Текст книги "Варфоломеевские ночи"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

38

В советские времена в вопросах секса процветало крайнее ханжество, чего никак не скажешь об отношении большевиков к половым отношениям в первые годы, после революции. Примерно до 1925–1927 годов вопросы секса бурно и без лишнего стыда дебатировались партийцами и комсомольцами. Продвинутая на тогдашний лад молодежь активно пыталась воплотить новые сексуальные представления на практике. И слухи о коммунистическом обобществлении жен, гулявшие среди «отсталого» населения, возникли не на пустом месте.

Сразу после Октября 17-го многие молодые люди считали, что революция в общественных отношениях должна немедленно сопровождаться и революцией в половых отношениях (ведь они тоже считались классовыми!). Что семья как буржуазный институт устарела – это явственно следовало из труда Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». А еще – что верность партнеру является порождением эксплуататорской морали, принуждающей женщину относиться к своему телу как к товару, который с одной стороны представляет собой ее частную собственность, с другой – может быть незаконно присвоен мужем, сутенером или государством.

Лозунг «Вперед, к новым формам жизни» менял стиль поведения, отбрасывал женскую стыдливость и трепетное отношение к женщине. Принятые раньше атрибуты ухаживания объявлялись «буржуазными предрассудками». Новая манера общения получила название «без черемухи» и вполне соответствовала теории «стакана воды», упрощавшей сексуальные отношения между полами.

Александра Коллонтай была на передовом рубеже борьбы за свободную любовь. Под лозунгом «Дорогу крылатому Эросу» она требовала разрушения семьи как явления, присущего буржуазному обществу. Индивидуализм, чувство собственности, по ее мнению, противоречили главному принципу марксистско-ленинской идеологии – товарищеской солидарности. Коллонтай введет в оборот понятие «половой коммунизм», который пыталась претворить в жизнь революционная молодежь. Житейски привычными стали призывы «Жены, дружите с возлюбленными своего мужа» или «Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей».

Законы от 18 и 20 декабря 1917 года «Об отмене брака» и «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния» лишали мужчину права на традиционно главенствующую роль в семье, предоставляли жене полное материальное и сексуальное самоопределение. Впрочем, можно было обойтись и без регистрации брака, на место которого заступали свободные сексуальные отношения. Это радовало и привлекало особенно мужскую половину. В случае чего, мужчина всегда мог смазать пятки салом, а ребенок по своей природе, как частичка матери, вышедший из е утробы, оставался с ней. Конечно, были и такие пролетарские пустышки, кто старался избавиться от своего чада любыми путями, не останавливаясь даже перед убийством.

У молодежи новые законы вызвали восторг, опьянение свободой. Выразителями бунтарских настроений стала творческая молодежь, в первую очередь представители футуризма. В «Манифесте женщины-футуристки» французская поэтесса Валентина де Сен-Пуан требовала: «Довольно женщин, творящих детей только для себя… Довольно женщин-спрутов очага, чьи щупальцы изнуряют кровь мужчин и малокровят детей». Что взамен? Разрушение оков семьи, полная свобода отношений между полами и похоть – как выразитель этой свободы. В «Футуристическом манифесте похоти» она же, эпатируя обывателей, поет гимн похоти: «Похоть – сила, так как она утончает дух, обжигая смущение тел… Похоть – сила. Так как она убивает слабых и воспламеняет сильных, помогая отбору».

Но если западные футуристы призывали к революции быта, то российские футуристы стремились ее осуществить. Их прокламации предваряли сексуальную революцию и обжигали российских обывателей: «Мы – новые Колумбы. Мы – гениальные возбудители. Мы семена нового человечества. Мы требуем от заплывшего жиром буржуазного общества отмены всех предрассудков. Отныне нет добродетели. Семья, общественные приличия, браки отменяются. Мы этого требуем. Человек – мужчина и женщина – должен быть голым и свободным. Половые отношения есть достояние общества».

Революция, казалось, сняла все запреты по уничтожению буржуазного быта и строительству нового. Лидер футуризма В. Маяковский констатировал: «Мы боролись со старым бытом. Мы будем бороться с остатками этого быта сегодня». Расхожим стал термин «футуризм жизни» и его лозунги с упоением поддерживала молодежь. В Москве, Петрограде, Казани шокировало оригинальностью общество «Долой стыд». Его члены разгуливали по улицам нагишом, иногда только с лентой «Долой стыд» через плечо.

Вот как описывал одну из таких демонстраций, работавший в Москве немецкий журналист Х. Кникерборгер: «Бесстыжие» промаршировали, остановились на площади, и один из самых горластых из них обратился с горячей речью к толпе. Стыд, заявил он, есть самый худший бич, доставшийся от царской эпохи. Кто, спрашивал он, не страдал от чувства скромности? Кто не съеживался от страха, подвергая свое тело случайному пристальному взгляду публики? Мы, кричал он, уничтожили это чувство в нас! Посмотрите на нас, призывал он, и увидите свободных мужчин и женщин, истинных пролетариев, сбросивших оковы символов буржуазных предрассудков.

Для советских властей, объявивших о полной и безусловной свободе рабочего класса, было неудобно запретить такую безобидную демонстрацию этой свободы как желание появляться на публике без одежды. При обнаженности классовые различия исчезают. Рабочие, крестьяне, конторские работники становятся вдруг просто людьми. Это в краткой форме излагает, но еще не реализует главную цель советских революционеров. Вот почему движение культуры обнаженности было так действенно, хотя и слабо пропагандировалось в Советском Союзе, что сейчас этим летом, на каждой его реке, на берегах всех его озер и морей, буквально миллионы мужчин и женщин плавали и загорали под солнцем без одежды, естественно, как-будто по-другому и не могло, и быть.

Советское правительство имело другую очень серьезную причину, самую важную причину, чтобы не желать отговаривать сторонников культуры обнаженности. Она должна была быть замечена всяким, кто когда-либо посещал собрания сторонников обнаженности в любой стране – наиболее радикальное уравнительное действие, которое может быть предпринято человечеством – снимание одежды. Насколько социальное положение, профессиональная принадлежность, основополагающее чувство индивидуальности зависят от одежды, которая может быть снята среди толпы незнакомцев. Стандарт оценки немедленно изменяется.

Власти колебались. Это не было особым плюсом для пропаганды большевизма. У мира уже достаточно было ложных представлений о коммунистической революции и без излишнего представления о том, что окоченевшая русская нация ходит голой в бреду сумасшествия. Тем более что старая коммунистическая гвардия имела многочисленные черты пуритан, которые рассматривали эти шалости с таким же изумлением, как если бы это случилось с обычными не коммунистическими людьми.

Однако, ни декреты Советской власти, ни попытки творческой молодежи внедрить новый быт, не смогли изменить психическую структуру большинства людей – привязанность к семейному очагу. По мере становления тоталитарного общества акценты смещаются в пользу крепкой советской семьи. В понятие свободной любви вносится новое содержание.«…Свободная любовь в Советском Союзе – это не какое-то необузданное дикое прожигание жизни, а идеальная связь двух свободных людей, любящих друг друга в условиях независимости», – разъяснял директор Института социальной гигиены в Москве Баткис.

Аргументы были услышаны. Тем более что юридическое упразднение семьи не привело к ее фактическому уничтожению. Правда, семья не осталась в стороне от всеобщей политизации жизни. Лозунг «Свобода Эросу» уступил место утверждению «Частная жизнь мешает классовой борьбе, поэтому частной жизни не существует». Народный комиссар здравоохранения, пытаясь объяснить поворот в сексуальной политике, взывал к молодежи: «Вы должны отказывать себе в удовольствиях, потому что они вредно сказываются на вашей главной цели – учебе, на намерении стать активными участниками строительства новой жизни… Государство пока еще слишком бедно, чтобы взять на себя материальную помощь вам, воспитание детей и обеспечение родителей. Поэтому наш совет – воздержание». Официальным идеологом новой государственной политики выступил доктор А.Б.Залкинд, рассматривающий взаимоотношения полов с классовой, партийной позиции. Он вывел «12 половых запретов революционного пролетариата», следовать которым должны были все сознательные члены общества. Изменение официального курса по отношению к семье нашло отражение в партийной прессе. Газета «Правда» объявляла семью «серьезным и большим делом», писала, что «плохой отец семейства не может быть хорошим советским гражданином».

Если в 1920-е годы свободные сексуальные отношения преподносились как протест против, якобы, отжившего свой век буржуазного брака, то в 30-е годы с возрастанием роли семьи, из жизни советских людей также энергично изгонялась не только «свободная любовь», но и безбрачие.

Следует добавить, что эти изменения стали возможны, только после переселения главного идеолога Ленина в Мавзолей, на вечные времена, который пытался любыми путями загнать русских в угол, где бы они без воздуха задохнулись. Сталин отверг Тору своего предшественника Бланка, а его, самого преданного единомышленника Бронштейна ˗ Троцкого, изгнал из страны, как заклятого врага русской нации.

39

Неизвестно, по какой причине Ленин назвал интеллигенцию говном. Он причин не объяснял, а мы можем строить только догадки. По всей вероятности русская интеллигенция витала в облаках, страдала слепотой и неумением предвидеть, что если курице отрубить голову, то наступит последствие: она тут же закончит свою жизнь. Русская интеллигенция, начиная с с 19 века, активно тащила Россию в пропасть.

Постепенно страна покрылась густой сетью террористических актов от убийства царей, министров, чиновников самого низкого ранга и к 1910 году количество терактов и грабежей достигло внушительной цифры ˗ 19 957. Это всего за один год.

В том же десятом году был убит великий реформатор России Столыпин.

И общество, и государственные структуры как-то вяло и терпимо относились к убийцам.

Но даже не это главное. Главное то, что в любом теракте, в любых воплях по части равенства и братства принимали участие люди интеллигентного происхождения. Таким образом, терроризм интеллигенции незадолго до революции стал модным. Даже девушки бросились убивать. Верочка Засулич стреляла в генерала Трепова и была оправдана судом присяжных.

Русская интеллигенция принимала активное участие в подготовке и проведения Октябрьского переворота, а когда ее борта нули и назвали оскорбительным словом говно, не выказала никакого сопротивления большевистскому высокомерию. Выходит, что она заслужила эту позорную пренебрежительную кличку из уст гробокопателя Ленина.

Гнилая русская интеллигенция имеет глубокие исторические корни. Соблазну поддались и те интеллигенты, кто бесился от жиру. Это Герцен, это Пестель, Радищев. Это и русские меценаты, анонсировавшие большевиков. Все они, конечно же, хотели добра людям, не подозревая, что их желания превратятся в потоки крови, что сами они будут изгнаны из страны, а те, кому посчастливилось остаться, будут уничтожены обозленными гопниками по команде якобинца Ленина-Бланка.

До 17 года террористов было много, среди них были убийцы и террористы, и просто нытики типа Герцена, жившего далеко от Родины и поливавшего ее грязью.

Я несколько негативно отношусь к ним только потому, что при советской власти, любой убийца, типа Каляева, представлялся как герой, как выдающаяся историческая личность, а то, что эта историческая личность была дурно пахнущим дерьмом, не говорилось. Так, к примеру, декабристы– террористы были великими сынами русского народа, борющимися с тиранией.

Довольно сомнительными и неприятными личностями глядят на нас сегодня два русских мужика: Михаил Бакунин и Дмитрий Каракозов. В 26 лет Каракозов был повешен за то, что стрелял в царя Александра Второго. Вот весь его подвиг. Потом были Софья Перовская, организовавшая покушение на Александра Второго, и Вера Засулич, террористка, попавшая на прием и в упор застрелившая градоначальника Трепова…, а суд присяжных оправдал ее. Хорошо закончил и террорист Лев Гартман во Франции.

Русская полиция уже почти решила все вопросы экстрадиции Гартмана, но на его защиту бросилась вся еврейская диаспора, даже Виктор Гюго, а потом и сам Мордыхай Леви (Маркс), и Гартман благополучно уехал в Лондон.

Именно русская интеллигенция, начиная с Добролюбова и Чернышевского, звавшего Русь к топору, постепенно шаг за шагом подводила русское общество к революции, развращая его духовно и морально. Чего не хватало этим бездельникам? свободы? свобода у них была; сытого стола? стол был. В умы, которые не могли найти применения, закрадывалась гнильца, которая просилась наружу, и каждый хозяин этой гнильцы считал себя пророком и выдавал бредовые идеи за истину в последней инстанции, начиная с Герцена.

В советское время Герцен, Добролюбов и Чернышевский считались пророками– предшественниками пророка Ленина-Бланка, а теперь о них никто не вспоминает с восторгом, а если вспоминает, то с презрением, как неудавшихся глашатаев всеобщего счастья.

В десятые годы двадцатого века к революции 1905 года интеллигенция уже разложилась как физически, так и духовно.

Февральская революция 17 года − это революция полного морального разложения интеллигенции. Грибок этой революции поразил и верхи, начиная от офицера царской армии и кончая родственниками российского престола.

Интеллигенция добилась отречения царя. Трехсотлетняя династия Романовых пала. Появилась возможность сплетничать о царской семье. Столица России долгое время жила этими сплетнями, словно она превратилась в цыганский табор. Царице стали заглядывать под юбку и видеть там Григория Распутина, а от солдат, охранявших семью в Царском Селе, и вставлявших штык в спицы велосипеда, на котором катался царь, приходили в восторг. Каждый интеллигент-революционер считал своим долгом плюнуть в миску с супом, из которой хлебал царь.

Дамы в шляпках дежурили у входа в Учредительное собрание, в котором, как правило, царил содом. На революции буквально помешались. Царская семья поняла, что ей лучше уехать в Англию к родственникам английского двора, но там родственники-интеллигенты отказали им в убежище.

Руководство Учредилки долго обсуждало: дать разрешение на приезд Ленина в пуленепробиваемом вагоне из Германии в Россию или нет. Когда практически все высказались «за», это вызвало бурю восторга.

А тут появился интеллигент Керенский, маленький, тщедушный, говорливый сибирячок, земляк Ленина, словно сам Господь послал этого духовного голодранца, чтобы помочь коммунистам свалить Россию в пропасть.

Ленин не оценил его рыцарского жеста и ринулся в последний бой уже 3−4 июля 17 года. Но тогда командующие войсками, не спрашивая Керенского, дали Ленину по лысине, да так крепко, что тот едва не угодил за решетку. Но, возможно, Керенский шепнул ему:

− Не переживай, Володя, никто тебя не тронет. Но ты пока надежно укройся от моих полицаев, пока твоя попытка не забудется, а потом снова возникнешь. А я уеду в Америку. Мне уже об этом намекнули из американского еврейского лобби. Только ты мой экипаж не трогай, ладно? Охрану Зимнего Дворца я сниму, останутся только барышни. Революционеры поцелуют их и все в порядке. Ты доволен, Володя?

* * *

Восторг Петроградской интеллигенции в одну ночь сменился ужасом, воплями, криками, слезами, когда голь в бешеном темпе врывалась в дома великосветских барышень, насиловала их, а потом втыкала штык куда попало, в живот, грудь или в шею. Интеллигенция стала захлебываться собственной кровью так скоропалительно, что не было возможности объясниться, узнать причину столь жестокого обращения.

Ленин очень быстро очистил город от интеллигенции, и тут же назвал ее известным оскорбительным словом.

Те, кто успел убежать на запад, в другие страны и найти там скромный приют, корили себя, своих знакомых за свои прежние поступки, писали воспоминания, в которых уверяли: скоро все изменится. Но ничего не менялось: ленинские клещи, куда так легко сунул свои головы народ, были крепкими и надежными, в них жертвы, молча умирали, не издавая ни одного звука.

Кто-то может сказать, это особенности русской революции, это чисто русское моральное разложение интеллигенции, что довела свой народ, начиная с невинных сплетен до уродливой ненависти, когда шел брат на брата и выяснял с ним отношения только при помощи штыка или револьвера?

Если царизм, если русское государство на пике своего процветания было низложено русскими и зарубежными евреями во главе с Лениным, то интеллигенция оказалась непотопляемой, она возродилась после смерти божка. Но это уже была другая интеллигенция, еще более мрачная, еще более бедна духом.

Пребывая в дреме мозгов и сердец юных комсомольцев, она стала выпирать настолько, что ее, как оказалось, невозможно было остановить. С высоких трибун, начиная от ЦК и кончая крепостной колхозной бригадой, комсомольцы с трибун славили имя великого вождя и благодетеля русского народа – Ленина.

− Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

Усатый слушал, улыбался и решил: советской интеллигенции − быть. Даже если сам Ильич проснется, ему понравится, поскольку марксизм − это диалектика.

Так возникла прослойка между рабочим классом и крестьянством − советская интеллигенция. Перед ней стояла одна задача − работать языком, и это было хорошо. Не надо было включать мозги. Работал только язык. Неудивительно, что советская интеллигенция настолько отупела, что, даже находясь за рубежом, в кругу таких же молодых людей своего возраста, раскованных, даже распущенных в результате свободомыслия, могла только произносить фразу: да здравствует Ленин − вождь народов.

Второе, еще более серьезное испытание, которое привело интеллигенцию практически к гибели, был крах коммунистических идеалов. Кого теперь славить? А если сменить пластинку? Да, это проще. И интеллигенция стала поносить своего вчерашнего кумира и его учение. В этом сказалась ее продажность. Но моральный вопрос вчерашнюю интеллигенцию не волновал, ведь ее божок Ленин не любил это слово, мораль он называл буржуазным понятием, а коммунисты не знают морали, они живут вне морали.

Пошла оголтелая клевета на Ленина и на весь марксизм, вообще. Но оказалось, что народ не желает слушать хулу прошлого: мозг простого обывателя оказался зомбированным, чувство реального мира эти головы не переваривали, и новая российская интеллигенция с Лениным в груди, оказалась пустой, не нужной, никчемной.

Но интеллигенция не растерялась, она подобно многомиллионной армии партийных чинуш ринулась во все хозяйственные структуры страны, прихватив кусок пожирнее того, что раньше принадлежал народу и никому конкретно. Те, кто мог хоть что-то пропищать у микрофона, ринулись на эстраду, захватив ее с потрохами, даже проглотив ее целиком. Те, кто раньше сочинял кляузы на соседа, кума, свата брата, оккупировали прессу и стали видными журналистами, а те, кто умел обращаться с фотоаппаратом, заняли киностудии.

Интеллигенция растворилась как сахар в воде. Теперь кучка евреев, так называемые либералы, корчат из себя интеллигентов, безосновательно поливая грязью власть по поводу и без повода. О том, что это новая интеллигенция – даже говорить смешно. Какие же это интеллигенты?

Творческая интеллигенция… нет более кошмарной жизни и взаимоотношений, чем в среде творческой интеллигенции. Уйти со сцены в пятьдесят лет − упаси боже! У каждой безголосой звезды мечта петь до смерти и умереть на сцене.

В хвосте умирающей литературы как искусства, плетутся писатели, книги которых не читают. Хочешь немного продвинуться − плати, рассчитывайся валютой.

Если ты еврей, то можешь надеяться, что тебя признают, поддержат, продвинут, хотя от этого ничего не изменится. А если ты русский − ничего не жди. Русский человек смотрит на тебя, как на соперника и не дай Бог, твои строчки окажутся лучше, чем у него в его романе, насчитывающем десять страниц, он начнет войну против тебя не на жизнь, а насмерть. И победит тебя, потому что у него опыт.