей, один из них архитектор.
– Он талантлив? – спросила Л.Ю. Марусю.
– Да.
– Как отец? Кто талантливее?
– О, Давид гениален, – ответила она тихо.
Бурлюк подписал мне свою репродукцию – вид Нью-Йорка.
6 мая. Приехали с Юрой Серовым в Нальчик. Цветет все, что может цвести. Одноэтажные мазанки, потом вдруг высокий "ампир во время чумы" и – снова мазанки. Экзотики, кроме ишаков, нет. Магазины бездарны, гостиница пугающе роскошна типа "все в бархате, а руки вымыть негде". Огромный парк, который хорош тем, что к нему мало приложили рук, если не считать гигантской фигуры Сталина.
8 мая. Селения большие и чистые, ограды из палок, которые воткнули в землю, а они зацвели. Про Кызбуруны Тиунов все наврал, и снимать ничего нельзя. Плохо я его учил!
Ездили в МТС – чисто, спокойно, ни одной душе на свете неинтересно. Из чего делать картину? Все хорошо и ненужно.
16 мая. Кое-что: город Тырнауз. Ехали по горной дороге, и вдруг из-за поворота открылся совершенно современный город с архитектурой стиля "излишество". Обогатительная фабрика. Вся прелесть в том, что все это высоко в горах, за облаками. Выходишь из гостиницы и упираешься в гору, в стену, которая тянется до неба.
25 мая. Прочел, что покончил с собою Фадеев. Оставил письмо, которое никто не читал. Одни говорят, что из-за угрызений совести, другие – что из-за утраты власти.
Мама сказала по телефону, что была на похоронах. Когда-то они дружили.
27 мая. Вернулся в Москву, подготовительный период, смета. Гастроль Александринки – "Пучина" Островского. Замечательные артисты – Толубеев, Лисянская, Рашевская, но особенно, конечно, А.Борисов – актер трагический. Очень здорово.
Летом и осенью у меня были съемки в Кабарде, а у Элика полным ходом шла работа по "Карнавальной ночи". Работа и у меня, и у него не ладилась, было не до писем.
В сентябре приходит письмо от Зои в Нальчик:
"Представителю государства "Я и моя Кабарда"! Королевство "Карнавальная мать" и объединенный синдикат "От мала до велика" в связи с датой противостояния Марса желает восстановить дипломатические отношения, прерванные в июле сего года.
Король Эльдар Хаям продолжает заниматься съемками.
Героиня создаваемого произведения Люся 1 Касьянова заменена Люсей 2 Гурченко. Замена произведена была ко всеобщему удовольствию. И что самое приятное было в этом деле, по словам оператора Кальцатого (им тоже в свое время заменили Гулидова), – не нужно было привыкать к новому имени.
Синдикат "От сю-сю до жрам-ша-ша" занимается выпуском очередной "Пионерии" и созданием боевика "В интернате".
Наследная принцесса, подстриженная под принца, перевезена в зимнюю резиденцию и находится на попечении королевы-матери.
Итак, надеюсь, что мое послание послужит началом восстановления добрососедских отношений между нашими государствами.
Бьем Вам челом.
Зоя.
P.S. Съемка – один из высших видов самодеятельности".
6 сентября 1956. Из письма Л.Брик:
"...Живем на даче, работать не мешают и воздух... А насчет моих воспоминаний и Володиных писем я в полном смятении и решила довериться редакции Литнаследства. Завтра и Вася, и я отдадим им то, что сделали, и я буду счастлива, если моего не напечатают. Если б могла, то даже не показала бы им. Но они так рассчитывают на этот материал... Надо было отказаться, когда затевался этот том, а не сейчас, когда он уже на колесах.
Майя хворает, температура, и кроме того она наделала бестактностей из-за Алика, которого не берут в поездку. Теперь, конечно, раскаивается, но у нее масса неприятностей, – потому и не пишет. Я к ней заходила. Очень ее жалко, хотя она сама кругом во всем виновата. А теперь еще к тому же больна, когда перед поездкой надо работать вовсю и сгонять лишние два-три кило.
Собираемся сходить послушать Бостонский оркестр и ждем театр Вилара.
Когда ты приедешь? Мы уедем к Эльзе в начале ноября.
Пиши. Целую крепко.
Лиля".
[28 октября. Экспедиция протекала довольно мучительно из-за брака, который в каждой съемке порол Придорогин. Зол я был страшно. Но теперь с материалом все утряслось, все на месте, всего много. Снято в общем неважнец.
"Сахалин" получил первую премию в Брюсселе.
7 декабря вылетел в Нальчик и вечером уже показывал картину – ни жив ни мертв. Смотрели какие-то люди плюс Бабич (1-й секретарь), высказался всецело "за".
9 декабря. Прилетел в Симферополь-Ялту. Снимал сюжет для "Пионерии". В Москве стал чухаться с "Пионерией", сдал ее 29-го, получилось интересно.
В Москве в это время гастролировал Монтан. Это талантливо сделано, он хорошо двигается. Но не заслуживает того ажиотажа, какой творится вокруг. Ничего нового, невиданного, Вертинский и Шульженко абсолютно не хуже.]
1957
24 февраля. В феврале переименовали Кабарду в Кабардино-Балкарию. По этому поводу была масса волнений из-за картины, но кончилось все вводной надписью.
У Ирки Чистяковой рак. Был у нее в больнице, держится молодцом.
Смотрел выставку молодого художника, выпускника-ленинградца, Глазунова. Очень и очень своеобразно. Великолепные портреты.
Интересная выставка работ Эйзенштейна в ЦДРИ. Какой великолепный рисовальщик, выразителен до предела.
С 9 по 28 апреля был в турпоездке – Румыния-Болгария.
18 июня. На той неделе снимал для фильма "Сергей Эйзенштейн" рассказ Григория Александрова о съемках в Мексике с Сергеем Михайловичем. Дело было у него на даче, которая меня поразила роскошью и вкусом убранства. У нас таких дач не строят. Это вилла по голливудскому образцу. Выход из обширного холла прямо на аккуратно подстриженную лужайку, это как бы продолжение пола никакого крыльца. На лужайке Любовь Орлова что-то ворошила оранжевыми пластмассовыми граблями – мы таких отродясь не видали. В окнах между рамами, на стеклянных полочках, как в горке, стояла красивая посуда. В кабинете Александрова на втором этаже среди всяких редкостей в рамку вставлена детская книжечка Льва Толстого. На ней – надпись: "Дорогой Любочке от Льва Толстого". И дата.
Когда Любовь Петровна была малюткой, к ним в дом ходил Лев Толстой, и родители попросили его надписать девочке книжку.
После съемки Любовь Петровна пригласила нас к столу, мы пили чай с маленькими красивыми бутербродами, которые она сделала сама. Среди общего разговора Григорий Васильевич явно для нас обратился к Орловой (он ее звал Чарли, и они были на "вы"):
– Чарли, как вчера прошел концерт? Что вы пели?
– Романсы. И, конечно, классику.
Я подумал – интересно, что? Гаданье Марфы или арию Далилы? И Любовь Петровна внесла ясность:
– Тики-тики-ду!
Иного и быть не могло.
8 сентября. Только что вернулся из Киева, где закончилась эпопея "В Москве фестивальной". О Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. На студии делали несколько картин. Кармен снимал для синерамы, Слуцкий – полнометражный, Дербышева – об искусстве на фестивале, Ованесова – о чем-то детском, сюжеты в "Новостях" – словом, вся студия работала только на это. Мне же поручили сделать пятичастевый фильм на английском языке(!) с тем, чтобы копии вручить нескольким делегациям перед их отъездом. Таким образом и снимать, и монтировать, и озвучивать нужно было во время фестиваля, причем включить и закрытие. Так пожелал Комсомол. Он и будет вручать подарок делегациям.
Взяться за это можно было только по молодости лет, моей выносливости и легкомыслию, ибо в случае провала мне головы не снести бы. Операторов дали первоклассных – Ошуркова и Русанова, иногда они подключали еще кого-нибудь. Свет, звук, переводчики, редактор Немковская, звукооформитель – неотказная Заира Алимова. Текст (Веня Горохов) сочинялся часто во время озвучания ночью, тут же переводился и нигде не утверждался – невиданное в нашей практике.
Работа шла так: с утра все съемочные группы смотрели программу: где, что и кто – а мероприятия шли по всему городу, как на натуре, так и в залах, до поздней ночи – намечали кто куда едет и разъезжались в 8 утра. Иногда возникали трения, все хотели снимать самое интересное, но мне конкуренция не мешала, ибо я снимал для зарубежных зрителей. Очень нервно вела себя Ованесова, она постоянно зловещим шепотом говорила на летучках: "Воруют. Мысли воруют", – это когда кто-нибудь ехал на тот же объект, что и она. (Например, велогонки.) Михаилу Слуцкому надоели эти ее штучки, и он воскликнул: "Какие мысли? Ты что, Флобер, что ли?" А узнав, что кто-то тоже будет снимать открытие памятника Зое Космодемьянской, она зарыдала и воскликнула: "Это я, я придумала!" – "Что именно ты придумала? Саму Зою или памятник ей?" – "Все!" Вот так проходили летучки – и смех и грех.
В первую половину дня я со своими операторами ездил снимать в три-четыре места. Затем мчался на студию, где ассистенты показывали мне материал, снятый накануне, я его вчерне монтировал, отдавал текстовику и редактору, сам уезжал еще на какой-нибудь объект.
Часов в 20 возвращался, смотрел сделанное, окончательно монтировал, уточнял текст и отдавал переводчикам, на музыку и в негативную монтажную для переписи номеров планов. Счастье, что картина была черно-белая и все моментально проявляли и печатали.
Часов с 23 до 2 ночи я мог прерваться – мне разрешили спать на диване у замдиректора в кабинете. В два ночи начиналось озвучание, и с 5 утра до 8 меня отвозили домой принять душ и переодеться.
Конечно, дело шло не так гладко, все время бывали накладки, путаницы и срывы. Тем не менее через день после закрытия фестиваля картина была готова! И меня тут же послали в Киев под ручку с ЦК ВЛКСМ – дарить руководителям делегаций копии. Они поехали туда смотреть Киев. Картина им очень понравилась – я еще следил за тем, чтобы каждая делегация (что-то около 130) была показана или хотя бы названа, иначе были бы обиды и мне не поздоровилось. Все они сердечно обнимались с комсомольцами, а в мою сторону даже не взглянули. Я же мечтал об одном – подняться наверх в номер и спать сутки, не просыпаясь. Что мне наконец и удалось. Такова схема. А что же запомнилось?
Первый день, наверно, не забуду никогда. До этого я не видел ничего подобного. Наш открытый "ЗИЛ", где сидели операторы и мы с Немковской, стоял наизготове у начала проспекта Мира – если смотреть от ВСХВ. Там выстроились украшенные грузовики с участниками "шествия на колесах". А на тротуарах, крышах и всех балконах по всему проспекту, Садовой и Пироговке до входа на стадион в Лужниках – это километры! – стояли толпы москвичей с цветами, флажками, нарядные, возбужденные. Как только машины двинулись – все закричали, замахали, запели, заиграли оркестры, люди кидали в машины цветы, пускали воздушные шары, протягивали руки, обменивались рукопожатиями... Шествие длилось два часа, и все два часа нас сопровождал этот радостный, непрекращающийся, ликующий крик. У многих на глазах были слезы – и в толпе и на машинах, – и это удалось снять. Никто такого не ожидал, мы были потрясены. Когда наша машина сворачивала на параллельные улицы, чтобы догнать кого-то, кого не успели снять, то мы оказывались на абсолютно пустых улицах, без единого прохожего среди бела дня: кто не вышел приветствовать шествие, тот сидел у своих КВН.
А когда мы заворачивали с проспекта Мира на Садовую, у нас на глазах стал трескаться двухэтажный дом – под тяжестью стоящих на крыше людей. Дом медленно оседал, и люди успели спастись, но крику было много, хотя шествие и не остановилось. Это был Щербаковский универмаг. Вообще-то было страшно, хотя обошлось без жертв. Потом магазин выглядел так, словно в него швырнули бомбу.
Затем на стадионе в Лужниках были парад участников и физкультурные выступления, это уже было обычнее. Во время парада мы сняли делегата из Африки, который приехал один-одинешенек и нес флаг своей страны.
Всех нас поражало, как непринужденно вели себя гости – ходили обнявшись и целовались прямо посередь тротуара. Девушки в брючках – невиданно. Джинсы мы тогда узрели впервые. Мне в прошлом году отец привез джинсы из Парижа и сказал, что в них ходят все молодые, но я не решался быть первым в Москве, да еще работая на правительственной студии. А тут увидел их на многих иностранцах и тоже надел, чем вызвал шок у замдиректора Шумова, который следил за нравственностью и целомудрием своих подчиненных... Кстати, о брюках. В последнее время ведется борьба с узкими брюками и восхваляются широкие, которые раздуваются, как паруса. А тут понаехала масса народу – все сплошь в узких, и наша пропаганда поутихла, и теперь ребята на студии храбро ходят в узких, не опасаясь, что их вызовут на бюро комсомола.
Многое увидели впервые: и негров, которые ходили в пестрых тканях, словно в занавесках; и голландцев, которые танцевали на Манежной в сабо, страшный стоял грохот; и англичанок, которые показали в Колонном бальные танцы в пене нейлоновых юбок, а волосы у них были подкрашены в розовое или в голубое, под цвет платья; и живопись абстракционистов на выставке в ЦПКиО... И еще впервые я увидел Шелепина. Дело в том, что дирекция решила, что все части должен посмотреть ЦК ВЛКСМ, прежде чем озвучивать. И решил смотреть сам Шелепин. Дирекция струхнула, и послали меня одного на заклание. Зарядили изображение первой части, еще не озвученное. Вошел, не здороваясь, мрачный Шелепин с кем-то, сел, я сел позади и стал читать текст под изображение. Он сразу меня прервал:
– А где музыка?
– Это еще не озвучено. Дирекция просит просмотреть изображение с текстом, не нужно ли чего изменить или добавить?
В ответ он поднялся и, ни слова не говоря, ушел. За ним свита. И я уехал, не солоно показавши. Дирекция решила – будь что будет.
У меня был пропуск на все представления в театрах. Приехала Чилийская пантомима, про которую сказали, что надо обязательно посмотреть. Я подговорил Элика и Зою пойти прорваться, я со своим пропуском помогу. Это было в Центральном детском театре. В дверях давка, толпа, я прохожу и уговариваю контролерш: "Ну пожалуйста, вы же смотрели "Карнавальную ночь", это режиссер с женой..."
– Какую ночь, о чем вы говорите? Проходите, видите, какая толпа!
– Ну вы же помните, там такая песенка: "Пять минут, пять минут"...
Зоя потом говорит: "Мы смотрим – в дверях давка, Васька упрашивает билетерш, они огрызаются, потом он встал в позу, руки в боки и что-то запел. Вокруг свалка – что это с ним? Но билетерши рассмеялись и пропустили нас".
Пел я не зря: пантомима оказалась замечательной. Особенно одна, где дети наблюдают, как вешают преступника. И, играючи, повторяют действия взрослых, но повторяют всерьез...
Интересно, как будет смотреться фильм годы спустя? Наверно, то, чему мы здесь поражаемся, станет нормой, и фильм будет вызывать в лучшем случае ухмылку.
P.S. 1997. С тех пор "В Москве фестивальной" я не видел, не знаю, как он смотрится нынче. Куски из него я иногда вижу по ТВ в каких-то передачах... А Шелепин как ушел тогда из зала, так я его больше никогда и не видел.
[5 декабря. Открылся Дом кино. Меня приняли в Союз кинематографистов. Сейчас заседаю в новогодней комиссии.]
1958
В конце ушедшего года, 22 декабря, в Большом была гастроль французских этуалей Лиан Дейде и Мишеля Рено. Старушка "Жизель" зазвучала совсем по-иному. Молоденькая Дейде танцевала отточенно, изящно, виртуозно, красиво, музыкально, но актерски не ахти как. Впервые мы увидели ослепительно белые, в голубизну тюники из нейлона! В первом акте Дейде появилась в коротенькой юбочке, у нас же всегда танцевали в длинной, как у вилиссы, плюс фартучек. И уже на следующем спектакле наша Жизель тоже выскочила из домика в коротенькой юбочке. Дейде и Рено Майе понравились очень.
[2 февраля. Новый год встречал в Малеевке. Приезжали Элик с Зоей, катались ночью на розвальнях. После отпуска делаю "Новости дня" и приступаю к картине про Эйзенштейна.
15 апреля. Делаю "Эйзенштейна". Сценарий пишет Юренев, довольно плохо.
Прошел конкурс Чайковского, и всех буквально свел с ума Ван Клиберн. 18-го иду его слушать.]
4 июля 1958. Весь июнь прошел под знаком балета "Гранд-Опера".
"Видения" Сержа Лифаря с Ивет Шовире, Мишелем Рено и Клод Бесси. Этот философский балет произвел на меня большое впечатление и драматизмом и блестящим исполнением.
"Хрустальный дворец" Баланчина на музыку Бизе. Какой виртуозный балетмейстер! Исполнители были одеты в костюмы четырех цветов, и на сцене висели огромные сверкающие люстры, что придавало балету праздничность и нарядность, плюс декорации Л.Фини, которые являли собой обобщенный образ Версаля. Мне так понравилось, что я смотрел три раза.
В антрактах балетоманы с удивлением говорили друг дружке: "Подумайте, оказывается, за границей тоже умеют танцевать классику! А нам-то внушали, что только русские в состоянии стоять на пуантах и делать перекидное жете".
Дейде и Рено показали очаровательный балет Лифаря "В музее". ...Ночь в музее искусств. После первого обхода ночного сторожа очаровательная танцовщица с картины Дега выходит из рамы. Она восхищается мраморной красотой статуи Аполлона. И вот статуя оживает и сходит с пьедестала. В большом классическом дуэте как бы соединяются герои современного искусства и искусства классического. Но наступает утро и все возвращается на круги своя. Это был как бы разговор между классическим искусством и импрессионизмом, а если брать шире – вечная проблема взаимоотношений канона и авангарда.
Небольшой балет имел успех оглушительный. А кстати (вернее – не кстати), постановщика этого шедевра и главного балетмейстера Сержа Лифаря наши в Москву не пустили – эмигрант.
И огромное впечатление произвели на нас "Этюды" Харальда Ландера. (Вольная обработка этюдов Черни.) Меня прежде всего восхитила выдумка, сам принцип балета. "В балете "Этюды", – говорится в буклете, – зрители знакомятся с тем, как в ежедневном упорном труде совершенствуется мастерство балетного артиста, вырабатывается его блистательная техника. Балет не имеет сюжета, он состоит из ряда танцев, показывающих этапы обучения танцевальному искусству. От простейших упражнений – к самым сложным хореографическим фигурам".
Говорят, что в тридцатых годах нечто подобное поставил Асаф Мессерер. Очень может быть.
15 сентября. Снимаю Робсона в Ялте. До этого были безумные съемки в Ташкенте, на которые наслоился Первый кинофест. стран Азии и Африки. Приехала делегация из Москвы, в том числе Элик. От страшной жары все москвичи залезли в пруд, а Пырьев бегал по берегу с палкой и загонял их в душные залы смотреть индийские фильмы, дублированные на узбекский язык.
Сегодня получил сюда письмо от Рязанова:
"Здравствуй, Васенька!
Как ты там со своими друзьями Полем и Эсландой? Пора бы тебе и возвернуться домой. У меня нет никаких новостей. Сценария нет. Мне предлагают сделать первый синерамный художественный фильм. Это, по-моему, интересно, но сценария нет. Буду искать автора, может, что и выйдет. С квартирой дело двигается медленно, только сегодня вывесили списки. Осталась одна инстанция райисполком, – и, если все будет в порядке, вселение состоится числа 20-22 сентября.
Зоя делает сентябрьскую "Пионерию", и то, что обычно снимает каждый год начало учебного года, – пришло к нам в семью. Ребенок пошел в школу. Дома был большой шухер несколько дней. 1 сентября в школу ее повели все – и Анна Васильевна, и Зоя, и я, и Тоня. Вернулся ребенок в первый же день с двумя огромными чернильными пятнами на белом переднике. Все вошло в норму.
Из-за квартиры наша с Зоей поездка на юг сорвалась.
Вот и все наши новости. Если увидишь Эрну, привет ей.
Приезжай, Васек. Целую тебя.
Элик.
Зоя кланяется".
22 сентября. За это время:
В конце мая сдал "Эйзенштейна". Получилось хорошо, нравится всем без исключения. Только Пера* фыркает, неизвестно, что ей нужно. С Юреневым я сработался, хотя текст он написал неинтересный. Эйзен оказался презанятной фигурой, сложной, умной и не очень человечной. Что-то есть садистическое. Много зауми. И масса обаяния. Во время работы над фильмом реабилитировали вторую серию "Ивана".
1959
[9 февраля. Робсоны приехали в конце декабря. Я снимал Поля на студии, записывал его. 12 января он должен был давать концерт, но у Эсланды обнаружили рак матки и Поль так расстроился, что концерт отменили. Оба легли в Кремлевку, вместо того чтобы лететь в Индию. Поль вчера вышел и отправился в Барвиху. Были с ним у Лили. Он абсолютно интеллигентный, умница.
17 марта. "Поля Робсона" сдал всем на свете, без единой поправки. Всем нравится. Мне нравится меньше, чем "Эйзенштейн". Эйзен теплее, человечнее. 5 марта была премьера в Доме кино, с огромным успехом. Поль видел впервые, ему очень понравилось, даже поразило. Благодарил, сказал, что "это самое большое сокровище, которое он увезет отсюда".
Про Робсона: он абсолютная умница, по-настоящему образованный человек, эрудированный, тонко разбирающийся в музыке и хорошо ее знающий. Помешан на народной музыке, на теории пентатоники. На сохранившемся у меня автографе фрагмент сонаты Баха, над которой он что-то мудрил, это он набросал в самолете.
Он не имеет ничего общего с экзотическим негритянским певцом, этаким "большим бэби". Не без хитрецы. Но обаятелен до предела, очень непосредственен в жизни, эмоционален, легко возбудим. Ослепительно смеется. Элегантен от природы. Эсланда умница, интеллигентна, с огромным чувством юмора. Тонко хитра, охраняет его изо всех сил. Очаровательна, красива, вся сделана.
Сейчас лежит в больнице, ее вроде подлечили. 26-го должна лететь в Лондон к Полю, он там репетирует "Отелло" в Мемориальном театре.
16-17 марта на студии была творческая конференция, на которой Кристи вознес меня до небес. Головня сказал, что мы уже не молодежь, а основной режиссерский костяк студии.
Перед отъездом Эсланда смотрела фильм. Она в восторге.]
12 апреля. Съемка круговой кинопанорамы "Дорога весны". Делаем с Леней Махначем. Скорее, скорее, чтобы успеть к Американской выставке на ВДНХ. Американцы привезут свою кругораму – а мы что? Хуже людей? Когда они приедут, мы должны будем сказать: "Подумаешь! У нас эта кругорама уже спокон века. Это здание – чуть не единственное, уцелевшее от наполеоновского пожара в Москве..." Так как времени мало, то мы бросились на юг, где что-то цветет и можно снимать. Тбилиси, Сухуми, Баку, Ашхабад, потом поедем в Ленинград...
Съемка одиннадцатью камерами одновременно, и как получится и получается ли вообще – никому не известно, так как посмотреть негде, кинотеатр (уцелевший от пожара Наполеона) еще и не начали строить, а проекция из одиннадцати аппаратов одновременно будет только там. Снимаем буквально вслепую.
24 апреля. Из Баку прилетели со своими 11 камерами и кучей механиков и ассистентов в Ашхабад на военном самолете, я всю дорогу над Каспием проспал в бомболюке на каких-то брезентах. Такой был усталый после жутких съемок на нефтепромыслах, что согласился стать фугаской, лишь бы уснуть. "Назвался бомбой – полезай в бомболюк", – сказал штурман, задвигая какую-то щеколду...
