Текст книги "Варфоломеевские ночи"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Моя понимайт.

– Еще раз прошу, товарищ Коба: молчать. А Генеральным секретарем ЦК ты будешь, как только сдашь мне экзамен по русскому языку.

– Моя будэт учит. Старатся учит.

36

Говорить о грамотности, элементарной культуре ленинской верхушки, так успешно совершивший государственный переворот в одной из крупнейших стран Европы, не приходится а лепить им зэковские нравы, не поднимается рука. Они опирались на бедноту, на малограмотных, но жестоких, со звериными инстинктами людей. Только в стране советов можно было запустить социальную бомбу под названием «Долой стыд». Возможно, это попытка превратить каждого пролетария в животное, но животное в плане отсутствия стыда совокупляется для продолжения рода и в этом оно чище человека. Только у суки много кобелей. У животного нет попытки совокупляться с однополой особью. Корова или телка отдается бугаю, как правило, единожды. У животных нет проблем на почве секса. Отсюда и поговорка: человек ˗ это животное, неверна, скорее надо уже говорить так: животное ˗ это человек.

Лозунг «Долой стыд» родился не просто из воздуха, у него были предшественники. Свободные взаимоотношения проповедовали отцы марксизма Мордыхай Леви и Фридрих Энгельс. Карл Маркс жил как бы в коллективном браке, у него были побочные дети от от служанок, экономки, но очевидно были дети и на стороне, о которых никто никогда не узнает. Энгельс тоже был за коллективную семью. В «Происхождение семьи, частной собственности и государства», он писал, что верность партнеру «является порождением эксплуататорской морали, принуждающей женщину относиться к своему телу как к товару». Охотно поддерживал такие настроения и председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов (Ленин), в записках членам правительства неоднократно указывавший на необходимость борьбы «за новый семейный уклад». Он и сам жил в коллективном браке.

Члены большевистской партии понимали его призывы совершенно однозначно: им прекрасно было известно о том, что их вождь живёт в одной семье с Надеждой и Инессой.

В связи с отделением церкви от государства и гонением на ее традиции, свободная любовь охватила не только гопников и прочий пролетариат, но и в какой-то степени поразила оставшихся жителей Петрограда, которые на фоне общего безумия, попали в яму распутства, называемой свободой любви.

Ленин издал указ от 18 декабря 1917 года об организации актов гражданского состояния (ЗАГС) как альтернативу вековых традиций венчания в церкви. Согласно этому указу гопники и прочий пролетариат регистрировали брак в клубе, парторг или чекист произносил речь, напутствовал молодых как им жить и не отказываться от свободной любви, а потом все пели «Вставай проклятьем, заклеймённый…». Этот указ действовал вплоть до развала СССР, он узаконивал брачные отношения, а позже как бы цементировал семью. Органы записи гражданского состояния и свободная любовь просуществовали недолго, ибо они противоречили друг другу. О семье в советском союзе можно говорить много. Все имущество молодоженов помещалось в два чемодана: в чемодан супруги и чемодан мужа. Молодые жили месяца два вместе, а потом разбегались в разные стороны. Обычно муж брал свой чемодан и уходил навсегда, оставляя бедную женщину в состоянии беременности. Советская власть поощряла безотцовщину, поддерживая ее экономически. Будущие бойцы красноармейцы, а их было сотни тысяч, поклонялись одному отцу Иосифу Сталину.

* * *

После Варфоломеевской ночи в Петрограде осталось много богатых домов не полностью разграбленных, а среди гопников, проживающих ранее в городских общежитиях пролетариата тоже были свои активисты. Так некая Мария Клоппоцелова тридцати лет от роду, решила устроить некую коммунистическую ячейку под названием «Свободная любовь», которая стала бы образцом для таких ячеек по всей стране. Своей идеей она поделилась в приемной ЦК. Там выслушав ее, сказали:

− Товарищ, действуй, тебе карты в руки. Занимай любой дом, точнее, один этаж в богатом доме, найди своих единомышленников, и живите в коллективном браке. Приглашайте людей с улицы, особенно стеснительных, и соблюдайте правило: переступил порог, снимай одежду до последней тряпки. Кухня у вас будет общая, посуда общая, отношения между полами свободное. Мы доложим об этом Ильичу и с его одобрения, оказывать вам помощь. Как только коллектив будет сформирован, флаги в руки и на марши по улицам Петрограда, в чем мать родила; приходите со списком в руках, мы вам выпишем продовольственный паек. Он скудный, правда, но сами понимаете: сейчас всем трудно.

Мария, получив благословение, словно на крыльях, помчалась искать свободный, но обязательно богатый дом.

Такой дом сразу нашелся на Английской набережной в престижном районе. Потратив последние гроши, Мария приобрела рулон бумаги и цветные карандаши и попросила продавца написать лозунг: «Долой стыд»!

Ниже мелкими буквами шло сообщение, что по этому адресу принимаются молодые пары, можно и в голом виде для коллективного проживания. Обращаться к коменданту Марии с восьми до десяти вечера.

В тот же вечер, начиная с половины восьмого, у Марии выстроилась очередь. Все пришли, в чем мать родила. Были и такие, у кого свисала одежда с плеча. Это могли быть трусы, а то просто и бруки.

Желающих было в два раза больше, чем она могла разместить на этаже в двух квартирах по четыре комнаты в каждой. В каждую комнату Мария планировала разместить до восьми человек или четыре пары в обнимку каждая…без одежды как пережиток прошлого.

− Я могу взять только шешнадцать, остальные уходите к такой-то матери.

− Мы согласны в колидоре, − умоляла высокая стройная девушка, держась за сучок своего кавалера.

– Прошу вас, нам негде совокупляться и окромя того, ночи сырые и холодные, мы будем выполнять все ваши распоряжения и мыть посуду опосля ужина. Во время совокупления даю клятву не хрюкать, не восторгаться громко и не становиться на четвереньки, шоб все видели.

− А я дрова буду таскать, мне только топор дайте, − заявил кавалер по фамилии Сучок.

− Уговорили. Ладно, беру еще одну пару. А остальные свободны, не х… тут торчать и стены портить. Следите за объявлением. Ежели наша коммуна докажет полезность своего сучествования, мы сможем увеличить площадь, займём третий этаж. Фсе, да здравствует Ильич!

Последнее предложение заставило всех пролетариев вздрогнуть, выпрямить спины и повернуться на сто восемьдесят градусов.

Счастливцы, попавшие в список, бросились наобум занимать комнаты, диваны, кровати и тут же приступили к совокуплению, как животные во время половой охоты.

Комендантша Мария осталась без кавалера и начала скулить. Но это продолжалось недолго. К ней без стука ворвалась блондинка, с впалым животом, стройная высокая и заплаканная.

− В чем дело, член коллефтива, докладай!

− Мой кавалер по фамилии Стручок опосля меня перекинулся на другую коцомолку и обработал ее в три секунды, столкнув ее кавалера на пол. Бедный парень так и остался лежать и вытирать слезы, а та сучка говорит: не отпущу, вот и все.

− Гм, − сказала Мария, − надо было того парня с пола поднять и вся промблема.

− Не могу, − сказал блондинка, − я своего Стручка люблю. Люблю, вот и все.

− У тебя буржуазные предрассудки, я тебя выселю отсюда, и паек ты не получишь. И из коцомола тебя исключат. Поняла?

− Ну и выселяйте, я не могу перестроиться, не доросла.

− Как тебя зовут, милочка?

− Дорой звать.

− Дора, давай так. Ты возвращайся в свою кроватку, а завтра я тебе дам брошюру Ленина. Там все сказано о любви.

− Рази что так, − произнесла Дора и ушла в свою комнату.

Мария ждала новых посетителей, но никто не приходил. Молодёжь успокоилась, а некоторые даже стали посапывать, но прошло не более часа, как послышались претензии, что, дескать, на работу пригласили, а кормить, похоже и не думают.

− Всем встать, руки по швам, − скомандовала Мария. – Завтра я пойду со списком получу на всех продовольственные карточки и несколько томов Маркса и Энгельса. Пять человек со мной отправятся в специальный магазин отовариться, так сказать, а оставшиеся будут топить печь и убирать кухню. В кухне полно клопов, мышей, тараканов, вшей и всякой буржуазной сволочи. Надо все это вычистить до блеска, шоб все блестело…

* * *

Мария вернулась в половине двенадцатого дня и обнаружила, что на кухне как была грязь, так и осталась, туда никто не заходил, а в коридоре стоял тяжелый смрадный запах отхожего места. В комнатах − содом. Оказывается, все перезнакомились, трижды менялись партнерами. Даже Дора целовалась с каким-то парнем нерусской национальности.

Мария, бывший обитатель гопа (городского общежития пролетариата), где и не пахло чистотой и порядком, была потрясена. Она отыскала скалку, заходила в комнаты и лупила этой скалкой по хребту даже тех, кто в это время совокуплялся.

Поднялся дикий шум, крики, мольбы о прощении, но никто из тех, кого лупили, как сидорову козу, не подумал защищаться.

− Всем выстроиться в колидоре, − приказала Мария. − На сборы десять минут. В две шеренги.

Не прошло и пяти минут, как все стояли навытяжку, девушки впереди, а их козлы– осеменители сзади.

− Вот что. Либо нам быть, либо закрываться. У меня продовольственные карточки на кожное рыло сроком на две недели. Мы сейчас пойдем и получим паек на три дня. Если в течение трех дней вы будете такими свиньями, я вас разгоню, а остальные продовольственные карточки верну. Почему кухню не подготовили, почему шкапчики не проветрили, не выскребли? Почему посуда не сверкает, а ить она серебряная, а то и позолоченная от графа досталась пролетариату. Дора, шаг вперед! Ты назначаешься старшей по кухне, бери с собой пять сучек и начинайте драить. Не справитесь, − уматывайте на все четыре стороны. Я вас заменю другими сучками. А вы, кобели, топор в руки и на улицу, увидите, где бревно, даже в Неве оно может плавать, тащите в дом, это теперь ваш дом.

Маша раздала всем по образчику с изображением Ильича и приказала приколотить над каждым шкафчиком, где будут храниться продукты каждого члена коммуны.

− Есть ли вопросы? Нет вопросов, три сучки и четыре кобеля со мной за пайком − ты, ты, ты и ты. Айда.

Мария с помощниками вернулись через три часа: пришлось выстаивать в очереди. Но дрова были готовы, печь дымилась, кухня блестела, а у обитателей коммуны глаза потухли, движения казались вялыми, никто к совокуплению не стремился, даже попыток таких не было. Все хотели кушать и глотали слюну.

Каждая пара получила булку черствого хлеба, крупу, два килограмма гнилой картошки и несколько мерзлых костей с коих можно было сварить бульон.

Шкафчики с пайками не запирались, и это была важная и неуправляемая проблема. Обычно в течение ночи кости исчезали, несколько картофелин не хватало, пшенная крупа из некоторых шкафчиков пропадала подчистую. Это привело к ссорам и дракам. Коллектив гопников разделился на два враждующих лагеря и когда вдруг появился представитель ГубЧК, все пришли в ужас. Он прочитал лекцию о марксизме, свободной любви и коллективного проживания, а потом начал проверку быта. Крысы и вши его не столь удивили, а вот то, что мухи обгадили маленькие образчики с изображением Ильича, не простил и приказал лишить их всех продовольственных карточек.

Мария не растерялась. Она раздала красные флаги и все обнаженные вышли в город, долго шагали и пели революционные песни. Молодежь присоединялась, снимала с себя одежду, а десять комсомолок ˗ девственниц решили совокупляться прямо на улице.

Кто-то из начальства заметил организованное шествие, подозвал Марию и выписал ей цидулку на дополнительный паек.

37

Сексуальная революция взбудоражила новое общество, особенно молодежь. Это было уже другое, общество бедных, нищих, уголовников, которое получило меч руки и этим мечом лишило жизни представителей зажиточного поколения.

Лозунг «Долой стыд» был принят на ура. И не только в Петрограде, Москве, но и в других городах с еще большим энтузиазмом, большей прытью. Пролетарская молодежь как бы хотела доказать, что ничуть не хуже столичной и что она в некоторых вопросах может быть впереди планеты всей.

Юные девушки, которым предлагалось выйти на главную улицу в совершенно обнаженном виде, тут же откликнулись и проявили энтузиазм. Были однако и такие, кто сначала прикрывал стыдное место тряпкой или газетой, но очутившись в массе обнаженных, тут же предавали этот стыд забвению и хватались за инициативу. Они набрасывались на парней, норовили расстегнуть молнию на брюках извлечь таинственный отросток и заключив его в ладошку, визжали от удовольствия как можно громче. Те же, кому удалось совокупиться, шли в обнимку со своим кавалером и пели интернационал.

Случались и сбои. Если парень уже побывал в сексуальной переделке два-три раза, он равнодушно взирал на любую пролетарскую сучку, готовую к совокупление и называл ее уродиной.

Сексуальная революция, замешанная на бл…стве, вела общество пролетариата к деградации. Вместо семьи – ячейки общества, это общество получило какой-то суррогат. Это, прежде всего, безотцовщина, детские приюты, всевозможные колонии, в которых растут будущие бойцы мировой революции.

Ленин обсуждал эту тему, прежде всего с самим собой, а потом уже и со своим другом Лейбой Бронштейном.

Бронштейн неохотно кивал головой в знак согласия, поскольку он придерживался идеи полного истребления русских и заселения опустевших земель евреями.

− Это будут пролетарии по рождению, − доказывал Ленин. − Никаких тебе семейных традиций, буржуазных устоев. А отцом всех детей и будущих воинов, кто не знает и не может знать своих отцов, буду я, Ленин. Вот это, батенька, то, что нужно пролетариату.

Несколько позже, когда гопники и весь пролетариат с радостью разделся и стал ходить по улицам, в чем мать родила, чем шокировал представителей иностранных государств, да и многих соратников Ильича, считавших, что это уж слишком; Ленин что-то брякнул о стакане с водой. Дескать, пить из одного стакана пятерым, когда стакан предназначен для одного раба, негоже. Но маховик уже был запущен. Никто на стакан не обращал внимания. Это гораздо позже об этом стакане были написаны целые книги, а продажные писаки уже обнюхав все портянки Ленина, не знали о чем бы еще написать, что высветить для темного народа, взялись за стакан, свидетельствующий о высокой нравственности отца народов.

* * *

Все началось с отцов марксизма. Фридрих Энгельс довольно осторожно, но положительно объяснял появление свободной любви, которую уже соблюдал его подельник Мордыхай Леви (Маркс).

«В каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви» выступает на первый план. Для одних это революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других – охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной».

Ему с великим рвением вторил Владимир Ленин:

«В эпоху, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. (?) Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу…. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции».

Ленин и сам, следуя примеру Мордыхая Леви, жил в коллективном браке с законной женой Надеждой и гражданской супругой Инессой. Его подельники молчали, они, правда, не имели по две жены, а довольствовались многочисленными любовницами. Как тут простому народу и пролетариату отказаться от этого щекотливого запрета? коль так хочется, а нельзя до бракосочетания.

Свободную любовь горячо поддержала коммунистическая пресса, контролируемая вождем.

Сохранилось много документов об «извращениях в личной жизни коммунистов». Даже командиров Красной армии обвиняли в «половой распущенности, отбивании жен друг у друга, многоженстве».

Горячим сторонником распутства оказалась Александра Коллонтай. «Дорогу крылатому Эросу»: «В годы обостренной Гражданской войны и борьбы с разрухой… для любовных «радостей и пыток» не было ни времени, ни избытка душевных сил… Мужчина и женщина легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились… Явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства….»

Общество бурлило: одни по-старому венчались в уцелевших разрушенных церквах, где попы боялись напяливать на себя рясу, другие устраивали красные свадьбы с обязательным присутствием чекиста и пением интернационала, третьи пытались получить женщину по талону.

Заграничные газеты тех лет писали о Декретах по национализации женщин в советской России. Так, в городе Омске комсомольцы учредили «Центральную комиссию по бабьему распределению» или ЦК «Бабраспред». Она, эта комиссия, должна была ведать выдачей ордеров на девушек. Ордера, примерно, они выглядели так:

«Распоряжение:

Предлагается Дуньке Шаломыгиной ни с кем другим, кроме Васьки Дурошлепова, не гулять. Ему, Дурошлепову, предоставляется право провожать Шаломыгину под ручку домой с собраний, ну и, вообще, всякое прочее, иное».

«Наряд. Мадемуазель Крынкиной Матрене. Предписывается в 4 часа дня 18 января 1924 года отправиться с товарищем Безголовым в баню для совместного мытья».

«У нас нет любви, а только сексуальные отношения».

Согласно многочисленным опросам тех лет, молодые люди очень терпимо относились к внебрачным связям.

По свидетельству ученых, в 1922 году краткосрочные связи имели почти 88 % мужчин-студентов и свыше половины студенток, и только 4 % мужчин объясняли свое сближение с девушкой любовью.

Коммунистические газеты активно обсуждали тему свободной любви. В одну из редакций пришло письмо следующего содержания: «Наш друг погиб. Бросил всю комсомольскую работу и наслаждается со своей молодой женой. Как мы его ни убеждали, чтобы он бросил свою глупость и сделал комсомольскую свадьбу у нас в клубе, ничего не вышло. Он отвечал, что невеста этого не хочет, а ему ее жаль потерять. Мы сейчас предлагаем устроить над ним комсомольский суд». Вмешиваться в личную жизнь тогда было в порядке вещей.

К регистрации брака в загсах привыкали очень трудно, предпочитая жить на веру вне брака. Юноши чаще всего ратовали за свободную любовь.

Противники регистрации брака по новым законам находили себе оправдание в том, что за это из комсомола не выгоняют. А значит, сама партия дозволение дает. Гражданский брак чаще всего не принимали всерьез.

Девушки в один голос кричали: «Загс необходим! Если мы воображаем, что живем в коммунистическом обществе, то в таком случае ясно, что регистрация уже не нужна. Уж больно зазорны наши ребята, если брак ограничивался только любовью. Ну, тогда туда-сюда, а то ведь каждый старается любовь девушки использовать на 100 % и получить все 24 удовольствия. В результате у девушки через девять месяцев появляется «результат», и после этого парень начинает выявлять отрицательные стороны этой девушки и, в конце концов, заявляет: мы, мол, с тобой не сошлись в характерах. Парню сказать легко, а каково девке – приюта нет, няньки тоже, а во-вторых, общественный взгляд, даже и нашей комсомолии, будет уже другой на эту девку».

* * *

Действительно результаты «сексуальной революции» были очень плачевные. Матери-одиночки из-за нищеты и позора решались на убийство своих новорожденных детей.

Перед судом проходили десятки таких дел. Чаще всего беда случалась с деревенскими девушками, которые приходили на заработки в город. Боясь сплетен и гнева родителей, они поначалу утягивали свой живот, а потом уходили рожать в укромные места подальше от чужих глаз и там приводили в исполнение страшный приговор своему младенцу. Живого малыша зарывали: кто в снег, кто в землю, кто топил в канаве с водой или просто оставляли на улице. Осенью 1926 года в Новосибирске ежедневно подбирали одного-двух малышей. Всего за 1926 год через Дом матери и ребенка прошли 122 подкидыша, 49 детей, принадлежащих кормилицам, и 63 родительских ребенка. Смертность в детских домах была очень высокой. Только за один месяц 1925 года в новосибирском Доме матери и ребенка умер 31 младенец. Так или иначе, матери приговаривали своих детей к смерти.

Хотя советская власть была за высокую рождаемость, она первая в Европе в 1920 году узаконила искусственные роды – аборты. Это была вынужденная мера для борьбы с крайне опасными для жизни нелегальными абортами. Риск умереть от инфекции в результате аборта был в 60-120 раз выше, чем в результате родов. Бабушки-акушерки чаще всего орудовали прокаленными на огне вязальными спицами. Новосибирские газеты 20-х годов описывали все ужасы подобных «пыток».

Однако легальные массовые аборты сами по себе тоже представляли проблему. В 1926 году в России в больницах было сделано 102709 абортов.

Не меньше чем аборты, общество беспокоили проституция и венерические заболевания. В первые годы советской власти, в период военного коммунизма распространение проституции заметно снизилось. Проститутку заменяла «знакомая». Товарищ Коллонтай даже писала: «…Проглотив семейно-брачные формы собственности, коммунистический коллектив упразднит и проституцию». Как бы ни так. В период НЭПа она «расцвела» с новой силой. По 12 окружным центрам Сибирского края насчитывалась 621 проститутка и 149 притонов. Только в 1923 году было более 150 проституток и более 80 притонов. По социальному составу большинство проституток были выходцами из крестьянства – 42 %.

* * *

По мнению Ильича, сексуальность должна быть целиком и полностью подчинена классовым интересам пролетариата. А «класс, в интересах революционной целесообразности, имел право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов»…